Читать книгу Худышка - Донна Кунер - Страница 6

Спустя примерно две недели после инцидента со стулом у меня назначена первая перед операцией консультация у врача. Папа пошел в больницу вместе со мной. У меня берут кучу анализов, мы заполняем целые тонны различных бумаг, а затем молча сидим в ожидании, пока высокая медсестра с седыми волосами не заходит в кабинет с ноутбуком. На голове у нее повязка с ярко-розовым бантом, которая больше подошла бы восьмилетней девочке, а не пожилой женщине. Она здоровается с моим отцом, но обращается ко мне.

– Ты уже пыталась раньше похудеть? – спрашивает она.

Я киваю.

– Каким образом?

Я рассказываю о том, как мы с мамой присоединились к «Вейт Вотчерс», когда мне было девять, и про поездку в «лагерь для толстяков» в одиннадцать. Я рассказала ей о попытке употреблять меньше жирной пищи и подсчете калорий. Она фиксирует все мои слова в своем ноутбуке. Молча. Я не рассказываю ей о капустной, лимонадной и перцовой диетах, потому что они кажутся очень странными. Папа вспоминает гипнотерапевта из Конро, к которому я ходила, когда мне было двенадцать. Я-то про него совсем забыла.

Я могла бы рассказать ей еще много чего, но она закрывает свой ноутбук и встает.

– Доктор скоро вас примет, – говорит медсестра и уходит.

Через несколько минут в комнату заходит мужчина и протягивает руку моему отцу. Худой, темноволосый, с бородой. Он бы с легкостью мог сыграть Авраама Линкольна[25] в школьной пьесе, если добавить к образу цилиндр.

Доктор садится на стул на колесиках, и мы с папой внимательно слушаем, что же предстоит пережить моим внутренностям. Мне кажется, что мой мозг вот-вот взорвется от количества информации, а папа все время хмурится и задает много вопросов.

– А почему ей нельзя просто посетить уроки здорового питания или что-нибудь вроде того?

Доктор переводит взгляд на меня.

– Сколько калорий в биг-маке? – спрашивает он.

– Пятьсот шестьдесят, – отвечаю я не задумываясь.

Он кивает.

– А сколько калорий тебе нужно съедать в день, чтобы поддерживать вес в сто тридцать семь килограммов?

– Три тысячи двести восемьдесят.

Врач снова поворачивается к моему отцу.

– Ей не нужны уроки здорового питания, – говорит он.

– А она не слишком мала для этого, доктор Вилкерсон?

– Сейчас, когда ожирение у детей становится все большей проблемой, многие врачи начали одобрять операции в подростковом возрасте. Самому молодому из пациентов было двенадцать.

Доктор улыбается мне, но не похоже, чтобы его сильно волновали мои проблемы.

– Как ты довела себя до такого? Подростки с ожирением – проблема целой нации.

– Так как пациентке всего пятнадцать, вам нужно будет подписать документы, разрешающие проведение операции.

Врач протягивает моему отцу клипборд и ручку, но папа колеблется.

– Что, если она не будет делать операцию? – спрашивает он, свободной рукой указывая на бумаги. – Что, если я не подпишу это?

Доктор смотрит сначала на меня, а потом на моего отца:

– Дело не только в том, чтобы хорошо выглядеть в джинсах. Из болезненных подростков они вырастают во взрослых людей с избыточным весом и сокращенной продолжительностью жизни. – Доктор опускает глаза на папку в своих руках. – У вашей дочери уже есть признаки высокого артериального давления. А дальше у нее могут развиться диабет и проблемы с сердцем.

Я с трудом сглатываю. Он говорит обо мне. Сокращение продолжительности жизни. Избыточный вес. Мой разум словно отделяется от моего тела.

– Пап, все нормально, – говорю я. Голос немного дрожит, но я скрываю это, прочищая горло. – Я хочу этого.

Отец кивает и поднимает ручку, но его пальцы слегка дрожат, пока он неразборчивыми каракулями пишет свою фамилию в нижней строке.

– Хорошо, что вы рядом, – говорит врач моему отцу. Операции на пищевом тракте – дело серьезное, и очень важно, чтобы семья была хорошо осведомлена о самой процедуре, ожидаемых последствиях и возможных проблемах.

– Ее мачеха тоже хотела прийти, но не получилось отпроситься с работы. Мы все к этому готовы. Вся семья, говорит папа. Интересно, а Бриеллу и Линдси он спрашивал?

– Хорошо. – Доктор смотрит прямо на меня, его карие глаза не мигают за стеклами очков в проволочной оправе. – Потому что данная операция полностью изменит не только твою жизнь, она повлияет на всю вашу семью. И, чтобы все получилось, тебе потребуется всеобщая поддержка. – Врач вытаскивает цветную листовку из своей папки, кладет ее на колени и читает вслух: – Операция заключается в создании небольшого резервуара в верхней части желудка, способного вместить малое количество пищи. После этого нижняя часть кишечника соединяется с выходом нового желудка.

Эти слова окружают и душат меня. Я не могу дышать. Закусываю нижнюю губу, чтобы почувствовать боль, и киваю, словно понимаю все, о чем он говорит. Но это не так. На самом деле я ничего не понимаю.

– Следующую информацию не следует воспринимать слишком серьезно, – продолжает доктор. – Данная операция может вызвать инфекцию, расхождение швов и тромбоз. Изменения в пищеварительном тракте могут привести к возникновению язвы желудка, отстрой кишечной непроходимости и вздутию живота.

– Чудесно, – говорю я с сарказмом. Осознав, что в моих словах недостаточно энтузиазма, добавляю: – Я понимаю. А что дальше? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, хотя в желудке у меня словно открыли бутылку теплой кока-колы, которую до этого хорошенько встряхнули.

– Прежде чем мы запланируем операцию, тебе нужно будет прийти на семинар, где подробно расскажут о послеоперационной диете, и посетить собрания группы поддержки. Мы настоятельно рекомендуем приводить с собой друга или члена семьи. – Я задумываюсь, кого же мне взять. – Семинары будут проходить под руководством хирурга и других сотрудников больницы. Мы предоставим тебе столько времени, сколько потребуется, чтобы ты разобралась в своей послеоперационной диете и дальнейших процедурах.

Когда я выхожу из офиса, мне вручают большую синюю папку с золотой надписью «Гастроэнтерология Техаса». Открываю ее и листаю страницы с полезной информацией. Подготовительные процедуры, операция, диета, список продуктов. Мой желудок опять взбунтовался. Меня охватывает буря эмоций. Закрываю папку и бормочу слова благодарности секретарю.

Вечером, едва успев закрыть за собой дверь спальни, вытаскиваю из-под кровати ноутбук и быстро включаю его. Перехожу на сайт, добавленный в закладки, как только открывается окно браузера. Подписан он словом «Обувь» так, на всякий случай: а вдруг кто-то начнет копаться в моем компьютере? На самом деле сайт называется «Толстяки», и это самое подходящее место для тех, кто ищет в Интернете операции по снижению веса, мечтая освободиться из собственных телесных тюрем. Хорошо знакомым движением руки нажимаю курсором на тему «Пациенты-подростки». Я захожу сюда уже почти целый год.

Пытаюсь набраться терпения. Просто не могу понять, что не так со мной, ведь остальным здесь операция помогла. Всем спасибо за поддержку!

Не сдавайся! В следующем месяце будет два года, как мне сделали операцию. Знаю, что это нелегко, но нужно радоваться тому, чего ты уже достиг и чего еще достигнешь! Раз у меня получилось, то и у тебя получится. Два года назад я весила сто тринадцать килограммов, а сегодня утром – сорок восемь. Операция-лучшее решение, которое я приняла в своей жизни. Держись!

Сто двадцать девять килограммов! Одежда максимального размера! Кем была та девчонка?! Сейчас – семьдесят шесть килограммов и нормальный средний размер. Я не потеряла мышечную массу, а масса жира составляет всего тридцать три процента. Теперь я могу положить ногу на ногу в кресле самолета.

Вчера мне сообщили, что у меня сильно воспалена гортань и пища попадает в мои легкие. Из-за воспаления. Сказали, это опасно для жизни. Помогите! Было такое с кем-нибудь?

Просматриваю сообщения, читаю их, пока в голове не остается лишь одно слово – «побег». Кто-то из них выбрался на солнце. А кто-то так и остался в туннеле, который выстроил для себя сам. Не знаю, что будет со мной, но оставаться в этом теле всю оставшуюся жизнь я больше не могу.

Выключаю ноутбук и засовываю его обратно под кровать. Туда же кладу папку, которую мне сегодня дали в больнице, и выключаю свет. Смотрю на потолок и по-прежнему слышу хор голосов. Грустные. Радостные. Одержавшие победу. Злые. Сдавшиеся. Полные надежды. Мысли этих людей я прочитала на сайте. Мои наушники лежат на тумбочке, но я знаю, нет такой музыки, что могла бы заглушить эти голоса.

В ту ночь я лежу без сна еще очень долго.

Хорошо, что я не выкинула папку из медицинского центра в мусорное ведро, как мне того хотелось. Она пригодилась пару недель спустя, когда мы с Рэтом пришли на семинар.

Папа в командировке, а Шарлотта на мойке машин: помогает в сборе спонсорских денег для команды чирлидеров. Линдси занята выпускными вечеринками и разработкой планов на будущее, и кто знает, где Бриелла. Поэтому Рэт добровольно вызвался быть моим сопровождающим, и все с радостью на это согласились.

Рэт единственный, помимо моей семьи, кто знает, что происходит в моей жизни. Сначала я не хотела, чтобы Рэт шел со мной… Вроде как я стану обузой. Но он так зачитался материалами из синей папки, словно это книга-бестселлер. Рэт очарован каждой страницей, и особенно теми из них, что содержат подробную медицинскую информацию. Для него подобный опыт равноценен необычному научному эксперименту. А уж от графиков и таблиц для фиксирования данных о моей послеоперационной потере веса его вообще не оторвать.

К моему несчастью, Рэт всегда помнит все, что прочитал, поэтому, пока мы едем в медицинский центр, он беспрерывно цитирует мне информацию, полученную им из материалов синей папки. Это заставляет меня сильнее нервничать, но с типичной для него невнимательностью к человеческим эмоциям Рэт ничего не замечает.

– Они сделают два небольших разреза на животе. Затем вставят в один из них трубку с камерой и фонариком на конце. Ты знала, что в человеческом теле очень темно? Рэт говорит и едет слишком быстро. Он слишком возбужденный.

– Никогда раньше об этом не задумывалась, – отвечаю я.

Особый интерес Рэт проявляет к фактам, касающимся непосредственно операции, от чего лично меня тошнит.

– Они накачают твой живот воздухом, чтобы им было проще там перемещаться, а затем вставят инструмент во второе отверстие. Так они доберутся до твоего желудка.

– Так они накачают меня воздухом, как воздушный шарик? – Я пытаюсь отвлечь Рэта шуткой, но не получается.

– Только ты больше не будешь называть его желудком, – продолжает он. – Это скорее небольшая сумочка, мешочек.

– То есть я стану кенгуру? – бормочу я.

Но и это Рэта не останавливает. Он выезжает на стоянку и вертит головой в поисках свободного места для парковки.

– В этот мешочек помещается примерно одна столовая ложка твердой, непрожеванной пищи. Пища пережевывается зубами примерно за три-четыре раза.

– Восхитительно, – говорю я, указывая ему на парковочное место. – Вон там свободно.

– Таким образом, если ты будешь хорошо прожевывать пищу, в своем мешочке размером с мячик для гольфа или куриное яйцо ты сможешь хранить приблизительно три столовые ложки пищи.

Три столовые ложки пищи? И все? Такая информация должна напугать меня достаточно сильно, чтобы бежать отсюда куда глаза глядят, но этого почему-то не происходит.

Весы – первое, что я замечаю, когда захожу в медицинский центр.

Крошечная женщина в ореоле растрепанных белых волос измеряет мой рост и жизненные показатели. Рэт следует за нами и записывает каждое значение в свой зеленый блокнот. Я хмурюсь, чтобы он понял, насколько я серьезна, и велю ему сесть, но Рэт полностью игнорирует мои слова. Весы все ближе, а он не отходит от меня ни на шаг. Я начинаю паниковать и задыхаться. Не заставляйте меня это делать. Не заставляйте меня это делать. Не. Заставляйте. Меня. Это. Делать.

– Уйди, – говорю я, но Рэт уже ждет меня рядом с весами с блокнотом наготове.

– Мне нужно зафиксировать отправную точку, – говорит Рэт, переворачивая страницу в блокноте.

– Пожалуйста, – шепчу я, не готовая к такому. Я не хочу, чтобы Рэт это увидел. – Я сама скажу тебе, сколько вешу. Не обязательно записывать это сейчас.

– Вставай на весы, – говорит женщина. Она мило улыбается, но полностью игнорирует все мои просьбы. Скорее всего, от пациентов она уже слышала каждую существующую в мире отговорку, поэтому ее броню не пробьешь.

Я глубоко вздыхаю и встаю на ненавистную металлическую платформу. Женщина терпеливо катает грузик по шкале влево и вправо. Снова и снова. Снова и снова. Пока баланс наконец не восстановлен. Сто тридцать семь килограммов. Рэт заглядывает ей за плечо, и я жду выражения абсолютного ужаса на его лице.

– Боже мой! Поверить не могу, что человек может столько весить, – шепчет Скинни мысли Рэта прямо мне в ухо, и я сжимаюсь от смущения.

Я смотрю на Рэта, мои щеки пылают от стыда, но ему, похоже, удается скрыть свое отвращение. Он, не отрывая взгляда от блокнота, записывает в него результат.

После того как я отвечаю на все вопросы о своих предпочтениях в еде и заканчиваю процесс регистрации, я оглядываюсь в поисках Рэта, но его нигде не видно. Теперь, когда он действительно нужен мне, он исчез? Пробормотав в никуда слово «придурок», я ищу два свободных места. Сажусь с краю, чтобы не пришлось быть зажатой между другими людьми, и кладу сумку на соседнее свободное сиденье. Скорее всего, Рэт вот-вот вернется. От нечего делать осматриваю комнату. Здесь около десяти человек. Сразу ясно, кто тут для операции, а кто для поддержки. Я, определенно, самый молодой пациент из всех присутствующих.

Огромная женщина в фиолетовых стрейчевых штанах медленно садится передо мной. Пластиковые трубки вставлены в ее нос и ведут вниз, к кислородному баллону на колесиках. Она вовсе не стара, но дышит с таким трудом, что я слышу каждый ее вдох и выдох. Прыщавый подросток наклоняется к ней, чтобы спросить, все ли с ней в порядке. Она кивает, но ничего не может ответить. Усилия, потраченные на ходьбу, заставили ее задыхаться, и теперь она не в состоянии вымолвить ни слова.

– Ты тоже такой будешь. Скоро… очень скоро.

Я не хочу смотреть на женщину в фиолетовых штанах. Мне становится слишком грустно. Отчаянно верчусь, в надежде обнаружить Рэта, и наконец замечаю его в уголке беседующим с моим врачом. Он что-то лихорадочно строчит в своем блокноте, кивая всему, что говорит доктор Вилкерсон. Пытаюсь поймать взгляд Рэта, но он, как всегда, не замечает ничего вокруг.

Взвешивавшая меня женщина поднимается на подиум и приветствует всех собравшихся. Комната заполняется аплодисментами, и Рэт наконец отрывается от своего блокнота. Я отчаянно сигнализирую ему сесть рядом. Он пишет что-то в блокноте, пока идет ко мне, но все-таки садится.

Растрепанная женщина представляет нам доктора Вилкерсона, он же Авраам Линкольн в моих мыслях, а затем занимает место рядом с проектором. Доктор поднимается на подиум и также всех приветствует, вежливые аплодисменты в ответ. На экране появляется первый слайд со схематическим изображением желудка, и доктор Вилкерсон сразу же переходит к делу, объясняя, зачем мы все здесь собрались.

Рэт безостановочно пишет что-то в своем блокноте. Иногда он срисовывает схемы со слайдов, а иногда издает какие-то неясные звуки, видимо выражающие согласие со словами доктора Вилкерсона. Я изо всех сил стараюсь его игнорировать.

Доктор продолжает рассказывать о тонком кишечнике и абсорбции[26]. Я уже второй раз слышу его пояснения, но по-прежнему не могу понять. Хмурюсь, упорно пытаясь разобраться в потоках медицинской терминологии. Биология никогда не была моим любимым предметом. Я с трудом отличаю желудок от почки, но главное я все же поняла мои внутренности никогда не будут прежними.

Никогда.

Рука Рэта взмывает вверх. Я закатываю глаза, съезжая по спинке стула. Серьезно?

– Так в чем преимущества операции шунтирования желудка? – спрашивает он, когда доктор жестом разрешает ему говорить.

– Ну, как вы можете видеть, – доктор Вилкерсон указывает на рисунок у себя за спиной, и Рэт кивает, – процедура приводит к потреблению меньшего количества пищи, что, в свою очередь, способствует значительному снижению веса в первые шесть месяцев после операции.

Несколько человек в зале кивают. Значительное снижение веса – слова, которые все мы хотим услышать, и это стоит всех затраченных усилий. Но надежда – это слишком хрупкий цветок в окаменелой почве моей души. Я не знаю, как его взрастить, и я потрясена его видом.

– Ты будешь единственной, кто не сбросит вес. Ты будешь следовать каждой их инструкции, но все останется по-прежнему. Ты не сможешь измениться, – шепчет она. Мне следовало догадаться, что Скинни такое не пропустит.

– Конечно, все также зависит и от качества пищи, которую пациент будет в дальнейшем потреблять. Высококалорийные сладости и жирная пища могут вызвать демпинг-синдром[27], – продолжает доктор Авраам Линкольн.

Что? Что он только что сказал? Никаких сладостей?

– Пища с высоким содержанием жира или сахара может вызвать тошноту и слабость, так как сладкое иногда слишком быстро попадает в кровь из-за изменений в желудке.

– Гм… – издает Рэт очередной непонятный мне звук. Он пишет «ничего сладкого» в своем блокноте и трижды подчеркивает.

Никаких M&M’s? Никакого мороженого? Эй, подождите-ка!

– А в чем недостатки? – спрашивает Рэт.

Я все еще скорблю о потере M&M’s, уже считая это достаточно большим недостатком. Естественно, Рэт не обратил внимания на такую незначительную деталь и теперь переходит к мрачным медицинским фактам.

Он записывает все перечисленные доктором риски, обозначая каждый из них звездочкой в начале строки. Все, о чем эти риски говорят, может привести либо к моей смерти, либо к различным болезням на всю оставшуюся жизнь. А среди всех пациентов, находящихся в этой комнате, у меня, по идее, жизни должно остаться больше всех. Готова ли я к этому?

Я на мгновение задумываюсь: все ли присутствующие здесь будут довольны принятым решением? А вдруг кто-то из нас не переживет эту операцию? Я почти слышу рулетку, крутящуюся над нашими головами, ожидая, кому же ее стрелка вынесет смертный приговор. Может быть, она выберет женщину в фиолетовых штанах? А может быть, похожего на «киндер-сюрприз» мужчину в еле застегивающихся на нем джинсах, сидящего в первом ряду? А может быть… меня?

– Перенесшие операцию пациенты постоянно должны будут принимать пищевые добавки, чтобы избежать дефицита витаминов и минералов, который может привести к серьезным заболеваниям, таким как остеопороз[28] и анемия[29].

Да-да. Буду принимать витамины, тоже мне проблема, особенно в сравнении с мыслями о боли, смерти и… потере M&M’s.