Читать книгу Вверх по Причуди и обратно. Удивительные приключения трех гномов - ВВ Денис Уоткинс-Питчфорд, Дéнис Уоткинс-Питчфорд - Страница 6

Весь следующий день Меум и Тысячелист провели, лихорадочно готовясь к путешествию и время от времени наведываясь к зарослям дикого ириса, чтобы посмотреть, не начал ли раскрываться какой-нибудь из его бутонов.

Вьюнок запретил им притрагиваться к его припасам. Он сел на трёхногий табурет перед входом в кладовую, бледный и решительный, сжимая в руках посох. Меум и Тысячелист умоляли и упрашивали его, и Вьюнок в конце концов уступил им, но всё время молча стоял рядом, пока два других гнома собирали и укладывали провизию. Меум отобрал десять связок копчёной рыбы, горшочек дикого мёда, три пшеничных лепёшки, две банки желудёвой пасты и мешок крупных грибов. Больше ничего Вьюнок не позволил им взять. Меум и Тысячелист перетащили провизию к выходу из пещеры и сложили её возле входной двери.

Затем началось мучительное ожидание. Вьюнок понимал, что до отплытия остаются считанные часы, и ходил словно с камнем на сердце. Он не осмеливался даже думать о том ужасном моменте, когда он – впервые в жизни – останется в одиночестве.

В тот вечер Тысячелист сидел и наматывал новую леску из конского волоса на палочку, полученную в подарок от Цвирка. Вдруг он вскочил на ноги.

– Что случилось, Тысячелист? – удивлённо воскликнул Меум.

– О, я кое-что вспомнил, кое-что очень важное: у нашей новой лодки нет имени! Отправляться в плаванье на новой лодке, у которой нет имени, – к несчастью. Что же делать?

– Как что? Дать ей имя, конечно, – ответил Меум покровительственным тоном. – Но мы всё должны сделать как полагается. Надо принести немного ключевой воды из родника, что за лугом.

Они взяли ведро из лягушачьей кожи и отправились за водой.

С серебристого неба капал дождик, крепкие молодые ягнята резвились на зелёной лужайке неподалёку от тропинки, со всех сторон раздавались птичьи трели. Родник находился рядом с рощицей, в которой гномы собирали древесину для лодки. Он скрывался за зелёными побегами папоротника, выглядывающими из пожухлых прошлогодних ноябрьских листьев и похожими на изогнутые рукояти епископских жезлов.

Меум наклонился и зачерпнул воду из сáмого центра родника, где поверхность воды вздымалась от струй подземного ключа, бившего из песочной впадины.

Гномы осторожно отнесли полное ведро обратно к Дубовой заводи и присели на гальку, чтобы придумать имя для лодки. На это ушло много времени. Маленькие человечки сидели, положив головы на согнутые колени, и перебирали разные варианты.

– Может, пусть будет «Подёнка»? – предложил Меум.

– Нет, не годится: подёнки живут всего несколько часов.

– Тогда «Стрекоза».

– Это лучше, да и Стрекозе польстим.

Они спустились к кусту шиповника, Меум забрался в лодку, а Тысячелист столкнул её в заводь. Когда лодка начала движение, Меум вылил воду из ведра на нос судна и торжественно произнёс:

– Я нарекаю тебя «Стрекозой», и да сопутствует удача тем, кто на тебе поплывёт. И пусть мы найдём Морошика, – добавил он немного погодя, когда лодку уже подхватило течение.

Завершив церемонию, Меум взялся за вёсла и подвёл лодку к берегу; остаток вечера гномы провели, вырезая на носу лодки её название (изображение стрекозы). Они закончили эту работу уже в сумерках и, чтобы не терять времени утром, тут же уложили все припасы под сиденье лодки.

Рано утром гномов разбудил Водокрыс, поскрёбшийся в дверь дома под дубом.

– Просыпайтесь, гномы! Вскрылся бутон ириса, растущего выше по ручью! Вам пора отправляться в путь.

Меум и Тысячелист выскочили из пещеры со спальными мешками в руках. От волнения у них перехватило дыхание.

– А где Вьюнок? – спросил Водокрыс.

– Ш-ш-ш, – зашипел Меум, – он не поплывёт с нами. Он думает, что наш план – сумасшедшая затея и что обратно мы не вернёмся. Говорит, что лучше останется дома и проживёт ещё несколько лет.

– Жаль, – сказал Водокрыс. – Может, я смогу его уговорить?

– Можешь попробовать, – шёпотом ответил Тысячелист, – но не думаю, что кому-то удастся заставить его изменить своё решение. Ничто не мешает ему присоединиться к нам, ведь Король рыбаков подарил ему новёхонькую ногу, и он будет в полнейшем порядке. Попробуй, может, у тебя и получится. Скажи ему, что мы отправимся в путь до восхода солнца.

Водокрыс исчез в пещере.

Вьюнок бесформенным кулём лежал в своём спальном мешке. Он натянул его на голову и отказался вылезать. Водокрыс легонько потормошил гнома, упрашивая и уговаривая его, но услышал в ответ лишь глухие рыдания.

– Ничего не выйдет, гномы, – сообщил Водокрыс, вернувшись. – Вьюнок никуда не пойдёт, он молчит и, кажется, очень расстроен. Вот вам мой совет: отправляйтесь в путь как можно скорее.

Меум и Тысячелист на цыпочках вернулись в пещеру.

– Что ж, до свидания, дорогой Вьюнок, мы скоро вернёмся, обязательно вернёмся. И мы вернёмся с Морошиком, вот увидишь!

Из темноты не прозвучало никакого ответа, поэтому, проронив по слезе, гномы всё так же, на цыпочках, вышли наружу и тихонько притворили за собой дверь.

Они сели в лодку и отвязали сплетённую из травы верёвку. Когда гномы выходили на лодке в Дубовую заводь, со всех сторон раздавались шелест и шорохи. Все звери и птицы, живущие у ручья, собрались, чтобы проводить гномов – зяблик Цвирк и зайчиха Попрыгýша, водяные крысы и ежи, сони, кроты и белки: гномы и не подозревали, что у них так много друзей! Все собравшиеся затрепетали от волнения, когда гномы налегли на вёсла и развернули «Стрекозу» носом против течения.

Вьюнок, услышав доносившийся снаружи шум, выскочил из спального мешка и метнулся к двери. Он так торопился, что совсем забыл пристегнуть свою ногу и упал, растянувшись на тростнике. Горько рыдая, бедный маленький гном подполз к двери и осторожно выглянул наружу.

Шёл дождь, и по коричневой воде расходились маленькие круги, а вдали за ивами первые лучи зари осветили небо на востоке. Вьюнок увидел зверей, столпившихся на берегу, беспокойных птиц, рассевшихся на нависших над водой ветвях деревьев и кустов, а вдали, на другой стороне заводи – едва различимую лодку, направлявшуюся к Перекату, с Меумом и Тысячелистом на вёслах. Она становилась всё меньше и через некоторое время скрылась из виду за излучиной.

Это был самый горький момент для маленького гнома за всю его жизнь, единственный момент в жизни, когда ему было очень и очень больно. Жизнь вдруг потеряла для него всякий смысл, и будущее представлялось мрачным из-за ужаса одиночества.

Целое облако птиц – дрозды, зяблики, камышовые овсянки и синицы, – парило поодаль, над Перекатом. Птицы кружились и на все лады распевали свои песни. Вот уж поистине королевские проводы! Вьюнок смотрел, как птицы улетали всё дальше и дальше, исчезая за верхушками кустов. Наконец, их звонкие голоса затихли вдали, и теперь до гнома доносился лишь тихий шум дождя, капли которого падали на водную гладь Дубовой заводи.

Вьюнок заполз обратно в свой спальный мешок. Его сердце разрывалось от горя и отчаяния.

* * *

Благодаря помощи Водокрыса «Стрекоза» легко прошла Перекат, и гномы вскоре оказались в спокойных водах выше по течению. Кружившие над ними птицы одна за другой улетали на поиски завтрака, а сопровождавшая их флотилия камышниц и водяных крыс понемногу отстала, а затем и вовсе рассеялась: каждый отправился по своим делам.

Гномы изо всех сил налегали на вёсла и довольно быстро продвигались вперёд по спокойной воде. Ручей петлял; ивовые заросли по берегам покрылись молодой зеленью; дикие ирисы повсюду выпустили бутоны, то тут, то там на поверхности воды плавали большие листья кувшинок, усеянные каплями дождя, словно жемчужинами. Жаль, что не было солнца, как раз наоборот, – дождь шёл, не переставая, но он был тёплым и потому не доставлял неприятностей, а прибрежная растительность источала восхитительные ароматы. Одна маленькая заводь, лежавшая чуть в стороне от основного русла ручья, была устлана великолепным ковром из белоснежных водных лютиков, а другая была усеяна ранними бутонами водяных лилий, чем-то похожими на маковые головки с отпавшими лепестками.

У гномов не было времени любоваться всеми этими красотами – усердно работая вёслами, они редко отвлекались и смотрели в основном на дно лодки.

Они проплыли мимо старого хлева с красной крышей, стоявшего на краю луга и принадлежавшего фермеру Счастливчиксу, и увидели ласточек с траурно-чёрными спинками, усевшихся на коньке крыши. Причудь по-прежнему петляла, поворачивая то в одну сторону, то в другую, и не давала гномам скучать – за каждым поворотом они обнаруживали что-то новое и удивительное.

Вскоре они проплыли Усадебный мост, через который проходила просёлочная дорога к дому Счастливчикса, и смогли разглядеть ярко-красные трубы и чёрно-белое фахверковое[8] здание за яблоневым садом.

Петухи кукарекали на выстланном соломой дворе, а с дикой яблони доносились крики кукушки: «Ку-ку! Ку-ку!»

Водокрыс легко и непринуждённо плыл рядом. Иногда он уплывал вперёд, чтобы проверить, безопасны ли берега ручья.

Через некоторое время у гномов начали болеть спины от непривычной для них гребли, и к полудню они причалили к берегу в тени ивовой рощицы, чтобы передохнуть. Водокрыса нигде не было видно; гномы решили, что он уплыл вверх по течению, и не волновались, – Водокрыс был надёжным товарищем, и на него можно было положиться. Гномы понимали, что скоро им придётся рассчитывать только на свои силы, ведь чем выше они будут подниматься по Причуди, тем реже будут встречаться им водяные крысы.

Дождь прекратился, и вскоре выглянуло яркое солнце, озарив каждый куст и каждую веточку, на которых рядами висели сияющие капельки, отсвечивающие всеми цветами радуги. Над сочной весенней зеленью поднимался пар, а над поверхностью ручья курилась белая дымка.

– Где мы сейчас? – спросил Тысячелист, стоя в лодке и пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь заросли ивы.

– Должно быть, где-то возле Распадков, рядом с Мшистой мельницей, – ответил Меум, тяжело дыша; он никак не мог прийти в себя и поглаживал свою спину. – Скажу тебе одно, Тысячелист: завтра мы будем страдать от ужасных болей в пояснице. Знаешь ли, нужно время, чтобы привыкнуть к такой работёнке.

Чуть погодя Тысячелист смахнул слезу с левого глаза.

– Жаль, что Вьюнок не пошёл с нами. Интересно, что он сейчас поделывает? Наверное, лежит в пещере и обливается слезами.

– Ох, давай не будем об этом думать, – сказал Меум с лёгким раздражением в голосе. – Если ему нравится быть таким глупым и упрямым, это не наша вина. Скоро он привыкнет к одиночеству и, возможно, ему это даже понравится.

Оба гнома замолчали. Они растянулись на дне лодки и наблюдали за тем, как зелёная гусеница раскачивается туда-сюда на длинной нити, свисающей с ивового листа.

Из ивовой рощицы выпорхнула болотная гаичка с чёрной головкой. Она не заметила гномов внизу, под ивами, а вот гусеницу заметила, и – цап! – та оказалась в птичьем клюве. Гаичка тотчас же взлетела повыше и скрылась в ветвях.

Вода, журча между ивовых корней, убаюкивала гномов, и Меум едва не задремал.

– Нет, так дело не пойдёт! – воскликнул он, вскакивая на ноги. – Так мы никогда не доберёмся до верховий Причуди. Ну-ка, Тысячелист, за работу! Мы должны дойти до Мшистой мельницы прежде, чем выйдут на охоту летучие мыши.

– И куда же запропастился Водокрыс? – сонно пробормотал Тысячелист, который устроился очень удобно и не хотел шевелиться. – Я надеюсь, он не ушёл насовсем и не бросил нас.

– Не беспокойся о нём. Наверно, он поплыл к следующим порогам. Не будет же он всё время плыть рядом с нами.

Быстренько встряхнувшись и приведя себя в порядок, гномы отчалили.

Солнце стало припекать, да так сильно, что им пришлось держаться ближе к берегу, в тени кустов, которые росли вдоль ручья. К счастью, глубина здесь была достаточной (около пятнадцати сантиметров), и, так как течение у берега почти отсутствовало, гномы продвигались вперёд гораздо быстрее. Но, как ни крути, идти на вёслах – нелёгкая работа, и очень скоро с обоих гномов пот потёк ручьём. Но гномы не сдавались, и во второй половине дня они увидели впереди, по другую сторону Распадков, два высоких чёрных тополя – ориентиры Мшистой мельницы.

Окрестности Мшистой мельницы были красивым местечком, а сама мельница исправно работала. Её окружали ивы, вокруг шумела вода, и в воздухе стоял бодрящий речной запах, который, наверное, всегда бывает в подобных местах. Здесь располагался большой квадратный мельничный пруд, заросший водорослями ярко-изумрудного цвета, как у травы на лугу (да и выглядел он словно обычная лужайка, по которой можно ходить); в нём резвились белые утки мельника. Прокладывая путь среди зелёных водорослей, утки оставляли за собой чернильно-чёрные полоски воды, которые, однако, быстро исчезали.

В разгар лета Мшистая мельница утопала в листве окружавших её деревьев – ив, вязов, дубов и ольхи. Здесь было очень влажно, вот и разрастались тут разнообразные водоросли и все те растения, которые любят воду, – кокорыш, воскóвница, тенистый норичник, болотная калужница, огромные лютики и гигантский щавель, похожий на прибрежные речные кусты где-нибудь в тропиках; его стебли выглядели словно огромные мохнатые колонны, толстые, как ветви деревьев, а под зонтиками изумрудных листьев ползали любопытные жучки и мухи.

На протяжении всего лета можно было слышать шум воды, бежавшей по водосливу под тополями в пятнадцати метрах за мельницей, и этот убаюкивающий шум был сродни шёпоту ветра в высоких чёрных тополях, стоявших на краю мельничного пруда. Там пахло щукой, форелью и всякими другими речными существами с серебряной чешуёй.

Выше мельницы Причудь разделялась на две протоки: одна протока уходила по водосливу прямо к мельнице, в мельничный жёлоб, приводя в движение огромное и неуклюжее водяное колесо, а потом стекала в мельничный пруд и, минуя его, следовала дальше; другая, главная, поворачивала в сторону и петляла в ивовой роще, а затем вновь соединялась с первой протокой в тридцати метрах ниже мельницы и мельничного пруда.

В протоке под мельницей образовалась глубокая промоина; здесь водилась огромная форель. Место это было жутковатое: в полумраке гремело и скрипело водяное колесо, бурлила и шипела вода. Зловещий зелёный сколопéндровик рос прямо между камнями; колючие окуни (на боках у них полоски, как у зебры, а плавники цвета красного сургуча) поднимались к поверхности воды, глотали воздух и вновь скрывались в тёмной глубине. Тем не менее, в жаркий майский или июньский денёк здесь было хорошо.

* * *

Гномы усердно гребли и плыли вперёд, пока совсем не выбились из сил; подойдя к густым зарослям тростника, они пробрались к берегу сквозь частокол стеблей, вытащили лодку на илистый грунт и привязали её. Животы у них сводило от голода, ведь они ничегошеньки не ели с сáмого завтрака.

Меум достал копчёных гольянов и протянул одну рыбку Тысячелисту, а сам съел две рыбки, пока Тысячелист сидел к нему спиной. Рыба была очень вкусной, и гномы с удовольствием запивали её водой из Причуди.

В тростнике по соседству висело гнездо тростниковой камышовки – хитроумно сплетённая корзиночка, глубокая, как мешок. В гнезде сидела птичка, которая то и дело поглядывала на гномов: над краем гнезда появлялась её маленькая зеленовато-коричневая головка. Гнездо было глубоким, чтобы яйца или птенцы не выпали из него при порывах ветра, качавшего высокие тонкие стебли тростника.

Гномы не были близко знакомы с камышовками, потому что ниже по течению не рос такой высокий тростник. Эти птицы селились лишь в определённых видах тростника и никогда не строили гнёзда в низкой осоке.

– Сейчас нам лучше поспать, – сказал Меум. – Не будем показываться возле Мшистой мельницы среди бела дня. Надо подождать до сумерек, иначе нас могут заметить. Кроме того, влюблённые парочки из окрестных сёл обожают прогуливаться по берегам ручья от Усадебного моста до мельницы и обратно. Нет, выдвигаться нужно после наступления темноты.

– Влюблённые парочки нас не заметят, – ответил Тысячелист, – они всегда слишком заняты друг другом. Возчик Счастливчикса два года назад был влюблён, и вместе со своей девицей они имели обыкновение прогуливаться вдоль Причуди до Усадебного моста. Я там часто рыбачил, но они никогда меня не замечали. А вот я их видел.

Меум не обратил внимания на последнее замечание.

– Сейчас нам лучше вздремнуть; к тому же, если мы будем слишком много болтать, то потревожим госпожу Камышовку.

С этими словами Меум вытащил спальный мешок, устроил из него подушку, и вскоре оба гнома крепко спали, лёжа на спине и сложив руки на животах, убаюканные журчанием ручья и лёгким ветерком, шуршащим в тростнике.

Когда они проснулись, был уже поздний вечер. Над водой вилась мошкара, то и дело раздавался громкий плеск, когда из воды выпрыгивала форель, чтобы поймать какую-нибудь неосторожную мушку.

После жаркого дня у ручья было чудесно. Вы должны помнить, что время, которое гномы выбрали для путешествия, было самым лучшим в году; при условии хорошей погоды май и июнь – самые лучшие месяцы в центральных районах Англии. И не думайте, будто гномы не замечали очарования окружавшей их природы, – напротив, занимая положение между животными и нами, людьми, они ценили красоту мира гораздо больше, чем большинство из нас. Природа казалась им прекрасной в любое время года и в любую погоду (как и каждому благоразумному человеку), и не проходило и часа, чтобы они не примечали что-нибудь особенное, достойное восхищения и любования.

В зарослях тростника послышалось тихое чавканье, и гномы увидели Водокрыса, грызущего сочный камышовый стебель.

– Привет, Водокрыс, а мы уж подумали, что ты нас бросил, – сказал Меум шутливым тоном.

– Ну нет, я был неподалёку всё это время. Хочу посмотреть, как вы уйдёте за Мшистую мельницу.

Он выгнулся, забавно подпрыгнул, уселся поудобнее на кочке среди тростника и вновь стал деловито жевать стебель.

– Ну что, Тысячелист? – Меум потянулся и зевнул.

– Да, я готов, Меум. Всем занять свои места!

Они отвязали лодку, столкнули её в воду и поплыли.

– Будьте осторожны, гномы, – окликнул их Водокрыс. – Возле мельницы рыбачит старый Полковник из Яффы, но я не думаю, что он вас заметит, – я только что был там и видел, как его леска зацепилась за боярышник, и он страшно бранился.

Двигаясь к мельнице, гномы старались держаться поближе к зарослям тростника. Пройдя поворот, они увидели, что у Полковника действительно случились неприятности. Бросив удочку на землю, он сидел на изгороди и пытался распутать леску, заткнув платок под кепку, чтобы отгонять мошкару.

– Он нас не увидит, – шепнул Меум Тысячелисту, – держись поближе к другому берегу.

Тут и там над поверхностью воды висели серые облачка мошкары, а среди кувшинок толкались белохвостые камышницы. Подойдя ближе к мельнице, гномы двигались вперёд предельно осторожно.

Оказавшись в сотне метров от рыбака, поглощённого своими делами, они перестали грести и попросили Водокрыса взять их на буксир, чтобы плеск вёсел не привлёк ненужного внимания. Но как только гномы двинулись дальше, Водокрыс неожиданно и безо всякого предупреждения нырнул под воду. Молниеносно (а гномы могут двигаться так быстро, что и не уследишь) они бросили буксирную верёвку, и «Стрекозу» отнесло в заросли норичника, растущего возле берега ручья.

Тем временем Полковник, распутав леску, закинул удочку внахлёст и, к ужасу гномов, начал медленно двигаться в их сторону!

– Надо было дождаться темноты, – выдохнул Тысячелист, лихорадочно хватаясь за упругие стебли торчавших из воды растений, чтобы протолкнуть лодку между ними. Будет настоящий кошмар, если он нас увидит! Что же делать?

Именно в этот момент, как назло, на крючок Полковнику попалась крупная форель. Гномы услышали, как взвизгнула катушка, и в следующее мгновение вниз по течению промчалось что-то похожее на торпеду, взметнув волну, накатившую на прибрежные растения. Берег задрожал от тяжёлых шагов, и через секунду совсем рядом гномы услышали шумное дыхание.

Форель, довольно большая, барахталась в ручье, поднимая фонтаны брызг, прямо напротив гномов. К их ужасу, она нырнула в водоросли прямо возле лодки. Гномы услышали звон натянутой лески и негромкую ругань взволнованного Полковника, взмокшего от пота.

– Всё в порядке, – шепнул Тысячелист, – он так занят своей добычей, что не заметит нас. А вываживает он её ловко, нечего сказать! Ты только посмотри: он всё время держит леску туго натянутой![9]

Тысячелист и Меум, сами будучи отличными рыбаками, могли по достоинству оценить все манёвры сторон в этом противоборстве.

Форель не желала покидать своё укрытие в водорослях, и через пару мгновений поблизости снова раздалась ругань.

– Что он делает? – прошептал Меум, пытаясь разглядеть Полковника за стеблями норичника.

– Он снимает ботинки, – вымолвил Тысячелист, у которого от ужаса перехватило дыхание. – Он идёт сюда!

Полковник закатал штаны и осторожно вошёл в воду, ворча и ругаясь.

– А он разозлился не на шутку, – заметил Меум.

– Какие волосатые ноги! – прошептал Тысячелист. – Нам лучше перерезать леску, иначе он доберётся до нас.

Серебристая леска была совсем рядом с гномами, натянутая, словно тетива, и уходила под воду, в заросли водорослей. Меум выхватил нож, висевший на поясе, перегнулся через борт лодки и полоснул леску лезвием ножа. Она тут же лопнула, и Полковник разразился потоком отборных ругательств.

Свернувшись калачиком, гномы залегли на дно лодки. Торчавшие над водой верхушки водорослей заколыхались, и гномы поняли, что рыбина рванула вверх по ручью. Смотав остатки лески, Полковник вышел на берег, надел носки и ботинки и побрёл прочь, по-прежнему ворча что-то себе под нос.

Когда всё стихло, гномы поднялись и огляделись. Неподалёку в прибрежных зарослях сидел Водокрыс и тихонько посмеивался.

– Ну и ловко же вы выкрутились, гномы! Я уж было заволновался, когда увидел, что Полковник разувается. Теперь всё спокойно, старик ушёл домой.

Над заливными лугами садилось солнце, вышли на охоту летучие мыши, шнырявшие теперь над заросшими ивой затонами. Камышовки верещали без умолку, и повсюду стоял чудесный запах водорослей и рыбы.

– Чу! – внезапно воскликнул Меум и бросил вёсла.

«Плюх, плюх», – доносился издалека тихий размеренный плеск водяного колеса мельницы.

– Мельник трудится допоздна, – озадаченно сказал Тысячелист. – Обычно к этому времени он уже прекращает работу. Интересно, в чём дело.

– Это неважно, – ответил Меум. – Он так занят помолом зерна, что не заметит нас, а влюблённых парочек на берегах ручья сейчас нет.

– Не рассчитывайте на это, – вмешался Водокрыс. – Они могут сидеть по другую сторону прибрежных зарослей, возле заводи, где обычно купаются деревенские мальчишки. Пойду-ка я посмотрю.

Водокрыс поплыл вперёд, рассекая гладь ручья и оставляя за собой на воде две полоски в форме буквы Л, отражавшие последние лучи заходящего солнца и гаснувшие в красных корнях ив на берегах ручья. Вскоре он вернулся и сообщил, что берега чисты, и гномы двинулись дальше.

По мере приближения к Мшистой мельнице Причудь становилась шире; то тут, то там по берегам рос стрелолист, и белые бутоны кувшинок возвышались над круглыми плоскими листьями. Гномы увидели впереди ярко-красную черепицу на крыше мельницы, тронутую серыми и золотистыми пятнами лишайника, а за ней – округлые очертания конских каштанов, слившиеся в эти дни в огромный цветистый занавес, сверху донизу усеянный белыми свечками соцветий, мягко светившимися в наполненных вечерними ароматами сумерках. Грачи, живущие на верхних ветвях каштанов, были скрыты листвой, и об их присутствии говорило лишь доносившееся оттуда сонное карканье какого-то грачонка, который никак не мог уснуть.

Ещё дальше русло ручья было отмечено несколькими тополями, которые росли по берегам на некотором расстоянии друг от друга, а за ними уже начинались совершенно незнакомые края, где гномы никогда не бывали, – края, которые были такими же загадочными и завораживающими, как и тёмное внутреннее пространство какого-нибудь африканского жилища, куда редко проникают лучи солнца.

Хотя до полуночи оставалось не больше трёх часов, небо было ещё очень светлым, и чем ближе к мельнице подходила «Стрекоза», тем лучше было слышно доносившееся оттуда хлюпанье водяного колеса. В воздухе сновали, высматривая добычу, многочисленные летучие мыши, которые кружились над зарослями тростника и время от времени резко бросались вниз; со всех сторон слышен был плеск резвящейся рыбы.

Воздух постепенно стал насыщаться новым звуком – далёким шумом, который, подобно хлюпанью водяного колеса, становился всё громче и громче с каждым поворотом вёсел «Стрекозы». Это шумела вода, бегущая по водосливу и мельничному жёлобу. Там, перед мельницей, где снова соединялись две протоки ручья, Причудь кружилась в водовороте и бурлила.

Гномам очень не понравился вид этой омутины; по сравнению с ней пороги, которые гномы прошли по пути от Дубовой заводи, казались сущими пустяками. Но гномы держались берега и с помощью Водокрыса пересекли водоворот без приключений, потом обошли мельницу стороной по главной протоке и вскоре вышли на тиховодье за мельницей.

Теперь они были на пороге неизведанного, и первые препятствия, казалось, остались позади.

Меум, ритмично работавший вёслами, был окрылён таким успехом. Водокрыс бросил буксирную верёвку и повернул назад, вниз по течению; он плыл в тёмных водах ручья, и от его поблёскивавшего носа, торчавшего над водой, расходились волны.

– Что ж, гномы, вот вы и миновали Мшистую мельницу! – крикнул он, обернувшись. – Тут я с вами попрощаюсь – удачи вам!

– И тебе удачи, Водокрыс! Спасибо тебе за помощь! Мы тебя не забудем! Пройдёт немного времени, и мы вновь встретимся! Скажи Вьюнку, чтобы он не грустил, и, главное, скажи ему, что мы скоро вернёмся!

Попрощавшись, Водокрыс заскользил в сторону мельницы, очертания которой были хорошо видны на фоне светлого закатного неба.

А потом случилось нечто ужасное.

Оба гнома работали вёслами, всё шло гладко во всех смыслах этого слова; и вот когда ничего не предвещало беды, весло Тысячелиста сломалось! Лодка налетела на притопленную корягу, которую почти не было видно на поверхности, потому что воды ручья под каштанами были совсем тёмными. В следующее мгновение «Стрекоза» медленно закрутилась на середине ручья, и течение понесло её обратно, назад к мельнице.

Гномы не сразу поняли, что произошло. Тысячелист почувствовал, что рукоятка весла вдруг начала легко прокручиваться, и лопасти вёсел перестали загребать воду. Меум попытался отвести «Стрекозу» к берегу, но, работая вёслами только с одной стороны, они просто ходили кругами, всё дальше удаляясь от берега, а течение всё больше затягивало их. Думаю, поначалу гномы даже не поняли всей опасности создавшегося положения. Они считали, что в худшем случае их отнесёт ниже Мшистой мельницы, и там по листьям кувшинок они переберутся в какую-нибудь тихую заводь.

Но вскоре опасность стала очевидной. Гномы надеялись попасть в главную протоку, мирно петлявшую в ивовой роще, но их затянуло в водослив, ведущий к водяному колесу, и теперь течение, постоянно ускоряясь, несло их прямо к мельнице.

Гномы с ужасом смотрели на быстро приближавшийся жёлоб, и шум водослива вскоре утонул в громыхании воды, перемалываемой огромным водяным колесом. Меум схватил котомку с самыми важными вещами и заорал во всё горло, чтобы Тысячелист мог услышать его в шуме воды, ставшем просто оглушительным:

– Надо прыгать! Живо, за борт! Хватай свою котомку и плыви к каменной стене!

Гномы отлично плавают в спокойной воде, но эта всепоглощающая Ниагара – совсем другое дело. Поток воды закрутил их как щепки, как беспомощных тонущих жучков.

Гномы видели, как несчастная «Стрекоза» завертелась всё быстрее и быстрее. На них надвигался жуткий зев каменной арки, через который вода рвалась к огромному водяному колесу. Всё ближе, ближе… Меум хватал воздух ртом, Тысячелист исчез из виду. Впереди показался туннель, похожий на пасть кита; в одно мгновение он поглотил гномов. Меум, Тысячелист и лодка – все они словно стали рыбёшками в чреве гигантского животного. Здесь был только грохот, в котором тонули остальные звуки, и взрывавшаяся брызгами бурлящая вода со слабо мерцавшими в ней воздушными пузырьками.

Мимо Меума словно в кошмарном сне промелькнули движущиеся чёрные лопасти водяного колеса, он смутно различил какой-то скрежет и скрип, и тут его затянуло под воду. Многие тонны воды давили на него, и он тонул, он шёл ко дну, к самому дну – всё глубже, глубже, глубже…