Читать книгу Перевороты и революции. Зачем преступники свергают власть - Дмитрий Зыкин - Страница 4

Классические рассуждения о причинах Февральской революции сводятся к нехитрой схеме: царизм зашел в тупик, а доведенные до отчаяния массы (рабочие, крестьяне, солдаты) подняли восстание. Тогда для спасения страны генералы и представители Думы разъяснили государю всю тяжесть сложившегося положения, и Николай принял решение отречься от престола. Однако факты четко показывает, сколь наивна эта расхожая версия. Бывший начальник Московского охранного отделения давно обнародовал сведения исключительной важности, и по ним прекрасно видно, какое отношения к революции имело «стихийное восстание недовольных масс»:

«Я только что затронул вопрос большой важности: недостаточной осведомленности нашего центрального руководственного аппарата по политическому розыску, то есть Департамента полиции, по отношению к подготовке лидерами Прогрессивного блока так называемого „дворцового переворота“. Слухи об этой затее, конечно, ходили, и кто тогда, в 1916 году, их не слышал? Но конкретно на чем они основывались?

В 1916 году, примерно в октябре или ноябре, в так называемом „черном кабинете“ московского почтамта было перлюстрировано письмо, отправленное на условный адрес одного из местных общественных деятелей (фамилию забыл), и копии письма, согласно заведенному порядку, получили Департамент полиции и я.

Письмо – без подписи – по своему содержанию было совершенно исключительным. Оно вызвало во мне одновременно тревогу и решение обследовать его лично, установив предварительно контакт с директором Департамента полиции, чтобы обсудить дальнейшие действия. Содержание письма я немедленно сообщил градоначальнику.

К глубочайшему сожалению, я не могу по памяти воспроизвести точное содержание письма, но смысл заключался в следующем: сообщалось для сведения московским лидерам Прогрессивного блока (или связанным с ним), что удалось окончательно уговорить Старика, который долго не соглашался, опасаясь большого пролития крови, но наконец под влиянием наших доводов сдался и обещал полное содействие…

Письмо, не очень длинное, содержало фразы, из которых довольно явственно выступали уже тогда активные шаги, предпринятые узким кругом лидеров Прогрессивного блока в смысле личных переговоров с командующими нашими армиями на фронте, включая и Великого князя Николая Николаевича.

В эмигрантской литературе, насколько я помню – в „Современных записках“, появились статьи, довольно откровенно разъясняющие содержание этих „личных переговоров“, по крайней мере с Великим князем Николаем Николаевичем; с ним вел переговоры известный Хатисов.

Казалось бы, что российское императорское правительство уже по одним этим фактам могло и должно было быть в полном курсе заговора. Но Великий князь „промолчал“, а Департамент полиции, по-видимому, не смог довести до сведения Государя об измене „Старика“, который был не кем иным, как начальником штаба самого Императора, генералом Алексеевым! Многое после революции 1917 года было вскрыто, многое выплыло наружу, но предательская роль генерала Алексеева, благодаря молчаливому соглашательству его сподвижников по Добровольческой армии и соучастников по предательству, до сих пор, насколько я знаю, не освещена с достойной ясностью и полнотой.

Между тем для будущих историков нашей революции и „дворцового переворота“ необходимо знать о предательской роли главного сподвижника Государя на фронте, поцеловавшего иудиным лобзанием перед отъездом Императора к заболевшим детям и знавшего хорошо, что ожидает его на станции Дно…

О том, что кличка „Старик“ относится именно к генералу Алексееву, мне сказал директор Департамента полиции А. Т. Васильев, к которому для личных переговоров по поводу этого письма я немедленно выехал из Москвы»[1].

В феврале 1917 года в Ставку из отпуска возвращается Алексеев, вскоре туда прибывает и Николай II. Дальше события приобретают стремительный ход. 23 февраля начинается забастовка рабочих Петрограда, 24 февраля митинги перерастают в столкновения с полицией, 25 февраля на фоне роста забастовочного движения выходит из-под контроля казачья сотня, которая отказывается содействовать полиции на Знаменской площади. 27 февраля бунтуют солдаты в л.-гв. Волынском и Литовском полках, вскоре мятеж охватывает и другие части Петроградского гарнизона. 2 марта от власти окончательно отстраняется царь Николай.

Свержение строя состояло из двух параллельно развивающихся фаз. Высший генералитет должен был фактически арестовать царя, а в Петрограде организовывались «народные выступления» с целью закамуфлировать военный переворот. Впоследствии председатель Военно-промышленного комитета, видный февралист Гучков признавался, что заранее разработанный план дворцового переворота состоял из двух операций. Предполагалось остановить поезд царя во время его движения между Царским Селом и Ставкой, а потом заставить Николая отречься от престола. В это же время части Петроградского гарнизона должны были осуществить военную демонстрацию.

В общем-то, нечто подобное произошло в реальности. Конечно, есть и отличия, ведь даже тщательно продуманные планы обычно идут не совсем так, как ожидалось. Но основные элементы сценария, о котором говорил Гучков, налицо.

Понятно, что перевороты осуществляют силовики, а в случае бунтов опять же силовики должны давать отпор мятежникам. Вот и посмотрим, как они повели себя в дни Февральской революции. Список людей, чьи действия мы обязаны проанализировать, совсем небольшой. Это военный министр Беляев, морской министр Григорович (с учетом того, что Петроград – портовый город, его должность имела особо важное значение), министр внутренних дел Протопопов и несколько высших генералов, армейских высокопоставленных начальников.

Григорович во время Февраля «заболел», активных действий по защите законной власти не предпринимал, напротив, именно по его требованию последние части, сохранявшие верность монархии, были выведены из Адмиралтейства, где они пытались закрепиться. 27 февраля, когда забунтовали Волынский и Литовский полки, правительство хотя и существовало, но, по сути, ничего не делало. Правда, Совет министров все-таки собрался в 16:00 в Мариинском дворце. На этом знаменательном заседании решали вопрос об отставке Протопопова, а поскольку у министров не было полномочий сместить его с должности, то Протопопову предложили сказаться больным и тем самым отойти от дел. Протопопов согласился, а вскоре добровольно сдался революционерам.

Произошло это до объявления об отречении царя, то есть Протопопов не сопротивляется мятежу, не пытается хотя бы сбежать, а просто слагает с себя полномочия. Впоследствии на допросе он утверждал, что ушел с поста министра еще раньше – 25 февраля. Очень можно быть, что это правда.

В ночь на 28-е правительство окончательно перестало делать вид, что оно функционирует, и прекратило какую-либо работу.

Поведение военного министра Беляева было сходно с действиями Протопопова. 27 февраля Беляев принял участие в совещании у Председателя Совета министров, потом переместился в здание Адмиралтейства. 28 февраля войска, защищавшие Адмиралтейство, покинули его, и военный министр отправился к себе на квартиру. Там переночевал и 1 марта пришел в Генеральный штаб, откуда позвонил в Думу с просьбой принять меры по защите его квартиры! В ответ ему посоветовали поехать в Петропавловскую крепость, где Беляева защитят надежнее всего. Видимо, это был такой черный юмор. Тогда Беляев пришел в Думу, и вскоре его арестовали. Вот и все действия военного министра в решающие дни Февраля.

Что это? Паралич воли, трусость, глупость, несоответствие служебному положению? Вряд ли. Вот это как раз не глупость, а измена. Ключевые силовики просто отказались встать на защиту государства.

А что же царь? Что он делал в эти дни? Перенесемся в Ставку, куда Николай прибыл из Царского Села 23 февраля. Интересно, что по пути следования поезда царя приветливо встречали местные жители. В Ржеве, Вязьме, Смоленске народ снимал шапки, кричал «ура», кланялся. Поначалу распорядок работы царя в Ставке ничем не отличался от обычного. Об этом мы можем судить по воспоминаниям генерала Дубенского, который находился рядом с Николаем в те дни.

25 февраля в Ставку стали поступать сведения о беспорядках в Петрограде. Отметим, что кабинет Николая был соединен телефонным проводом с Царским Селом и царь имел свой собственный канал для получения информации. Более того, телефонная связь была и с Петроградом. С учетом этого факта как-то странно выглядят постоянно встречающиеся в литературе указания на то, что в Ставку шли телеграммы, причем по важнейшим вопросам. Например, пишут, что Родзянко направил царю телеграмму с просьбой назначить «ответственное правительство». Почему не позвонил Николаю? Дальше – больше. Дубенский утверждает, что в ответ на просьбу Родзянко царь будто бы через Алексеева дал согласие на создание такого правительства. Причем ответ Николая Алексеев передавал по телефону. Это полная нелепица. Глава государства не генерал Алексеев, а царь Николай II, и такие важнейшие вещи, как назначение нового правительства, не сообщают через начальника штаба. Поэтому данное свидетельство Дубенского историки считают ошибкой.

Однако есть другая странность, которая обычно не оспаривается. Такой крупный исследователь Февральской революции, как Георгий Катков, пишет, что царь в Ставке получал телеграммы от своей жены Александры Федоровны. То есть, несмотря на прямой провод, ведущий в кабинет Николая, несмотря на постоянные разговоры со своим мужем по телефону, царице почему-то взбрело в голову посылать телеграммы. Возникает вопрос: действительно ли эти телеграммы принадлежали царице? А может быть, Николая уже изолировали от телефона в Ставке, и тогда Александра Федоровна, отчаявшись связаться по телефону с Николаем, решила отправить телеграммы?

27 февраля Алексееву позвонил великий князь Михаил и предложил себя в качестве регента. С какой стати? Разве царь отрекся? Разве Николай низложен? Официально считается, что нет, однако в этом случае поведение Михаила, мягко говоря, странно. Судя по всему, уже 27 февраля царь был под «присмотром», и об этом сообщили Михаилу. Однако рано утром 28 февраля Николай каким-то образом выскользнул из-под «полуареста» и на поезде рванул в Царское Село.

Итак, Николай едет, поначалу рядовые начальники станций, местная власть, полиция его не останавливают, совершенно закономерно считая, что едет глава государства. Мало ли что там в Петрограде творится, а здесь царь, и его надо пропустить. Да к тому же мало кто в провинции вообще знал о мятеже в столице. Планы заговорщиков оказались явно нарушены. Однако в это же самое время, 28 февраля, комиссар Временного комитета Государственной думы Бубликов погрузил в грузовики солдат, сам сел в автомобиль и направился в Министерство путей сообщения. Надо сказать, что в министерстве находился центр управления телеграфной сетью, связанной со станциями всей страны. Именно захват сети, захват этого Интернета столетней давности и был целью Бубликова. По сети можно было оповестить всю страну о смене власти, а также узнать, где же находится в это время царь. В тот момент февралисты об этом не знали! Но как только Министерство путей сообщения оказалось в руках мятежников, Бубликов получил возможность отслеживать движение царского поезда. Сотрудники станции в Бологом телеграфировали Бубликову, что Николай движется по направлению на Псков. По телеграфу пошли приказания Бубликова: не пускать царя севернее линии Бологое – Псков, разбирать рельсы и стрелки, заблокировать все военные поезда ближе 250 верст от Петрограда. Бубликов боялся, что царь мобилизует верные ему части. И все-таки поезд двигался, в Старой Руссе народ приветствовал царя, многие были рады увидеть монарха хотя бы через окно его вагона, и вновь станционная полиция не решилась препятствовать Николаю.

Бубликов получает сообщение со станции Дно (245 км от Петрограда): выполнить его приказ не представляется возможным, местная полиция – за царя. 1 марта Николай достиг Пскова, на платформе его встретил губернатор, вскоре туда приехал командующий Северным фронтом Рузский. Казалось бы, в распоряжении царя оказались огромные военные силы целого фронта. Но Рузский был февралистом и отнюдь не собирался отстаивать законную власть. Он начал переговоры с Николаем о назначении «ответственного правительства». 2 марта в Псков прибыли два представителя Думы: Шульгин и Гучков, потребовавшие от царя отказаться от престола. Официальная версия событий гласит, что 2 марта Николай подписал манифест об отречении. О том, что происходило 1–2 марта, написано немало, но сведения противоречат друг другу. В мемуарах и других свидетельствах, которые оставили после себя многие участники тех событий, видны попытки самооправдания. Когда страна в результате свержения Николая погрузилась в анархию, когда победа в войне сменилась поражением, а у власти оказались явные проходимцы, многие февралисты схватились за головы. Они поняли, что натворили, но у них не хватило мужества признать свою вину, и февралисты начали лгать кто во что горазд.

В результате до сих пор невозможно точно установить ни детали отречения, ни истинную роль в мятеже ряда деятелей того времени. Более того, в наши дни сам факт отречения оспаривается некоторыми исследователями. Для этого есть серьезные основания, разбор которых выходит за рамки моей книги, но один красноречивый факт я все-таки считаю необходимым сообщить. Отрекшись от престола, царь как ни в чем не бывало поехал в Ставку и 4 марта принимал рутинный доклад Алексеева о положении на фронтах. Это настоящий театр абсурда. В качестве кого свергнутый Николай принимает доклады? Почему Алексеев считает необходимым отчитываться перед низложенным монархом? Эти вопросы еще ждут ответа.

Февралисты бичевали царизм за «неэффективность», «неспособность» добиться победы на войне, «перебои со снабжением» и многих других грехах. Но вот они пришли к власти, и чего же, собственно, добились?

11 ноября 1918 года закончились боевые действия Первой мировой войны. Компьенское перемирие, заключенное Антантой и Германией, прекратило одну из самых кровопролитных войн в истории человечества.

Окончательный итог был подведен позже, раздел трофеев между победителями официально закреплен Версальским мирным договором от 28 июня 1919 года. Однако уже в ноябре 1918-го всем было ясно, что Германия потерпела полное поражение. Ее союзники вышли из войны еще раньше: Болгария – 29 сентября, Турция – 30 октября и, наконец, Австро-Венгрия – 3 ноября.

Победители, в первую очередь Англия и Франция, получили значительные приобретения. Репарации, территории в Европе и за ее пределами, новые экономические рынки. Но и большинство других участников антигерманской коалиции не осталось без добычи.

Румыния, вступившая в войну лишь в 1916 году, разгромленная за два с половиной месяца и даже успевшая подписать с Германией договор, резко увеличилась в размерах. Сербия, в ходе боевых действий полностью оккупированная войсками противника, превратилась в крупное и влиятельное, по крайней мере на Балканах, государство. Кое-что получила Бельгия, разбитая в первые же недели 1914 года, с выгодой для себя завершила войну и Италия.

Россия не получила ничего, и это одна из самых больших исторических несправедливостей XX века. Кампанию 1914 года русская армия завершила на территории врага, в самый тяжелый 1915 год, год отступления, все равно немцев удалось остановить по линии Рига – Пинск – Тернополь, а на Кавказском фронте нанести Турции тяжелые поражения.

1916 год стал переломным на русском фронте, весь год Германия и Австро-Венгрия, напрягая все силы, едва сдерживали мощные атаки нашей армии, а Брусиловский прорыв потряс нашего противника до основания. На Кавказе русская армия одержала новые победы.

С большой тревогой и даже страхом смотрели немецкие генералы на приготовления России к 1917 году.

Начальник германского Генерального штаба Пауль фон Гинденбург в своих мемуарах признавался:

«Мы должны были ожидать, что зимой 1916–1917 гг., как и в прошлые годы, Россия успешно компенсирует потери и восстановит свои наступательные возможности. Никаких сведений, которые бы свидетельствовали о серьезных признаках разложения русской армии, к нам не поступало. Мы должны были учитывать, что атаки русских могут еще раз привести австрийские позиции к коллапсу»[2].

Сомнений в общей победе Антанты не было уже тогда. Об итогах 1916 года и перспективах на 1917-й английский генерал Нокс, находившийся при русской армии, высказался более чем определенно: «Управление войсками улучшалось с каждым днем. Армия была сильна духом… Нет сомнений, что если бы тыл сплотился… русская армия снискала бы себе новые лавры в кампании 1917 года и, по всей вероятности, развила бы давление, которое сделало бы возможной победу союзников к концу этого года».