Читать книгу Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели - Дуглас Смит - Страница 3

Весна 1920 года не принесла дождей. Из-за аномальной жары к посевной земля затвердела. Лето и осень тоже выдались засушливыми. Урожай был скудным. Малоснежная зима сменилась второй жаркой весной. Большую часть Советской России охватила самая сильная за тридцать лет засуха, которая бушевала почти на всей территории Поволжья, от Нижнего Новгорода на севере до Каспийского моря на юге, и от Украины на западе до Уральских гор на востоке. Деревни голодали. Более сотни тысяч крестьян покинули дом в поисках пропитания. Россия оказалась на пороге катастрофы.

Российскому крестьянству всегда жилось тяжело – и после отмены крепостного права в 1861 году жизнь крестьян легче не стала. В основном они влачили жалкое существование, с трудом обеспечивая себя пропитанием. Сельское хозяйство велось примитивными методами на слишком плотно заселенной территории, а налоги были высоки. В конце 1880-х годов российское государство начало масштабную программу индустриализации, финансировать которую предполагалось доходами от продажи зерна за границу. Фраза “недоедим, но вывезем” стала девизом, под которым царская Россия форсировала приближение к новым стандартам западной жизни. Налоговых инспекторов отправляли в деревни с наказом удвоить усилия, и крестьянам приходилось отдавать им еще большую долю пшеницы, ячменя и ржи. С 1881 по 1890 год объемы среднегодового экспорта основных типов зерна возросли почти в два раза.

На исходе лета 1891 года крестьяне собрали скудный урожай после опустошительной засухи. Исчерпав свои запасы продовольствия, они стали печь так называемый голодный хлеб^ смешивая небольшое количество муки с каким-либо съедобным заменителем – обычно с лебедой, которая при длительном употреблении приводит к серьезным болезням. К декабрю, по оценке министерства внутренних дел, в государственной поддержке нуждалось более десяти миллионов человек. Лев Толстой, совесть нации, привлекал внимание к масштабам голода и участвовал в организации помощи населению, тем самым сообщая миру правду о катастрофе. Среди прочих стран на помощь России пришла Америка. Из Миннесоты в Россию отправили целое судно зерна со Среднего Запада США. По прибытии в балтийский порт Либавы[5] в марте 1892 года корабль встретили ликованием и фейерверками. В итоге жители Миннесоты пожертвовали более 2,5 миллиона килограммов муки и продовольствие на сумму 26 тысяч долларов, чтобы победить голод на другом конце земного шара. Щедрость американцев увековечил великолепный художник-маринист Иван Айвазовский, написавший две картины, которые в 1893 году лично привез в США вместе с подарками от императора Александра III, присланными в знак признательности за помощь. Несколько десятилетий эти картины выставлялись в галерее Коркоран, пока их не увидела первая леди Жаклин Кеннеди, по просьбе которой их переместили в Белый дом[6].

Илл. 2. Владимир Ленин

Российское правительство разработало собственную программу помощи населению, и на пике, несмотря на множество недостатков и препятствий, продовольствие по ней получали более и миллионов человек. Государству помогало образованное общество. Видя страдания голодных масс, 27-летняя дворянка Анна Ульянова из волжского города Симбирска помогала снабжать нуждающихся продовольствием и лекарствами, как и многие другие представители ее сословия. Ее брат Владимир, однако, был исключением. Он не только отказывался помогать страждущим, но и радовался голоду, считая, что он наконец уничтожит народную веру в Бога и царя. Он утверждал, что крестьян спасет революция, а не благотворительность: “Только в свержении царской монархии, этого оплота помещиков, лежит выход к сколько-нибудь человеческой жизни, к избавлению от голодовок, от беспросветной нищеты”[7]. Владимир, прославившийся под революционным псевдонимом Ленин, даже в молодости понимал взаимосвязь голода и власти.

В 1921 году Россия страдала не только от засухи. Отсутствие дождей сыграло лишь вторичную роль в голоде. Гораздо важнее были долгие годы войны и революции. К концу 1916 года, по истечении двух лет жестоких сражений на полях Первой мировой войны, в России возник зерновой дефицит. Крупные города сотрясали хлебные бунты. В феврале 1917 года забастовка фабричных работниц, протестовавших против высоких цен на хлеб и его недостатка в столичном Петрограде, привела к началу революции, которая в следующем месяце свергла царский режим. Продовольственный кризис и неспособность властей с ним справиться стали непосредственной причиной гибели трехсотлетней династии Романовых.

В октябре, после свержения Временного правительства, стремясь к монополизации власти, большевики стали арестовывать и убивать своих политических оппонентов. Их действия привели к началу неописуемо жестокой Гражданской войны, которая растянулась на несколько лет. Российскую территорию наводнили иностранцы – включая британцев, французов, американцев и японцев, – которые сначала рассчитывали, что Россия не выйдет из войны против Германии, а затем стали оказывать номинальную поддержку Белой армии, сражавшейся против большевистской Красной. Еще сильнее ситуацию осложняла установленная Британским королевским флотом блокада Балтийского моря, которая на многие месяцы отрезала новое советское государство от Запада.

Большевики с самого начала видели в хлебе ключ к своему выживанию. Они понимали, что если не решить продовольственную проблему, то революция захлебнется. Великий революционер и видный советский политик Лев Троцкий, который среди прочего возглавлял Чрезвычайную комиссию по продовольствию и транспорту, в апреле 1918 года сказал на заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета: “Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб. <…> Да здравствует гражданская война!”[8] Основной тактикой захвата продовольствия было разжигание классовой борьбы в деревне. Большевики создали Комитеты бедноты (Комбеды), чтобы изымать зерно у зажиточных крестьян, так называемых кулаков, и передавать его государству. Часто состоявшие из людей, не имевших отношения к деревне, Комбеды терроризировали и грабили местное население, производили аресты и всячески дестабилизировали сельскую жизнь в инициированной Лениным попытке уничтожить вековую и, по его мнению, отсталую крестьянскую культуру. Также была создана продовольственная армия (или продармия), составленная в основном из безработных петроградских рабочих, которых отправили в деревню, чтобы распространять большевистскую идеологию и содействовать реквизиции хлеба. Лидер партии меньшевиков[9] Федор Дан называл это “крестовым походом против крестьянства”[10].

Ленин, однако, только начинал свою деятельность. В августе 1918 года он велел брать зажиточных крестьян в заложники и казнить при невыполнении реквизиционного плана. Он отправил коммунистам Пензы следующую телеграмму:

Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению <…> Образец надо дать. 1. Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше too заведомых кулаков, богатеев, кровопийц. 2. Опубликовать их имена. 3. Отнять у них весь хлеб. 4. Назначить заложников – согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков[11].

Даже других большевиков ужасало такое отношение к крестьянам. 14 февраля 1922 года один шокированный советский корреспондент сообщил из Омска: “Злоупотребления реквизиционных отрядов достигли невообразимого уровня. Практикуется систематически содержание арестованных крестьян в неотапливаемых амбарах, применяются порки, угрозы расстрелом. Не сдавших полностью налог гонят связанными и босиком по главной улице деревни и затем запирают в холодный амбар. Избивают женщин вплоть до потери ими сознания, опускают их нагишом в выдолбленные в снегу ямы”[12]. В июне 1918 года Иосиф Сталин привел в Царицын[13] два бронированных состава с 450 красноармейцами, чтобы изымать продовольствие для столицы. Его первые успехи показались Ленину недостаточными: считая, что Сталин проявил мягкость, он приказал ему “быть беспощадным” по отношению к врагам в охоте за продовольствием. “Будьте уверены, что у нас не дрогнет рука, – ответил Сталин. – [Мы] не пощадим никого <…>, а хлеб все же дадим”[14].

Нормы сдачи хлеба, установленные центральным правительством, неизменно росли. К 1920 году они выросли с 18 до 27 миллионов пудов[15]. Крестьяне прозвали реквизиционную кампанию того года “железной метлой”, поскольку она выметала из деревень почти все до последнего зернышка, оставляя их с пустыми руками. Местные власти не могли поверить своим глазам и отправляли московскому начальству доклады, в которых называли эти действия “бессмысленными и бесплодными”[16]. Хотя война против белого движения фактически окончилась после победы над войсками генерала Петра Врангеля в конце 1920 года, кампании против крестьянства не прекращались.

Крестьяне реагировали на жестокую политику большевиков самыми разными способами. Они прятали хлеб – под полом, в колодцах, на соломенных крышах, за фальшивыми стенами и во всевозможных тайниках в избах. Вскоре бойцы продармии раскусили уловки крестьян и принялись с утроенной силой искать запасы, невзирая на причиняемый ущерб. Также крестьяне сокращали площадь обрабатываемых земель, выращивая лишь абсолютный минимум, необходимый им самим для выживания, и тем самым отказываясь отдавать государству излишки. С 1917 по 1921 год перестала обрабатываться треть пахотной земли в основных сельскохозяйственных регионах России. Урожай 1920 года оказался почти в два раза меньше урожая 1913 года[17].

Некоторые крестьяне давали властям отпор. Первые восстания против реквизиции зерна вспыхнули летом 1918 года, и со временем они лишь разгорались. Летом 1920-го волнения переросли в настоящую войну, когда бывший заводской рабочий и школьный учитель Александр Антонов организовал Партизанскую армию Тамбовского края, численность которой в итоге достигла примерно 50 тысяч человек с учетом множества дезертиров из Красной армии. Крестьянская армия Антонова вышла из Тамбова и вскоре вошла в нижнее Поволжье – Самару, Саратов, Царицын и Астрахань – и даже Западную Сибирь. “Бандитские выступления охватили всю губернию, – телеграфировали в Москву испуганные большевистские лидеры Саратова. – Все запасы зерна – три миллиона пудов – на государственных складах захвачены крестьянами. Они отлично вооружены благодаря дезертирам, доставшим им оружие. Надежные части Красной армии рассеяны”[18]. Огонь восстания разгорался все сильнее, и советское правительство теряло контроль над новыми и новыми территориями.

К концу 1920 года в ЧК – дальней предшественнице КГБ – признали, что вся страна, за исключением районов Москвы, Петрограда и русского севера, охвачена волнениями. В начале 1921 года ситуация усугубилась. Председатель ЧК Самарской губернии писал своим московским начальникам в совершенно секретном меморандуме: “Отношение масс к коммунистам и к власти враждебное. <…> Свирепствует холера и цинга. <…> Дезертирство гарнизона увеличивается”[19]. Ленин был вне себя. Крестьянская война, отмечал он, обращаясь к сподвижникам, “более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые”[20]. Иными словами, судьба советского государства оказалась в руках мятежных крестьян.

И крестьянами дело не ограничивалось. В городах большевики также начали терять поддержку рабочих и солдат, которые еще недавно были их самыми преданными сторонниками. В январе 1921 года в ряде городов на треть сократили норму выдачи хлеба. Рассерженные и голодные, петроградские рабочие вышли на забастовку. Демонстрации быстро переросли в бунты. На восстановление порядка были брошены отряды ЧК, в конце февраля 1921 года в городе ввели военное положение. Месяц спустя матросы Кронштадта восстали против “диктатуры коммунистов”, утверждая, что руководители страны “хуже [царя] Николая”, и призывая к собственной “третьей революции”[21]. Ленин обеспечил подавление бунта. Более двух тысяч человек были приговорены к смертной казни, более шести тысяч – отправлены в тюрьму.

Чтобы спасти режим, на X Съезде партии в марте Ленин объявил о стратегическом отступлении от экстремистской политики прошлого. На смену военному коммунизму первого этапа революции пришла новая экономическая политика (НЭП), которая стала уступкой капитализму и рыночным силам и санкционировала владение частной собственностью, ведение розничной торговли и организацию мелкой промышленности. Но главное – НЭП положила конец продовольственной реквизиции, заменив ее продовольственным налогом (который выплачивался зерном или другой сельскохозяйственной продукцией). Теперь крестьяне точно знали, сколько именно продуктов они должны отдавать государству, а это давало им стимул выращивать как можно больше и оставлять излишки себе.

Тем временем война с армией Антонова продолжилась и летом 1921 года. Стотысячная армия генерала Михаила Тухачевского при поддержке тяжелой артиллерии и авиации начала безжалостную кампанию против тех, кого государство называло бандитами[22]. Солдатам было приказано без предупреждения стрелять в любого, кто откажется назвать свое имя. За укрывательство бандитов целым семьям грозили арест и высылка за пределы губернии. Их собственность отходила государству, а старших сыновей казнили без суда. Армия Тухачевского захватывала в плен тысячи человек, которых переправляли в концентрационные лагеря[23]. К августу в десяти лагерях в одной только Тамбовской губернии содержалось более 13 тысяч заключенных. Тухачевский приказал задушить врага: “Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми удушливыми газами, точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось”[24].

В конце концов Красная армия взяла ситуацию под контроль. Хотя Антонова поймали – и убили – лишь в июне 1922 года, остальных повстанцев уничтожили уже к осени 1921-го.

Но большевики одолели одного врага, только чтобы встретиться с новым, гораздо более серьезным. По количеству жертв голод 1921 года стал самым страшным в европейской истории. По оценкам советского правительства, на пороге смерти оказалось около 30 миллионов человек[25]. Уступки крестьянам, сделанные в марте на съезде партии, уже не могли изменить ситуации. “Если будет урожай, тогда все поголодают немножко, и государство будет спасено, – либо, если не сумеем взять у людей, которые не в состоянии наесться досыта, государство погибнет”[26], – сказал Ленин. Два засушливых года, несколько лет войны и бессмысленной жестокости – было очевидно, что теперь уже никакой урожай не сможет прокормить голодную Россию.

Правительство получало доклады об обострении кризиса с начала 1921 года. В одном январском рапорте ЧК описывался голод в Тамбовской губернии, который связывался с “разгулом”[27] реквизиции 1920 года. Количество беженцев, которые спасались от голода в Поволжье, стало слишком велико, чтобы их не замечать.

Илл. 3. Семья беженцев в поисках пропитания

И все же правительство не обращало на них внимания. Любые официальные сообщения о голоде были под запретом до 2 июля 1921 года, когда на последней полосе газеты “Правда” напечатали заметку, которая открывалась словами: “В этом году урожай зерновых обещает быть ниже среднего уровня десяти последних лет”[28]. Далее сообщалось о наличии “проблемы продовольствия на фронте земледелия”[29]. Что это, как не пример оруэлловского языка? Десять дней спустя в “Правде” вышла более полная и правдивая заметка, где голод назвали “общероссийским бедствием, которое отразится на всей хозяйственной и политической жизни страны”. Читателям в зоне голода велели оставаться на местах, не пополнять “переселенческую волну” и не поддаваться панике и слухам об “очень большой опасности” для страны. В “Правде” отмечали, что буржуазный Запад знает о голоде, но советовали не надеяться на “капиталистических хищников”, которые не только будут рады увидеть, как голодает рабочий российский народ, но и сочтут эти страдания возможностью для организации контрреволюции, направленной на свержение советского правительства[30].

Ранее в том же месяце Запад действительно проинформировали о катастрофе в двух воззваниях о помощи. Одно патриарх Русской православной церкви Тихон адресовал папе римскому, архиепископу Кентерберийскому и другим мировым религиозным лидерам. Другое составил писатель Максим Горький. Судя по всему, идея принадлежала не самому Горькому, который не слишком жаловал крестьянство. Через год он даже опубликовал статью “О русском крестьянстве”, в которой описал “полудиких, глупых, тяжелых людей русских сел и деревень” и выразил надежду, что они вымрут и им на смену придет “новое племя грамотных, разумных, бодрых людей”[31]. Друзья писателя убедили его воспользоваться своим авторитетом и предложить Кремлю обратиться с воззванием к миру. Похоже, Ленина уговаривать не пришлось.

В обращении “Ко всем честным людям” от 13 июля Горький написал: “Страну Льва Толстого, Достоевского, Менделеева, Павлова, Мусоргского, Глинки и других дорогих всему миру людей ждут грозные дни <…> Бедствие России дает представителям гуманности блестящий случай доказать жизненность [их] идей <…> Я прошу всех европейцев и американцев помочь русскому народу со всей возможной быстротой. Дайте ему хлеб и медикаменты!”[32]Он упомянул о беспрецедентной засухе, которая бушевала в стране, но ничего не сказал о капиталистических хищниках и контрреволюционерах. Сначала Горький отправил свое воззвание знаменитому норвежскому исследователю, ученому и гуманисту Фритьофу Нансену, но Нансен ответил, что русским лучше обратиться к американцам, поскольку только они обладают необходимыми ресурсами, чтобы прийти на помощь стране.

22 июля 1921 года копия воззвания Горького, опубликованная в американской прессе, оказалась на столе Герберта Гувера, министра торговли США. Прочитав ее, Гувер понял, что делать.