Читать книгу Химера, дитя Феникса - Ed Kuziev - Страница 4

Глава 4. Основы мира

Оглавление

Утром мне вежливо постучались в дверь. Оторопев от неожиданности, Я быстро соскочил с кровати, напялил одежду и подобрал отросшие волосы под тесьму. Открыв дверь, увидел служку с ворохом одежды. Удивился не только Я, глядя на широко раскрытые глаза молоденькой девушки, увидел в них восхищение и недоумение одновременно. Быстро опустив глаза в пол, незнакомка протараторила явно заученный текст, потому как сложные слова она произносила с особой тщательностью.

– Милостью Святой Церкви и знанием о крайней нужде в чистой и достойной одежде для героя, святой отец Пастор пре-под-но-сит Вам эти необходимые в обиходе вещи, с надеждой на скорую ау-ди-енцию. Потом Я должна поклониться и вручить вещи. Ой, извините, Светоч Путеводный Босик. Не извольте злиться – мне наказали вас одеть к торжеству.

– Спасибо за участие, но как видишь, Я одет и обут.

– Как же так, мне поручили важное дело, а Я опять все испортила, – более не сдерживая слез, произнесла служка.

Втянув её в комнату и усадив на кровать, Я принялся её успокаивать. Проревев первый испуг, незнакомка вскочила, низко поклонилась.

– Не дело девочкам восседать в комнате молодого господина.Наша матрона говорит, что так и до греха недалече.

Я от души рассмеялся.

– А как ты меня одевать собралась? Через порог и не глядя?

– Я не подумала. Молодой господин не сердится? – с надеждой в голосе вопрошала девчонка.

Мне она показалась открытой и родной, скорее всего, напомнила сестру Мошью. Потом Я рассердился, небось разузнали про меня, и теперь не блудница шлют, а наоборот. Хотя, девку жаль, она такой же инструмент.

– Как твоё имя, представься?

– Агнешка.

– Кто же так представляется? Я Босик, третий сын мастера Богарда и Стеллы. Ныне брат Святой Церкви Светоч Путеводный. Давай ты теперь.

– Я Агнешка, не знаю, какая по счету дочь постояльца корчмы и блудницы Амели, ныне вещь святого отца Пастора, по праву долга. Пока его не выплачу усердием и прилежанием, не могу называться иначе.

– А как бы ты хотела, чтобы люди тебя называли?

Девчонка приосанилась, подняла подбородок и выпятила вперёд грудь.

– Я, Агнесс Огненная, дочь Святой Церкви Воительница Северной Пустоши.

– Почему Огненная?

– Ну, у меня будут длинные, рыжие волосы, собранные в косу. Красное платье и железный меч. Я назову его Карающая Длань. Я буду командовать большим отрядом и наводить ужас на отродья и тварей. И в каждой корчме будут мои портреты и барды будут петь баллады про меня. Вот.

– У тебя все получится.

– Эх, если бы не долг, пошла бы учиться. Тем, кто знает буквицу и цифры, больше платят.

– Велик ли долг?

– Ну, Маменька продала меня за 30 монет. Распорядитель, как он говорит, вложил в меня ещё столько же. А торганул за двести. Значица, хозяину Я должна выплатить четыреста.

– А почему не двести?

– Вот ты неразумный какой, а в чём интерес меня за ту же деньгу отдавать, тута всё честно.

– И много отдала?

– Эх, за полгода, что я тут, бремя только выросло. Сама виновата, то болтаю много, невнимательная, посуду недавно расколотила, скорее бы уже двенадцать зим случилось. Тогда могу греть постель господам и получать за это чешуйки. Тогда бы лет через двадцать отдала бы.

– Но это же рабство! – возмутился от души.

– Что ты, рабство – это, если бы Я выкупиться не смогла. А так всё по уму. Маменька получила возможность выплатить виру, господин – служку, я – кров, еду и надежду. Что мы тут болтаем, давай одевайся, скоро завтрак, а потом у тебя, у Вас, простите, учителя. – Поправилась Агнешка и начала готовить одежду.

Да уж, выбор Горбуна мне больше по вкусу. Широкие штаны соломенного цвета с оторочкой, такая же рубаха, то бишь косоворотка с красным воротом, поверх – безрукавка, отбитая гладким мехом. Кушак под цвет и соломенная шляпа с большими полями. Головной убор убрал сразу – только мешал смотреть и постоянно падал на нос. В завершении обувка, открытые носы и без подпятника. Да как же Я на улицу в нем выйду, али в лесолесье. Замерзну. Мысль, которая следом мне пришла в голову пронзила хуже ножа. Благодетель и не хочет, чтобы Я покидал городище. Оттого и одежда лёгкая. И всё что-то меня смущало, какая-то мелочь, пустяк, помимо того, что выйти надолго или сбежать в ней Я не смогу. Посмотрев на Агнешку, желая выспросить ответ, как узрел на груди её нашивку с стилистическим рисунком соцветия. Этот цветок Я знаю – это лилия королевская. На нашивке, конечно, не она, но очень узнаваема. Два крючка с утолщением сверху расходятся, как лира, посреди три линии с точками, символизирующими пестики и тычинки. Оглядев одежду, увидел на каждой детали такие же узоры или нашивки. Ну уж нет, клеймо на себя ставить не позволю. Взяв нож-коготь, подцепил нитку и распустил её, отрезав тем самым тавро. Оглядел результат, выглядело всё достойно. Штаны с прокрашенным узором Я отринул, оставив свои, одел лишь рубаху, пояс и безрукавку. Поверх – добрая куртка с карманами.Закинув подарок убийцы за голенище, был готов к аудиенции, не знаю, что это, но название очень грозное.

Повернувшись к служке, обратил внимание на её состояние: страх, близкий к панике, в кулаке зажаты нашивки.

– Избавься от них, лучше в огне. Я – Брат Церкви и принадлежу ей, а не святым отцам. Пошли уже, и не трусись, это мой выбор. Приходи вечером с лампадкой и углем, будем грамоте учиться, – попытался успокоить Агнесс Огненную.

В ответ она пронзительно взвизгнула и полезла обниматься.

– Полно тебе, а то, как говорит твоя Матрона, до греха недалече. – Смутив девушку, отстранился и пошёл на выход. Смешно семеня ногами, девка меня догнала, крепко сжимая кулачок и держа широкополую шляпу в другой руке.

– Куда ты, нам в обеденный зал, а это в другой стороне, – окрикнула меня и, схватив за руку, потащила прочь. Лишь краем глаза увидел тень, что шмыгнула в темноте коридора.

Ещё седмицу назад Я восхищался залом, где Септорий Олег задавал мне вопросы о таинстве посвящения. Сейчас же Я просто застыл столбом, жадно оглядывая открывшуюся картину.

Высокий потолок, украшенный картинами из священописания. На тучах восседали старцы, а толстые голожопые мальчики с крыльями, как у гужелицы после окукливания, играли им на лирах. Везде умиротворенность и величие, казалось, что большие своды сами по себе были сотканы из неба и туч, из солнечного света и звезд,потолок же покоился на массивных колоннах, кои поддерживали рослые кудрявые мужики, с листьями место промежности. Стены также расписаны во весь рост. А на стенах большие полотнища со сценами охоты. Люди верхом на криволапах, с копьем и стрелами загоняли куслицу. Но если люд был нарисован точно и в правильных пропорциях, то живность была очень плохо схожа с действительностью. Куслица была начертана зачем-то с прямыми ногами и длиннымиветвистыми рогами. Пол причудливой каменной мозаикой выложен, в центре – большой круг с чашей. У застекленных высоких окон стояли столы подковкой, за которым трапезничали вои, знатные Люды, ветераны и септы, а также святые отцы этого городища. Выйдя на центр, поклонился на три стороны. Разговор и смех за столом не утих, до меня просто никому не было дела, лишь пара человек кинули заинтересованные взгляды, и вои кивнули головой.

М-да, и что делать? Примкнуть к тем, кого знаю? Рядом с Олегом и Иваном нет свободных мест. А там, где они были, люди мне незнакомы и из разных каст. Я не вой, не храмовник, не господин. Тогда сяду туда, где мне будут рады. Нырнув в состояние Таланта, заново оглядел присутствующих.

Три золотых столпа – Святые отцы, отношение ко мне – безразличие. Более десятка человек светились багровой ненавистью, воины в большей своей части уважительно горели сиреневой дымкой, большинство мной или не интересовались вовсе, или были чёрными пятнами, не такими, как у стаи, там чистое зло, липкое и тягучее, а как тьма или туман, в котором ничего не видно, Я такое уже видел у СепторияМарука Тёмного. А вот Олег, Храмовник с площади и ещё около шести человек искрились нетерпением, предвкушением и корыстью. Что же, делать? Стою, как неразумный в исподнем пред всем честным народом, посмешище, да и только.

Трижды поклонившись на три стороны, развернулся вспять и потопал к выходу. За столом кто-то поперхнулся, и ему тут же помогли крепкими ударами по спине. Разговоры утихли.Мне в спину ударила волна возмущения, негодования, удивления и откровенной веселости. Пойду поищу свой выводок, с ними хоть покушать, выпить или умереть интереснее.

На улице мне повстречалась Забава, громко хмыкнув, горделивой походкой прошлась, одарив меня букетом презрения и обиды. Знала бы ты, какие на тебя планы у твоего господина, бежала бы, аки собачина во время гона в лесолесье. Окликнув Стража, спросил его, где ближайшая корчма. Здоровый детина окинул меня скучающим взглядом. Затем в глазах мелькнуло узнавание, брови поднялись, и лицо растянулось в дружеской улыбке.

– Ты ж, этот, как там… А, вот, Светоч! Айда провожу, слушай без обид, но правда, что ты десяток королей упокоил? – потянув меня за руку, спросил бородач.

– Только одного, Я должен был их на городище выманить и, вроде, справился.

– А ты взаправду три бутылки Слёз Матери выхлебал?

– Одну в лагере, когда спешил в городище, две на помосте.

– Это да-а-а… Я бы так не смог. В сече и в горячке, когда ворог перед мордой, а кровь кипит, то можно стерпеть любое. Мне, когда поселковых били, стрелка в плечо попала, так Я ещё четверых заколол, а потом у лекаря, покуда стрелу ковыряли, думал – уйду за Грань. Если бы знал, что щас прилетит, струсил бы, как есть струсил. А ты, зная, как крутить будет, взял и вышел. Не, то сильно для меня.

– Там мои побратимы, и мой выводок там бился с ордой. Насмерть. Как Я мог поступить иначе. А часто вы с поселковыми сечётесь?

– Да не, только когда прика… Ой, – стража хлопнул себя по губам. – Заболтался я чего-то, ты это забудь. Похвастаться решил тем, чего не было. Ваши вчера крепко в корчме посидели. Сначала чинно так, за ветеранов, септов и тебя поминали. Потом пришёл здоровый Страж, чёрный, как туча. И давай стыдить, Вы тут, как свиньи бражку жрёте, а он там… А что там поначалу молчал, схватился за голову и сидел долго, потом взял как кружку за раз выпил и поведал, как из тебя Слёзы Матери собирали, да так сказал, аж страшно стало. Ветераны, те, что знали, помрачнели сильно, и вовсе пошли с вашими за стол. А потом, как буча началась, за них вступились. Честно бились, от души, без ножей и палок, на кулаках. Самое интересное потом было, лагерные строй сбили, вот умора, кабацкая драка строем. Вперёд стража вышла, а волокуши позади на лавки стали и через голову наших били. Где это видано, чтобы волокуши стражу вбили, а ведь вбили. Уважение большое им теперь. Потом гвардия пришла и всех в острог отвела. И наших, и ваших, и ветеранов. Поутру отпустили, так они так сдружились, что в другую корчму пошли, в ту, что целая. Токмо двоих оставили, на них виру хозяин кабачка повесил. Побратимы: следопыт и стража. Вот история тоже, везде и всюду они первые недруги, а тут друг за друга зубами рвали. Эх, жаль Я на посту был, в такой драке, что будет долго на слуху, можно и глаз потерять.

– Где острог? – остановившись, тихо произнёс.

– Дык рядом, а на кой тебе? – удивился здоровяк.

– То мои ближники.

– Да откуда вы такие? Ещё и Светоч брат. У вас земля сама братьев рожает, без мужа и бабы? Ну, пошли, коли ближники.

У Ямы скучали двое бойцов с копьями и перебрасывались байками.

– А вот слушай ещё. Пришёл король упырей в неприличный дом, выбрал Блудницу и уединился с нею. Она перед ним и так, и эдак, потом не выдержала и говорит: давай, дескать, сюда. А он ей в ответ, где это видано, чтоб в живого человека писей тыкать. Ах-ха-ха, вот умора. Понял да, понял? Какой ты недогадливый, Омар. Короли живых баб не пользуют, токмо с мёртвыми, потом из них себе свиту крутят. Тьфу на тебя, отрыжка кислая, дал Святой храм напарника. Стой, кто идёт!

– Очнись, тюремная душа, это я– Третьяк. – грохнул басом мой провожатый.

– Чего тебе, Стража? Долг принёс? – хихикнул охранник.

– Там у тебя двое томятся, Следопыт и Стража, из лагерных, вот на свиданку их ближник пришёл.

– На них вира висит от хозяина корчмы, колченогого Франца, без уплаты – ни свободы, ни передачи. А уж про встречу, тем паче, не заикался бы.

– Велико ли бремя? – горестно прошептал Я.

– Так, в таверне десять монет, управа две запросила и городище требу выставила тоже две. Сколько это будет десять и четыре монет, а, Омар?

– Четырнадцать, – посчитал Я.

– Грамотный! – восхитился Третьяк. – Что, вообще никак?

– Ну, если только перед управой бремя закрыть, тады можно будет. Две монетки, срока-то седмица всего, потом уйдут ребятки с торга. И спрос уже был.

– А в чешуйках это сколько? – быстро собрался Я, вспомнив по тайник в кармане.

– Дык всё просто: в монете десять раз по десять чешуек. А две монетки, это дважды десять десятков.

– Двести чешуек, откуда такая вира-то? – а потом меня пробила вторая мысль, это сколько же Агнешка тогда должна? Деньга неподъемная для бедного люда. – Одёжой возьмёшь? – отчаявшись, тихо произнес.

– Какой? И чьей, смотри за воровство у нас виры нет, руку рубят. – Подобрался тюремщик.

– Моей. – Ответил и стал стягивать с себя куртку.

– Дык это только половина будет, – быстро оценил мою одежду стражник.

Молча перекинув ножи за кушак, стянул с себя сапожки, подбросил в руку мздоимцу.

– Фи, у моей младшенькой размер больше. Ладно, сойдёт. Иди, только скоро оборачивайся!

Острог явно старый, из Тех, что остались до Исхода. Ладные двери и крепкие, похожие на камень, ступени. Стоило спуститься под землю, мне в лицо ударили запахи нечистот, немытых тел и кислой рвоты. В леднике было морозно и темно, потому, стоя голыми ногами, Я поежился. Многие клети были открыты и уходили рядами в обе стороны.

– Таран, Куница! – прокричал Я, и эхо перекинуло мой голос по коридорам.

– Братко, ты ли это? – раздался хриплый голос Тарана.

– Если лепешку принёс, то не нужно было, нас вчера так накормили, до сих пор нутро болит. – горько пошутил Следопыт.

Проклятое эхо отбивалось от стен, наводя морок. С какой же они стороны? Включив Талант, оглядел коридоры. Святая Церковь!! Всё помещение было залито болью и отчаянием. Это ж сколько здесь народа томилось, сплевывало кровь с разбитых губ, баюкая сломанную конечность, проклинало своих мучителей, задыхаясь от кашля и плесени? Вдруг, поодаль, с правой руки, узрел два красных пятна. Мои!!! Прошлёпав голыми ногами до нужной клети, просунул руки за решётку.

– Родные мои, как же так сглупили, что под виру голову подставили?

– Да уж, – крякнул Куница. Таран был более словоохотлив.

– Всё чинно было, сидели, поминали сечу. Ветераны местные про свои говорили. Потом эта Курва, подсел и начал расспрашивать, да свои поганые слова вставлять. Как Я договорился, так в итоге эта сука всё переиначила. Дескать, мы там ссались в Яме, пока городские стаю били. Так что мы должны им быть благодарны. Я не стерпел, вскочив, приложил его кружкой по голове, а тот извернулся. На ту беду, местный страж шёл, вот в него Я и попал. Тот, юркий, как крикнул:ʺНаших бьют выродки лагерные!ʺ Вот там всё и понеслось.

– А пили-то на чьи? Не помню, чтобы нам выплаты были, да и седмица только первая прошла.

– Дык, на столах всё было, потом таскали ещё, как угощение от города за освобождение.

Тут Куница поднял хворую голову, в его глазах читалось понимание.

– Прости, пьян был, потом сеча. Виру не ищи, сами дураки.

В моей голове долго крутился вопрос, почему Олег не разрешил бремя? Не монетой, так своим положением. А как услышал историю, всё сложилось.

– Держитесь тут, попробую, что смогу.

– Бывай, Братко.

– Да увидишь ты завтрашнее утро.

Выйдя на свет, с удовольствием потянул свежий воздух. На улице меня ждал тюремщик с красной щекой, а рядом примеряли кулаки Омар и Третьяк. С моим появлением драка закончилась. Омар мне поклонился. Третьяк правил свой нос. А красномордый протянул мне мои вещи и низко поклонился.

– Прости меня, не признал. Твоим ближникамя лично принесу еды и питьё. А вечером одеяло подам.

– Скажи мне, кто гвардию позвал в корчму?

– Дык народ кликнул. – Вжав голову в плечи, воровато огляделся тот. – А кто именно, то мне неизвестно, не запомнил.

– А на одёжке, случаем, не королевская лилия была?

Глядя на испуганные глаза тюремщика и применив Талант, Я получил ответ на свой вопрос.

– Дай тебе Отец-Небо и Мать-Земля мира и здоровья, за заботу озаключённых под стражу. Бывай, пойду виру собирать, глядишь, успею за седмицу, а? Как думаешь?

– Трофеи очень любит старьевщик Жак, что у стены промышляет поделками, иди с Храмом, итак меня под плети чуть не подвёл. И не держи зла, служба такая, – отвернувшись в сторону, произнёс раскрасневшийся от оплеухи острожник.

– Пойдем перекусим да слухи послушаем. Угощаю, когда ещё смогу по мордам тюремщикам дать? Грешно не отметить, – подмигнув глазом, сказал Третьяк.

– А старшие братья твои где?

– Дык сгинули. В пустоши один остался, второй на мятеж ушёл, там его и упокоили. А ты как познал, что я не один? Это Талант?

– Это имя твоё, значит третий. Старший Первак, второй Вторник или Вторяк. Затем ты. Обычно в таких семьях, если земля даст, много детей, до семи, а то и более.

– Шестеро нас было. Маменька боялась седьмого носить, оттого что Папенька у нас тоже седьмой был. Так что младшенький мог много бед принести. Осталось только двое. Я и Марфа. Вот и корчма та, что целая, тут наши, должно быть. Заходь.

Корчма пахла потом, кислой хреновиной[4] и разлитой бражкой. Сдвинутые столы, разной высоты, засыпаны лоханками со снедью и перевернутыми пустыми кружками. За столом – порядком захмелевшие ребята из выводка и незнакомые мне люди. По кругу шла братина, наполовину пустая. Местами люди лежали на столе или на свободных лавках, икая и громко отрыгиваясь.

Нас заметили, и кто-то громко крикнул:

– Да это же два героя: Светоч и Третьяк Дырявое плечо. Вот так встреча, айда к нам!

Удивление, безразличие и стыд. А вот со стороны отдельного стола потянуло повышенной заинтересованностью, с толикой растерянности. Так и есть – серая личность со знаком Пастыря на рубахе. И впрямь Курва. Сонный и помятый соглядатай быстро отвернулся, с повышенной скоростью наворачивая овощи. Хозяин корчмы, с крестом на шее, заполнял кружки и следил за порядком.

– Не ожидали тебя увидеть. Таран говорил: ты совсем плох, да и ветераны сказывали, что тебя теперь совсем не достать, высоко взлетел.

– Я ближников не бросаю, с утра Куницу видел и Тарана. Живы-здоровы. Как ветеран Смит? Кто проведывал?

Ответом мне были потупленные взгляды и волна стыда и раздражения.

– Нас же вчера упекли в Остроге, да и Олег обещал лекарей лучших нанять. Тарана мы видели, пожелали скорейшего возвращения. Да ты падай, голодный небось?

– Гарик, принеси завтрак на двоих и выпить.

– Мне воды только. Нельзя пока хмельное.

– И воды моему другу, лучшей, – поправил заказ Третьяк.

Принесли жратву и воду с лёгким овощным привкусом. Пока ел, внимательно смотрел по сторонам да слушал. В основном пьяные байки, истории из жизни да планы на завтра.

Немного перекусив, спросил:

– За чей счёт гуляете? Олег дал? Или свои прожигаете?

– Дык у нас посвящение, вроде заведено угощать за так. Вчера также было, никто на утро не спросил.

– Трофеи остались? Нужно продать, Другов тянуть из Ямы.

– Мои трофеи. Мне и решать, что с ними делать. Ты вон у своих благодетелей попроси.

– Мы – стража, за своих горой. Брат за брата, так ты говорил у моей лавки в лагере? Что же спасибо за науку, слова забери, потом их кому-нибудь отдашь.

– Я там кровь лил, братьев терял, а ты по лесу трусил. Скольких ты упокоил?

– Одного короля только. Но ты прав, пойду поищу других, кому выводок важнее костей и зубов.

– Ах ты, сука, да он, чтобы просто к ближникам зайти, с себя куртку и обувку снял. А ты… Тьфу…

– Не знал я. Чивой орёшь-то. Пройдусь до трактирщика, поспрошаю за оплату. – Пьяно оторвав тело от лавки, вой поплелся к стойке.

За то время, что мы общались, со спины зашёл соглядатай.

– Други, славно вчера посидели, и рубака вчера знатная приключилась. Угощаю, у меня сегодня дочь родилась! – фальшиво улыбался, принимая поздравления.

– Спасибо, но нам на сегодня хватит. Не то весь выводок в Яме под вирой сидеть будет. Прикупи дочурке чего-нить лучше, – отозвался Я. – Туточки все парни горячие, им бы только знать, кто гвардию вызвал. Враз упокоят. Щас сил наберусь и прознаю, не даром меня Путеводным кличут, найду дорожку до злодея. Да и примета есть уже, осталось погулять поискать.

– Какая примета? – ужаснулся тёмный. – Я туточки всех знаю, подскажу, если что.

– Чета у него тяжёлая была, вот-вот разрешиться должна, да знак на рубашке был. Щас сил мало, не берусь, потом точно скажу, какой. Пока знаю, что цветок, что на болотах растёт.

– Найди его, Босик. Я ему лицо помну крепко. А потом в болоте и притопим, чтобы цветок лучше рос, с воротами я договорюсь, – подыграл мне Третьяк.

– Щас доем и начну к Богам и Храму обращаться, до обедни управлюсь, – промолвил Я, зевнул крепко, и принялся шептать заговоры.

Темника как ветром сдуло.

– Как прознал? – спросил Третьяк.

– По запаху гнили.Узнай у своих, он вчера в корчме наливал парням, да над Тараном потешался? – робко попросил воротчика.

– Он, как утек, сам ответил на твой вопрос. Да и сидит в корчме, что другому отцу служит. Да уж,Светоч, не по годам ты умен. Тебе 12 зим-то есть?

– Я робкий был всегда, не знаю, Талант это или что иное?Как подменили меня, на ощупь вроде тот же. Род свой помню, а вот поступки чужие. Наверное, нужно причастие сделать, может, дух во мне чуждый.

– Маменька у меня из огородников сама. Так вот, говорит, растёт помнидоринка, овощ такой синий, с кислыми семенами, и не лезет из него цвет. Так вот, она ему нижние ветки обрывает,а тот с испугу вверх и ползёт, и цветом обрастает, потом урожай даёт хороший. А ежели переусердствуешь, то мрёт на глазах. Так и с тобой за семь дней, что я слышал, ты многого лишился. Рода, дома, друзей потерял да спокойный честный труд. Лишения тебя не убили, а лишь ускорили твоё взросление. Вот щас отвернуться от тебя и послушать, так ты глаголешь, как взрослый муж, годиков двадцати, а то и двадцати пяти. Повернуться вспять, а тут десять лет от силы.

Вернулся страж, растерянно оглядел вокруг.

– Туточки из бесплатного токмо воздух у нужника. За стол уже заплатили, как мы пришли, всё, что сверху, наша доля. Потому, братцы, пора службу искать, а то завтра харчеваться нечем будет.

Народ зашумел, пособирал объедки по карманам, и воипошли на выход. Стража подошёл ко мне.

– Прости за хмельной вздор, где, говоришь, трофеи можно скинуть на деньгу?

– У ворот, старьёвщик Жак.Разбейте на кучки разные:отдельно зубы, отдельно клыки и так далее. Если будете с одним и тем же подходить,выручите мало, – посоветовал Третьяк

– Бывай, брат. Я всё думал, Таран тебя из-за той лепешки уважает, а вот как обернулось. Не в снеди дело, а в тебе. Смита в ближайшие дни проведаем.

– Не наберут они столько на виру. Под городищем много побили, цена сильно упала. Десятую долю дадут от честного торга.

– Сколько такой нож стоит? – вытащил Я подарок Убийцы.

– Никто не купит, такие вещи только подарить можно или из боя взять. А вот второй, тот,какимты короля одолел, можно сдать за дорого, монет пять-семь выручить.

– Отчего же этот коготь отличается от любого иного? И откель такие знания про цену?

– Хех, ты пока в острог спускался, Жежель, та ещё проныра и мздоимец, хвастал, что за куртку героя и сапожки монет десять, как с куста снимет. Дескать,в управу одежду не берут, им только злато треба. А невольники всё равно уйдут с торга, никто не даст выкупить. Потому славно день начался, с прибыли. А вот почему не дадут бремя выкупить, то мне не ясно. Но жучара попусту не болтнёт, значит, знает чего. Я, как услышал, что он замыслил, так от души его приложил. Только ноги вверх поднялись. Второй, Омар, начал меня крутить, но Я – Стража или хвост крысы? Потискались слегка, а тут и ты. Я в отчаянье ляпнул, что весь городище узнает об обмане. Так вот потому он тебе возвернул всё да обещал заботу невольникам.

– Жаль, не узнал – кому вторговать хотел.

– Так то не тайна: знатные четы или просто охотницы за мужами за диковинку готовы отродье купить, дабы хвастать на вечерах.Тех, кто в опале, искать нужно, это их выход на свет. Потому и деньга такая большая. Но щасидтить некуда, они, почитай, всю ночь кружат и до обедни спят, ага. Эх, день так день – Светоча за столом угощал, истории слышал, морду тюремщика обрадовал кулаком. Теперича меня будут седмицу поить, чтобы токмо рассказ услышать.

– Вечером сходим с тобой в знатный дом, расторгуемся, я тебе расскажу историю про дружбу и предательство. А если останется выше виры чего, все твоё будет. Ты, главное опальных поищи, своих пошукай. Может, кто и подскажет чего.

– Вот ты где, а я бегаю, ищу его. Пойдём в учительскую комнату. Скоро начнёт читать Нестор Петрович, лучший преподаватель были и небыли. – Агнешка отвлекла от созерцания пустой тарелки и недопитой воды,а она и прям лучшая. Вкуснее не пил. Вот бы сестричке такую отнести.

Требовательно протянув ладошку, Агнесс Огненная нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

– Бывай, Третьяк!Дай Небо –свидимся когда ещё, – хитро моргнув глазом, попрощался с моим новым знакомым.

– Город большой, люди маленькие. Если что, ищи меня у ворот, где стяги стоят. Там Я бываю, если не в корчме, – улыбнулся здоровяк, кося глазом на нашивку Агнешки.

Учительская комната – не чета нашей, тамось три человечка с давкой помещались, да учитель. А тут все тридцать сидят, и место есть ещё для стольких же. Учитель одет странным образом: вязаный крупной ниткой безрукав, штаны из плотной шерстяной ткани в цветную сетку. Сам невысок, круглый живот, как у короля ночи и тварей, а плешь на голове почти выдавила скудные седые волосы на окраину." Большой головы человек", – так бы Богард сказал.

Слеповато щурясь, оглядел меня, затем спросил: – Грамоте обучен?

Я утвердительно кивнул.

– И то дело, представься.

– Моё имя Босик, Я – третий сын мастера Богарда и Стеллы, ныне Брат…

– Да всем до колена, кто ты, – грубо перебил меня смазливый парень моих лет, в богатой одежде.

– … ныне Брат Святой Церкви Светоч Путеводный Босик, – чеканя каждое слово, не отрывая глаз от нахала, продолжил Я.

– А-а… Тот герой, что ходить не может, в городище на руках принесли, на помосте двадцати шагов не сделал, – отравил мне настрой второй знатный.

– Истинно так, сюда-то с третьей попытки пришёл.

– Так, тишина в классе. Кто ещё без позволения слово молвит – покинет зал, не смотря на реалии и знатность. Начнём урок.

– Давным-давно, лет за 30 до Исхода была война, да война такая, что Матушка Земля ещё не видела. Люд против Люда, а не как щас. Всё против всех. И тогда зло рассеяло грибы по всем городам и крупным сёлам,сжигая всё без остатка. Люд, кров, живность и инструмент. Железо превратилось в воду, а вода в пар. Высохли моря и озера, речки и ручьи. Человек спрятался под землю в закрытых домах. Но то было только начало. Гриб, наевшись, лопнул, накрыв небо тьмой и покрывая Мать Землю пеплом. Закрыл солнце тучей, что не падала дождём, и Мир стал мёрзнуть. Вода, та, что поднялась паром, отравилась грибом и упала через год,дырявя землю отравой. Мать Земля крепко осерчала и начала ворочаться. Горы на ней ушли вниз,а долины и леса поднялись вверх. В трещинах мог поместиться наш городище, а то и два. Самый крупный Разлом есть на южных предгорьях, где пустыня Байкал и где живут лысые дети и их горбатые родичи. Страшное место, и нравы там крутые. До сих пор жрут людей и пьют кровь. Там же чёрный люд обитает, покрытый шерстью и почти не разумен.

Отец Небо облил тучу грибную, дабы дать Земле Матушке, что изнывала от тоски по солнцу и небу. Но зло упало с дождём и впиталось в трещины. И Мать, отравленная сильно, породила выродков.

Человек вышел из-подкамня и ужаснулся. Тот мир, что зналон, умер, не было жизни снаружи, лишь огненные реки, потравленные леса и воды. Мать, изгоняя из себя зло, рожала его. Мысли были, чтобы люд, натворивший дел, сам убивал выродков, очищая мир, как черви, что живут в земле и делают почву благодатной. На тот момент ещё были секреты с едой и оружием. Но, расчистив себе место жизни, стали меряться, кто вправе властвовать на земле. И тогда брат пошёл на брата, а сын на отца. Те, кто не захотел убивать, ушел из городов в живые места. Там они встретили поселение, что выжило само и держалось старых укладов, оберегая заветы предков. И создали они Святой Храм для Отца Неба и Святую Церковь для Матери Земли. Так мы и живём по укладам, записанным в Святом Писании… Продолжим после обедни.

Химера, дитя Феникса

Подняться наверх