Читать книгу Бегство из Туманной Лощины - Дуглас Кейн - Страница 2

Под утро я поспал в зарослях, а когда солнце поднялось, отправился в хижину Ахава. Днём она выглядела так, как и должна была выглядеть после многих лет запустения. Я развёл огонь в очаге. Мои преследователи должны были рассуждать так: Барни Стоун (под этим именем меня знали в Роксделле) чувствует себя в безопасности в Туманной Лощине. Он спокойно готовит себе еду и не ждёт нападения. Можно подкрасться к хижине или подкараулить его у ручья.

Стив Бакстер уже проделал это перед смертью – и почти преуспел…

Я выбрал место, откуда возьму их с Илайей на мушку.

Правда, мне совершенно не хотелось убивать Йлайю. Он чем-то напоминал мне Зефа Коула. Конечно, про себя я объяснил это иначе: Тэдди должен умереть, а Илайя пусть останется в живых, чтобы было, кому запугивать роксделльцев, отвращая их от мысли соваться в Туманную Лощину. И, между прочим, это был бы совсем не глупый ход.

Однако дым над хижиной Ахава, как и в прошлый раз, курился без толку. Я не раз подбрасывал дрова и возвращался на свой наблюдательный пост, но преследователи так и не явились.

Поздним вечером я действительно приготовил ужин и позволил себе поспать. Мне предстояла очередная ночь в безумной компании призраков. Я должен буду задать вопрос о карте. Ну да, о чём ещё спрашивать? Конечно, я задам вопрос о карте, хотя совсем не уверен, что хочу услышать ответ.

Проснулся я от вони. Ахав стоял около печи и высыпал в огонь мои запасы кофе.

– Ты что творишь? – закричал я.

– Заткнись, щенок.

Рванувшее наверх пламя с гудением приняло остатки тёмного порошка. Ахав взялся за сахар.

А я – за револьвер.

– Эй!..

Я хотел сказать: «Эй, если тебе дорога жизнь, прекрати!» Но слова замерли на губах. Оружие исчезло, на поясе висела пустая кобура.

Я даже не испугался – во мне самом образовалась такая пустота, что в ней потерялся даже страх.

Это было хуже, чем в тот раз, во время перестрелки в старом русле ручья. Тогда исчезновение револьвера имело объяснение: я потерял его при падении. А сейчас оружие пропало по воле Ахава.

В его руках между тем оказался дробовик. Стволы, нацеленные мне в лицо, превратились в два чёрных кольца.

– Не дёргайся. В моей хижине – я хозяин. Здесь будет только то, что нужно мне. А всё, что меня раздражает, либо выйдет за дверь, либо полетит в огонь. Ты хорошенько это понял?

– Да, – выдавил я.

Опустив ружьё, он перевернул мешок с сахаром и высыпал в печь. Огонь недовольно зашипел. В хижине стоял тошнотворный запах горелых продуктов. Вслед за сахаром в топку полетели одна за другой полоски солонины.

– Что это ты вытворяешь, Ахав? – раздался вдруг девичий голос. – А ну-ка, прекрати!

Это была Амелия. Я уже не удивился. Это Туманная Лощина, как любит приговаривать Илайя. Здесь люди и вещи могут возникать ниоткуда и исчезать в никуда.

Ахав скривился, бросив на девушку презрительный взгляд.

– Кто ты такая, чтобы требовать ответ?

Она шагнула к нему и встала, уперев руки в бока. Я поймал себя на том, что любуюсь ей. Тонкая, стройная, на вид беззащитная перед этим грозным хромым стариком, она бросала вызов тому, кто повелевал потусторонними туманами Лощины.

– Ты можешь не считаться со мной, Ахав, но тебе придётся считаться с тем, что я говорю. Ты знаешь, почему Джерри нуждается в своей еде. Ты и сам не прочь полакомиться пищей живых, верно? Хотя не отказываешься и от еды и в доме Оливии. Не пора ли уже определиться?

Зловещий огонь, который вспыхнул в глазах Ахава, погас.

– Это моё дело, и от госпожи Оливии я ничего не скрываю. Но этот парень нарушил правило: не вмешиваться в прошлое! – проворчал он.

– А почему он должен тебя слушаться? – спросила Амелия. – Кто ты для него? Или лучше спросить: кто ты вообще?

– Уж во всяком случае, не плод воображения безмозглого придурка!

Если Ахав хотел оскорбить Амелию, ему это не удалось.

– Может, и так. Но того человека, который жил под твоим именем, уже нет. Вместо него однажды появился кто-то другой… Так что между тобой и мной мало различий…

– Я знаю, кто я! – перебил Ахава. – Знаю, для чего нужен. А этот парень…

Он ткнул в меня пальцем.

– А он ещё узнает это о себе – в своё время, – перебила его Амелия. – И не тебе решать, когда это время наступит.

Ахав бросил взгляд наружу и проговорил:

– Окна светятся. Пора идти.

– Джерри обязан это делать? – спросила вдруг Амелия. – Разве ему нельзя остаться?

Ахав постоял у порога, держась за ручку двери, и признал:

– Можно. Пока она не зовёт – можно…

Он вышел. Амелия распахнула окно, чтобы выветривалась вонь. Я непроизвольно опустил руку к кобуре. Револьвер был на месте, однако радости это открытие не доставило. Если оружие изменило мне, я уже ни в чём не мог быть уверен.

Прикосновение Амелии к плечу заставило меня вздрогнуть.

– Посиди, Джерри, – предложила она. – На тебе лица нет.

Я позволил усадить себя на лежанку.

– Как ты поняла, что я не хочу идти?

– Я и сама не хочу, – улыбнулась Амелия и села рядом со мной.

Я чувствовал тепло её тела. Она выглядела в точности такой, какой я впервые увидел её на ранчо Гэллоуэев, без тени других образов.

Не помню, как я наклонился к ней. Наши лица вдруг оказались рядом. Я впился в её податливые пухлые губы грубым и жадным поцелуем. Пальцы сами собой стиснули грудь девушки. Она застонала. Я понял, что причиняю ей боль, но не ослабил хватку.

Я торопливо сорвал с неё платье. Ткань трещала под моими руками. Нижнее бельё из тонкого шёлка я разорвал в клочья. Почему-то этого оказалось мало, и я рывками превратил её тщательно уложенную причёску в спутанную гриву.

Амелия терпеливо сносила мою грубость. В глубине испуганных глаз, в робких движениях, которыми она несмело открывалась мне, затаилась распалявшая меня жажда страсти.

Я ворвался в неё, рычанием глуша её болезненный стон.

Я «отстрелялся» почти сразу, однако возбуждение не исчезло. Моя горячая плоть, обильно оросив девственное лоно Амелии, словно обратилась в сталь. Новая волна желания накрыла меня ещё раньше, чем мои «барабаны» выпустили последний заряд. Это было мучительно и вместе с тем сладко.

Видимые страдания, которые доставлял Амелии мой напор, странно сочетались с отблеском глубокого удовлетворения во взгляде. Слёзы, блестевшие на ресницах, всё больше казались мне… слезами счастья.

Со стоном, провалившись в её жаркую глубину до предела, я излил остатки страсти и без сил повалился на кровать. Амелия, всхлипывая и смеясь, прижалась к моему плечу и дала волю слезам.

– Спасибо…

– За что? – еле ворочая языком, спросил я.

– Я всё-таки стала для тебя… кем-то! Кем-то настоящим…

Слова Амелии что-то затронули в тумане, который окутывал моё сознание. Перед глазами встала комната девушки на ранчо Гэллоуэев. Трупы её отца и слуг валяются по всему дому, она одна осталась в живых. Боунз рвёт на ней ночную рубашку.

Я вижу глаза Амелии. И я выхватываю револьвер. Как всегда, быстрее меня только молния…

Я повернулся на бок и погладил Амелию там, куда угодила пуля. На шелковистой коже не было ни следа.

– Не думай об этом, – шепнула девушка. – Я не хочу, чтобы появился шрам. Я хочу остаться такой, какая я сейчас. – Её взгляд обжигал. – Хорошо?

– Хорошо, – кивнул я.

Она успокоилась и прижалась ко мне, нагая, тёплая, радостная. И пугающе незнакомая.

Не могу сказать, что я много думал, пока она соскальзывала в свой счастливый сон. Но это бывает: кажется, ни о чём нарочно не думаешь, и вдруг раз – в голове возникает готовое решение.

Помню, Боунз как-то сказал о таких случаях: «Это то, что тебе нашёптывает бог или дьявол, одно из двух».

Я был ещё мальчишкой, и потому не мог не спросить, как отличить одного от другого.

Обычно скупой на мимику Боунз посмотрел на меня, приподняв бровь, и выдал: «А за каким хреном тебе их различать? Не доверяй ни тому, ни другому. Выслушай, а потом подумай своей головой и сделай так, как нужно тебе, а не одному из них».

Сколько мне было? Немного больше пятнадцати. Я успел потерять детство и всех, кого мог считать близкими людьми. Я потерял всякое будущее, кроме того, которое могло окончиться либо свинцом в спину, либо сталью в брюхо, либо пеньковой петлёй на шее.

От того, что я когда-то считал верой, ничего не осталось.

И всё же мне потребовалось время, чтобы освоиться со своеобразными взглядами Боунза на религию.

«Вера? – говаривал он. – Знаешь, парень, по мне неважно, в какую церковь ходит человек. Всё дело в том, где он носит свою веру. Большинство носят её между страницами карманной библии, тонкую, высушенную. Когда откроют, верят, когда закроют – не верят. Иные носят веру в кошельке…»

«Они верят в доллар?» – не удержался я.

«Ага. Но не во всякий, а в тот, который вносят на благотворительные цели. Есть такие, кто носит свою веру на языке. Могут сколько угодно нарушать заповеди, но дай им рот открыть – святые угодники позавидуют их праведности. Ладно, что ещё? А, ну да, в мире до хрена тех, кто носит свою веру в жопе».

Меня ещё коробило от некоторых суждений Боунза, но тут я не мог не рассмеяться.

«Я не имею в виду ничего смешного, – отрезал он. – Они становятся верующими, когда жизнь хватает их за жопу, вот и всё».

«А если бы ты был верующим, то где бы носил свою веру?» – спросил я его.

Боунз улыбнулся так, как умел улыбаться только он: воронёной сталью взгляда.

«Что значит «если бы»? Моя вера у меня всегда под рукой, ухожена и в рабочем состоянии. Ты удивишь меня тупостью, если ещё не догадался, парень. Я свою веру ношу в кобуре».

Я осторожно переложил голову Амелии со своего плеча на скатку, заменявшую подушку. Откинув шкуру, которой мы укрылись, я сел и обхватил голову руками.

Итак, Боунз, ты советовал подумать? Но как выбирать, если ничего не знаешь?

– Давай сбежим, – услышал я и вздрогнул.

Амелия не спала. Она наблюдала за мной, сидя на лежанке и нисколько не стесняясь своей наготы.

–О чём ты? – спросил я, сам удивляясь тому, как лживо звучит мой голос. – Леди Оливия сказала, что не отпустит меня.

– Ну, а если бы ты всё-таки решил уйти отсюда, взял бы меня с собой?

– Нет, – твёрдо ответил я. – Ты славная девчонка, но это был бы долгий путь. Не для женщин.

Лучше было сказать так, чем назвать настоящую причину: для меня Амелия была частью дома Оливии. Никому ещё не удавалось убежать от того, что он берёт с собой.

– Когда-то женщины приходили в эту страну вместе с мужчинами и проходили с ними тысячи миль… – вздохнула она. Крепкие полушария грудей с тёмными ореолами сосков матово светились в полумраке, маня вернуться к сладким радостям плоти. – Что ж, будет интересно пройти это испытание.

– О чём ты говоришь?

– Это тебя не касается, – резко ответила она, но вдруг добавила со странной грустью: – В любом случае, спасибо. Пусть всего пару часов, но я была настоящей.

Она отвернулась. Вскоре я услышал её глубокое дыхание. Я долго лежал, слушая настойчивый шёпот ветра в листьях, потом стал одеваться.

Свою простреленную шляпу, которая была потеряна в тумане, я с удивлением обнаружил висящей на стене. Меня кольнуло беспокойство, ведь в этой хижине есть только то, что нужно Ахаву. Если именно сейчас из тумана вернулась шляпа – значит ли это, что Ахав знает о моих намерениях?

Однако сомнения мучили меня не долго. «Если тебя останавливают обстоятельства – с этим можно смириться, – говаривал Боунз. – Если тебя останавливают сомнения – с этим нужно бороться».

Я нацепил шляпу на голову и осмотрел содержимое седельной сумки. Там нашлась чудом уцелевшая горсть сухарей. Уже лучше, чем ничего. Тихо ступая, я подошёл к двери и оглянулся на Амелию. Глядя на её нежное лицо и разметавшиеся во сне волосы, я особенно остро испытал двойственное чувство вожделения и страха. Я поспешил выйти в ночь.

Стреноженные лошади Бакстера и Полпенса дремали в распадке. Там же, под кустами, лежали сёдла и сбруи. Не прошло и четверти часа, как я тронулся в путь.

Белёсая змея тумана колыхалась над ручьём, бегущим по дну Лощины. Туман медленно вздымался и опадал, точно дышал. От него отделялись клубящиеся отростки, которые быстро затапливали низины.

Бледная мгла захлестнула дорогу позади, потом дорогу впереди и, наконец, коснулась копыт кобылы. Прежде, чем я спешился, она споткнулась. Я не удержался в седле и чудом не разбил голову. Перед глазами вспыхнули искры. Когда мне удалось выпрямиться, туман уже поднялся выше моей головы.

Лошадей не было слышно. Я выругался шёпотом и стал пробираться вперёд, нашаривая дорогу носком сапога. Вскоре я наткнулся на осыпь и понял, что нахожусь в старом русле.

Впереди заплясало жёлтое пятно огня, послышались голоса.

– Сделай что-нибудь, выведи нас отсюда!..

Туман раздался в стороны, открыв меня взорам двух людей, сидящих у костра.

Ни один из них не взялся за оружие – может быть, потому, что мой револьвер уже прыгнул мне в руку. Но стрелять я не стал, даже когда разглядел, кто передо мной.

Может, и стоило шлёпнуть Тэдди Риверхэда, хотя сейчас в этом трясущемся чучеле трудно было признать смельчака, который звал людей в Туманную Лощину и рискнул остаться в ней один.

Но тогда пришлось бы стрелять и в Илайю. Сидя на брошенном на землю седле, следопыт ворошил веткой костёр. Он не дрогнул, увидев меня, хотя, конечно, сразу понял, кто перед ним. Он трезво оценил свои шансы и даже не посмотрел на свой карабин, лежащий сбоку от него.

– Привет, Барни, – сказал он, бросил ветку в костёр и выбрал следующую из небольшой кучки валежника. – Тоже заблудился? Садись, если хочешь.

Мгла за его спиной шевельнулась, послышался перестук копыт и короткий храп. Рядом с костром стояли лошади моих преследователей, но жемчужный туман был таким плотным, что я не мог их разглядеть.

Внешне этот невысокий плотный мужчина с плоским лицом ничем не напоминал долговязого Зефа. Но я почему-то готов был поставить последний доллар, что Илайя не жаден, не способен на бессмысленное насилие и, хоть тресни, не станет делать то, что считает несправедливым.

Попробовали бы вы заставить Зефа забыть о справедливости! Вера в неё всегда была для него выше репутации и даже жизни.

И веру свою он носил там, где положено, – в сердце.

А значит, если я не ошибался насчёт Илайи, он не станет убивать человека, которого сам пригласил к очагу.

Но если я застрелю Риверхэда, Илайя мне этого не простит и возьмётся за карабин, даже зная, что у него нет ни шанса.

Я вернул кольт в кобуру и сказал:

– Спасибо за предложение, но я хочу попробовать выйти из русла.

– Из русла? – переспросил Илайя. – Это не может быть старое русло. Мы шли к восточному склону, когда поднялся туман. Здесь я и валежник собрал.

– Думай, как знаешь. Но я шёл по старому руслу и вышел на твой костёр.

Илайя посмотрел на ветку, конец которой уже был увенчан алым угольком, бросил её в огонь и потянулся за следующей.

– Туманная Лощина… Эй, расслабься, Тэдди! – прибавил он, обращаясь к своему спутнику. – Нет смысла быть врагами, пока все мы – пленники Туманной Лощины…

Тут на бледную рожу Тэдди заползла улыбка, похожая на ядовитую змею.

– Барни Стоун! Выведи меня отсюда! Я не останусь в долгу…

– Ты в своём уме, Тэдди? – воскликнул Илайя.

– Молчи! Когда-то ты был хорош, но сейчас ты старый пень, который состоит из одних страхов. Выведи меня, Барни!

– Старый пень, говоришь? Ну так послушай старика, молодой человек… Это сейчас мы пленники Лощины. Как только выйдем из неё, вы снова станете врагами.

– Не станем! – горячо заверил Тэдди и шагнул ко мне, как-то неприятно изгибая спину. – У меня нет к тебе вражды, Барни, клянусь! Просто мне нужна была репутация отчаянного парня, способного сунуться хоть к чёрту в пекло. И она уже у меня в кармане, так что убивать тебя на самом деле не нужно. Видишь, я говорю вполне откровенно…

Ловко он повернул правду! Всего-то и нужно было, что промолчать про шайеннов…

Я молча начал отступать спиной вперёд.

– Куда ты?

Между нами легли завитки тумана.

– Назови свою цену, Стоун! – услышал я, когда мы перестали видеть друг друга.

Осторожно ступая, я начал обходить костёр полукругом. Моих ушей коснулся лошадиный храп. Я двинулся на звук, проверяя землю перед собой мыском сапога, чтобы не наступить на ветку или камень. Камней, на удивление, не попадалось, а почва была сырой.

Туман вдруг посветлел и начал редеть.

Лошади оказались кобылой Бакстера и жеребцом Полпенса.

А старое русло… исчезло.

Вместо него была поросшая густой травой поляна. Брезжило утро. Справа и слева в разрывах тумана темнели деревья. Моя грудь выдохнула сухой воздух Аризоны, а на следующем вдохе в неё влился влажный, насыщенный густыми ароматами воздух совсем другого места.