Читать книгу Чей труп? Лорд Питер осматривает тело - Дороти Ли Сэйерс - Страница 3

1

– Вот черт! – воскликнул лорд Питер Уимзи, когда они доехали до Пикадилли-серкус. – Эй, любезный!

Таксист, недовольный, что его отвлекают, когда он, чтобы свернуть на Нижнюю Риджент-стрит, проделывает сложные маневры между мотоциклистом и автобусами маршрутов 19 и 38-В, нехотя прислушался.

– Я забыл дома каталог, – сердясь на себя, сказал лорд Питер. – Несвойственная мне небрежность. Не будете ли вы добры отвезти меня обратно, откуда мы приехали?

– В клуб «Сэвил», сэр?

– Нет. На Пикадилли, сто десять «А». Сразу за клубом. Благодарю.

– Мне показалось, что вы спешили, – сказал шофер недовольным тоном.

– Понимаю, что это неудобное место для разворота, – признал лорд Питер, отвечая скорее на невысказанную мысль водителя, чем на слова. Его продолговатое добродушное белое лицо под цилиндром напоминало личинку, выползающую из горгонзолы.

Под суровым взором полицейского автомобиль с отвратительным скрежетом развернулся в несколько резких рывков. Многоквартирный дом с прекрасными и очень дорогими квартирами, где на втором этаже жил лорд Питер, стоял прямо напротив Грин-парка, на месте, которое много лет занимал остов разрушенного коммерческого предприятия. Войдя в квартиру, лорд Питер услышал доносившийся из библиотеки мужской голос, степенный, умеренно громкий, свойственный людям, имеющим навык часто отвечать по телефону:

– Судя по всему, его светлость как раз вернулся. Если ваша светлость соизволит подождать минутку…

– Кто там, Бантер?

– Ее светлость звонит из Денвера, милорд. Я как раз сообщил ее светлости, что ваша светлость отправился на аукцион, как услышал звук вашего ключа, поворачивающегося в замочной скважине.

– Спасибо, – ответил лорд Питер. – Будьте любезны, найдите мой каталог. Думаю, я оставил его в спальне или на письменном столе.

С вальяжной учтивостью он уселся у телефона, словно собирался поболтать со случайно зашедшим приятелем.

– Здравствуйте, матушка… Это вы?

– О, дорогой, как хорошо, что это ты, – ответил голос вдовствующей герцогини. – А я уж испугалась, что упустила тебя.

– Вообще-то почти упустила. Я уже ехал на аукцион Броклбери, хочу купить там книжку-другую, но мне пришлось вернуться за каталогом. Что случилось?

– Нечто весьма необычное, – сказала герцогиня. – Я подумала, что должна тебе рассказать. Ты знаешь мистера Типпса, ну, коротышку?

– Типпса? – повторил лорд Питер. – Типпса… Ах да, маленький такой архитектор, который занимается церковной крышей. А что с ним?

– Миссис Трогмортон только что приходила ко мне и была в жутком состоянии.

– Простите, матушка, я не расслышал. Миссис кто?

– Трогмортон. Трог-мор-тон. Жена викария.

– О, Трогмортон, да-да.

– Мистер Типпс позвонил им сегодня утром. Он должен был прийти к ним сегодня, понимаешь?

– И что?

– Он позвонил, чтобы сказать, что не сможет прийти, и был чрезвычайно расстроен, бедолага. Он обнаружил у себя в ванне труп.

– Простите, матушка, опять не расслышал. Что и где он обнаружил?

– Труп, дорогой. В ванне.

– Что?! Нет-нет, мы еще не закончили, пожалуйста, не разъединяйте. Алло! Алло! Матушка, вы меня слышите? Матушка! О, простите, телефонистка хотела нас разъединить. Так какой труп?

– Мертвого мужчину, дорогой, совершенно обнаженного, если не считать пенсне. Миссис Трогмортон даже покраснела, когда рассказывала это. Мне кажется, что люди в провинциальных приходах стали немного узколобыми.

– М-да, звучит довольно необычно. Это кто-то из его знакомых?

– Нет, дорогой, не думаю, хотя, конечно, он ей не рассказывал подробностей. Она говорит, что он был совсем сбит с толку. Такой респектабельный человек, а тут… полон дом полиции и все такое прочее, он действительно очень расстроен.

– Бедный маленький Типпс! Необычайно затруднительное положение. Постой, он ведь живет в Баттерси, не так ли?

– Да, дорогой. Квартал Королевы Каролины, дом пятьдесят девять, прямо напротив парка. Ну, тот большой дом прямо за углом от госпиталя. Я подумала, вдруг ты захочешь поехать посмотреть и спросить, не можем ли мы чем-нибудь помочь. Он всегда казался мне славным человечком.

– Да, разумеется, – сказал лорд Питер, усмехаясь в трубку. Герцогиня всегда оказывала неоценимую помощь в его страсти к криминальным расследованиям, хотя никогда даже намеком не касалась этой темы, вежливо поддерживая иллюзию, будто никакого увлечения не существует.

– В котором часу это случилось, матушка?

– Кажется, он обнаружил это рано утром, но, конечно, не бросился в первую очередь докладывать Трогмортонам. Ко мне она пришла прямо перед ланчем и была так назойлива – пришлось пригласить ее за стол. К счастью, я была одна. Я-то сама справляюсь с занудами, но терпеть не могу, когда докучают моим гостям.

– Бедная матушка! Что ж, огромное спасибо, что сообщила мне. Думаю, я пошлю Бантера на аукцион, а сам прямо сейчас прогуляюсь до Баттерси и постараюсь успокоить бедолагу. Пока, матушка.

– До свиданья, дорогой.

– Бантер!

– Да, милорд.

– Ее светлость сообщила мне, что респектабельный архитектор из Баттерси обнаружил у себя в ванне мертвого мужчину.

– В самом деле, милорд? Очень любопытная находка.

– Очень, Бантер. Вы мастер безошибочно находить точные слова. Хотел бы я, чтобы меня так же хорошо учили в Итоне и Баллиоле. Вы нашли каталог?

– Да, милорд, вот он.

– Благодарю. Я сейчас же отправляюсь в Баттерси и хочу, чтобы вы присутствовали на аукционе вместо меня. Не теряйте времени, я не желаю упустить ни фолиант Данте[1], ни «Золотую легенду» Иакова Ворагинского – вот, смотрите, видите? Винкин де Ворд, 1493 год, поняли? И особенно постарайтесь заполучить кэкстонское фолио «Четырех сыновей Эймона» – это издание 1489 года, совершенно уникальное. Вот, смотрите: я отметил лоты, которые хочу приобрести, и против каждого проставил свою цену. Вы уж поусердствуйте ради меня. Я вернусь к обеду.

– Слушаюсь, милорд.

– Возьмите мое такси и велите шоферу поторопиться. Возможно, для вас он расстарается, я ему не очень понравился. Могу ли я позволить себе… – произнес лорд Питер, глядя на себя в зеркало восемнадцатого века, висевшее над каминной полкой, – могу ли я позволить себе еще больше сбить с толку и без того обескураженного мистера Типпса… появившись у него в цилиндре и сюртуке? Думаю, нет. Ставлю десять против одного, что он не обратит внимания на мои брюки и примет меня за гробовщика. Полагаю, серый костюм, элегантный, но не броский, со шляпой в тон лучше подойдет моему второму «я». Итак, любитель раритетных первых изданий покидает сцену, соло фагота вводит другую тему, и появляется Шерлок Холмс, маскирующийся под случайного прохожего. Ага, вижу, Бантер отбыл. Неоценимый помощник – никогда не заартачится, если поручаешь ему что-то, что не входит в круг его обязанностей. Надеюсь, он не упустит «Четырех сыновей Эймона». Впрочем, есть еще один экземпляр в Ватикане[2]. Он может стать доступным, кто знает, вдруг римская католическая церковь вылетит в трубу или Швейцария вторгнется в Италию, а вот неизвестный труп появляется в ванне пригородного дома только раз в жизни… Во всяком случае, я так думаю… По крайней мере, полагаю, количество таких находок, особенно с пенсне на носу, можно пересчитать по пальцам одной руки. Господи, как же неудобно иметь два хобби одновременно.

Лорд Питер проследовал по коридору в спальню и начал переодеваться со скоростью, какой не ожидаешь от человека с его манерами. Он выбрал темно-зеленый галстук в тон носкам и аккуратно повязал его без малейших колебаний и недовольного поджимания губ; сменил коричневые туфли на черные, сунул монокль в нагрудный карман и выбрал красивую ротанговую трость с тяжелым серебряным набалдашником.

– Думаю, я готов, – пробормотал он. – Стоп. Ты мне тоже можешь понадобиться. Никогда не угадаешь. – Он добавил к своей экипировке плоскую серебряную коробочку размером со спичечный коробок и, увидев, что уже четверть третьего, быстро сбежал вниз по лестнице. На улице он подозвал такси и велел отвезти себя в Баттерси-парк.

Мистер Альфред Типпс был маленьким нервным человеком, чьи волосы соломенного цвета начинали сдавать позиции в неравной борьбе с неизбежностью. Можно было сказать, что его единственной действительно примечательной особенностью был большой синяк над левой бровью, который придавал ему слегка беспутный вид, никак не вязавшийся с общим впечатлением от его внешности. Едва поприветствовав лорда Питера, он выпалил извинения за этот фингал, пробормотав, что в темноте наткнулся на дверь в столовой. Он был тронут чуть ли не до слез чуткостью лорда Питера, снизошедшего до визита к нему.

– Это так любезно со стороны вашей светлости, – повторил он в десятый раз, быстро моргая дряблыми маленькими веками. – Я очень, очень это ценю, поверьте, и матушка тоже. Правда, она настолько глуха, что я не хочу обременять вас необходимостью докрикиваться до нее. Именно так. У нас выдался тяжелый день, – добавил он. – Полный дом полиции, суета. Нам с матушкой это совершенно непривычно, мы живем очень уединенно. Для человека, ведущего размеренную жизнь, это очень болезненно, так что я почти рад, что матушка не понимает, что происходит, потому что, уверен, ее бы это страшно разволновало. Сначала она расстроилась, но потом придумала собственное объяснение происходящему, и я думаю, что это к лучшему.

Старая дама, вязавшая у камина, мрачно кивнула в ответ на взгляд сына.

– Сколько времени я уже повторяю, что ты должен пожаловаться насчет этой ванны, Альфред, – вдруг сказала она высоким пронзительным голосом, свойственным глухим. – Остается надеяться, что хоть теперь владелец обратит на нее внимание. Правда, я думаю, что можно было бы обойтись и без полиции, но ладно уж! Ты всегда поднимаешь шум из-за мелочей. Курам на смех.

– Ну вот, – извиняющимся тоном сказал мистер Типпс, – теперь вы сами видите. Хорошо, конечно, что это засело у нее в голове, потому что видит, как мы заперли ванную комнату и никого туда не пускаем. Но для меня это было ужасным потрясением, сэр… милорд… Нервы теперь все в клочья!. Именно так. Такого со мной в жизни никогда не случалось. Утром я пребывал в таком состоянии, что не понимал, где пол – где потолок, а у меня ведь слабое сердце; я едва сообразил, как выбраться из этой жуткой ванной, чтобы позвонить в полицию. На меня все это так подействовало, так подействовало, сэр, что я не мог даже прикоснуться ни к завтраку, ни к ланчу, я уж не говорю о звонках клиентам с отменой сегодняшних встреч и о бесконечных разговорах с любопытствующими. Я просто не знал, куда от всего этого деваться.

– Не сомневаюсь, что это было на редкость неприятно, – сочувственно сказал сэр Питер, – особенно перед завтраком. Ненавижу, когда какая-нибудь неприятность случается до завтрака. Это совершенно лишает человека аппетита, не так ли?

– Именно так, именно так, – с готовностью согласился мистер Типпс. – Когда я увидел это ужасное существо, лежащее в моей ванне, совершенно голое, если не считать очков, поверьте, милорд, мой желудок стало выворачивать наизнанку, простите за натурализм. Я и так не очень здоров, сэр, иногда по утрам у меня случаются приступы тошноты, а тут еще и это – пришлось… пришлось велеть прислуге принести мне глоток неразбавленного бренди, потому что не знаю, что бы со мной иначе было. Я так странно чувствовал себя. Хотя обычно я совершенно равнодушен к спиртному, но взял за правило всегда иметь в доме бутылку бренди, на всякий, знаете ли, случай.

– Очень разумно с вашей стороны, – бодро сказал лорд Питер, – вы очень предусмотрительны, мистер Типпс. Удивительно, какое чудо может сотворить маленький глоток в случае необходимости. Надеюсь, у вашей служанки крепкие нервы? Неприятно, когда женщина падает в обморок и визжит на весь дом.

– О, Глэдис здравомыслящая девушка, – ответил мистер Типпс, – очень разумная. Разумеется, она была шокирована, это вполне понятно. Я сам был потрясен. Да и странно было бы требовать от молодой женщины полной невозмутимости в подобных обстоятельствах, но в критической ситуации она всегда проявляет себя как человек дельный и энергичный. Я считаю, что нам с мамой очень повезло в наше время найти такую хорошую, порядочную прислугу, даже притом, что она немного рассеянна и бывает забывчива по пустякам – с кем не случается? Она очень расстроилась из-за того, что накануне оставила окно в ванной открытым, очень. Именно так. И хотя поначалу я рассердился, увидев, что́ из этого вышло, но тут и говорить было не о чем, можно сказать. Девушкам свойственна забывчивость, милорд, и она действительно была так расстроена, что я даже не стал ее ругать. Сказал только: «А ведь это могли быть и грабители. Помни об этом в следующий раз, когда оставляешь окно открытым на всю ночь. Хорошо, что на сей раз был всего лишь мертвый человек, – сказал я, – хотя это тоже достаточно неприятно, но в следующий раз это могут оказаться грабители, которые прикончат всех нас прямо в постелях». Но полицейский инспектор – инспектор Сагг, так они его называли, – из Скотланд-Ярда был очень суров с бедной девушкой. Он ее страшно напугал и заставил думать, что в чем-то подозревает, хотя какой прок может быть бедной девочке от трупа, я представить себе не могу – так я и сказал инспектору. Но он и со мной был очень груб, милорд. Именно так. Призна́юсь, мне совсем не понравились его манеры. «Если у вас есть реальные основания в чем-то обвинить Глэдис или меня, инспектор, – сказал я ему, – то предъявите их, это ваша обязанность, но, насколько я понимаю, вам платят не за то, чтобы грубо обращаться с джентльменом в его собственном доме». Он в самом деле все время, все время выводил меня из себя, милорд, хотя обычно я человек мягкий.

– Вездесущий Сагг, – сказал лорд Питер. – Известный персонаж. Когда он не знает, что сказать, он грубит. Само собой разумеется, что ни вы, ни девушка не стали бы собирать у себя в доме трупы. Кому приятно тащить на себе покойника? Сложность обычно состоит в том, чтобы избавиться от него. Кстати, вы от своего уже избавились?

– Он все еще в ванной комнате, – ответил мистер Типпс. – Инспектор Сагг приказал, чтобы там ничего не трогали, пока за ним не приедут его люди. Я жду их с минуты на минуту. Если вам, ваша светлость, интересно взглянуть на него…

– Большое спасибо, – сказал лорд Питер. – Очень интересно. Если я не причиню вам этим неудобства.

– Ни малейшего, – заверил его мистер Типпс.

По тому, как он вел его по коридору, лорд Питер понял две вещи. Первая: каким бы ужасным ни был экспонат, выставленный в его ванной, мистер Типпс гордился важностью, которую происшествие придавало ему самому и его квартире. Вторая: инспектор Сагг запретил ему показывать труп кому бы то ни было. Последнее предположение нашло свое подтверждение в том, что мистер Типпс зашел в свою спальню за ключом; по его словам, он взял за правило иметь по два ключа от каждой двери – на всякий случай.

Комната была ничем не примечательна: длинная и узкая, с окном, расположенным как раз в изголовье ванны. Стекла в нем были матовыми, с «ледяным» узором; рама – достаточно широкая, чтобы протащить человеческое тело. Лорд Питер поспешно подошел к окну, открыл его и выглянул наружу.

Квартира располагалась на верхнем этаже, примерно в середине здания. Окно ванной выходило на задний двор, изобиловавший разными маленькими хозяйственными постройками – подвалами для хранения угля, гаражами и тому подобным. Дальше виднелся садик на заднем дворе параллельного ряда домов. Справа возвышалось массивное сооружение госпиталя Святого Луки в Баттерси с прилегающим к нему садом и крытой дорожкой, ведущей к резиденции знаменитого хирурга сэра Джулиана Фрика, который возглавлял хирургическое отделение великолепного нового госпиталя и был вдобавок к этому известен как выдающийся невролог с совершенно особыми методами лечения, имевший частный кабинет на Харли-стрит.

Всю эту довольно подробную информацию вливал в ухо лорду Питеру мистер Типпс, который, похоже, считал, что соседство знаменитости – неважно какой – создает ореол славы вокруг всего квартала Королевы Каролины.

– Он лично приходил сюда сегодня утром в связи с этим ужасным делом, – доложил он. – Инспектор Сагг думал, что кто-нибудь из молодых практикантов госпиталя мог притащить труп сюда ради шутки, у них в морге всегда имеются под рукой покойники. Именно так. Поэтому инспектор Сагг отправился к сэру Джулиану спросить, не пропадали ли у них трупы. Он был очень любезен – я имею в виду сэра Джулиана, разумеется, – хотя они отвлекли его от работы, явившись прямо в прозекторскую. Он проверил учетные записи, куда заносятся все поступившие покойники, потом оказался настолько любезен, что пришел сюда, взглянуть на… это, – он указал на ванну, – и сообщил, что, к сожалению, ничем не может нам помочь: ни один труп из госпиталя не исчезал, и этот не отвечает описанию ни одного покойного, с которыми они имели дело.

– Надеюсь, и описанию ни одного из их пациентов тоже, – невзначай заметил лорд Питер.

От этого жуткого предположения мистер Типпс побледнел.

– Я не слышал, чтобы инспектор Сагг интересовался этим, – сказал он в страшном волнении. – Как бы это было ужасно! Господи помилуй, милорд, мне это и в голову не приходило.

– Ну, если бы у них пропал пациент, думаю, к настоящему времени они бы это уже знали, – сказал лорд Питер. – Давайте взглянем на вашего.

Он вставил в глаз монокль и добавил:

– Вижу, и вы страдаете от этой неприятности: сажу надувает. У меня та же история. Ужасная гадость, портит все мои книги. Если вам неприятно смотреть на покойника, не утруждайтесь.

Он взял из дрожавшей руки мистера Типпса угол простыни, которой был накрыт труп, и откинул ее.

Лежавшее в ванне тело принадлежало высокому полному мужчине лет пятидесяти. Волосы, густые, черные и от природы вьющиеся, были подстрижены, разделены на пробор и мастерски уложены, источая легкий аромат фиалкового парфюма, легко улавливаемый в спертой атмосфере ванной комнаты. Черты лица, крупные и мясистые, были резко очерчены, с темными глазами навыкате, длинным носом, кончик которого загибался вниз, и тяжелым подбородком. На гладко выбритом лице выделялись полные, чувственные губы. Отвисшая нижняя челюсть обнажала зубы, пожелтевшие от табака. Красивое пенсне в золотой оправе на мертвом лице словно насмехалось над смертью с гротескной элегантностью; тонкая золотая цепочка, изогнувшись, лежала на обнаженной груди. Ноги были вытянуты и прижаты друг к другу; руки прилегали к бокам, пальцы были чуть согнуты естественным образом. Лорд Питер поднял одну руку покойного и, чуть нахмурившись, стал рассматривать кисть.

– А ваш визитер в некотором роде денди, – пробормотал он. – Пармская фиалка, маникюр… – Он наклонился и просунул руку покойному под голову. Нелепое пенсне соскользнуло и, звякнув, упало в ванну. Этот звук окончательно доконал натянутые нервы мистера Типпса.

– Прошу прощения, – промямлил он, – но, боюсь, я сейчас упаду в обморок. По-настоящему. Именно так.

Едва он успел выскользнуть из ванной, как лорд Питер, надев монокль, быстро и осторожно приподнял тело, перевернул и, склонив голову набок, осмотрел с тем видом, с каким покойный Джозеф Чемберлен[3] разглядывал редкую орхидею. Затем, подложив руку покойному под затылок, он вытащил из кармана серебряный коробок и вставил в его открытый рот. Потом, прищелкнув языком, опустил тело, уложил его как было, взял загадочное пенсне, изучил его, надел себе на нос и наконец, посмотрев через его линзы и снова издав тот же звук, водрузил обратно на нос покойного, чтобы не оставлять следов вторжения и не раздражать инспектора Сагга. Вернувшись к окну, он высунулся из него и ощупал стену вверху и по бокам тростью, которую зачем-то прихватил с собой. Судя по всему, эти исследования ничего не дали. Он втянул голову, закрыл окно и присоединился к мистеру Типпсу, ждавшему в коридоре.

Мистер Типпс, тронутый сочувственным интересом младшего сына герцога, по их возвращении в гостиную взял на себя смелость предложить ему чашку чаю. Лорд Питер, который, подойдя к окну, любовался видом на Баттерси-парк, уже хотел было согласиться, но тут заметил в конце улицы Принца Уэльского карету скорой помощи. Ее появление напомнило лорду Питеру о некой важной встрече, и, поспешно воскликнув: «Боже мой!», он начал откланиваться.

– Моя матушка просила передать вам сердечный привет и все такое прочее, – сказал он, горячо пожимая руку хозяину. – Она надеется вскоре снова увидеть вас в Денвере. До свидания, миссис Типпс! – любезно прокричал он в ухо старой даме. – О нет-нет, сэр, прошу, не провожайте меня.

Он еле-еле успел: когда, выйдя из дома, он повернул направо, машина скорой помощи подъехала с другой стороны и из нее вышли инспектор Сагг с двумя констеблями. Переговариваясь о чем-то с офицером, дежурившим у дома, инспектор проводил подозрительным взглядом удалявшуюся спину лорда Питера.

– Дорогой старина Сагг, – ласково промурлыкал себе под нос аристократ. – Старый стреляный воробей! Как же он меня ненавидит!

2

– Превосходно, Бантер, – сказал лорд Питер, со вздохом облегчения опускаясь в роскошное кресло. – Я бы и сам не справился лучше. При мысли о Данте у меня слюнки текут. А «Четверо сыновей Эймона»! И при этом вы сэкономили мне шестьдесят фунтов! Это замечательно. На что мы их истратим, Бантер? Подумайте об этом – нечаянные деньги, можем сделать с ними что захотим, ибо, как справедливо заметил Харольд Скимпол[4], сэкономленные шестьдесят фунтов – это заработанные шестьдесят фунтов, и я намерен потратить их все. Что нам нужно? Что-нибудь по вашему ведомству? Может быть, хотите что-то изменить в квартире?

– О, милорд, если ваша светлость так добры… – Слуга выдержал паузу, наливая старого бренди в бокал хозяину.

– Ну, выкладывайте уже, Бантер, невозмутимый вы мой лицедей. Ни к чему говорить так, словно вы объявляете, что обед подан, – вы всего лишь наливаете бренди. Голос – как у Якова, но руки – как у Исава. Так чего не хватает сейчас в вашей благословенной кладовке?

– Милорд, существует двойной анастигмат[5] с набором дополнительных линз, – сказал Бантер с оттенком почти религиозного благоговения. – Если бы мы сейчас имели дело с подделкой или отпечатками пальцев, я мог бы увеличить их прямо на пластине. Широкоугольная линза тоже была бы полезна. Это как если бы у фотоаппарата были глаза на затылке, милорд. Посмотрите – вот, у меня с собой.

Он достал из кармана каталог и с трепетом представил его на рассмотрение хозяину.

Лорд Питер внимательно прочел описание; уголки его губ приподнялись в едва заметной улыбке.

– Это для меня китайская грамота, – сказал он, – к тому же пятьдесят фунтов смехотворно высокая цена за несколько стекляшек. Полагаю, Бантер, вы хотите возразить, что семьсот пятьдесят фунтов – немного чересчур за измызганную старую книгу на мертвом языке, ведь правда?

– Это не мое дело, милорд.

– Правильно, Бантер. Я плачу вам двести фунтов в год за то, чтобы вы держали свои мысли при себе. А признайтесь, не кажется ли вам, что это несправедливо в наши демократические времена?

– Нет, милорд.

– Значит, нет? Не возражаете, если я попрошу вас откровенно объяснить, почему вы не считаете это несправедливым?

– Если откровенно, милорд, то ваша светлость тоже получает свой соответствующий положению в обществе доход за приглашение леди Уортингтон на званые обеды и воздержание от остроумных ответов, в которых ваша светлость, безусловно, непревзойденный мастер.

Лорд Питер поразмыслил.

– Значит, вот что вы думаете, Бантер. Noblesse oblige[6] – за вознаграждение. Полагаю, вы правы. Тогда ваша ситуация предпочтительней моей, потому что мне приходится вести себя с леди Уортингтон так, словно у меня нет ни пенни. Бантер, если бы я уволил вас прямо сейчас, вы бы сказали, что обо мне думаете?

– Нет, милорд.

– А ведь имели бы полное право, мой друг, особенно если бы я уволил вас, попивая кофе, который вы варите, – тогда я бы заслуживал всего, что бы вы ни захотели обо мне сказать. Вы сущий дьявол в кофейном деле, Бантер. Я не знаю, как вы это делаете, и не хочу знать, потому что уверен, что здесь не обходится без магии, а я не желаю гореть в геенне огненной. Можете покупать свои косоглазые линзы.

– Благодарю вас, милорд.

– Вы закончили в столовой?

– Не совсем, милорд.

– Тогда возвращайтесь, когда закончите. Мне многое нужно вам рассказать. Так, а это еще кто? – Дверной колокольчик надрывно трезвонил. – Если ничего интересного, меня нет дома.

– Слушаюсь, милорд.

Библиотека лорда Питера представляла собой одну из самых восхитительных холостяцких комнат в Лондоне. Черная со светло-желтым цветовая гамма, стенные стеллажи, уставленные первыми изданиями, кресла и честерфилдская софа, вызывающие в воображении объятия гурий. В углу стоял черный кабинетный рояль. Языки пламени лизали поленья в старомодном широком камине, а севрские вазы на каминной полке были полны рыжих и золотистых хризантем. Молодому человеку, препровожденному сюда, после промозглого ноябрьского тумана комната представилась не только редкой и недосягаемой, но и дружелюбной и знакомой, как многоцветный позолоченный рай на произведениях средневековой живописи.

– Мистер Паркер, милорд, – доложил Бантер.

Лорд Питер вскочил с искренним энтузиазмом.

– Мой дорогой, очень рад вас видеть. Какой чертовски туманный сегодня вечер. Бантер, пожалуйста, принесите еще этого восхитительного кофе, еще один бокал и сигары. Паркер, надеюсь, у вас полны карманы преступлений – меньшее, чем поджог или убийство, сегодня меня не устроит. «В такую ночь, как эта…» мы с Бантером просто решили попьянствовать. Я заполучил Данте и кэкстонское фолио, практически уникальное, на аукционе сэра Ральфа Броклбери. Бантер, выторговавший их, собирается приобрести объектив, который творит чудеса, а еще

На меньшее мы не согласны, Паркер. В настоящий момент труп мой, собственность фирмы, но мы готовы взять вас в долю. Не хотите присоединиться к нам? Тогда вам придется добавить что-нибудь к джекпоту. Может быть, у вас тоже есть труп? О, ну пусть у вас тоже будет труп! Нам сойдет любой.

Примерно так: наш подмигивает вашему остекленевшим глазом, а ваш считывает правду с его взгляда.

– А, я знаю, что вы побывали в квартале Королевы Каролины. Я тоже. Встретил там Сагга, и он сказал, что видел вас. Очень сердился. Незаконное вмешательство – так он это назвал.

– Я знал, что он будет сердиться, – сказал лорд Питер. – Обожаю выводить из себя нашего дорогого Сагга, он становится неподражаемо грубым. В «Стар» пишут, что он превзошел себя и арестовал служанку, Глэдис как-там-ее. Сагг Великолепный, герой дня. Но что вы там делали?

– По правде сказать, я пошел посмотреть, не является ли незнакомец с семитской внешностью в ванне мистера Типпса по какой-нибудь невероятной случайности сэром Рубеном Леви. Но это был не он.

– Сэр Рубен Леви? Минутку, я что-то читал об этом. А, вспомнил! Заголовок – «Таинственное исчезновение знаменитого финансиста». Что там случилось? Я прочел невнимательно.

– Ну, история странноватая, хотя, осмелюсь предположить, ничего особенного – вероятно, старина смылся по причинам, известным лишь ему самому. Это случилось лишь сегодня утром, и никто бы не обратил никакого внимания, если бы как раз сегодня он не должен был присутствовать на чрезвычайно важном совещании финансистов, где предстояло решать вопросы ценой в несколько миллионов – подробности мне неизвестны. Но я знаю, что у него были враги, не желавшие, чтобы сделка состоялась, поэтому я, как только прослышал о мужчине в ванне, быстро помчался посмотреть на него. Вероятность, конечно, была невелика, но в нашей профессии случаются и менее вероятные вещи. Самое смешное, что старина Сагг вбил себе в голову, будто это точно Леви, и послал паническую телеграмму леди Леви, чтобы она немедленно прибыла для опознания трупа. Но на самом деле человек в ванне такой же сэр Рубен Леви, как бедолага Адольф Бек[7] – Джон Смит[8]. Тем не менее, как ни странно, он действительно был бы чрезвычайно похож на сэра Рубена, если бы имел бороду, а поскольку леди Леви сейчас находится с дочерью за границей, может найтись кто-нибудь, кто признает в покойнике сэра Рубена, и Сагг выстроит на этом версию, подобную Вавилонской башне и точно так же обреченную на крушение.

– Сагг восхитительный ревущий осел[9], – сказал лорд Питер. – Он как плохой детектив из какого-нибудь романа. Что ж, я ничего не знаю про Леви, но я видел труп и могу сказать, что даже на первый взгляд идея абсурдна. Как вам бренди?

– Невероятно, Уимзи. Одна из тех вещей, которые заставляют поверить в существование рая. Но я хотел бы услышать от вас подробности.

– Не возражаете, если Бантер тоже послушает? Бесценный человек мой Бантер – творит чудеса с фотоаппаратом. И еще что удивительно – он всегда оказывается на месте, когда мне нужно приготовить ванну или найти ботинки. Не знаю, как это у него получается, но такое впечатление, будто он достает нужные мне вещи из рукава. Бантер!

– Да, милорд.

– Кончайте заниматься пустяками, налейте себе чего-нибудь сто́ящего и присоединяйтесь к нашей веселой компании.

– Слушаюсь, милорд.

– У мистера Паркера есть новый трюк: исчезающий финансист. Никакого обмана. Ну же, presto[10], принимаю пасс! Так где же он? Не соизволит ли кто-нибудь из публики выйти на сцену и обыскать шкаф? Благодарю, сэр. Мимолетный обман зрения.

– Боюсь, я мало что могу рассказать. Это одно из тех простых дел, где не за что уцепиться. Сэр Рубен Леви поужинал вчера вечером с тремя друзьями в «Ритце». После ужина друзья отправились в театр. Он отказался пойти с ними, сославшись на некую встречу. Мне пока не удалось установить – с кем, но в любом случае он вернулся домой, на Парк-лейн, девять «А», в двенадцать часов.

– Кто его видел?

– Кухарка, которая как раз поднималась к себе, чтобы лечь спать, видела его на крыльце и слышала, как он вошел. Повесив пальто на крючок в холле и сунув зонт в подставку – вы же помните, какой дождь лил прошлым вечером, – он поднялся наверх. В спальне разделся и лег в постель. А наутро его там не было. Вот и все, – закончил Паркер, махнув рукой.

– Не все, не все! Папочка, давай дальше, это еще даже не половина истории, – шутливо заканючил лорд Питер.

– Нет, это все. Когда камердинер вошел, чтобы разбудить его, в комнате никого не было. По внешнему виду кровати можно было сказать, что в ней спали. Пижама и вся одежда были на месте, единственная странность состояла в том, что вещи в беспорядке валялись на оттоманке, приставленной к изножью кровати, а не были аккуратно сложены на стуле, как всегда делал сэр Рубен, – выглядело все так, будто он был очень взволнован или плохо себя чувствовал. Из чистой одежды ничего не пропало: ни костюма, ни обуви. Ботинки, которые были на нем прошлым вечером, как обычно, стояли за дверью, в гардеробной. Он умылся, почистил зубы и совершил весь обычный вечерний туалет. Горничная начала убирать в холле в половине седьмого и клянется, что после этого времени никто не выходил и не входил. Поэтому приходится предположить, что респектабельный еврейский финансист средних лет то ли сошел с ума между полуночью и шестью часами утра и тихо вышел из дома прямо в ноябрьскую ночь в чем мать родила, то ли был во плоти похищен призраками, как та женщина в «Легендах Инголдсби»[11], оставив лишь кучу мятой одежды.

– Входная дверь была закрыта на засов?

– Вот! Вам этот вопрос сразу пришел в голову, а мне понадобился час, чтобы до него додуматься. Нет, вопреки обыкновению дверь была заперта только на йельский замок. С другой стороны, несколько горничных получили выходной, чтобы пойти в театр, и сэр Рубен мог оставить засов незадвинутым, полагая, что они еще не вернулись. Такое случалось и прежде.

– И это действительно все?

– Да, все. Если не считать одного совсем незначительного обстоятельства.

– Обожаю совсем незначительные обстоятельства, – сказал лорд Питер с детским восторгом. – Сколько народу отправилось на виселицу из-за совсем незначительных обстоятельств! Так что за обстоятельство?

– Сэр Рубен и леди Леви, будучи неразлучной парой, всегда спят в одной комнате. Леди Леви, как я уже говорил, сейчас находится в Ментоне, где поправляет здоровье. В ее отсутствие сэр Рубен спит в их общей спальне, как обычно, и неизменно на своей – внешней – половине кровати. А прошлой ночью он сложил обе подушки и лег посередине постели или, во всяком случае, ближе к стене, чем всегда. Горничная, очень сообразительная девушка, заметила это, когда пришла складывать постель, и с поистине детективным чутьем сама не стала ни к чему прикасаться и никому не позволила, хотя это было гораздо раньше, чем послали за полицией.

– В доме был еще кто-нибудь, кроме сэра Рубена и слуг?

– Нет. Леди Леви уехала с дочерью и своей горничной. Камердинер, кухарка, горничная, прислуживающая в столовой, горничная, работающая по дому, и помощница кухарки – только они были в доме и, полагаю, уже часа два судачили на кухне, когда я приехал в десять часов утра.

– И что вы стали делать?

– Пытался выяснить, с кем сэр Рубен встречался накануне, поскольку, если не считать кухарки, лицо, с которым он встречался, было последним, кто видел его до исчезновения. Могло ведь существовать какое-то очень простое объяснение, хотя будь я проклят, если хоть какое-нибудь приходит мне в голову в данный момент. Черт побери, обычно не бывает так, чтобы человек пришел домой, лег спать и ушел снова в чем мать родила посреди ночи.

– Может, он замаскировался?

– Я думал об этом. В сущности, это кажется единственным возможным объяснением. Но это чертовски странно, Уимзи. Серьезный человек из Сити, накануне важной сделки, не сказав никому ни слова, исчезает из дома посреди ночи, замаскировавшись до неузнаваемости, оставив часы, портмоне, чековую книжку и – самое загадочное и знаменательное из всего – очки, без которых он шагу ступить не может, потому что у него очень сильная близорукость. Он…

– Это действительно важно, – перебил его Уимзи. – Вы уверены, что он не прихватил запасную пару?

– Его камердинер уверяет, что у него есть всего две пары: одна – та, которую мы нашли на туалетном столике, другая – та, что лежит, как обычно, в выдвижном ящике.

Лорд Питер присвистнул.

– Сдаюсь, Паркер. Даже если бы он сбежал, чтобы совершить самоубийство, очки он должен был взять с собой.

– Разумеется – иначе первый же переход дороги мог бы закончиться для него самоубийством. Однако я не исключил и такой возможности, поэтому просмотрел все сводки сегодняшних происшествий и положа руку на сердце могу сказать, что ни в одном из них сэр Рубен не участвовал. Кроме того, он взял с собой ключ от парадного входа, что выглядит так, будто он собирался вернуться.

– Вы опросили людей, с которыми он ужинал?

– Я нашел двоих из них в клубе. Они сказали, что он был в добром здравии и хорошем настроении, говорил о том, что собирается скоро присоединиться к леди Леви, вероятно на Рождество, и с большим удовлетворением упоминал об утренней деловой сделке, в которой один из этих двоих, по фамилии Андерсон, проживающий в отеле «Уиндхэм», тоже должен был участвовать.

– Значит, как минимум до девяти часов вечера он не имел никакого намерения исчезать и не ожидал ничего подобного.

– Никакого – если только он не гениальный актер. Что бы ни заставило его передумать, это должно было случиться либо на загадочной встрече, которая была у него запланирована после ужина, либо пока он спал, между полуночью и пятью тридцатью утра.

– Ну, Бантер, а вы что об этом думаете? – спросил лорд Питер.

– Это не по моей части, милорд. Могу лишь отметить ту странность, что джентльмен, который был слишком возбужден или нездоров, чтобы, как обычно, сложить одежду, не забыл почистить зубы и выставить за дверь обувь. Это две вещи, о которых очень часто забывают и в обычных обстоятельствах, милорд.

– Если это камешек в мой огород, Бантер, – сказал лорд Питер, – то могу лишь назвать это недостойным выпадом. Это наши маленькие домашние проблемы, Паркер. Послушайте, не сочтите, что я бесцеремонно вмешиваюсь в ваше дело, но мне очень хотелось бы завтра повидать его спальню. «Не то чтоб я тебе не верил, но посмотреть хотел бы сам. Налей-ка бренди, раскури «Вилар»[12] и не скупись, открой свой ларь», – пропел он шутливо.

– Разумеется, вы можете прийти и осмотреть ее – вероятно, вы заметите кучу деталей, которые я прозевал, – невозмутимо ответил Паркер, с удовольствием откликаясь на предложение.

– Паркер, дорогой, вы – гордость Скотланд-Ярда. Когда я смотрю на вас, Сагг представляется мне мифом, сказкой, мальчиком-идиотом, порождением изощренного поэтического воображения в полнолуние. Кстати, что он говорит насчет тела?

– Говорит, что покойный умер от удара по затылку, – стал подробно передавать версию Сагга Паркер. – Это ему сообщил врач. Говорит, что человек мертв уже день или два. Это тоже ему сообщил врач. Говорит, что тело принадлежит зажиточному еврею лет пятидесяти. Ну, это ему всякий мог бы сказать. Говорит, что смешно предполагать, будто тело могли протащить в окно без того, чтобы в доме кто-то что-то об этом знал. Говорит, что покойный, вероятно, вошел в квартиру через парадную дверь и был убит кем-то из домашних. Он арестовал девушку, потому что она маленькая, хрупкая и беззащитная, хотя совершенно очевидно, что она никак не могла бы ударить по затылку высокого и крепкого мужчину даже длинной кочергой. Он бы и Типпса арестовал, да вот только Типпс два предыдущих дня провел в Манчестере и вернулся только вчера поздно вечером. Вообще-то он все равно собирался его арестовать, пока я не напомнил ему, что трупу уже сутки или двое, а малыш Типпс никак не мог прикончить его раньше половины одиннадцатого вчерашнего вечера. Но если завтра он арестует его как соучастника, а вместе с ним и старую даму с вязаньем, я не удивлюсь.

– Ну, я очень рад, что у нашего малыша есть алиби, – сказал лорд Питер. – Хотя, если вы основываете свои выводы только на внешнем виде трупных пятен, степени трупного окоченения и прочих внешних признаках, вы должны быть готовы к тому, что какой-нибудь чертов скептик-обвинитель в два счета растопчет ваши медицинские доказательства. Помните, как Импи Биггс выступал защитником по делу об убийстве в кафе-кондитерской в Челси? Шесть бубнящих лекарей, противоречащих друг другу на свидетельской кафедре, и старина Импи, разглагольствующий о необычных прецедентах, описанных Глейстером[13] и Диксоном Манном[14], до тех пор, пока у присяжных глаза на лоб не полезли. «Готовы ли вы поклясться под присягой, доктор Как-бишь-вас, что начало rigor mortis[15] совершенно безошибочно указывает на час наступления смерти?» – «Исходя из собственного опыта могу сказать, что в большинстве случаев…» – начинает врач в сильном напряжении. «О! – перебивает его Биггс. – Здесь у нас суд, а не парламентские дебаты, доктор. Мы не можем не учитывать и малочисленных особых случаев. Закон, доктор Как-бишь-вас, уважает права меньшинства, как живого, так и покойного». Кто-то смеется, и старина Биггс, выпятив грудь, принимает внушительный вид. «Господа, смех здесь неуместен. Моего клиента – честного и уважаемого джентльмена – обвиняют в преступлении, караемом смертной казнью. Смертной казнью, господа! И задача обвинения – доказать его вину; если удастся – без тени сомнения. Доктор Как-бишь-вас, спрашиваю еще раз: можете ли вы торжественно поклясться, без малейшей тени сомнения, что эта несчастная женщина умерла не раньше и не позже вечера четверга? Вы говорите: допустимая вероятность. Но господа, мы не иезуиты, а честные англичане. Мы не можем просить присяжных, таких же честных английских граждан, осудить человека на основании «допустимой вероятности». Бурные аплодисменты.

– Подзащитный Биггса, тем не менее, был виновен, – заметил Паркер.

– Конечно, был. Но все равно его оправдали. И, следовательно, то, что вы только что сказали, можно считать клеветой. – Уимзи подошел к книжной полке и снял с нее том «Судебной медицины». – «Время наступления rigor mortis можно установить лишь весьма приблизительно, очень многие факторы влияют на вывод». – Осторожничает, подлец. – «В среднем, однако, окоченение начинается – с шеи и челюсти – на пятый-шестой час после смерти…» – М-м-м. – «И чаще всего завершается через тридцать шесть часов. При определенных условиях, тем не менее, оно может начаться необычно рано или же необычно поздно». – Очень полезные сведения, Паркер, вы не находите? – «Броун-Секар[16] утверждает… три с половиной минуты после смерти… В некоторых случаях не раньше, чем через шестнадцать часов после смерти… продолжается до двадцати одного дня». – Боже мой! – «Влияющие факторы… возраст… состояние мышц… лихорадочные заболевания… высокая температура окружающей среды». – Он отбросил книгу. – Вернемся к фактам. Что вы можете сказать относительно трупа?

– Ну, – ответил детектив, – вообще-то весьма немного. Честно признаться, я был озадачен. Я бы сказал, что это богатый человек, но «сделавший себя сам», и что богатство пришло к нему совсем недавно.

– А, значит, вы тоже обнаружили мозоли у него на руках! Я знал, что вы их не пропустите.

– Обе ступни у него сильно натерты – он носил тесную обувь.

– И ему приходилось много ходить в ней, – подхватил лорд Питер, – чтобы так стереть ступни. Вам это не показалось странным для человека, явно состоятельного?

– Я не знаю. Эти волдыри у него двух- или трехдневной давности. Он мог застрять вечером где-нибудь в пригороде – возможно, последний поезд ушел, а такси нигде не было, и ему пришлось идти домой пешком.

– Возможно.

– По всей спине и на одной ноге у него маленькие красные пятнышки, происхождение которых я определить не смог.

– Я их видел.

– И что вы о них думаете?

– Я скажу вам позже. Продолжайте.

– У него была большая близорукость – необычная для человека его возраста, такие очки обычно носят старики. Кстати, на его пенсне – очень красивая и примечательная цепочка, состоящая из плоских звеньев, украшенных гравировкой. Я даже подумал, что по ней можно отследить хозяина.

– Я только что разместил объявление в «Таймс» насчет нее, – вставил лорд Питер. – Продолжайте.

– Это пенсне он носил довольно долго: его дважды ремонтировали.

– Прекрасно, Паркер, прекрасно. Вы понимаете, как это важно?

– Боюсь, не особенно. А почему?

– Ладно, не обращайте внимания. Дальше.

– Вероятно, он был человеком раздражительным и вспыльчивым: ногти у него обточены под самый корень, словно он привык их грызть, и пальцы искусаны. Он много курил, не пользуясь мундштуком. Весьма следил за своей внешностью.

– А ванную комнату вы обследовали? У меня не было возможности.

– Что касается отпечатков пальцев, то я мало преуспел. Сагг и компания истоптали все вокруг, не говоря уж о малыше Типпсе и горничной, но я заметил четко выраженное пятно под изголовьем ванны – как будто там стояло что-то влажное. Хотя отпечатком это едва ли можно назвать.

– Вчера вечером шел сильный дождь.

– Да. А вы заметили, что в саже на подоконнике остались какие-то отметины?

– Да, – ответил Уимзи, – я тщательно их рассмотрел с помощью вот этого своего маленького помощника, – он достал монокль и вручил его Паркеру, – но мне ничего не пришло в голову, кроме того, что там что-то лежало.

– О, какое мощное увеличительное стекло.

– Да, – согласился Уимзи, – и к тому же весьма полезное, когда хочешь что-нибудь рассмотреть украдкой, сохраняя при этом чертовски невинный, глуповатый вид. Правда, его нельзя носить постоянно: люди начинают говорить: «Боже мой! Какое же у него, должно быть, плохое зрение в одном глазу!» Тем не менее вещь полезная.

– Мы с Саггом осмотрели землю у задней стены дома, – продолжил Паркер. – Но никаких следов не нашли.

– Это интересно. А крышу вы осмотрели?

– Нет.

– Сходим туда завтра. Водосточная труба проходит всего в нескольких футах от окна. Я измерил своей тростью – vade mecum[17] джентльмена-скаута, как я ее называю, – ею можно делать измерения с точностью до дюймов. Порой бывает чрезвычайно полезной. Внутри нее есть лезвие, а в набалдашнике – компас. Сделана по спецзаказу. Что-нибудь еще?

– Боюсь, что нет. Давайте послушаем вашу версию, Уимзи.

– Что ж, я думаю, что вы отметили все важное. Осталось лишь несколько маленьких противоречий. Например, человек носит дорогое пенсне в золотой оправе, причем довольно давно, исходя из того, что его дважды пришлось чинить. И в то же время его зубы не только пожелтели от табака, но и сильно разрушены, они выглядят так, будто он никогда в жизни их не чистил. Четыре моляра отсутствуют с одной стороны и три – с другой, а один передний сломан пополам. Тем не менее этот человек тщательно следил за своим внешним видом, о чем свидетельствует ухоженность волос и рук. Что скажете?

– О, эти люди, поднявшиеся из низов, не очень заботятся о зубах и до смерти боятся дантистов.

– Это правда, но один из моляров имеет такой острый скол, что у него на языке должна была быть рана. Это ужасно больно. И вы хотите сказать, что человек терпел бы это, если вполне мог позволить себе хотя бы подпилить скол?

– Ну, у людей бывают разные странности. Я знавал слуг, которые были готовы терпеть адскую боль, только бы не переступать порога зубного кабинета. А как вы узнали о состоянии его зубов, Уимзи?

– Заглянул ему в рот. Электрический фонарик. Удобное маленькое устройство. Выглядит как спичечный коробок. Впрочем, пустяки. Я просто хотел обратить ваше внимание на эту особенность. Второй пункт: джентльмен, чьи волосы пахнут пармской фиалкой, ногти наманикюрены и все такое прочее, никогда не чистит уши. Они забиты серой. Отвратительно.

– Сдаюсь, Уимзи, я всего этого не заметил. Тем не менее старые дурные привычки изживаются с трудом.

– Хорошо. Допустим. Пункт третий: джентльмен с маникюром и набриолиненными волосами… страдает от блох.

– Боже милостивый! А ведь вы правы! Укусы блох. Мне это и в голову не приходило.

– Можете не сомневаться, мой друг. Укусы слабые и старые, но безошибочно узнаваемые.

– Ну конечно! Теперь, когда вы сказали… Однако это может случиться с каждым. На позапрошлой неделе я видел такое же мерзкое чудовище в лучшем отеле Линкольна. Надеюсь, оно укусит следующего постояльца.

– Да, все это может случиться с кем угодно – в отдельности. Пункт четвертый: джентльмен, который пахнет пармской фиалкой и так далее, моет тело забористым карболовым мылом – настолько забористым, что запах держится около двадцати четырех часов.

– Карболовым мылом пользуются, чтобы избавиться от блох.

– У вас на все есть ответ, Паркер. Пункт пятый: на руках у тщательно ухоженного джентльмена ногти наманикюренные, хоть и обгрызены, а вот на ногах, кажется, годами не были стрижены, и под ними – черная грязь.

– Опять же привычка, как и вышеуказанные.

– Да, знаю, но какие это привычки! И пункт шестой, последний: этот джентльмен с непоследовательными джентльменскими привычками прибывает – предположительно через окно – ночью, во время проливного дождя, будучи мертвым уже двадцать четыре часа, одетый не по сезону только в пенсне, и спокойно укладывается в ванну мистера Типпса. При этом ни один волосок на его голове не потревожен; волосы его подстрижены так недавно, что много коротких обрезков осталось на шее и на бортиках ванны; и побрит он был так недавно, что на щеке засохла полоска мыла…

– Уимзи!..

– Одну минутку. И высохшее мыло есть у него во рту.

Бантер встал и мгновенно очутился рядом с детективом – воплощение почтительного слуги.

– Еще бренди? – промурлыкал он.

– Уимзи, – сказал Паркер, – у меня от ваших рассказов волосы шевелятся. – Он допил свое бренди, посмотрел на бокал так, будто его удивило, что он пуст, поставил его на стол, встал, подошел к книжному стеллажу у противоположной стены, развернулся, прислонился к нему спиной и сказал: – Уимзи, вы начитались детективных романов и несете чушь.

– Отнюдь, – преспокойно произнес лорд Питер. – Кстати, прекрасный сюжет для детективной истории, не правда ли? Бантер, мы с вами ее напишем, и вы проиллюстрируете ее фотографиями.

– Мыло во рту – вздор! – сказал Паркер. – Это было что-то другое, что вызвало обесцвечивание слизистой.

– Нет, – возразил лорд Питер, – там еще и волосы были. Похожие на щетину. У него была борода.

Он достал из кармана часы и вынул пару длинных жестких волосков, которые лежали между внешней и внутренней крышками.

Паркер покрутил волоски, посмотрел их на свет, изучил под лупой, передал бесстрастному Бантеру и сказал:

– Вы хотите, чтобы я поверил, Уимзи, что человек может, – он хрипло рассмеялся, – сбрить бороду с открытым ртом, а потом куда-то пойти и дать себя убить со ртом, набитым волосами? Вы сумасшедший.

– Я так не говорил, – ответил Уимзи. – Вы, полицейские, все одинаковы – у вас в голове помещается только одна идея. Будь я проклят, если понимаю, как вас вообще берут в полицию. Его побрили после смерти. Мило, не правда ли? Очень веселая работка для парикмахера. Послушайте, сядьте и не топчитесь без толку по комнате. На войне случаются вещи и похуже. Это всего лишь дурацкий шиллинг-шокер[18]. Но вот что я вам скажу, Паркер: мы имеем дело с преступником – незаурядным преступником, настоящим артистом своего дела, наделенным богатым воображением. И это убийство – настоящее законченное художественное произведение. Меня это вдохновляет, Паркер.

3

Доиграв сонату Скарлатти, лорд Питер остался сидеть за роялем, уставившись на свои руки. Пальцы у него были длинные и сильные, с широкими плоскими суставами и квадратными кончиками. Когда он играл, обычно строгий взгляд его серых глаз смягчался, между тем как мягкие линии широкого рта становились более жесткими, как будто для равновесия. Лорд Питер никогда не питал иллюзий насчет своей внешности, его лицо портили длинный узкий подбородок и высокий лоб с залысинами, который подчеркивали гладко зачесанные назад волосы цвета пакли. Лейбористские газеты, смягчая книзу подбородок, изображали его как карикатуру на типичного аристократа.

– Превосходный инструмент, – сказал Паркер.

– Да, неплохой, – согласился лорд Питер, – но для Скарлатти нужен клавесин. Рояль для него слишком современный инструмент – все эти трели и обертоны… Для нашей с вами работы, Паркер, не годится. Вы пришли к каким-нибудь выводам?

– Человек в ванне, – методично начал излагать Паркер, – не был состоятельным человеком, следившим за своим внешним видом. Он был трудягой, безработным, но потерявшим работу лишь недавно. Он бродил в поисках работы и тут-то нашел свой конец. Кто-то убил его, вымыл, надушил, побрил, чтобы сделать неузнаваемым, и положил в ванну Типпса, не оставив следов. Вывод: убийца – сильный мужчина, поскольку убил его одним ударом по затылку; человек хладнокровный и чрезвычайно умный, поскольку проделал свое мерзкое дело, не оставив ни следа; человек богатый и утонченный, поскольку располагал необходимым набором для изысканного туалета; человек со странным, почти извращенным воображением, о чем свидетельствуют две чудовищные детали: то, что он поместил труп в ванну, и то, что он «украсил» его дорогим пенсне.

– Да, в своем преступном деле он своего рода поэт, – согласился Уимзи. – Кстати, ваше недоумение по поводу пенсне разъяснилось. Очевидно, что пенсне никогда не принадлежало покойному.

– Это только ставит перед нами новую загадку. Едва ли убийца любезно подбросил его нам в качестве подсказки для выяснения его личности.

– Да, это вряд ли. Боюсь, этот человек обладает тем, чего недостает большинству преступников, – чувством юмора.

– Довольно мрачного юмора.

– Это правда. Но человек, который может позволить себе шутить в подобных обстоятельствах, это страшный человек. Интересно, что он делал с телом между убийством и экспонированием его в ванне Типпса? А это влечет за собой другие вопросы. Как он его туда доставил? И зачем? Было ли оно внесено в квартиру через дверь, как полагает наш любимый Сагг, или через окно, как думаем мы, основываясь на не слишком убедительных следах, оставленных в саже на подоконнике? Был ли у убийцы сообщник? Действительно ли в деле замешаны Типпс или девушка? Нельзя сбрасывать со счетов эту версию только потому, что к ней склоняется Сагг. Даже идиоты порой случайно высказывают истину. А если нет, то почему именно Типпса выбрали для такого гнусного розыгрыша? Кто-то имеет на него зуб? Кто живет в соседних квартирах? Надо это выяснить. Может, Типпс играет на пианино по ночам над чьей-то головой или наносит ущерб репутации подъезда, приводя к себе дам сомнительного поведения? А может, какие-нибудь неудачливые архитекторы жаждут его крови? Черт возьми, Паркер, должен же быть какой-то мотив. Не бывает преступления без мотива.

– Ну, если только преступник сумасшедший… – неуверенно заметил Паркер.

– Чье помешательство основано на какой-то чудовищной логике. Он не допустил ни одной ошибки – ни одной, если не считать ошибкой волосы, оставленные во рту покойного. Ну, во всяком случае, это не Леви, тут вы правы. Но надо признать, приятель, что ни в вашем деле, ни в моем почти не за что зацепиться, не так ли? И мотива, похоже, не просматривается ни тут, ни там. К тому же нам не хватает двух комплектов одежды, пропавших за прошлую ночь. Сэр Рубен дал тягу, прикрывшись разве что фиговым листком, а таинственная личность объявилась у Типпса, имея на себе только пенсне, чего явно недостаточно для соблюдения приличий. Черт побери! Если бы только я мог найти вескую причину, чтобы официально взять это дело…

Зазвонил телефон. Молчаливый Бантер, о присутствии которого двое других почти забыли, тихо подошел и снял трубку.

– Это пожилая дама, милорд, – сказал он. – Похоже, она глуха – сама ничего не слышит, но спрашивает вас, ваша светлость.

Лорд Питер схватил трубку и так заорал в нее: «Алло!», что от этого звука, казалось, сама эбонитовая трубка могла расколоться. Несколько минут он слушал с недоверчивой улыбкой, которая постепенно становилась шире, пока все его лицо не засияло от восторга. Некоторое время спустя, несколько раз прокричав: «Хорошо! Хорошо!», он повесил трубку.

– Бог мой! – воскликнул он, продолжая сиять. – Вот бойкая старушка! Это миссис Типпс. Глухая, как пень. Никогда прежде не пользовалась телефоном. Но решительная – что твой Наполеон. Несравненный Сагг сделал некое открытие и арестовал малыша Типпса. Старая дама осталась в квартире одна. Последним, что прокричал ей Типпс, было: «Сообщи лорду Питеру Уимзи!» Старушка не дрогнула. Сразилась с телефонной книгой, потом с телефонисткой. Отказов не принимала (она их и не слышала) и добилась своего. Мне она сказала, что готова сделать все, что может, и что под покровительством настоящего джентльмена будет чувствовать себя в безопасности. Ох, Паркер, Паркер! Я готов расцеловать старушку, именно так, как говорит Типпс. Нет, лучше я ей напишу. Впрочем, к черту, Паркер, едем! Бантер, берите свою адскую машину и магний. Заключаем соглашение о сотрудничестве – объединяем два дела и работаем над ними совместно. Сегодня я покажу вам своего покойника, Паркер, а на вашего «вечного жида» взгляну завтра. Я так счастлив, что вот-вот взорвусь. О, Сагг, Сагг, о тебе самом впору складывать сагу! Бантер, мои туфли. Послушайте, Паркер, а ведь ваши, как я догадываюсь, не на резиновой подошве. Нет? Ай-ай, так вы не можете идти. Мы одолжим вам пару. Перчатки? Так. Моя трость, мой фонарик, ламповая сажа, пинцет, нож, коробочки для пилюль – все взяли, Бантер?

– Разумеется, милорд.

– О, Бантер, не обижайтесь. Я в вас не сомневаюсь, я полностью вам доверяю. Какие деньги у нас есть? Хорошо, подойдет. Я был знаком с человеком, Паркер, который упустил знаменитого во многих странах отравителя, потому что турникеты в метро принимают только монеты достоинством в пенни. В билетную кассу стояла очередь, а контролер задержал его, и пока они спорили насчет пятифунтовой банкноты (других денег у него не было), которую он был готов отдать за двухпенсовый проезд до «Бейкер-стрит», преступник благополучно запрыгнул в поезд кольцевой линии и в следующий раз объявился в Константинополе под видом пожилого священника англиканской церкви, путешествующего с племянницей. Ну как, готовы? Вперед!

Они покинули комнату, и Бантер педантично выключил все лампы.

Когда они вышли на Пикадилли, окутанную туманом, сквозь который мерцали огни, Уимзи вдруг резко остановился, воскликнув:

– Подождите секунду, мне кое-что пришло в голову. Если Сагг там, нас ждут неприятности. Нужно действовать в обход.

Он побежал назад, а спутники за время его отсутствия поймали такси.

Инспектор Сагг и подчиненный ему Цербер стояли на страже у дома пятьдесят девять квартала Королевы Каролины и были отнюдь не расположены допускать в дом неофициальных расследователей. Паркера так просто завернуть они не могли, а вот лорд Питер натолкнулся на суровые взгляды и то, что лорд Биконсфилд[19] называл «искусным бездействием». Лорд Питер пытался сослаться на то, что миссис Типпс призвала его по просьбе сына, но на инспектора это никакого впечатления не произвело.

– Призвала! – хмыкнул инспектор Сагг. – Как бы ее саму не «призвали», если она не поостережется. Не удивлюсь, если она тоже окажется замешанной в этом деле, только она такая глухая, что толку от нее никакого.

– Послушайте, инспектор, – сказал лорд Питер, – какой смысл быть таким непреклонным? Лучше бы вы меня впустили, вы же знаете, что в конце концов я туда все равно войду. Черт побери, я же не выхватываю кусок хлеба изо рта ваших детей. Мне ведь никто не заплатил за то, что я нашел для вас изумруды лорда Аттенбери.

– Моя обязанность не пускать внутрь посторонних, – угрюмо ответил инспектор Сагг, – и я никого туда не пущу.

– Я и слова не сказал насчет посторонних, – возразил лорд Питер, усаживаясь на ступеньку, чтобы обстоятельней продолжить дискуссию, – хотя, не спорю, осторожность – вещь хорошая, если с ней не перебарщивать. Золотая середина, Сагг, как говорит Аристотель, уберегает от превращения в золотого осла[20]. Вы когда-нибудь были золотым ослом, Сагг? Мне доводилось. Потребовался целый сад роз, чтобы расколдовать меня… «Ты – мой прекрасный розовый сад, роза моя единственная – это ты»[21], – пропел он.

– Я не собираюсь тут больше с вами препираться, – сказал порядком измученный Сагг. – И так все плохо. Черт бы побрал этот телефон. Эй, Которн, пойди послушай, в чем там дело, если эта старая карга впустит тебя в комнату. Закрылась там у себя и воет – от одного этого хочется плюнуть на всю преступность и бежать отсюда без оглядки.

Вернулся констебль и доложил:

– Это из Ярда, сэр. – Он виновато кашлянул. – Шеф велел оказать лорду Питеру Уимзи всяческое содействие, сэр. – Констебль безучастно отошел в сторонку с непроницаемым взглядом.

– Пять тузов![22] – весело сказал лорд Питер. – Шеф – близкий друг моей матери. Хода у вас нет, Сагг, и нет смысла делать вид, что у вас на руках фулл хаус[23]. Я собираюсь сделать ваш «полный дом» еще полнее.

Он вошел в подъезд вместе со своими спутниками.

Тело было увезено несколькими часами ранее, и когда ванная комната и вся квартира были обследованы невооруженным глазом и с помощью фотоаппарата компетентного Бантера, стало очевидно, что настоящую проблему представляет собой старая миссис Типпс. Ее сына и служанку забрали, а друзей, похоже, у них в городе не было, если не считать нескольких деловых знакомых Типпса, но миссис Типпс не знала даже их адресов. Остальные квартиры в доме занимали: семья из семи человек, уехавшая на зиму за границу; вернувшийся из Индии одинокий пожилой полковник с суровыми манерами, живший со слугой-индийцем; и на третьем этаже – весьма респектабельная семья, которую шум над их головами доводил до крайней степени возмущения. Муж, когда лорд Питер обратился к нему, еще выказал некоторую человеческую слабость, но миссис Эпплдор, внезапно появившаяся в теплом халате, выручила его из неприятного положения, в которое он чуть было не попал.

– Прошу прощения, – сказала она. – Боюсь, мы не можем вмешиваться никоим образом. Дело чрезвычайно скверное, мистер… простите, не расслышала вашего имени, и мы всегда предпочитаем не иметь дела с полицией. Разумеется, если Типпсы невиновны – а я уверена… я надеюсь, что это так, – то это для них большое невезение, но должна сказать, что обстоятельства кажутся мне, и Теофилусу тоже, весьма подозрительными, и я бы не хотела, чтобы потом говорили, что мы помогали убийцам. Нас даже могут счесть сообщниками. Вы, конечно, еще молоды, мистер…

– Дорогая, это лорд Питер Уимзи, – мягко перебил ее Теофилус.

На нее это не произвело особого впечатления.

– Ах вот как, – сказала она. – Полагаю, вы дальний родственник моего покойного кузена, епископа Карисбрукского. Бедняга! Вечно он становился жертвой всяких мошенников, так и умер, не научившись их распознавать. Кажется, вы унаследовали от него это качество, лорд Питер.

– Сомневаюсь, – ответил Уимзи. – Насколько мне известно, он доводится мне всего лишь свойственником, хотя «мудр тот ребенок, который знает, кто его отец»[24]. Поздравляю вас, дорогая леди, с тем, что вы принадлежите к другой половине рода. Надеюсь, вы простите мне вторжение посреди ночи, хотя, как вы заметили, это семейная привычка. Тем не менее я благодарен вам за возможность лицезреть вас в этом наряде, который вам очень к лицу. Не беспокойтесь, мистер Эпплдор. Думаю, лучшее, что я могу сделать, это отвезти старую даму к моей матери и устранить для вас помеху в ее лице, иначе в один прекрасный день христианские чувства возьмут над вами верх, а нет ничего хуже, чем христианские чувства, нарушающие домашний уют. Доброй ночи, сэр… Доброй ночи, дорогая леди… Я просто в восторге от того, что вы позволили мне к вам заглянуть.

– Ну уж! – сказала миссис Эпплдор, когда дверь за ним закрылась.

– «Спасибо, Господи, за милость, что день мой первый улыбкой осенила»[25], — промурлыкал лорд Питер, – и научила меня быть несдержанно наглым, когда мне это нужно. Язва!

В два часа пополуночи лорд Питер Уимзи в машине друга прибыл в Денвер-хаус – за́мок Денвер – в обществе глухой старой дамы с допотопным чемоданом.

– Я очень рада видеть тебя, дорогой, – сказала вдовствующая герцогиня как ни в чем не бывало. Она была пухлой невысокой женщиной с совершенно седыми волосами и изящными руками. Внешне она настолько же отличалась от своего второго сына, насколько была похожа на него характером; ее черные глаза весело блестели, а отточенность манер и жестикуляции выдавали непоколебимую решительность. На плечах у нее была очаровательная пелерина из «Либерти»[26]. Герцогиня сидела и наблюдала за тем, как лорд Питер поглощает холодную говядину с сыром так, словно его приезд в столь неурочный час, да еще и в нелепой компании, был самым что ни на есть обычным явлением, что в случае с ее сыном соответствовало действительности.

– Вы уложили старую даму? – спросил лорд Питер.

– Да, дорогой. Какая поразительная женщина, не правда ли? И такая отважная. Она мне сказала, что раньше никогда не ездила на машине. Но она считает тебя очень славным молодым человеком, дорогой, и, что очень мило с ее стороны, ты напоминаешь ей ее сына. Бедный мистер Типпс. Что заставило твоего приятеля инспектора предположить, будто он способен кого-то убить?

– Мой приятель инспектор… нет-нет, матушка, спасибо, больше не нужно… решительно намерен доказать, что незваный гость в ванне Типпсов это сэр Рубен Леви, который таинственно исчез из дома прошлой ночью. Он рассуждает так: с Парк-лейн исчез джентльмен средних лет без одежды; в Баттерси появился джентльмен средних лет без одежды – следовательно, это один и тот же человек. Что и требовалось доказать. И он упек Типпса в тюрьму.

– Ты излагаешь слишком общо, дорогой, – мягко сказала герцогиня. – Почему надо арестовывать мистера Типпса, даже если это один и тот же человек?

– Саггу надо арестовать хоть кого-нибудь, – ответил лорд Питер, – и он уцепился за одно незначительное доказательство, которое очень отдаленно подтверждает его версию, только оно разлетится вдребезги перед свидетельством моих собственных глаз. Прошлым вечером, примерно в четверть десятого, некая молодая особа, дефилировавшая по Баттерси-парк-роуд с целью, известной только ей самой, увидела джентльмена в меховом пальто и цилиндре, медленно шедшего под зонтом, вчитываясь в названия улиц. Он выглядел несколько растерянным, поэтому не страдающая особой робостью девушка подошла и поприветствовала его. «Не могли бы вы мне сказать, – обратился к ней загадочный прохожий, – ведет ли эта улица на улицу Принца Уэльского?» Девушка ответила утвердительно и шутливо спросила, каковы его планы на вечер и все такое, – впрочем, эту часть их беседы она передала лишь в самых общих чертах, поскольку изливала душу перед Саггом, а ему благодарное отечество платит за поддержку чистоты и возвышенности идеалов. Так или иначе, незнакомец сказал, что не может в данный момент уделить ей внимание, потому что спешит на некую встречу. «Мне нужно идти, меня ждут, дорогая» – так она передала его слова. И прохожий зашагал по Александра-авеню к улице Принца Уэльского. Девушка с удивлением все еще смотрела ему вслед, когда к ней подошла подруга и сказала: «Не трать время попусту. Это Леви. Я знавала его, когда жила в Вест-Энде. Девочки называли его неподкупным простаком». Имя приятельницы она скрыла, учитывая подтекст ситуации, но готова была поручиться, что подруга именно так и сказала. Она и думать забыла об этой встрече, пока молочник утром не принес новость о событиях в квартале Королевы Каролины. Тогда она отправилась туда, хотя обычно избегает общения с полицией, и спросила у какого-то официального лица, были ли у мертвого джентльмена борода и очки. Узнав, что очки есть, а бороды нет, она невзначай обронила: «Ну, значит, это не он». «Не кто?» – поинтересовался ее собеседник, схватив ее за шиворот. Такова ее история. Сагг, разумеется, пришел в восторг и засадил Типпса в тюрьму на этом основании.

– Боже мой! – воскликнула герцогиня. – Надеюсь, у бедной девушки не будет из-за этого неприятностей.

– Не думаю, – ответил лорд Питер. – Кому действительно достанется, так это Типпсу. Кроме всего прочего, он сделал глупость. Я вытянул это из Сагга, хотя он скрывал эту информацию от меня до последнего. Похоже, Типпс запутался с поездом, на котором возвращался из Манчестера. Сначала сказал, что приехал домой в десять тридцать, потом полицейские нажали на Глэдис Хоррокс, и та призналась, что хозяин вернулся только без четверти двенадцать. Тогда Типпс, которого попросили объяснить расхождение, запинаясь и путаясь, сообщил сначала, что опоздал на поезд. Сагг отправился на вокзал Сент-Панкрас и выяснил, что он оставил дорожную сумку в камере хранения в десять. Типпса снова попросили объяснить несовпадение. Он, еще больше запинаясь, сказал, что просто гулял несколько часов, встретил приятеля, кого именно, не может сказать, потом – что никакого приятеля он не встречал и не помнит, что делал все это время, почему не забрал сумку из камеры хранения, когда на самом деле вернулся домой и откуда у него синяк над глазом. По сути дела, вообще ничего не мог объяснить. Снова допросили Глэдис Хоррокс. На этот раз она сказала, что Типпс вернулся в половине одиннадцатого, а потом призналась, что не слышала, как он вошел в дом. Почему не слышала, не знает. И почему первый раз сказала, что слышала, тоже не может сказать. Потом разрыдалась. Из-за этих противоречивых показаний подозрения у всех только усилились. Обоих посадили за решетку.

– Судя по тому, что ты рассказываешь, дорогой, – сказала герцогиня, – все это выглядит очень запутанно и не слишком достойно. А бедного мистера Типпса всегда так расстраивало любое проявление недостойного поведения.

– Хотел бы я знать, что он делал все это время, – задумчиво произнес лорд Питер. – На самом деле я не верю, что он мог кого-то убить. А кроме того, этот тип был мертв к тому времени уже сутки, а то и двое, хотя слишком полагаться на свидетельство врача не стоит. Весьма занятная задачка.

– Очень любопытно, дорогой. Но как печально то, что случилось с сэром Рубеном. Я должна написать несколько строк леди Леви; когда-то я была хорошо с ней знакома, в Хэмпшире, когда она была еще девочкой. Тогда ее звали Кристиной Форд, и я помню, какой скандал разразился, когда она вышла замуж за еврея. Это было еще до того, как он сколотил состояние в нефтяном бизнесе в Америке. Семья хотела, чтобы она вышла за Джулиана Фрика, который впоследствии сделал отличную карьеру и был связан с их семьей, но девушка влюбилась в этого мистера Леви и сбежала с ним. Он был очень красив тогда, надо признать, дорогой, на этакий иностранный манер, но у него ничего не было за душой, и семье не нравилось его вероисповедание. Конечно, в нынешние времена мы все в некотором роде евреи, и семья не возражала бы так бурно, если бы он притворился кем-то другим, как тот мистер Саймонс, с которым мы познакомились у миссис Порчестер и который всем говорил, что его нос имеет истоки в Италии эпохи Ренессанса, потому что он якобы ведет свой род от Ла Белла Симонетта[27] – так глупо, дорогой, как будто кто-то ему верил. Но я не сомневаюсь, что среди евреев есть очень хорошие люди, и лично я уважаю их веру, хотя, конечно, некоторые обычаи кажутся странными: то, что они не работают по субботам, делают обрезание бедным маленьким детям, что все у них связано с новолунием, и это необычное мясо, которое они едят и которое называется словом, похожим на жаргонное, и то, что они никогда не могут съесть кусочек бекона на завтрак. Тем не менее брак был заключен, и для девушки это обернулось к лучшему, раз она его так любила, хотя молодой Фрик был ей очень предан, и они до сих пор остаются добрыми друзьями. Не то чтобы у них была настоящая помолвка – только некое взаимопонимание с ее отцом, но он так и не женился, знаешь ли, и живет один в том большом доме рядом с госпиталем, хотя теперь он очень богат и знаменит, и я знаю, что многие хотели заполучить его, например леди Мейнуоринг для своей старшей дочери, хотя, помню, тогда было много разговоров о том, что едва ли стоит ожидать, что хирурга примут в такой напыщенный дом, – люди всегда находят повод посудачить.

– Видно, леди Леви обладала особым даром привораживать людей, – сказал лорд Питер. – Вот и «неподкупный простак» Леви попался.

– Истинная правда, дорогой, она была восхитительной девушкой, и говорят, что ее дочь пошла в нее. Я упустила ее из виду после ее замужества, и ты знаешь, что твой отец не слишком жаловал деловых людей, но все говорили, что они стали образцовой парой. На самом деле вошло чуть ли не в поговорку, что сэра Рубена свои любят так же, как ненавидят чужие. Я не имею в виду иностранцев, дорогой, – просто иносказательное выражение вроде «в людях ангел, а дома черт», только наоборот, напоминает «Путешествие Пилигрима»[28].

– Да, – согласился Питер, – рискну предположить, что одного-двух врагов старик себе нажил.

– Десятки, дорогой. Такое ужасное место этот Сити, не правда ли? Скопище Исмаилов – хотя не думаю, что сэру Рубену понравилось бы это сравнение, как ты считаешь? Это ведь, кажется, означает «незаконный» или «неправильный» еврей? Я всегда путаю всех этих персонажей Ветхого Завета.

Лорд Питер рассмеялся и зевнул.

– Думаю, я посплю часок-другой, – сказал он. – Мне нужно быть в городе к восьми – Паркер придет на завтрак.

Герцогиня взглянула на часы, показывавшие без пяти три.

– Я распоряжусь, чтобы тебе принесли завтрак в половине седьмого, дорогой, – сказала она. – Надеюсь, у тебя в комнате все в порядке. Я велела положить в постель грелку – эти льняные простыни такие холодные. Можешь вытащить ее, если будет мешать.

4

– Итак, Паркер, – сказал лорд Питер, отодвигая кофейную чашку и раскуривая традиционную после завтрака трубку, – возможно, вы считаете, что вас это к чему-то ведет, а вот мне кажется, что я ничуть не продвинулся со своей «ванной» загадкой. Вы что-нибудь там еще делали после того, как я ушел?

– Нет. Но я побывал на крыше сегодня утром.

– Вам два очка – какой вы активный, черт возьми! Слушайте, Паркер, я думаю, эта наша кооперативная схема отлично работает. Гораздо легче делать чужую работу, чем свою, – дает восхитительное ощущение того, что ты вмешиваешься не в свое дело, раздаешь ненужные приказы, да еще и блаженствуешь оттого, что есть на кого спихнуть свою работу. Ты мне – я тебе. Удалось что-нибудь найти?

– Не много. Конечно, я искал следы ног, но, естественно, после такого дождя ничего не осталось. Разумеется, будь это детективный роман, то дождь прошел бы вовремя, за час до совершения преступления, и мы имели бы прекрасный комплект следов, оставленных между двумя и тремя часами утра. Но поскольку здесь – реальная жизнь, происходящая в Лондоне в ноябре месяце, то с таким же успехом мы могли бы искать следы в Ниагарском водопаде. Я обследовал соседние крыши и пришел к веселенькому заключению, что любой человек из любой чертовой квартиры в этом чертовом ряду домов мог это сделать. Все лестничные клетки открываются на крышу; крыша довольно плоская, по ней можно гулять, как по Шафтсбери-авеню. Тем не менее я нашел кое-какое доказательство, что труп протащили именно таким способом.

– Что за доказательство?

Паркер вынул из кармана записную книжку, извлек из нее несколько растрепанных обрывков ткани и стал показывать их партнеру.

– Вот этот зацепился за держатель водосточной трубы прямо над ванной Типпса. Этот застрял в щели каменной ограды прямо над ней. И последний – из металлической опоры дымохода. Что вы об этом думаете?

Лорд Питер внимательно изучил лоскутки с помощью монокля.

– Интересно, – произнес он, – чертовски интересно. Бантер, вы уже проявили снятые пластины? – обратился он к своему сдержанному помощнику, принесшему корреспонденцию.

– Да, милорд.

– Есть что-нибудь, заслуживающее внимания?

– Не знаю, милорд, заслуживает ли это внимания, – неуверенно сказал Бантер. – Сейчас принесу снимки.

– Несите, – сказал Уимзи. – Ага! А вот и наше объявление в «Таймс» насчет золотой цепочки. Выглядит очень мило: «Напишите, позвоните или зайдите по адресу Пикадилли, дом сто десять “А”». Вероятно, безопасней было бы указать номер почтового ящика, но я всегда считал, что чем откровенней ведешь себя с людьми, тем легче их обмануть: в современном мире так редко встречаешь руку, протянутую с искренним дружелюбием, и бескорыстное сердце, правда?

– Но вы же не думаете, что тип, оставивший цепочку на теле, выдаст себя, явившись сюда за ней?

– Не будьте олухом, Паркер, – ответил лорд Питер с непринужденной вежливостью истинного аристократа. – Конечно, не думаю. Я пытаюсь найти ювелира, который изначально продал эту цепочку. Понимаете? – Он указал на абзац, гласивший: «Цепочка практически новая, почти неношеная». – А, спасибо, Бантер. Посмотрите сюда, Паркер, это отпечатки пальцев, которые вы вчера заметили на саже, покрывающей подоконник, и на дальнем бортике ванны. Я их проморгал, так что заслуга принадлежит вам безраздельно. Снимаю шляпу, падаю ниц, готов принять имя Уотсон, и вам даже нет нужды говорить то, что вы собирались сказать, потому что я все принимаю априори. А теперь мы… Так-так-так!

Трое мужчин уставились на фотографии.

– Преступник, – с горечью сказал лорд Питер, – лазил по мокрым крышам и, что естественно, испачкал пальцы в саже. Поместив тело в ванну, он стер все свои следы кроме двух, которые любезно оставил нам, чтобы мы не трудились впустую. По грязному пятну на полу мы узнали, что на нем была обувь на каучуковой подошве, а по восхитительному комплекту отпечатков пальцев на бортике ванны – что пальцев у него столько, сколько положено, и что на руках у него были резиновые перчатки. Вот что это за человек, джентльмены. Мы зря потратили время.

Он отложил фотографии, вернулся к изучению лоскутков и вдруг тихонько присвистнул.

– Вы составили мнение об этом, Паркер?

– Мне показалось, что это волокна какой-то грубой хлопчатобумажной ткани – может быть, простыни или импровизированной веревки.

– Да, – сказал лорд Питер, – да. Вероятно, это была ошибка – наша ошибка. Как вы думаете, эти тонкие волокна достаточно крепки, чтобы выдержать вес человека?

Он замолчал, его продолговатые глаза превратились в узкие щелки за пеленой табачного дыма.

– Чем вы предлагаете заняться сегодня утром? – поинтересовался Паркер.

– Что ж, – ответил лорд Питер, – кажется, настала пора мне поучаствовать в вашем деле. Давайте-ка навестим дом на Парк-лейн и посмотрим, какие жаворонки разбудили сэра Рубена Леви прошлой ночью.

– А теперь, миссис Пемминг, если вы любезно дадите мне одеяло, – сказал Бантер, входя в кухню, – позволите занавесить простыней нижнюю часть этого окна и вот здесь поставить ширму, чтобы исключить любые блики, мы приступим к работе.

Кухарка сэра Рубена Леви, с трудом оторвав взгляд от фигуры благовоспитанного Бантера, облаченной в прекрасно скроенный костюм, поспешила предоставить все необходимое. Посетитель поставил на стол корзину, в которой были бутылка воды, щетка для волос в серебряной оправе, пара ботинок, небольшой рулон линолеума и книга «Письма торговца-самоучки своему сыну»[29] в изящном сафьяновом переплете. Потом вынул из-под мышки зонт и добавил его к коллекции, после чего установил громоздкую фотокамеру рядом с кухонной плитой, застелил газетами чисто выскобленную светлую столешницу, закатал рукава и надел хирургические перчатки. Вошедший в этот момент камердинер сэра Рубена Леви, найдя его за этими занятиями, потеснил судомойку, глазевшую на происходившее «из первого ряда», и критически обозрел фотокамеру. Бантер приветливо кивнул ему и откупорил флакон с серым порошком.

– Странная птица ваш хозяин, – небрежно заметил камердинер.

– Уникальная, это правда, – согласился Бантер. – А теперь, милая, – с обаятельной улыбкой обратился он к горничной, – не будете ли вы добры посыпа́ть этим порошком предметы, которые я буду держать? Сначала бутылку… теперь ботинок – вот здесь, вверху. Спасибо, мисс… как ваше имя? Прайс? Нет, у вас ведь кроме фамилии есть еще и имя, не так ли? Мейбл? О, это имя, к которому я неравнодушен. Вы прекрасно справляетесь, у вас твердая рука, мисс Мейбл. Видите? Это отпечатки пальцев – три здесь и два здесь, к сожалению, те и другие смазаны. Нет-нет, не трогайте, милая, а то вы сотрете рисунок. Отставим их в сторону, пока они не будут готовы позировать для портрета. Теперь возьмем щетку. Миссис Пемминг, не будете ли вы любезны очень аккуратно поднять ее, держа за щетину?

– За щетину, мистер Бантер?

– Если не трудно, миссис Пемминг. И положите ее сюда. А теперь, мисс Мейбл, продемонстрируйте нам еще раз ваше искусство, пожалуйста. Нет, на этот раз мы возьмем ламповую сажу. Отлично. Я бы и сам лучше не сделал. О! Прекрасный комплект отпечатков. На этот раз несмазанных. Это заинтересует его светлость. А теперь книжечка – нет, ее я возьму сам, в перчатках, как видите, за края. Я аккуратный криминалист, миссис Пемминг, не хочу, чтобы там остались мои отпечатки. Мисс Мейбл, посыпьте ее порошком, так, теперь с этой стороны, вот так, прекрасно. Куча отпечатков, и ни одного смазанного. Все по плану. О, прошу вас, мистер Грейвз, это нельзя трогать никому, кроме меня.

– И часто вам приходится проделывать такую работу? – поинтересовался мистер Грейвз с оттенком превосходства.

– Нередко, – ответил Бантер со вздохом, призванным тронуть сердце мистера Грейвза и вызвать его на откровенность. – Если вы будете так добры, миссис Пемминг, возьмите, пожалуйста, этот кусок линолеума за один конец, а я возьмусь за другой, а мисс Мейбл будет выполнять свою часть работы. Да, мистер Грейвз, это тяжелая жизнь: выполнять обязанности камердинера днем и проявлять снимки ночами, – утренний чай в любое время, начиная с половины седьмого до одиннадцати, и криминальные расследования в любой час суток. Удивительно, что́ только не приходит в голову этим богатым людям, которые не знают, чем себя занять.

– Удивительно другое – как вы это выдерживаете? – отозвался мистер Грейвз. – У нас тут нет ничего подобного. Спокойная, упорядоченная домашняя жизнь, мистер Бантер, имеет все преимущества. Трапезы всегда в одно время, к ужину приглашаются только приличные, уважаемые люди – никаких размалеванных женщин; и никаких ночных обязанностей у камердинера, такая жизнь гораздо предпочтительней. Как правило, я не имею дела с евреями, мистер Бантер, и, разумеется, я понимаю, что вы можете находить преимущества в том, что служите в титулованном семействе, хотя в наши дни на это уже не так обращают внимание, но я вам скажу, что сэра Рубена, несмотря на то что он всего достиг собственным трудом, никто не сможет назвать вульгарным, а уж миледи вообще знатного происхождения. Мисс Форд, так ее звали в девичестве. Она из хэмпширских Фордов. И оба они очень деликатные люди.

– Совершенно с вами согласен, мистер Грейвз. Его светлость и я никогда не симпатизировали ограниченным людям… да, конечно, моя дорогая, это отпечаток подошвы. Этот кусок линолеума вырезан из-под умывальника. Хороший еврей может быть хорошим человеком, вот что я всегда говорю. А что касается постоянного распорядка дня и деликатных манер, то этому можно лишь позавидовать. Наверное, у сэра Рубена очень простые вкусы? Я имею в виду – для такого богатого человека.

– Да, очень простые, – вклинилась кухарка. – Блюда, которые я готовлю, когда они едят одни, только с мисс Рейчел… знаете… если бы они не приглашали к обеду гостей, для которых накрывается роскошный стол, я бы растеряла свой талант и забыла все, чему меня учили. Понимаете, мистер Бантер?

Бантер добавил к своей коллекции ручку от зонта и стал с помощью горничной прикреплять простыню к окну.

– Замечательно, – сказал он. – Теперь, если вы позволите мне застелить стол этим одеялом, а другое повесить на вешалку для полотенец или на что-нибудь в этом роде, чтобы создать фон… Вы очень добры, миссис Пемминг… Ах, как бы мне хотелось, чтобы его светлости никогда ничего не требовалось по ночам. Сколько раз я сидел до трех-четырех часов и снова вставал рано утром, чтобы разбудить его и нестись с ним на другой конец страны, изображая Уотсона при Шерлоке Холмсе. А уж сколько грязи остается после этого на его одежде и обуви!

– Как это обидно, мистер Бантер, – сочувственно сказала миссис Пемминг. – Я бы даже сказала, недостойно. Полицейская работа – неподходящее занятие для джентльмена, не говоря уж о лорде.

– К тому же это добавляет столько хлопот, – подхватил Бантер, ради благого дела великодушно жертвуя репутацией своего работодателя и собственными чувствами, – ботинки зашвырнуты в угол, одежда валяется на полу…

– Люди, родившиеся с серебряной ложкой во рту, часто ведут себя именно так, – сказал мистер Грейвз. – А вот сэр Рубен, он неизменно придерживается хороших старомодных манер. Одежда всегда аккуратно сложена, ботинки выставлены в гардеробную, чтобы слуга забрал их утром. Это облегчает работу.

– Однако он забыл все это сделать позапрошлой ночью.

– Не все. Одежду не сложил, да, а туфли выставил. Сэр Рубен всегда думает о других. Ах, как я надеюсь, что с ним ничего не случилось.

– Да, бедный джентльмен, – подхватила кухарка. – А что до сплетен, будто он исподтишка сделал что-то, чего не до́лжно, так я в это нипочем не поверю, мистер Бантер, даже если бы пришлось жистью своей поклясться.

– О, – сказал Бантер, приспосабливая свои дуговые лампы и подсоединяя их к ближайшей розетке. – Далеко не все из нас могут так отозваться о тех, кто нам платит.

– Пять футов десять дюймов, – сказал лорд Питер, – и ни дюймом больше. – Он с сомнением осмотрел вмятину на постели и измерил ее снова своим vade mecum джентльмена-скаута. Паркер записывал параметры в свой аккуратный блокнот.

– Полагаю, – сказал он, – что мужчина ростом в шесть футов два дюйма мог оставить вмятину длиной в пять футов десять дюймов, если лежал, свернувшись калачиком.

– Паркер, в вас есть шотландская кровь? – с досадой поинтересовался его коллега.

– Насколько мне известно, нет, – ответил Паркер. – А что?

– А то, что из всех осторожных, мелочных, неблагодарных и хладнокровных малых, каких я знал, вы – самый осторожный, мелочный, неблагодарный и хладнокровный. Я тут иссушаю свои мозги, чтобы внести по-настоящему сенсационный эпизод в ваше унылое и сомнительное полицейское расследование, а вы не выказываете ни малейшего энтузиазма.

– Я просто считаю, что не следует торопиться с выводами.

– Торопиться? Да вы не доползли даже до того, чтобы строить предположения, не говоря уж о выводах. Не удивлюсь, если вы, поймав кошку с головой, перепачканной сливками, сочтете вероятным, что сливочник был пуст, когда кошка в него залезла.

– Но такое действительно вероятно, не так ли?

– Да идите вы к черту, – выругался лорд Питер. Он ввинтил в глазницу монокль и склонился над подушкой, тяжело сопя носом. – Вот! Дайте мне пинцет, – сказал он наконец. – Господи, да не дуйте вы так – прямо как кит, выбрасывающий фонтан. – Он взял пинцетом с подушки что-то почти невидимое.

– Что это? – спросил Паркер.

– Волосок, – мрачно ответил Уимзи, и его взгляд сделался еще тяжелее. – Пойдемте осмотрим шляпы Леви. И позовите того парня с кладбищенской фамилией[30], пожалуйста.

Явившись на звонок, мистер Грейвз обнаружил, что лорд Питер Уимзи сидит на корточках на полу гардеробной перед выложенными в ряд шляпами внутренностями вверх.

– А, вот и вы, – бодро приветствовал его аристократ. – А у нас тут, Грейвз, соревнование в отгадывании загадок – в некотором роде хет-трик[31], если воспользоваться спортивной метафорой. Вот девять шляп, в том числе три цилиндра. Вы подтверждаете, что все эти шляпы принадлежат сэру Рубену Леви? Да? Отлично. У меня есть три попытки, чтобы угадать, в какой шляпе он был тем вечером, когда исчез. Если угадаю правильно, я выиграл. Если нет – победа за вами. Поняли? Готовы? Начали. Кстати, я думаю, что вы знаете ответ.

– Верно ли я понял? Ваша светлость спрашивает, в какой шляпе был сэр Рубен, когда уходил в понедельник вечером?

– Нет, вы ничего не поняли, – ответил лорд Питер. – Я прошу, если вы это знаете, не говорить мне, я должен догадаться сам.

– Да, я знаю, ваша светлость, – укоризненно сказал мистер Грейвз.

– Итак, – начал лорд Питер. – Если он обедал в «Ритце», на нем должен был быть цилиндр. Перед нами три цилиндра. У меня три попытки, чтобы найти нужный, так? Но это не слишком азартно. Я беру одну попытку. На нем был вот этот. – Он указал на цилиндр, лежавший ближе к окну. – Правильно, Грейвз? Я завоевал приз?

– Да, милорд, это тот самый цилиндр, – равнодушно ответил мистер Грейвз.

– Благодарю, – сказал лорд Питер, – это все, что я хотел узнать. Попросите Бантера подняться сюда, пожалуйста.

Мистер Бантер явился с расстроенным видом, его обычно гладко зачесанные волосы были взъерошены – он только что вылез из-под накидки фотоаппарата.

– А, Бантер, вы здесь, – сказал лорд Питер, – посмотрите сюда.

– Я здесь, милорд, – ответил Бантер с уважительным укором, – но, если позволите заметить, милорд, мне следовало быть внизу, где полно молодых женщин, которым не терпится пощупать улики.

– Прошу вас великодушно простить меня, – сказал лорд Питер, – но я уже безнадежно поссорился с мистером Паркером, сбил с толку достойного Грейвза, а мне нужно знать, какие отпечатки вы нашли. Я не успокоюсь, пока не узнаю, так что не будьте ко мне слишком строги, Бантер.

– Ваша светлость понимает, что я их еще не сфотографировал, но не буду отрицать, что они представляют интерес, милорд. На маленькой книжке, лежавшей на ночном столике, имеется только один набор отпечатков. На большом пальце правой руки есть небольшой шрам, что очень полезно для опознания. На щетке для волос, милорд, тоже комплект отпечатков только одного, того же самого человека. На зонтике, стакане для зубных щеток и на ботинках – по два комплекта: тот, что со шрамом, который, как я предполагаю, принадлежит сэру Рубену, милорд, и поверх него другой, смазанный, который, если ваша светлость позволит мне высказать предположение, может оказаться – или не оказаться – уже известным нам следом рук в резиновых перчатках. Я смогу сказать точней, когда напечатаю фотографии, чтобы отпечатки можно было измерить, милорд. А вот линолеум из-под умывальника оказался настоящей удачей, милорд. Помимо отпечатков ботинок сэра Рубена, на которые указал ваша светлость, там имеется след босой мужской ноги намного меньшего размера – я бы сказал, чуть-чуть больше десяти дюймов.

Лицо лорда Питера озарилось едва ли не религиозным восторгом.

– Оплошность, – выдохнул он, – маленькая оплошность, но он не должен был позволять ее себе. Когда линолеум мыли в последний раз, Бантер?

– В понедельник утром, милорд. Его мыла горничная и не забыла упомянуть об этом. Единственная ее реплика за все время нашего общения, но чрезвычайно полезная. Остальная прислуга… – На его лице отразилось пренебрежение.

– Ну, что я говорил, Паркер? Пять футов десять дюймов и ни дюймом больше. Щеткой для волос он воспользоваться не решился, а вот цилиндр надел. Прекрасно. Но он вынужден был рискнуть: джентльмен не может поздно вечером возвращаться домой под дождем без головного убора. Итак, Паркер, что вы думаете? Два комплекта отпечатков пальцев на всем, кроме книги и щетки для волос, два комплекта отпечатков ног на линолеуме и два вида волос в цилиндре!

Он поднес цилиндр к свету и пинцетом извлек из него улику.

– Подумайте, Паркер: не прикасаться к щетке для волос, но забыть про головной убор; все время помнить об отпечатках пальцев – и сделать один неосторожный шаг на предательском линолеуме. Вот они, видите? Черный волос и каштановый. Черные волосы в котелке и панаме, а во вчерашнем цилиндре – черные и каштановые. И чтобы уж точно убедиться, что мы на верном пути, один маленький каштановый волосок на подушке – вот на этой подушке, Паркер, которая лежала не на своем месте. Я сейчас распла́чусь от радости.

– Вы хотите сказать… – медленно произнес детектив.

– Я хочу сказать, – перебил его лорд Питер, – что прошлой ночью кухарка видела на крыльце вовсе не сэра Рубена. Это был другой человек, возможно, дюйма на два ниже ростом, который явился сюда в одежде Леви и открыл дверь его ключом. О, это смелый и хитрый дьявол, Паркер. Он надел не только ботинки Леви, но и всю его одежду вплоть до белья. Он ни разу не снял резиновых перчаток и сделал все, чтобы убедить нас, что прошлую ночь Леви проспал здесь. Он рискнул – и выиграл. Он поднялся наверх, разделся, даже умылся и почистил зубы, хотя не воспользовался щеткой для волос, опасаясь оставить в ней свои волосы. О том, что делает Леви с одеждой и обувью, ему пришлось догадываться, одна догадка оказалась правильной, другая – нет. Постель должна была выглядеть так, будто в ней спали, поэтому он надел пижаму жертвы и лег в нее. Потом, вероятно в самый глухой час ночи, между двумя и тремя часами, он встал, надел собственную одежду, которую принес с собой в сумке, и беззвучно спустился по лестнице. Если бы кто-нибудь проснулся – ему был бы конец, но это человек не робкого десятка, и он рискнул, зная, что, как правило, в это время люди спят крепко, – и никто действительно не проснулся. Он открыл входную дверь, которую, войдя в дом, не закрыл на засов, прислушался, нет ли поблизости случайного прохожего или полицейского патруля, выскользнул на улицу, тихо закрыл за собой дверь, запер ее на ключ и быстро ушел в туфлях на резиновой подошве – он из тех преступников, которые не расстаются с обувью на резиновом ходу. Через несколько минут он был уже на углу Гайд-парка, а дальше… – Помолчав, он добавил: – Он проделал все это и сорвал куш, что бы там ни стояло на кону. Либо сэр Рубен был тайно похищен ради какого-то глупого розыгрыша, либо человек с каштановыми волосами взял на душу грех его убийства.

– Бог мой! – воскликнул детектив. – Вы слишком драматизируете.

Лорд Питер устало провел рукой по волосам и чрезвычайно взволнованно пробормотал:

– Мой верный друг, вы напомнили мне стишок из моего детства – священный долг легкомыслия:

Это правильное отношение, Паркер. Бедный старый дурачок, который сам и мухи не обидел – какая ирония! – унесен призраками. Знаете, Паркер, плевать мне, в конце концов, на это дело.

– На которое: на это или на ваше?

– На оба. Слушайте, Паркер, давайте отправимся домой, перекусим и поедем в «Колизей».

– Вы можете поступать как вам заблагорассудится, – ответил детектив, – но не забывайте, что для меня это дело, которым я зарабатываю на жизнь.