Читать книгу Ориенталистские мотивы в творчестве Генри Райдера Хаггарда - Е. Д. Андреева - Страница 2

Восток и все связанное с ним занимает ум и воображение западного человека уже более трех тысячелетий, и это не случайно. Восток коренным образом отличается от Запада, и западный практический ум давно заметил эту разницу между собой и своим извечным соседом. Зародившись в глубокой древности, интерес европейцев к Востоку не угасал, как не прекращалось противостояние Запада и Востока, достигшее своего апогея в ХХ в.

По мнению ученых [16, 23, 71, 174, 221], Восток – это родина человечества. Первые древнейшие цивилизации возникли и развились именно на Востоке, ставшем родиной многочисленных изобретений, пока пальму первенства не перехватил прагматичный Запад. Восток привлекает своей историей и культурой, особенностями общественного устройства, взаимоотношениями человека и религии, возможностью познать себя через другого. Немаловажным фактором интереса к Востоку является и поиск Западом своих собственных корней и истоков.

В англоязычной науке закрепились два понятия для обозначения Востока как целостности: East и Orient. Словом «East» обозначается географическая общность стран, лежащих вне пределов западного мира. Под словом «Orient» подразумевается общность духовная, культурная, ментальная. Именно это значение вложено в слово «Восток» в данной работе.

От слова «Orient» произошло название науки «ориентализм», которая изучает не географическое или экономическое положение Востока, а его духовную и культурную историю.

Поскольку существует множество различных моделей, образов и концепций Востока, то и толкований «ориентализма» немало. Его трактуют как науку в академическом смысле слова, как идеологический и политический дискурс, выгодный западной цивилизации, как доктрину покорения Востока или как синоним расизма.

Если рассматривать «ориентализм» среди классических наук, то он, бесспорно, возник как филология и герменевтика, наука о письменных памятниках Древнего Востока и их толковании. На этом настаивает видный отечественный филолог Н.И. Конрад [71]. Этой же точки зрения придерживался знаменитый русский журналист XIX в. О.И. Сенковский. В статье 1854 г. «Европейские турки» он писал: «Восток доныне был доступен и понятен одним только ориенталистам, которые, сроднившись с его языками и делами продолжительным изучением, знали его понятия, дух религии, законы, убеждения, предрассудки, средства и действия, из подлинных и достоверных документов – из собственных писаний Востока» [122, с. 42]. Сенковский определил и круг интересов ученых-ориенталистов: языки, «дела», т.е. история, «понятия» и «убеждения», т.е. философия и наука, религия и «предрассудки».

Схожим образом характеризовал ориентализм И.С. Брагинский в статье «Основные вехи развития востоковедной науки»: «Востоковедение (или ориенталистика) – исторически сложившаяся в Европе наука, комплексно изучающая историю, экономику, языки, литературу, искусство, религию, философию, памятники материальной и духовной культуры Востока <…>» [18, с. 43].

Таким образом, ориентализм – это комплекс гуманитарных наук, включающий в себя языкознание, литературоведение, социологию, экономику, историю, искусствознание, философию и др.

Подобное определение существует и в зарубежной исследовательской мысли, например, у К. Уиндшаттла: «Ориентальные науки – это комплексная научная сфера, включающая в себя филологию, лингвистику, этнографию и интерпретацию культуры через открытие, восстановление, компиляцию и перевод восточных текстов»1 [234] (Здесь и далее перевод иноязычных источников мой. – Е.А.).

Как наука ориентализм имеет свои отрасли исследования. Н.И. Конрад предлагает делить востоковедение на практическое, занимающееся изучением «живых восточных языков», и теоретическое. И.С. Брагинский внутри ориентализма выделяет региональные отрасли: египтологию, ассириологию, семитологию, арабистику, африканистику и т.д. Кроме того, «для современного востоковедения характерна специализация основных ее областей – истории, экономики, литературоведения и языкознания, а также тенденция к дифференциации и вычленению отдельных областей, изучающих искусство, философию, религии стран Востока» [18, с. 43]. Исходя из сказанного, мы можем определить ориентализм как комплекс гуманитарных дисциплин, изучающих духовное развитие и материальную культуру стран Востока.

Бесспорно, это «детище Запада, т.е. тех стран, для которых существовал “Восток” как особый мир, противостоящий их собственному – миру “Запада”» [71, с. 9]. Именно такая «односторонность» ориентализма позволила другим исследователям толковать его не как академическую науку, а как систему мнений, часто субъективных, по проблеме «Восток-Запад». Часто в подобных трактовках фигурирует понятие дискурса, толкования Востока Западом. Например: «…западноевропейский дискурс, который <…> не только породил множество научных институций и дисциплин, не только способствовал росту интереса к восточным языкам, но и создал Восток как осознаваемую сущность и субъект истории» [161, с. 45].

Подобные толкования ориентализма берут свое начало в работе «Ориентализм» (1978) американца палестинского происхождения Э. Саида [221]. По мнению А. Васильева, «до появления книги Саида ориентализм рассматривался лишь как академические востоковедные исследования в старой европейской традиции. <…> Саид дал другое объяснение термину, определив его как идеологию превосходства Запада над Востоком» [22, с. 68].

Однако точка зрения профессора Э. Саида не столь однозначна и прямолинейна. Для ученого понятие «ориентализм» имеет несколько уровней. Первое и наиболее ясное назначение ориентализма – академическое: «Каждый, кто преподает востоковедческие дисциплины, пишет о Востоке или исследует его – будь то антрополог, социолог, историк или филолог, – есть ориенталист в частности или в общем, а то, чем он занимается, есть ориентализм»2 [221, с. 2].

Второе толкование изображает ориентализм как особый стиль мышления, который опирается на онтологическое и эпистемологическое различие между «Востоком» и «Западом». В этом случае ориентализм служил основой для построения различных социальных и политических теорий о Востоке, материалом для написания беллетристических произведений о нем.

В третьем толковании под ориентализмом понимается особый институт для поддержания связей и деловых отношений с Востоком. В этом случае изучение Востока имело целью создание инструментов, с помощью которых Запад мог доминировать над Востоком, преобразовывать его и управлять им.

Для Э. Саида главным во всех толкованиях является представление о том, что ориентализм – это способ, избранный европейцами, чтобы обозначить Восток, определить его культурологически и идеологически, опираясь на комплекс теории и практики, созданный многими поколениями. Ориентализм был нужен для того, чтобы оправдать покорение Востока, его завоевание и подчинение власти западного мира.

Нельзя не согласиться, что в XIX и особенно в начале ХХ в. ориентализм стал в большей степени политическим понятием, которое уточняло не только основное географическое различие между Востоком и Западом, но и выражало желание понять и даже контролировать, манипулировать Востоком.

Помимо перечисленных, существует также и культурологическое определение, согласно которому ориентализм – это направление в науке и искусстве XIX в., проявившее интерес к Востоку и создавшее моду на Восток и все восточное. Об этом в своей книге «Ориентализм и Турция» пишут исследователи С. Германер и З. Инанкур: «Ориентализм – это движение, оказывавшее мировое влияние в XIX в., первоначально в области науки, затем в литературе, театре, музыке, архитектуре и изящных искусствах»3 [189, с. 7].

Таким образом, ориентализм – это явление западной мысли, имеющее своим предметом Восток и все восточное и рассматривающее свой предмет с различных точек зрения. Он может проявляться в искусстве, литературе, науке, политике и других отраслях знания.

С самого своего зарождения ориентализм, имея перед собой «структурно иной мир», стремился изучить, понять и объяснить разницу между Востоком и Западом, решить эсхатологические задачи: «…конец ХХ века <…> побуждает многих всерьез заинтересоваться как экзистенциальными проблемами (что пробуждает активное внимание к мистике, а здесь бесспорный приоритет за древними культурами и религиями Востока), так и поисками корней, первоистоков» [23, с. 11].

В литературе ориентализм решал художественные задачи: «Изучение Востока – это взаимодействие с его культурой, литературой, с его исторической и современной жизнью» [60, с. 13]; «воссоздание мира человека <…>, его психологии, мышления, чувствования, передача нравов, обычаев, традиций, всего того, что составляет неповторимое своеобразие и аромат» Востока [60, с. 66].

Возникновение ориентализма произошло под влиянием нескольких факторов: а) активизация системного изучения фундаментальных восточных текстов, открытие новых памятников и древнейших языков; б) решение просвещенческой задачи приобщения примитивных восточных народов к западной цивилизации; в) включение колониальной проблематики в общественно-политический дискурс эпохи.

Чтобы появился западный взгляд на Восток, необходимо существование Запада и Востока. Подобная дихотомия берет свое начало в античной Греции, когда появилось деление на людей и варваров. Уже в античности Восток был местом романтики и экзотики. Различие между Востоком и Западом отчетливо прослеживается со времен «Илиады» Гомера, и наиболее ярко оно отражено в пьесах Эсхила («Персы») и Еврипида («Вакханки»). Здесь Запад предстает могущественным и ясным, а Восток – отдаленным, «чужим», угрожающим, полным тайн, и этот Восток нужно завоевать и прояснить.

Формально ориентализм начинает свое существование с 1312 г., когда Церковный Совет в Вене решил организовать ряд кафедр для преподавания восточных языков в университетах Парижа, Оксфорда, Болоньи, Авиньона и Саламанки. Знание языков считалось наилучшим средством для обращения восточных людей в христианскую веру. Следовательно, в эпоху Средневековья ориентализм был связан с расширением христианского влияния на Восток.

В эпоху Возрождения наука продолжала развиваться как языкознание. «…до середины XVIII в. ориенталисты были учеными, изучающими Библию и семитские языки, специалистами по исламу или, благодаря тому, что иезуиты открыли для науки Китай, синологами»4 [221, с. 51].

Первая книга, подводившая итоги многовековому изучению Востока, –«Gallia Orientalis» – вышла в свет в 1665 г. И уже в XVII веке в работах исследователейориенталистов (например, у географа Рафаэля дю Мана) ощущается чувство превосходства Запада над Востоком.

В XVII и начале XVIII в. были изданы также «Historia Orientalis» (1651) И. Готтингера, «Кембриджская история ислама», «История сарацин» (1708) С. Окли, но наиболее значительной в этом ряду работ была книга Б. д‟Эрбело «Восточная библиотека» (1697). В своей работе Б. д‟Эрбело не только пишет о монголах, турках, татарах, славянах, но и охватывает все провинции мусульманского мира от Среднего Востока до западного побережья Испании и Африки, описывая их историю, династии, традиции, ритуалы, дворцы, ландшафты.

Можно заметить, что ориенталисты до середины XVIII в. больше интересовались Ближним Востоком и Северной Африкой, т.е. ареалом распространения исламской религии и библейскими землями. Происходило это потому, что Палестина, а также арабо-мусульманские страны были ближайшими соседями Европы.

Век Просвещения внес в изучение Востока разногласия. Одни просветители (например, Ш. Монтескье) подвергали восточные порядки резкой критике, другие же склонялись к их восхвалению (Вольтер, Ф. Кенэ). На Востоке искали мудрость, противостоящую порядкам и нравам западной цивилизации. Но мир Востока все еще представал в сказочном виде.

Подлинно научное знание началось во второй половине XVIII в., когда европейцами был открыт санскрит. Ориентализм этого времени связан с именами В. Джонса и Э. Лейна. Немалый толчок для развития научного востоковедения дала Египетская кампания Наполеона, в рамках которой проводились исследования наследия Древнего Египта.

В конце XVIII в. к Британии и Франции в изучении Востока присоединилась Германия. Одной из выдающихся фигур в немецкой ориенталистике был С. де Саси, специалист по исламу, арабской литературе и истории Персии эпохи Сасанидов, учитель Ж. – Ф. Шампольона и Ф. Боппа. Однако «немецкий» Восток, будучи предметом лирики и романов, не был столь актуален, как Египет и Сирия были актуальны для Ф. Шатобриана, А. де Ламартина или Б. Дизраэли. Это проявилось в том, что две наиболее известные немецкие работы о Востоке – «3ападно-восточный диван» И. – В. Гете и «О языке и мудрости индийцев» Ф. Шлегеля были написаны соответственно благодаря путешествию по Рейну и часам, проведенным в парижских библиотеках.

В XIX в. ориентализм, включивший в сферу своего изучения Индию, Китай и Японию, стал бесценной сокровищницей знаний о Востоке. История ориентализма этого времени содержится в двух значительных работах – в книге Р. Шваба «Восточное возрождение», описывающей достижения востоковедения с 1765 по 1850 год, и в двухтомном журнале Ж. Моля «Vingt-sept ans d'histoire des etudes orientales», дающем сведения обо всем, что происходило в ориентальной науке между 1840 и 1867 гг.

В Европе XIX в. существовала настоящая «восточная» эпидемия. Это очень точно подметил В. Гюго: «В век Людовика XIV все были эллинистами, теперь все ориенталисты». «Этот интерес к Востоку поддерживался политическими и коммерческими устремлениями, научными и археологическими экспедициями, увеличением числа европейцев – путешественников по Востоку, <…> а также укреплением романтизма в литературе и живописи»5 [189, с. 7].

В первой половине века столицами востоковедения и «востокомании» стали Париж и Лондон. Ориентализм охватывал все – от редактирования и перевода текстов до нумизматики, от антропологии и археологии до экономики и социологии. Теперь ориенталист не был больше просто одаренным энтузиастом. Быть востоковедом значило обучаться в университете по востоковедческой дисциплине, путешествовать и публиковать под эгидой научного общества или фонда переводы с восточных языков.

В то же время, несмотря на подлинный и всеохватный интерес к Востоку, существовал и негативный взгляд на него. Этот взгляд провоцировался колониальной политикой европейских государств, рассматривавших Восток как пространство для завоевания. В это время осознание Востока трансформировалось из текстуального и созерцательного в административное, экономическое и даже военное.

Встает вопрос: где проходила граница между Востоком и Западом и какие территории включались в понятие географического Востока? Понятно, что для людей, живших на Западе, понятие «Восток» неизменно расширялось по мере развития географических познаний.

Первоначально Востоком называли персидские земли, лежащие за пределами малоазиатских греческих колоний. С походами Александра Македонского граница Востока отодвинулась вплоть до Индии. Однако очень быстро она снова сместилась к Средиземному морю. Для христианства, пришедшего на смену язычеству, понятие «Восток» концентрировалось только вокруг Палестины, т.е. Святой библейской земли. Однако на Западе никогда не забывали о чудесной и богатой стране Индии, лежащей далеко на Востоке, и искали к ней пути. Следовательно, под Востоком первоначально понимали Палестину и Индию, но все внимание западного мира сосредоточивалось на непосредственном соседе – Ближнем Востоке, а поскольку Ближний Восток населяли арабы, то и все земли, принадлежавшие арабам, стали также восприниматься как Восток. Так в понятие «Восток» вошла Северная Африка. Позднее понятие «Восток» стало охватывать все земли Евразийского континента, лежащие вне пределов Европы: от Черного моря до Индийского и Тихого океанов. Однако неясным оставалось положение «Черного континента», т.е. Африки. Египет, Ливан, Марокко однозначно признавались восточными государствами. Если следовать принципу, по которому к Ближнему Востоку относятся страны, где общим языком является арабский, а основной религией – ислам, то непонятно, почему без внимания оставались арабские колонии в ЮгоВосточной Африке.

Современные география и история в понятие «культурного Востока», т.е. «Orient», также включают только Северную Африку. Так, И.С. Брагинский при определении понятия «востоковедение» замечает, что к Востоку относятся «страны Азии и частично Африки (преимущественно Северной») [18, с. 43].

Крупный историк и востоковед Л.С. Васильев в предисловии к двухтомной «Истории Востока» пишет: «Под словом “Восток” имеются в виду <…> прежде всего страны Азии и Африки» [23, с. 25], уже не уточняя, какой именно Африки. Следуя за Л.С. Васильевым, мы также будем понимать под словом «Восток» Азию и Африку.

В разные эпохи Восток воспринимался по-разному: то негативно, то восторженно. Но он всегда виделся со стороны, отстраненно, поскольку это был западный взгляд на Восток и его обитателей. Западный человек никогда полностью, за исключением, может быть, романтиков, не погружался в стихию Востока. Как пишет Э. Саид, «Восток <…> один из ее [Европы] глубочайших и повторяющихся образов Другого»6 (выделено мной. – Е.А.) [221, с. 1].

Схему классического противопоставления Востока и Запада предлагает Г. Чхартишвили. Согласно этой схеме, Восток представляет собой женское коллективное начало, опирающееся на дух и интуицию, знающее ответ на вопрос «зачем» и умеющее умирать. Запад, соответственно, характеризуется противоположными чертами (как мужское индивидуалистическое начало, с опорой на материю и рационализм, Запад знает ответ на вопрос «как» и умеет жить).

О «непохожести» Востока говорили начиная с античных времен. Так, в упоминавшихся пьесах Эсхила и Еврипида появляется мотив опасности, крадущейся с Востока на Запад. Рациональность Запада подрывается восточными излишествами и таинственностью, что ярко выражено в пьесе «Вакханки», где Дионис имеет явно азиатское происхождение.

Похожий мотив прослеживается и в книге Геральда Камбрийского «История и топография Ирландии» (1188-1196). По мнению автора, Запад мягок, умерен и чист, а «Восток – ярок, пестр, изобилен, но зловреден» [68].

Различными писателями, путешественниками, исследователями отмечались такие восточные черты, как чудеса, комфорт, чувственность, деспотизм, фатализм. Империалистической пропаганде служили также европейские предубеждения: Восток находится в состоянии упадка; женщины на Востоке зависимы; правовая система в странах Востока необъяснимо странна. Считалось, что Восток статичен во времени и пространстве, вечен, единообразен и не способен к самоопределению. Напротив, Запад рассматривался, как динамичная, способная к переменам, расширяющаяся культура. Подобная точка зрения оправдывала существующие отношения между Западом и Востоком – отношения власти, доминирования, гегемонии.

Кардинальное противопоставление затрагивало и характеристику западных и восточных людей. Европеец живет внешним, стремясь его изменить. Основополагающая идея для него и для всей западной цивилизации – идея прогресса. Восточный человек погружен в себя, для него важно целое; он живет не во времени, а в вечности.

Э. Саид еще больше обостряет это противопоставление. «Восточные люди, или арабы, изображаются доверчивыми, “лишенными энергии и инициативы”, предпочитающими “грубую лесть”, интриганами, хитрецами и жестокими к животным <…>. Восточные люди – закоренелые лжецы; они “апатичны и подозрительны” и во всем противостоят ясности, прямоте и благородству англосаксонской расы»7 [221, с. 38-39]. Исходя из этого, западные люди по праву доминируют, а восточные должны быть подавляемы.

Этот постулат привел к появлению множества стереотипов, до сих пор влияющих на западного человека, когда он обращает свой взгляд на Восток. К бытующим стереотипам относятся, например, такие: «Горячие восточные люди не способны знать не только себя, но, более того, сложный западный дискурс, им не хватает холодности северного рассудка как для само-понимания, так и для понимания других» [5]; Восток стоит на более низкой ступени развития, чем Запад; Восток демоничен, и его следует бояться и контролировать.

Противники ориентализма считают, что Запад создал ложную картину Востока, совершенно далекую от истины. «Итак, Запад не имеет права судить жителей Востока по своим этическим стандартам, потому что он не может взглянуть на Восток с точки зрения последнего» [152].

Подобное негативное восприятие Востока характерно прежде всего для политической и социальной мысли. В культуре и искусстве (особенно в романтическом искусстве XIX в.) Восток представал в ином, положительном свете. «Для европейского романтизма <…> Восток становился убежищем и святилищем. Он был доиндустриален, его культурные ценности оказывались проще и ближе природе»8, – писали С. Германер и З. Инанкур [189, с. 7]. Восток был некой утопией; для европейцев, уставших от быстрой индустриализации, он представлял и прошлое, и будущее, и Средние века. Со времен походов Наполеона Восток стал символизировать свободу и богатство.

Для искусства вообще Восток был закрытым театральным пространством, сценой, имевшей свой собственный культурный репертуар: Эдем, Троя, Содом и Гоморра, Вавилон, Ниневия, Сфинкс, Клеопатра, Астарта, Изида и Осирис, царица Савская, Магомет; гении, волхвы, чудовища, демоны, герои; полувоображаемые, полуреальные места действия, ужасы, удовольствия, желания. «Европейское воображение активно питалось из этого репертуара: от Средних веков и до XVIII в. такие великие мастера, как Ариосто, Мильтон, Марлоу, Тассо, Шекспир, Сервантес, авторы “Песни о Роланде” и “Песни о моем Сиде” черпали многое для своих произведений из этого источника восточных богатств<…>»9 [221, с. 63].

На Востоке художественное воображение сразу сталкивалось с невообразимой древностью, неземной красотой, безграничными далями. Из географического места Восток превращался в топос, в совокупность отсылок, скопление характеристик, рассыпанных в цитатах, фрагментах текста, в воображении.

Таким образом, ориентализм породил две противоположные характеристики Востока, принадлежавшие в равной степени колониальной политике и искусству. С точки зрения колониализма, Восток представлялся цивилизацией упадка и разложения, чьи жители не способны к развитию и самосовершенствованию; здесь господствовали жестокие нравы, жажда наслаждений и роскоши. Такой Восток было необходимо завоевать и привести в соответствие с европейской цивилизацией. С точки зрения искусства, Восток рисовался раем на земле, неоценимой сокровищницей мифов, образов, мотивов для литературы, музыки, живописи, архитектуры.

Ориентализм как политика, как наука, как искусство поддерживался империализмом и колониализмом. Обеспечивая средства, помогающие подчинить Восток, он оправдывал колониальные захваты. Цивилизованное общество, во многом находившееся под влиянием «востоковедной» (И.С. Брагинский [18], Н.И. Конрад [71]) доктрины, считало целью подобных захватов цивилизаторскую миссию. Положение о цивилизаторской миссии европейцев было центральной идеей колониальной философии XIX в., которая вся была основана на постулате абсолютного превосходства европейцев над азиатами. И многие сочинения ориенталистов способствовали распространению подобного убеждения. «…эти книги, – писал О.И. Сенковский, – большею частью, способствуют лишь распространению сбивчивых и ложных понятий о Востоке <…>. Многие из них пишутся явственно с этой неблагородною целью» [122, с. 41].