Читать книгу Все схвачено - Дуровъ - Страница 4

А Легат уехал с Площади домой, поспал, сколько себе на сон отпустил, встал часов эдак в восемь, что для него было смерти подобно, но – перемог, поскольку труба звала.

Еще вчера, еще до начала Праздника, он звякнул по сотовому своему случайному знакомцу из вымирающего племени диггеров. Действительно случайному: в какой-то компании в каком-то общепитовском заведении на каком-то юбилее лет эдак пять тому Легат его невольно подцепил: рядом сидели, едино пили, а Диггер оказался знатоком и хорошим рассказчиком анекдотов, к тому ж старым читателем легатовских книжек, что льстило. Телефонами обменялись, звонили изредка друг другу – под праздники, и едва ли пару раз (ну такая уж работа-судьба, сказано ранее!) выходили вместе в свет. С женами даже.

Позвонил ему Легат перед началом празднования ДНП, спросил про старое метро. Диггер про него слышал, но сам не видел, не попадал. Да и забросил он диггерство, но кое с кем из бывших приятельство держал, обещал пошуровать в телефонной книжке. Легат сказал: горит, позарез надо там побывать. Типа вчера. Диггер понял, лишних вопросов не задавал и через пару часиков, еще Праздник в разгаре был, отзвонился и назначил встречу на девять ноль-ноль утра практически в центре, неподалеку от новодельного Старого Храма. Точнее, в ресторане известного столичного Ресторатора.

– Так рано ж еще, – не понял Легат. – Ресторан закрыт.

– А откроют, – объяснил Диггер, – а надо перед трудной дорогой водовки принять, а то мало ли как там фишка ляжет.

– А без водовки никак? – с тоской спросил Легат.

– А без водовки никак, – подтвердил Диггер. – Традиция. Ну и примета тоже. Да ты не парься: все символично. Рюмка-другая герою – в пользу. А ты ж герой.

– С чего это?

– Куда пойдем – если найдем и дойдем, – пугнул скверной рифмой, – там скорее всего непросто будет. Да и че ловечек мой, который знает, про то упредил. Сдюжишь, писатель?

– Жизнь покажет, – осторожно заметил Легат.

– Хорошо бы – жизнь, а не… – не договорил фразу, сердито подвел итог: – Кончай ля-ля. Выспаться постарайся. И оденься по-походному. Есть во что?

– Я ж не диггер…

– Знаю. Ну, чего там у тебя есть? Штаны погаже, потеплее. Куртка – тоже теплую лучше. Перчатки какие-нибудь. Ну, говнодавы еще – это ежу ясно. Есть говнодавы?

Говнодавы были. О чем Легат сообщил. Но сомнения остались:

– Лето же.

– Там не лето. Там хрен его знает что. Если фонарь дома есть, возьми. Батарейки смени. Так что – в девять. Не проспи, – и брякнул трубку.

Пугал…

Хорошо, что жена уже спала в своей личной горенке и просыпаться не думала. Нет вопросов – не надо ответов. А фонарь у него был и батарейки свежие – тоже.

Утром Легат слегка и поспешно позавтракал – чтоб водку на пустой желудок с утра не лить, оделся, посмотрел на себя в зеркало: очень колоритно выглядел. В жаркой куртке. С фонарем в руке. Летом… Но двор дома, в коем обитал Легат, был практически пуст, если не считать дворников-гастарбайтеров, которым плевать на изыски жильцов известного в Столице дома послевоенного периода эпохи Диктатора.

Водитель же, когда Легат уселся в авто, спросил изумленно и не без волнения:

– Никак, в леса собрались?

– В строительные, – ответил Легат.

С утра шутилось скупо.

Однако домчали вовремя. Как велено было, Легат машину отпустил, наказав водиле мобильник на всякий случай не выключать и ждать звонка до последнего. Что будет последним – не уточнил.

В ресторане за ближним к входу столом – единственным из трех десятков наличествующих, который был накрыт! – сидел Диггер с неведомым Легату товарищем комплекции пауэрлифтера-тяжа. Оба – в теплом камуфляже, у стола – два средне набитых рюкзака, на столе – уже начатая бутыль «Державной» и, к удивлению Легата, одна-единственная салатница, хотя и большая, полная так называемого микстсалата. То есть помидоры, огурцы, красный перец, салатные листья, кинза, укроп, петрушка – дары теплиц.

– Опаздываешь, Начальник, – сказал Диггер.

– Три минуты всего, – почему-то оправдался Легат, сам себе удивляясь.

– Три минуты – два километра без малого. Если падать, – объяснил Диггер. По профессии он был строителем, владел хорошим девелоперским бизнесом, строил многоэтажные здания в Столице и знал, о чем говорил. Помнить величину ускорения свободного падения и уметь множить в уме – это для строителя небесполезно. – Садись, прими посошок.

Легат сел, принял посошок, закусил дарами и счел необходимым назваться:

– Я – Легат.

– А я – Бур, – тоже назвал себя большой человек.

– Вот и ладушки, – сказал Диггер. – Ну, по последней. Время безжалостно.

Чокнулись, выпили, закусили, встали.

– Запиши за мной. Я, как видишь, без денег, – бросил на ходу официанту Диггер.

Официант лишь кивнул согласно. Легат понял: его знакомца здесь знают и доверяют ему.

У тротуара стоял микроавтобус популярной забугорной фирмы – почему-то камуфляжной расцветки. Бур отправился за руль, а Диггер сдвинул дверь салона и приказал – именно так: приказал:

– Лезь быстро.

Легат послушался.

Его знакомец нынешним утром резко поменял имидж, который знал Легат. Куда девался анекдотчик, весельчак, обаяшка, наконец, знаток литературы, кино, театра, несмотря на строительное дело, а по слухам – любимец женщин? В общем, понимал Легат, никуда не делся, а затаился по случаю. Случай, похоже, всего вышеназванного не востребовал.

– Ехать-то далеко? – осторожно поинтересовался Легат.

– Будешь смеяться – рядом, – ответил Диггер.

Но засмеялся Бур. Точнее, как принято писать, хохотнул. Он, похоже, лишних слов и эмоций чурался. Бежал их, говоря высоким штилем. А то и верно: большой и сильный человек чаще всего делает дело, а маленький и слабый разводит не по делу пустые ля-ля. Большой и сильный Бур завел тачку, резко рванул с места, не обращая внимания на немалое поутру движение на спуске с Храмовой площади к набережной Реки, на нервные гудки тормозящих авто, погнал вниз, повернул налево – к Центру, к Главной Площади, точнее, к Праздничному Спуску с нее. Это Легат инстинктивно сообразил, потому что стекла в автобусе были мощно затонированы – раз, и закрыты непрозрачными черными занавесками из тугого черного шелка.

Ехали – молчали.

Легат чувствовал себя, как говорят телеведущие и колумнисты, двойственно: не в своей тарелке, с одной стороны, и в напряженном ожидании чего-то-такого-неведомо-странного – с другой. Он тоже молчал, приняв не навязанные ему, но легко пойманные правила игры, сидел на сиденье в одиночестве и прикидывал – где и куда они едут.

Ну, что по набережной – это ясно. Что проскочили Спуск – тоже понятно. Но вот Бур резко свернул налево, а левый поворот с набережной, как помнил Легат, был перед стеной Крепости – раз, а потом – пилить аж до известной высотки опять же памяти Диктатора. А до нее, как прикинул Легат, они еще никак не могли докатиться – даже при такой бешеной гонке. И линия на набережной – сплошная. Выходит, Бур надругался над правилами движения и свернул через сплошную осевую куда-то – то ли в неведомый Легату проезд между зданиями, то ли в неведомую арку посреди неведомого дома, а какая может быть арка на пути и какой дом? Ну, Крепость. Ну, Спуск. Ну, огромный забор, увешанный рекламой, вокруг места, где когда-то стояла любимая народом гостиница с окнами на Крепость…

Оп-па!.. А если в заборе есть ворота?..

Не додумал. Вроде приехали.

– Приехали, – подтвердил Бур. – Быстро выпрыгиваем.

Он первым, несмотря на габариты, оказался вне минивэна, сдвинул дверь и галантно – уж насколько получилось – повел рукой: мол, и вправду выпрыгивайте.

Все-таки жарко было в теплой куртке посреди июня.

А приехали они именно на останки гостиницы, Легат не ошибся.

Сносили ее, сносили, выдумывали проекты застройки – один другого круче, кто-то выиграл тендер на застройку, кто-то его результат оспорил в суде, кого-то из них Городской Голова полюбил, а потом разлюбил, а кого-то разлюбил, а потом полюбил, а еще потом кто-то изгнал себя из страны по экономическим причинам… Дедка за репку, внучка за Жучку, а руины гостиницы как торчали из земли, так и торчат, стыдливо прикрытые огромным – ну, чуть не с ту гостиницу высотой! – рекламным панно.

И – ни души кругом. Даже охраны не видно. Нейтральная полоса, блин…

Да, кстати!

– А почему б тебе самому не взяться за этот актив? – не праздно поинтересовался Легат у Диггера. – Ты бы построил здесь что-нибудь невредное для страны и народа.

– Кто ж мне даст? – ответил вопросом Диггер, вытаскивая рюкзаки из салона. – У Городского Головы – уж очень свои планы. Жена там, коллеги по бизнесу… У ваших ребят из Службы – свои. Межвидовая борьба. А я – ничей.

– А если помочь?

– Не твоя полянка, Легат.

– Не моя. Я и не обещаю ничего. Но попытка-то – не пытка…

– Пытка – толковое слово, как раз многообещающее… Давай-ка, Легат, сначала мы тебе поможем. А там – будем посмотреть.

Легат еще раз оглядел руины.

– И где здесь что?

– Он знает, – сказал Диггер.

А Бур чуть улыбнулся и кивнул: мол, я знаю все, но не могу сказать, top secret. Закинул рюкзачище за одно плечо, пошел к останкам гостиницы, Диггер тоже рюкзак надел, но – на оба плеча, послабее Бура был. А Легат шел следом налегке и смутно ощущал собственную неполноценность. И впрямь не его полянка – в сиюминутном смысле. Ну и вообще. Третьим лишним он себя ощущал, хотя с чего бы? Эти двое хороших парней ради него, никому из них на хрен не нужного третьего, временем жертвуют, какую-то диггерскую тайну раскрыть готовы, а он в данном мероприятии – не ведущий, а ведомый. Куда скажут, туда и пойдет. Непривычно. Но сам ведь напросился. И вообще: почему он размяк? Обычная ситуация: он сказал – они делают. Чего непривычного?..

И все ж не убедил себя, послевкусие осталось.

А Бур встал у какой-то дыры в бетонной плите перекрытия, вынул из кармана смятый кусок плотной бумаги – то ли огрызок старого ватмана, то ли обоев, развернул его. Легат сбоку заглянул: какой-то план какого-то сооружения, но нарисованный от руки карандашом, причем рука эта чертила план явно в очень неудобных условиях: курица – лапой. А Бур курицу понимал, водил по листу толстым указательным пальцем, что-то неслышно бурчал под нос, долго водил.

Диггер считал процесс естественным, прислонился рюкзаком к обломку бетонной стены – или что это прежде было? – насвистывал, как ни странно, мотивчик старой хорошей песни про Столицу, где «утро красит нежным цветом стены Крепости родной», ни о чем пустом не думал, ждал решения. Главным был не он. Главным был Бур. И Легат опять на миг ощутил неполноценность, невольно позавидовав де-факто близкому сейчас от него Командиру (всего-то Площадь перейти), который всегда и везде был полноценным и в дурные сомнения не впадал. На то он и Командир.

– Туда, – наконец-то разродился Бур.

И показал пальцем направление.

Они довольно долго и нелегко преодолевали останки гостиницы: реальность, как думал Легат, не слишком совпадала с ее карандашной копией. Может, так и было, но в итоге минут через десять преодоления полосы препятствий Бур встал башней у очередного ржавого люка в бетоне и объявил:

– Здесь.

Диггер проворно развязал рюкзак, достал маленький ломик с плоским и, очевидно, острым концом, подцепил край люка, ухватил рукой и откинул люк. Внизу было черно и страшно.

– Готовы? – спросил Бур. – Тут прыгать придется. Умеете?..

Ответа не ждал, снял рюкзак, положил у люка и полез вниз. Сначала лег на пузо и спустил ноги в дыру. Потом перенес груз тела на руки, потом повис на кистях, вдруг разжал их и с уханьем исчез.

– Ты как там? – Диггер наклонился над дырой.

– Живой, – гулко донеслось снизу. – Здесь невысоко прыгать. Метр от силы. Рюкзак сбрось…

Диггер скинул рюкзак в дыру.

– Спускайся следующим, – сказал Легату Диггер. – Я прикрою.

Как в атаку, в разведку, в бой, подумал Легат, но возражать не стал, да и страха не было.

Он так же, как и Бур, спустил вниз ноги, полежал на пузе, повисел на руках и прыгнул в черноту, которая уже была малость размыта лучом фонаря Бура. Высота оказалась малой: человеческий рост плюс метр с копейками, не более. Зажег свой фонарик, повел луч по сторонам: обломки бетона, обломки железа, обломки чего-то деревянного, обломки, короче. Ну и засохшие со временем останки человеческих экскрементов.

– А что здесь было? – спросил у Бура.

– Откуда я знаю? Подвальный этаж, наверно. Строителя спроси.

Строитель оказался самым умным. Он сначала спустил в дыру хорошую веревку, видимо, приторочив ее за что-то наверху, неторопливо спустился по ней, никуда не прыгая, и третий луч зажил в подземелье.

Три луча во тьме – это красиво. Даже когда ничего толком не видно, если не считать толстого слоя пыли повсюду. Первая фраза – это в Легате на миг проснулся писатель, то есть романтик по духу. Вторая – это писателя пристукнул чиновник, которому правда и есть матка.

Чиновник и нужный ему вопрос тут же задал:

– А ты что, первый раз здесь?

– Ясный болт, – понятно ответил Бур.

– А как же метро?

– До него еще дойти надо.

– А дорога?

– Вон она. – Бур протянул по бетонному полу луч, утонувший во тьме метров через двадцать.

– Откуда знаешь? Если не был…

– Варяг все объяснил. Несложно. Дойдем, если завалов не будет.

– А куда мы должны пойти? Ну, в смысле, в какое примерно место под Столицей?

Бур задумался или сделал вид, что думает. Скорее – вид. Легат знал, что Бур знал. Точка.

И прав оказался.

– По моим прикидкам – где-то у Реки в районе Центропарка. Так и Варяг говорил.

– А когда этот Варяг здесь лазил?

– Года два-три как. Еще Гумбольдт был.

Оп-па! Еще одна ниточка и – опять к неизвестному герою «Лолиты».

– Значит, года два-три назад, – грустно утвердил Легат. – Получается, что он нашел метро, когда гостиница еще была.

– Не получается, – опроверг домысел Бур. – Ее уже рушили почем зря.

– А ты что, Гумбольдта знал? – удивился Диггер.

– Так, шапочно… – ушел от прямого ответа Легат. – Гдето с кем-то когда-то. У меня вообще знакомых – два Китая.

– Ага, значит, мы – в одном из них, – усмехнулся Диггер. Сказал Буру: – Веди, брат-китаец. Хорошо бы до ночи вернуться.

– Обратно по веревке? – с некоей тоской полюбопытствовал Легат.

Не любил он канатолазания со школы.

– По ней, – подтвердил Бур. – В другой раз, если он случится, стремянку притараню…

Идти было трудно, но не весело. И как в итоге отметил для себя Легат, диггерство – занятие для мазохистов. Тяжко, темно, мокро, местами – больно. В любом случае он имел право на подобное мнение, ибо сам прошел, пролез, а где-то и прополз под любимой Столицей ровно три часа тридцать семь минут, секунды мало пунктуальный Бур не отметил.

– Сколько мы прошли, кто-нибудь знает? – полюбопытствовал Легат, когда они в итоге сели, а точнее, свалились на какие-то гнилые доски в конце подковообразного тоннеля, похожего как раз на тоннель метро, но только раза в три меньше в диаметре.

Говорить было, как ни странно, в удовольствие. Это после трех с лишним часов молчания.

– Километра четыре, – ответил Бур. – Ну, может, четыре с лихом.

– Так мало? – удивился Легат.

Он-то лично прошел не менее двадцати. Или даже тридцати.

– А что ты хотел? – тоже удивился Диггер. – «Прошли» здесь не канает. Шли мы реально – ну, километра полтора. А остальные – на карачках, согнувшись в три погибели, ползком. Дорогу ж не знаем… – Он пошарил в своем рюкзаке и достал термос. – Надо подкрепиться.

– Водку не буду, – быстро сказал Легат.

– А кто предлагает? Это отварчик один хитрый. Безалкогольный, но зверский по силе. Бур знает. Мне один чмур на Северах рецепт подарил. Волшебная штука! Мертвого на ноги ставит…

Господи, и этот про Севера!..

Налил полную крышку-стаканчик, протянул Легату.

– На! Первым будешь.

– А если умру? – Легат осторожно принял стаканчик, понюхал: пахло чем-то тухлым.

– Умрешь – похороним, – равнодушно сообщил Диггер. – Пей, Начальник. Мы ж с Буром не террористы, – да, Бур? – мы на Власть не покушаемся, – и заржал, как будто не было этих мучительных километров, как будто он из ресторана с утра так и не вылезал.

И Бур типа хмыкнул.

Легат вздохнул глубоко и выпил отварчик. Залпом. И не умер.

– А что? – сказал он, чтоб что-то сказать. – И вправду…

Чуял легкое жжение в пищеводе – как после скверной водки, но вроде в голове яснее стало. Или показалось?

А Диггер отнял стаканчик, налил Буру, потом себе, а за это время Легат отчетливо понял, что четыре километра ползком и на коленках – так, фигня, можно и дальше двигаться, силы есть, а ума – не занимать стать. Просто замечательный отвар, крайне нужный в жизни любого первопроходца, а кем еще, спрашивается, был Легат?

– Обалдеть, – сказал он. – Спиши слова.

– Секрет, – ответил Диггер, тоже явно оживший. – Но готов к поставкам товара.

– А исходные материалы?

– Все тебе скажи, властолюбец. Попросишь – сварю. Мы, бизнесмены, секретными сведениями не торгуем. Не то что ваш брат-чиновник.

– У меня нет брата… – начал было Легат, но осекся.

Смешно, конечно, все это сопли и слюни, но сейчас он был уверен, что два брата у него есть. Вот они. Бок о бок. Или отварчик имел побочное действие: вызывал сентиментальность. А чувство это Легат не любил. Бежал его всю жизнь. И сейчас тормознул вовремя.

– Ну ладно, ну дошли мы, – он вернулся к главной теме, – а где метро?

Доселе молчавший Бур ответил кратко:

– За углом.

И показал рукой.

Все же не угол это был, если точно, а плавный поворот тоннеля вправо. Но придираться к словам Легат не собирался.

– Чего ж мы сидим? Пошли…

– А и то верно, – согласился Бур, – часики тикают…

Встали – силы и впрямь вернулись! – потопали, завернули вправо вместе с тоннелем, легко прошли метров пятьдесят и уперлись в стальные, некогда выкрашенные в какой-то цвет, но сейчас потерявшие его, ржавые ворота. Или двери – раз тоннель пешеходный. Такие арочные, как в старых замках. Крепкие, судя по всему, двери, на совесть деланные в далеких сороковых – пятидесятых, наверняка – тяжелые, массивные, вон – ни малой щели даже нигде не видно, пригнаны на века. А на дверях – сквозь ржавчину, сквозь грязь, пыль и (чего там еще?) ну, конечно, сквозь время, просматривалось местами красное, а в целом грязно-серое крыло и чуть выше – край маленькой птичьей головки. Одной. Вторая исчезла под грязью.

Если б не знал об орле Легат, не разобрал бы. А тут…

– Пришли! – констатировал он. – Ребяточки, дорогие мои, респект вам и любовь на всю жизнь! Мы пришли. Это орел. Двуглавый, естественно. У меня точные сведения, – ну не мог не продать себя дешевле, чем мог, пардон за невольную тавтологию, – на этих дверях, ведущих в тоннель Правительственного метро, должен быть красный двуглавый орел. А вот и он! Видно же? Видно, да?

А может, отвар все еще действовал…

Напарники молчали. Смотрели на нечто типа красное, выглядывающее из-под грязи десятилетий. Орла в этом красном и впрямь трудно опознать – даже при мощном хотении.

– А что, – сказал Бур, – может, и орел. То, что вход в метро, – это точно, Варяг не ошибается. Да и по его плану шли. А что орел… Варяг говорил, что Гумбольдт говорил, что орел. Когда они сюда пришли, все уже грязью поросло, видно было хреново. Как сейчас. Но Варяг говорил, что Гумбольдт говорил…

– Заладил, – сварливо отозвался Диггер. – Говорил, что говорил, что говорил… Ну, пусть будет орел, какая на фиг разница! Ворота заперты, ключ в сове, сова в гнезде, гнездо… В жопе все, короче! Отмычку, извиняйте, я с собой не взял, а ломиком мы здесь хрен что подцепим. Да и маленький он, ломик…

И повисла тишина – родная для этих мест.

Тут Легат раздвинул занавес и вышел, с позволения сказать, на сцену.

– А у меня с собой было, – торжествующе сообщил он и достал из кармана куртки ключ.

Он любил разыгрывать маленькие неожиданные спектакли, любил вынимать теоретическую курицу из-под теоретического платка. Он всегда любил неожиданности, не боялся их, являющихся со стороны, но предпочитал лично устраивать их близким и дальним, а в том числе и себе самому. Он любил не театр в принципе, а театр для себя, даже не задумываясь над термином. Более того, скажи ему, что он ладит театр, он бы обиделся. Театр – это жена. А он – суровая проза жизни. Но желательно срежиссированная им самим.

Тут он, сам того не желая, шел по профессиональным стопам жены.

После такого монолога полагается занавес.