Читать книгу Бывшие люди. Последние дни русской аристократии - Дуглас Смит - Страница 6

На заре ХХ столетия Россия стремительно модернизировалась. Два десятилетия перед началом Первой мировой страна показывала рекордные темпы экономического роста, опережая США, Германию и Великобританию. При министре финансов Витте огромные внутренние и иностранные инвестиции были привлечены в российскую промышленность, горное дело и железнодорожное строительство. С 1850 по 1905 год протяженность российских железных дорог выросла с 850 до 40 тысяч верст. Нефтяная промышленность сравнялась по объемам добычи с американской, Россия обогнала Францию в производстве стали. В начале 1880-х Петербург и Москву соединила самая длинная в мире телефонная линия. Первые кинотеатры появились в России в 1903-м, в том же году число электрических уличных фонарей в Петербурге выросло до трех тысяч. К 1914 году Россия занимала пятое место в списке крупнейших промышленных держав мира. Темпы и перспективы роста экономики и влияния России заставляли другие державы смотреть на нее со смешанным чувством удивления, зависти и страха.

При этом Россия оставалась феодальным обществом, представлявшим собой пирамиду с широким основанием и узкой вершиной. Крестьяне составляли ее основу и 80 % населения, которое в 1897 году насчитывало 130 миллионов человек. Наверху находился самодержавный правитель – император, посредине располагались духовенство, мещанство, почетные граждане, купцы и дворяне. В конце 1890-х городское население составляло в России 13 %, в Англии 72 %, в Германской империи 47 % и в США 38 %. В городах проживало подавляющее большинство небольшой образованной элиты, тогда как в деревне грамотных было менее четверти населения.

В статье 47 Основных законов говорилось: «Империя Российская управляется на твердых основаниях положительных законов, уставов и учреждений, от самодержавной власти исходящих», при этом власть российского императора определялась как неограниченная; силу закона имели не только императорские указы, но устные приказы и распоряжения. Противоречия между модернизирующимся обществом и архаичной политической системой стали особенно очевидны в последние десятилетия XIX века. Правда, уже при Александре II, в эпоху Великих реформ, были предприняты серьезные усилия по модернизации системы госуправления. В 1861 году прекратило существование крепостное право; в 1864-м была реформирована судебная система, созданы независимые судебные учреждения, а российские подданные, за исключением крестьян, объявлены равными перед законом. Были созданы земства, выборные органы местного самоуправления, не зависевшие от правительства, имевшие полномочия в решении локальных дел, прежде всего в области народного образования, здравоохранения и дорожного хозяйства.

Однако по восшествии на престол после убийства отца Александр III опубликовал манифест, в котором провозглашалась незыблемость самодержавной власти. Новый министр внутренних дел граф Д. А. Толстой обозначил правительственный курс словами «твердый порядок». Серия контрреформ отменила или ограничила действие реформ 1860-х. Исполнительная власть получила исключительные полномочия по надзору за подданными, которых дозволялось отныне арестовывать и отправлять в ссылку без суда. Частные дома было разрешено обыскивать, предприятия и школы – закрывать, любые общественные собрания, публичные и даже частные, могли быть запрещены. Правительство наделялось правом воспрещать заседания городских дум и земских собраний и исключать из этих органов людей, признанных политически неблагонадежными.

Николай II, сменивший отца на троне, по всеобщему мнению, обладал слабым и нерешительным характером. Поклявшись следовать заветам отца, он сохранил суровую цензуру, продолжил политику ограничения прав земского самоуправления, ограничил автономию университетов. Очень скоро неопытный император, перегруженный делами, стал все более затрудняться при принятии решений. В такие минуты царь бледнел, закуривал папиросу и впадал в продолжительное молчание. Шутники язвительно замечали, что «России не нужна конституция для ограничения монархии, поскольку у нее уже есть ограниченный монарх».

Произвол властей был особенно очевиден в действиях охранки – охранных отделений департамента полиции Министерства внутренних дел, созданных для противодействия террористам и революционерам. Произвол заключался и во все расширявшихся полномочиях губернаторов, которые управляли обширными территориями как своекорыстные сатрапы. Более всего им оказывались недовольны образованные классы, особенно земства, где господствующее положение занимали дворяне.

В конце XIX века дворянство в России насчитывало почти 1,9 миллиона человек и составляло около 1,5 % населения империи. Оно было чрезвычайно разнородно по составу, разделяясь по национальностям, вероисповеданию, образованию и достатку; к тому же существовали потомственные и личные дворяне. Различия внутри сословия были столь велики, что историки продолжают спорить, можно ли считать его единым социальным классом.

Российское дворянство было служилым сословием, получившим привилегии и основывавшим свою идентичность на придворной, военной или гражданской службе московским князьям, а затем царям и императорам.

Верхушку сословия составляла немногочисленная аристократия, включавшая примерно сотню родов, которые имели обширные владения по меньшей мере с XVIII столетия. Роды эти были старинные, титулованные и богатые, их представители занимали высокие должности при дворе и в правительстве. Все они находились в родстве через брачные связи. Аристократы посещали одни и те же клубы и салоны, молодежь служила в элитных гвардейских полках. Часть аристократии (включая Голицыных, Гагариных, Долгоруких и Волконских) вела свой род от древних княжеских династий Рюрика и Гедимина; другие происходили из нетитулованных московских бояр, как Нарышкины и Шереметевы; от иных знатных фамилий, таких как Шуваловы, Воронцовы и Орловы.

И хотя члены этого небольшого элитарного круга имели разные интересы и склонности, все они ценили образование и владели несметными богатствами (говорить о которых считалось дурным тоном). Вот как описывала их роскошную жизнь княгиня Софья Долгорукая:

Простыни и наволочки менялись ежедневно. Все белье было тонкого льна с вышитыми инициалами и короной (означавшей наличие титула). Нижнее белье никогда не одевали дважды, а полотенца заменяли немедленно после использования. Скатерти, покрывавшие длинные столы, и замысловато сложенные салфетки были украшены вытканными фамильными гербами. Естественно, в служебных корпусах при каждом таком большом доме была собственная прачечная и множество слуг, которые жили, на феодальный манер, со своими семьями во флигелях, помещениях над конюшнями и гаражами, окружавшими главное здание. Вспоминая долгоруковский обиход, кажется невероятным, что требовалось такое множество людей, чтобы обеспечить физический комфорт одной семьи.

В огромной передней с мраморным полом постоянно сидел швейцар, единственная обязанность которого состояла в том, чтобы открывать дверь и расстилать красный коврик перед автомобилями и каретами, дабы башмаки входящих и выходящих не коснулись мостовой. Компанию ему составляла пара дежурных ливрейных лакеев – а когда мой дядя был дома – пара казаков в полной форме.

Ниже аристократии располагалась основная масса дворянства, заполнявшего ряды офицерского корпуса и гражданской администрации либо занятого так называемыми свободными профессиями: адвокатов, врачей, учителей и ученых. Около половины городского дворянства находилось на государственной службе или зарабатывало этими профессиями на рубеже веков. Дворянство традиционно было землевладельческим классом и оставалось им до 1917 года, и хотя многие помещики были постоянно на грани разорения, некоторым из них удалось нажить сказочные богатства благодаря подневольному труду крепостных крестьян.

Нижние страты поместного дворянства беднели. Между 1861 и 1905 годами дворянство теряло примерно 1 % земель ежегодно, продавая их или теряя право выкупа по закладным. Тем не менее даже в 1915 году у дворянства было больше земель, чем у какой-либо другой социальной группы. Для дворян побогаче продажа земли была не необходимостью, но выгодной сделкой; дворянство по всей Европе извлекало выгоду из роста цен на землю; продав ее с выгодой, бывшие помещики вкладывали деньги в акции и облигации. К 1910 году почти половина дворян в Санкт-Петербурге жила на доходы от таких инвестиций. Граф Сергей Шереметев и его сводный брат Александр владели более чем сорока шестью коммерческими предприятиями в Петербурге и Москве, от которых получали солидный доход. Граф Александр также продал землю и вложил деньги в банки и акционерные общества, которые оказались прибыльными. В 1914 году граф Сергей Шереметев выстроил в Петербурге на территории своей усадьбы первый торговый центр, Шереметевский пассаж. А в 1910-м, в отличие от госпожи Раневской, он не увидел ничего пошлого в том, чтобы сдать в аренду большой участок земли в старинной родовой усадьбе Кусково москвичам для строительства летних дач.

Из-за отсутствия в деревне государственной администрации царь возлагал на дворянство обязанности по поддержанию там порядка, и они фактически продолжали нести эту повинность вплоть до 1917 года. Около тридцати тысяч дворянских семей, живших в своих поместьях в начале XX века, представляли собой крошечные островки достатка в огромном море крестьянской бедности. Даже через сорок лет после освобождения крестьяне все еще были недовольны тем, что, получив свободу, не получили землю, которую традиционно считали своей, поскольку именно они ее обрабатывали. Крестьян обязали выплачивать выкупные платежи; им приходилось еще и арендовать дворянские земли, и после уборки урожая им мало что оставалось. Большинство крестьян в черноземных, самых урожайных губерниях питались главным образом хлебом, квашеной капустой и луком; из-за частых неурожаев, сопровождавшихся жесточайшим голодом, вымирали целые деревни. Во время голода 1891 года более трех четвертей призывников были признаны негодными к военной службе по слабости здоровья.

Крестьяне не могли свободно продать свою землю; они платили более тяжелые налоги; до 1889 года, чтобы покинуть деревню, они должны были иметь паспорт, который получали только при полном погашении налогов, долгов и доли в общинных выкупных платежах. Дворяне и крестьяне были разделены не только экономическими барьерами, но и культурной стеной: в подавляющем большинстве дворяне были европеизированными детьми реформ Петра Великого. Крестьяне же, напротив, жили в мире традиционной культуры, обычаев и верований, которые мало изменились со времен возникновения Московского царства.

Неудивительно, что и после 1861 года у крестьян было принято по-особому проявлять свое отношение к господам. В 1910 году, когда княгиня Варвара Долгорукова проезжала мимо крестьянок близ своего поместья, они падали перед ней на колени. Княгиня строго запретила им делать это, однако их поведение после ее запрета не изменилось. Дворяне-землевладельцы принимали в отношении крестьян заносчивый и менторский тон, в то время как те изображали ложное невежество и добровольное самоуничижение, что не мешало им надувать хозяев.

Земельный голод и индустриализация заставили многих крестьян покинуть деревню и искать работу на фабриках. В 1900 году рабочий класс составлял около 1,7 миллиона человек, лишь на 200 тысяч уступая по численности дворянству. Условия труда на фабриках были очень тяжелые, а законов, защищавших права рабочих, не существовало, и им было запрещено даже собираться для обсуждения своих нужд. Мужчины, женщины и дети работали иногда по 18 часов в день, многие рабочие и их семьи вели полуголодное существование. Приток крестьян в города привел к острой нехватке жилья. Рабочие жили в бараках, казармах и сырых подвалах; некоторые ночевали на фабриках, прямо под станками. Скученность и антисанитарные условия порождали массовые заболевания, в городах свирепствовали тиф, холера и туберкулез. Но как ни тяжела была жизнь рабочего, она была много лучше участи городской голытьбы и безработных. Трущобы, возникшие в крупнейших городах, были рассадником бандитизма и проституции. Некоторые из них имели столь дурную славу, что полиция не решалась там показываться. Люди этого темного мира промышляли кражами и попрошайничеством и умирали в нищете.

Вспоминая юные годы жизни в России, Владимир Набоков писал: «В это необыкновенное десятилетие века фантастически перемешивалось новое со старым, либеральное с патриархальным, фатальная нищета с фантастическим богатством».

Набоков родился в последний год XIX века в богатой дворянской семье. Его дед был министром юстиции в царствование Александра II и Александра III, а отец Владимир Дмитриевич – видным либералом-западником, одним из лидеров Конституционно-демократической партии (кадетов). Огромное состояние Набоковых включало превосходный дом в Петербурге, поместье Выра и пятьдесят пять человек домашней прислуги. В Выре крестьяне приходили к отцу Набокова за помощью в разрешении споров, денежными ссудами и иной поддержкой и, как правило, ее получали.

У русского либерализма была своя предыстория. В 1790 году дворянин Александр Радищев опубликовал «Путешествие из Петербурга в Москву», книгу, содержавшую яростное обличение крепостничества и завуалированный призыв к свержению монархии. Книга была изъята из продажи и уничтожена (ее публикация оставалась под запретом до 1868 года), а автор приговорен к смертной казни, которую Екатерина II заменила ссылкой в Сибирь. С Радищева начинается длинная цепочка представителей дворянского сословия, выступавших за реформы, а позднее стремившихся сокрушить монархию. А. И. Герцен, М. А. Бакунин, П. А. Кропоткин, В. И. Ульянов-Ленин и его старший брат Александр… Список этот можно продолжать бесконечно.

Когда ему это было выгодно, Ленин без малейших колебаний признавал свое дворянство. В 1897 году, сосланный за революционную деятельность в Сибирь, Ленин настаивал на своих дворянских правах, желая смягчить условия ссылки. Проживая много лет в Западной Европе, Ленин и его жена Н. К. Крупская нанимали слуг для приготовления еды и уборки. В 1904 году в Женеве он записался в частную библиотеку как «В. Ульянов, русский дворянин».