Читать книгу Непоследние времена - Дмитрий Соколов-Митрич - Страница 5

Почему лейтенант Попов из города Камышина, даже потеряв две трети крови, не считает себя героем

Во время учебных занятий на полигоне Ельшанка рядовой Данила Бондарев совершил ошибку при метании гранаты. За три секунды до взрыва РГД-5 оказалась у него под ногами. Спасая солдата от смерти, замполит Виталий Попов успел закрыть его своим телом, приняв силу взрыва на себя. Данила Бондарев остался цел и невредим. Виталий Попов тяжело ранен, но жив. Когда поправится, министр обороны наградит его орденом Мужества.

Взрыв понарошку

Капитан Демиурчиев вложил ее в мою ладонь, прижав к черному корпусу спусковой рычаг, и выдернул красную чеку. Пока рычаг прижат, граната не взорвется.

– Если ты сейчас его отпустишь, – сказал Демиурчиев, – граната взорвется через 3,2–4,2 секунды.

Я отпустил рычаг. Прошло 3,2 секунды, 4,2 секунды. Граната не взорвалась. Граната была учебная. Я об этом знал.

Но даже этот взрыв понарошку нельзя не почувствовать. Когда прошло 4,2 секунды, что-то дрогнуло и волна пошла по всему телу.

Капитана Демиурчиева, командира разведроты, зовут Роман Геродото-вич, он грек. Виталий Попов, его заместитель по воспитательной работе, – русский, родом из Ростовской области. Николай Яранский – чуваш. Эдуард Брегвадзе – грузин. Раиль Измайлов – казах. Это по паспорту. Встреть я, например, Брегвадзе и Геродотовича на улице, подумал бы, что они братья. «Так оно и есть, – говорит Эдуард. – У нас одна национальность – ВДВ».

Геродотович показал устройство запала. Помолчав, добавил:

– Дальность разлета осколков – двадцать пять метров. Радиус сплошного поражения – семь метров.

– А сколько было в тот день между Виталиком и разорвавшейся гранатой?

– Два метра.

Взрыв настоящий

Виталий Попов уже две недели как в Москве, в 6-м клиническом госпитале. Сюда он был направлен после операции в Камышине и лечения в Волгограде. Его регулярно навещает невеста Светлана. Маму он уже отправил домой. Отца нет, он умер несколько лет назад. Несчастный случай.

Рядом с другими пациентами Виталий кажется абсолютно здоровым. Только хрипит немного. Шрам на лице, шрам на шее и ампутированная фаланга пальца на левой руке – все, что заметно на первый взгляд. Адская боль, потеря двух третей крови, сложнейшая операция – все это позади. Но впереди еще одна сложная операция.

– Тут одна газета в Волгограде написала, что, типа, я всю жизнь мечтал совершить какой-нибудь подвиг – и вот совершил. Увидел, значит, гранату – дай-ка, думаю, подвиг совершу. Даже в кино так не бывает.

– А как бывает?

– Рассказываю. Мы с бобром пошли метать гранаты…

– С бобром?

– Если на солдата надеть все что положено, он становится похож на бобра. Короче, я показал ему все, что надо. Он метнул. Только присели в окопе, смотрю – а граната у нас под ногами. Первая мысль – схватить и выкинуть. Но оставалось секунды полторы – могло не хватить. Вторая мысль – выпрыгнуть самому. Это я, наверное, сделал бы, если бы видел, что Данила тоже заметил гранату. Но он был уверен, что бросил ее, и, если бы я выпрыгнул, а он остался, я бы его просто подставил.

– Вы с ним были друзьями?

– Да нет, отношения были обычные. Командир – подчиненный. Но если без дураков, солдат неплохой. Погиб – было бы жалко.

– А если бы ты выпрыгнул, тебе бы за это что-нибудь было?

– Ну, потаскали бы по инстанциям, Геродотычу бы пистон вставили… Тут реально боец сам виноват. В госпиталь он ко мне потом приходил, говорит: «Извини, у меня тогда рука замерзла, я ее просто не чувствовал». «Да ничего, – говорю, – надо было сказать, мы бы подождали». Короче, не знаю, что тогда сработало. Он сидел чуть правее меня. Я отодвинул его и начал уже прикрывать, а сам до конца прикрыться еще не успел. Взрыв я даже не услышал, а увидел – вся картинка перед глазами вдруг стала красной, как будто телевизор испортился. У меня тогда одна мысль промелькнула: «Вот это приход…»

– Наркоманы так говорят о кайфе.

– А у нас так говорят о смерти…

Приход

– …А почему не уход?

– Понятия не имею. Не я это придумал. Наверное, приход – это когда уже все, когда приходишь ТУДА. То, что я ТУДА так и не дошел, это просто счастливая случайность. После взрыва я, наверное, на несколько секунд вырубился. Мне потом некоторые говорили, что это душа у меня выскочила, рванула на тот свет, но почему-то вернулась.

– Ты из военной семьи?

– Нет. Отец покойный в совхозе работал – «Донские зори». А я, стыдно признаться, девять классов на одни пятерки окончил. А одиннадцать – с одной четверкой. Но за поведение всегда был «неуд». Старший брат служил контрактником в Боснии, и я мечтал о военной службе – хотел мужиком стать. Поехал поступать в Новочеркасское училище связи. Побыл две-три

недели, увидел, какая там дуриловка, и передумал. Мать устроила в Институт гидромелиорации. Проучился год – нет, тянет в армию. В ту, которую я сам себе представлял. Поговорил с матерью – она меня понимает. Бросил институт и поехал с другом поступать – он в Рязанское десантное училище, я в Московское общевойсковое. Меня приняли вне конкурса – учли год учебы в вузе. Но и там мне не понравилось: блат, полно генеральских сынков, атмосфера соответствующая. Короче, забрал я документы и ждал запросов, чтобы пройти по донабору. Мы все надеялись на Благовещенское училище морской пехоты, но запрос пришел из Новосибирска. Там есть факультет разведки. То, что надо. Отучился пять лет, оказался в 56-й десантноштурмовой бригаде в Волгодонске. Потом она стала полком в составе 20-й мотострелковой дивизии. Нас передислоцировали в Камышин.

– Расскажи про Чечню.

– Не буду. Пусть лучше Геродотыч расскажет.

– Передать ему что-нибудь?

– Передайте ему, чтобы он жарил рыбу. Он поймет.

Баранки для Бондарева

– Роман Геродотович, вам передали, чтобы вы жарили рыбу.

Демиурчиев рассмеялся:

– Когда приедешь, спроси его: «А за сковородкой сходил?»

– А что все это значит?

– Да ничего не значит. Мы с ним на двоих квартиру снимаем. Вот и подкалываем друг друга.

Полчаса езды на «шишиге», и мы в двадцати километрах от Камышина, на том самом полигоне Елыианка. Бойцы в белых маскхалатах добирались сюда на лыжах – задача стояла пройти незамеченными даже для гаишников и милиции. Полигон – в глубоком овраге. Мы зашли в офицерскую палатку. Четыре кровати, земляной пол, печка-буржуйка, стол со скамейками и запах, который капитан Демиурчиев тут же вдохнул полной грудью.

– Еще он сказал, чтобы ты рассказал про Чечню.

Геродотович задумался.

– Не знаю я, чего рассказывать. Сначала был Дагестан. Оттуда перешли в Чечню. Он командовал взводом, четырнадцать человек по штату. За девять месяцев ни одного убитого и всего двое раненых – во время штурма высоты 861,7. Это было второго марта, на следующий день после того, как шестая рота полностью полегла при штурме другой высоты. У нас из 95 человек четверо убитых и двадцать раненых. Когда мы взяли высоту, насчитали двадцать мертвых духов. И сколько трупов еще они с собой унесли. Виталик тогда получил медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Могу рассказать случай, как он ночью ездил на БТР из Грозного в Старые Атаги. Ему командир поставил задачу проверить эту дорогу – ну, он и проверил. А потом оказалось, что командир всего лишь имел в виду проверить маршрут по карте, по агентурным данным, а на предмет заминирования – это уже саперы будут работать. Это неправда, что друг познается на войне, – там все стараются быть крутыми. А вот на гражданке бывает, что друга-героя за сковородкой сходить не допросишься. Попов – просто нормальный парень, и на войне, и в мирное время.

Место того взрыва – на самом дне оврага. Когда мы взбирались по крутому склону, лейтенант Раиль Измайлов из медицинской роты рассказывал, как они тогда так же топали с носилками на руках – и все говорили, говорили, не переставая, чтобы Попов сознание не потерял.

– Минут через сорок только доставили его в госпиталь. Потом всем полком кровь сдавали. А знаете, что Попов сказал, когда его стали раздевать, чтобы положить на операционный стол?

– Что?

– «Только трусы не снимайте».