Читать книгу Кража в Венеции - Donna Leon - Страница 7

Дети заинтересовались историей о краже и даже попытались объяснить, как это могло произойти. Брунетти на пальцах показал, какого размера были похищенные страницы, и особо подчеркнул, что вор не должен был ни помять, ни повредить их. Раффи, которому дедушка с бабушкой подарили на Рождество ноутбук MacBook Air, сбегал за ним в свою комнату. Мальчик открыл его, поставил рядом с собой на стол, после чего вырвал несколько страниц из последнего номера l’Espresso[41]. Аккуратно сложил их пополам, положил на клавиатуру ноутбука и закрыл крышку, после чего обвел взглядом аудиторию: «Ну не молодец ли я?»

Кьяра указала на тонкую полоску бумаги, торчащую из-под крышки ноутбука с одной стороны.

– Если бы у экрана ноута диагональ была больше, края не торчали бы, – возразил Раффи.

Кьяра, ничего не сказав, направилась в кабинет матери и принесла оттуда потрепанный кожаный портфель, которым Паола уже лет десять как не пользовалась, но выбросить его ей было жалко. Девочка взяла у брата журнал, вырвала оттуда еще пару страниц, положила их себе на ладонь, поставила на них ноутбук, так, что он был как бы обернут страницами до половины, осторожно вложила всю эту конструкцию в мягкий чехол, застегнула змейку так, чтобы часть ноутбука была видна, и сунула все это в портфель.

– Вот как я бы это сделала, – сказала Кьяра.

И, предвосхищая возможные возражения, обошла вокруг стола, чтобы родители и брат могли заглянуть в портфель и убедиться, что видна только часть безобидного компьютера, упакованного в чехол.

Брунетти оставил при себе замечание о том, что охраннику библиотеки прекрасно известны все эти трюки.

– Но в зале ведь есть еще читатели! И что, они будут молча сидеть и смотреть, как ты это делаешь? А потом еще и поаплодируют? – спросил Раффи, досадуя на то, что вариант сестры был ничем не хуже, чем у него.

– Он мог подождать, пока в читальном зале никого не будет, – ответила Кьяра.

– А если там все-таки кто-то был? – спросил Брунетти. Он нарочно скрыл, что вор унес не только страницы, но и несколько книг; впрочем, дети и на этот счет что-нибудь придумали бы.

– Зависит от того, насколько они были увлечены чтением, – присоединилась к разговору Паола.

У Брунетти была пара десятилетий, чтобы убедиться: когда его жена читает – в тысячный раз, не меньше! – то место в романе Генри Джеймса Женский портрет, где Изабелла Арчер узнаёт о предательстве мадам Мерль, начнись армагеддон, она и то не заметила бы. И даже если к ним в дом вломятся бандиты и вынесут ее драгоценного супруга и орущих и брыкающихся детей, Паола будет спокойно перелистывать страницы. Одну за другой…

После того как Кьяра продемонстрировала свое мастерство (Брунетти надеялся, что ей не придется применять его на практике), семья вернулась к пасте-фузилли со свежим тунцом, каперсами и луком. Разговор перешел на другие темы, и только когда они с женой уже сидели в гостиной, потягивая кофе, Брунетти рассказал ей о любителе религиозных текстов.

– Тертуллиан? – удивилась Паола. – Этот лицемер?

– Ты о теологе или о том человеке, который посещает Мерулу?

– Понятия не имею, что он собой представляет, – ответила жена. – Я о настоящем Тертуллиане. В каком веке он жил? В третьем?

– Не помню, – признался Брунетти. – Но примерно в это время.

Паола поставила пустую чашку на блюдце, а блюдце – на низкий столик возле софы, откинулась на спинку и закрыла глаза. Брунетти знал, что за этим последует, и даже после стольких лет семейной жизни не переставал удивляться: все нужное было там, у нее в голове, оставалось только сконцентрироваться, чтобы информация всплыла на поверхность. Откуда? Как? Непонятно… Пробегая глазами строки, Паола запоминала содержание и общий смысл, а если прочитывала внимательно, то и весь текст. При этом она была совершенно безнадежна в том, что касалось запоминания лиц, и спустя время не могла бы сказать, как выглядел ее собеседник, хотя разговор помнила прекрасно.

– «Ты – врата дьявола; ты – открыватель запретного древа, и это ты первой презрела божественный Закон; ты смогла убедить того, кого сам дьявол не смог отвратить от праведного пути…» – Паола открыла глаза, посмотрела на мужа и победно улыбнулась. – Но если хочешь послушать еще о женщинах, то вот слова Блаженного Августина, к которому у меня особое отношение: «Гораздо сообразнее было бы жить вместе двум друзьям, чем мужчине и женщине»[42]. – И, возвращаясь мыслями к настоящему, спросила: – Не пора ли этим ребятам сделать каминг-аут?[43]

– Ну, это уже крайность, – сказал Брунетти, пожалуй, в тысячный раз, хотя и обожал жену за то, что она защищает именно такие «крайние позиции». – Думаю, святой Августин имел в виду беседу: ну, что мужчинам разговаривать друг с другом гораздо проще, чем с женщиной.

– Я знаю. Но мне всегда казалось странным, что мужчины могут высказываться в таком роде о женщинах, – при этом никто не называет это «крайней позицией» и их признают святыми!

– Ну, это, наверное, потому, что, кроме этого, они говорят еще многое другое.

Паола придвинулась к мужу на софе и сказала:

– А еще мне кажется странным, что вообще можно канонизировать за то, что человек говорит, ведь намного важнее, что он делает. – И, стремительно меняя тему разговора и не переставая удивлять Брунетти, она спросила: – И что же ты собираешься предпринять?

– Завтра позвоню американцам и выясню, подлинный ли это паспорт. И попрошу синьорину Элеттру связаться с городскими библиотеками и узнать, не наведывался ли Никерсон и туда. Еще нужно позвонить в Университет Канзаса и уточнить, действительно ли этот человек там работает. И попытаться разыскать Тертуллиана.

– Желаю удачи! Интересно было бы посмотреть на типа, который читает его труды.

– Мне тоже, – сказал Брунетти, вспоминая, нет ли у них дома книги этого автора – ему захотелось почитать ее перед сном.

Если такая книга есть, придется отложить Белую войну[44], которую он сейчас читал, – о военном противостоянии в итальянском регионе Трентино (в нем участвовал его дед), поэтому Брунетти устоял перед соблазном – не слишком сильным – пойти поискать труды Тертуллиана. Комиссар не переставал удивляться непоколебимой глупости генерала Кадорны, который дал одиннадцать бесполезных сражений при Изонцо; человека, вернувшегося к римской практике – казнить каждого десятого бойца в отступившем батальоне; генерала, который пожертвовал миллионом солдат, можно сказать, впустую, без пользы для страны. «Интересно, утешит ли Паолу тот факт, что почти все жертвы свирепого Кадорны были мужчинами, а не женщинами? – подумал Брунетти. – Пожалуй, нет».

На следующий день по пути в квестуру комиссар размышлял о том, не слишком ли он поспешил, решив предостеречь Патту насчет возможного интереса журналистов. Дотторесса Фаббиани СМИ уведомлять не станет, и, вероятнее всего, Сартор настроен достаточно лояльно и тоже будет держать рот на замке. Только эти двое точно знали все подробности происшествия в Меруле, и только они видели список книг, которые брал в читальный зал Никерсон. Что касается всех изувеченных фолиантов, то их видели лишь сам Брунетти и директриса. В ее интересах было молчать, пока не появится возможность сообщить о случившемся контессе. Брунетти, будучи официальным лицом, представлял, какую шумиху поднимут репортеры, поэтому не счел необходимым никого информировать. Власти города в курсе происходящего, а пресса пусть катится к черту!

Первое, что он сделал, войдя в свой кабинет, – позвонил дотторессе Фаббиани. Она сообщила, что дотторе Никерсон сегодня утром в библиотеке не появлялся. Ничуть этому не удивившись, Брунетти поблагодарил директрису и набрал номер американского посольства в Риме. Представился, сказал, что хочет проверить подлинность паспорта Никерсона, пояснив это тем, что его подозревают в преступной деятельности, а паспорт – единственный имеющийся у них документ, по которому можно идентифицировать его личность. Звонок перевели на другую службу, и комиссару пришлось еще раз объяснять причину своего запроса. Брунетти попросили подождать, а затем трубку взял мужчина, который не представился, не назвал свою должность, но попросил Брунетти назваться. На предложение сообщить также свой номер телефона мужчина ответил, что такой надобности нет и ему перезвонят. Через двадцать минут Брунетти позвонил на телефонино[45] секретарь замминистра иностранных дел Италии и спросил, не он ли обращался сегодня к американцам. Комиссар ответил утвердительно. Собеседник поблагодарил его и закончил разговор. Вскоре после этого Брунетти позвонила женщина и на великолепном итальянском, с едва уловимым акцентом, попросила его назвать свои имя и фамилию. Выслушав ответ, она сказала, что правительство Соединенных Штатов Америки такого паспорта не выдавало. Есть ли у него еще вопросы? Брунетти сказал, что нет, и, вежливо и коротко попрощавшись, повесил трубку.

Зато у них есть фотография этого человека… Никерсон (его называли так за отсутствием другого имени) к этому моменту, скорее всего, уже сменил внешность и покинул город, а может, и страну. Но что заставило его поторопиться с отъездом?

По уверениям Пьеро Сартора, Никерсон отлично говорит по-итальянски. Зачем ему уезжать, имея столь чудный дар? В Италии масса музеев и библиотек, публичных, частных и церковных, – просто непочатый край работы. Брунетти поймал себя на мысли, что слово «работа» применительно к роду деятельности Никерсона звучит едва ли не гротескно.

Захватив с собой ксерокопию паспорта Никерсона, комиссар отправился к синьорине Элеттре. Было начало одиннадцатого; Патта так рано на работе не появлялся. Сегодня Брунетти застал секретаршу сидящей перед монитором. На ней был розовый свитер из ангорки, при виде которого комиссар моментально изменил свое мнение (в лучшую сторону) об этом цвете и ангорской шерсти.

– Виче-квесторе сокрушался по поводу кражи в библиотеке, комиссарио!

«А как же гнев эвменид в лице местной прессы, который вскоре на нас обрушится? Это виче-квесторе не волнует?» – подумал Брунетти.

– Я проверил, американский паспорт – фальшивка, – сказал он, кладя ксерокопию на стол.

Синьорина Элеттра внимательно изучила лицо на фотографии.

– Думаю, этого следовало ожидать. – И спросила: – Мне переслать это в Интерпол и в Рим, в Отдел по борьбе с кражами произведений искусства? Вдруг этот тип им уже попадался?

– Да, – ответил Брунетти, который пришел специально затем, чтобы попросить ее об этом. – Вы не знаете, виче-квесторе говорил об этом кому-нибудь?

– Единственный человек, с кем он что-либо обсуждает, – это лейтенант Ска́рпа. – «Человек» синьорина Элеттра произнесла таким тоном, словно сомневалась, что это подходящее слово. – И думаю, ни один ни другой не считают похищение книг серьезным преступлением.

– Меня беспокоит возможная утечка информации, – проговорил Брунетти, рассматривая тюльпаны у нее на столе и мысленно делая пометку, что надо бы принести такие же вечером домой. Он потянулся, поправил один цветок и сказал: – Сомневаюсь, что контесса обрадуется шумихе в прессе.

– Которая из контесс? – мягко поинтересовалась синьорина Элеттра.

– Морозини-Альбани, – ответил комиссар, не отрывая взгляда от цветов.

Звук, который издала синьорина Элеттра, услышав это имя, с трудом поддавался интерпретации – и не слово, и не возглас… Когда комиссар поднял на нее глаза, она уже смотрела на экран своего компьютера, подперев подбородок левой рукой. Ее лицо было безмятежно, глаза устремлены в монитор, но щеки напоминали цвет свитера куда больше, нежели минуту назад.

– Я общался с ней пару раз в доме родителей моей жены, – как бы невзначай обронил Брунетти, перемещая второй тюльпан – так, чтобы его не заслонял широкий зеленый листок. – Я бы сказал, что контесса Морозини-Альбани очень интересная женщина. – И еще более непринужденным тоном добавил: – Вы с ней знакомы?

Синьорина Элеттра пробежалась по клавишам пальцами правой руки, левой все так же подпирая подбородок. И наконец ответила:

– Мы встречались однажды. Много лет назад. – Она перевела взгляд с компьютера на Брунетти и добавила с бесстрастным видом: – Я была знакома с ее пасынком.

А вот это уже любопытно… Помолчав немного, Брунетти сказал:

– Контесса – главный спонсор Мерулы. Мне неизвестно, какая часть испорченных книг некогда принадлежала ей, но знаю точно: один из подаренных ею томов украден, а еще из одного вырезаны страницы.

– Вот как? – Судя по тону, синьорине Элеттре это было не очень интересно.

Брунетти достал блокнот и раскрыл его на странице, где были записаны имена авторов, названные дотторессой Фаббиани.

– Одна книга написана Рамузио, другая – Монтальбоддо, – сказал он, гордясь непосредственностью, с которой произнес эти фамилии.

Синьорина Элеттра издала одобрительное восклицание, как будто слышала их не впервые.

– Вы знаете эти книги? – спросил комиссар.

– Слышала об авторах, – ответила она. – Мой отец давно интересуется редкими книгами. И кое-что у него есть.

– Он их покупает? – спросил Брунетти.

Синьорина Элеттра повернулась к нему и засмеялась, отчего возникшее между ними напряжение моментально рассеялось.

– По-вашему, он мог их украсть? Поверьте, мой отец даже близко не подходил к Меруле за последние полгода, а может, и год!

Брунетти улыбнулся, довольный тем, что к его собеседнице вернулось хорошее настроение после странной реакции на имя контессы.

– Вам много известно о редких книгах?

– Вовсе нет. Отец иногда мне их показывал, объяснял, чем именно они ценны, но я не оправдала его надежд.

– Почему?

– Ну, я считаю, что старинные книги по-своему прекрасны – бумага, переплет, но особого восторга они во мне не вызывают. – Сказано это было так, словно синьорина Элеттра была недовольна собой. – В душе я не коллекционер. Не понимаю этого, не чувствую. – И, опережая следующий вопрос, добавила: – Не то чтобы я не любила красивые вещи. Я просто недостаточно дисциплинированна для того, чтобы не только собирать их, но и систематизировать, а именно этим, по-моему, и занимаются настоящие коллекционеры: стремятся заполучить экземпляр каждого объекта классификации, которая им интересна, будь то немецкие почтовые марки с цветочным рисунком, крышечки от бутылок Coca-Cola или… в общем, что бы они ни решили собирать.

– А если у тебя нет их энтузиазма… – начал комиссар.

– То ты никогда не почувствуешь их восторга, – закончила синьорина Элеттра. – Не говоря уже о том, чтобы понять его.

Настроение у нее улучшилось еще больше, поэтому Брунетти спросил:

– Так что насчет контессы?

Синьорина Элеттра тут же нахмурилась:

– А что с ней?

Комиссар мысленно прикинул, чем можно оправдать то, что он снова упомянул графиню в разговоре.

– Я хотел попросить вас узнать как можно больше о подарке, который она сделала библиотеке лет десять назад. Все, что вам удастся выяснить об условиях, на которых книги были переданы Меруле, может нам помочь, – пояснил Брунетти, вспоминая слова Патты о том, что контесса может потребовать книги обратно.

Склонившись над блокнотом, синьорина Элеттра записала его просьбу.

– Еще я был бы вам очень признателен, если бы вы навели справки об Альдо Франчини, проживающем в конце Виа-Гарибальди. Он преподавал в частной школе в Виченце, но последние три года там не работает. Его младший брат учился вместе с директрисой библиотеки Мерула, а ей сейчас пятьдесят с хвостиком. Так что наш синьор Франчини уже не молод.