Читать книгу Пух и прах - Эд Макбейн - Страница 2

Господи боже, выдалась же неделька!

Четырнадцать ограблений, три изнасилования, поножовщина на Кулвер-авеню, тридцать шесть квартирных краж, да еще дежурку решили покрасить!

Само собой, дежурке это не помешало бы.

Спроси кто детектива Мейера Мейера, он бы первым сказал, что дежурку давно уже пора покрасить. Двух мнений тут быть не может. Но согласитесь, разве со стороны городских властей это не идиотизм – красить полицейский участок именно сейчас, в начале марта, когда на улице зябко, промозгло, сыро, противно, батареи еле греют. Из-за этого окна приходится держать закрытыми крепко-накрепко. А тут еще воняет скипидаром, под ногами постоянно крутятся двое маляров, которых на пушечный выстрел не подпустили бы к Сикстинской капелле.

– Прошу прощения, – обратился к детективу один из маляров, – вы не могли бы это передвинуть?

– Что «это»? – осведомился Мейер.

– Ну, это вот, – показал рукой маляр.

– «Это вот», – едва сдерживаясь, ядовито произнес Мейер, – если хотите знать, наша картотека. К вашему сведению, в ней содержатся данные на всех преступников и бедокуров нашего района. Бесценная штука для всех детективов участка, которые, да будет вам известно, трудятся в поте лица.

– Кто бы мог подумать, – буркнул маляр.

– Ну так как? – осведомился его коллега. – Он его двигать будет или нет?

– Вам надо, вы и двигайте! – отрезал Мейер. – Вы маляры, это ваша работа.

– Еще чего, – возразил первый маляр, – мы вам не грузчики.

– Мы только красим, – поддержал товарища второй маляр.

– Я тоже не грузчик, – парировал Мейер, – я детектив, моя работа – преступников ловить.

– Не хотите двигать шкаф, не надо, – промолвил первый маляр, – мы его весь краской перемажем. Будет у вас шкаф зеленым.

– Так прикройте его пленкой, – посоветовал детектив.

– Мы ее уже всю израсходовали на вон те столы, – пояснил второй маляр, – больше у нас нет.

– Ну почему я вечно становлюсь героем какого-то эстрадного шоу? – вздохнул Мейер.

– Чё? – не понял первый маляр.

– Умничает, – объяснил ему напарник.

– Значит, так, шкаф с картотекой я двигать не буду, – заявил Мейер, – я вообще ничего двигать не собираюсь. Вы нам и так всю дежурку засрали. В этом бардаке ничего найти нельзя. Тут неделю после вас убираться надо.

– Мы делаем работу тщательно, – ответил первый маляр.

– Кроме того, мы к вам не напрашивались, – добавил его коллега. – Думаете, нам так нравится заниматься здесь этой пачкотней? Неужели считаете, что это интересно? Да если хотите знать, это тоска смертная!

– Правда? – хмыкнул Мейер.

– Да! – запальчиво произнес второй маляр.

– Скукотища, – покивал его товарищ.

– Судите сами, что тут интересного? Нам надо все выкрасить в светло-зеленый цвет. Потолок – в светло-зеленый, стены – в светло-зеленый, лестницу – в светло-зеленый. Страсть как увлекательно, аж дух захватывает. Вот на прошлой неделе была у нас работенка на рынке, что на Кансил-стрит, – вот это другое дело!

– Такой интересной работы у нас вообще никогда раньше не было, – кивнул второй маляр. – Каждую лавочку на рынке надо было выкрасить в свой цвет. Для каждой лавочки свой мягкий пастельный тон. Вот это я понимаю – интересное занятие.

– А здесь, у вас, нам дали не работу, а ерунду какую-то, – промолвил первый маляр.

– Скука смертная, – согласился его товарищ.

– И все равно шкаф я двигать не буду! – отрезал Мейер, и тут зазвонил телефон. – Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер.

– Да ну? Неужели сам Мейер Мейер собственной персоной? – осведомился голос на другом конце провода.

– Кто это?

– Нет уж, сперва позвольте уточнить, я и вправду говорю с самим Мейером Мейером?

– Да, это сам Мейер Мейер, – вздохнул детектив.

– О господи, мне кажется, я сейчас упаду в обморок…

– Слушайте, кто…

– Это Сэм Гроссман.

– Привет, Сэм, чего… – начал было Мейер, но ему не дали договорить.

– У меня нет слов, чтобы описать, как я рад перемолвиться словечком с такой знаменитостью, как ты, – промолвил Гроссман.

– Да неужели?

– Клянусь!

– Слушай, в чем дело? – нахмурился детектив. – Я что-то ничего не понимаю.

– Ты хочешь сказать, что еще ничего не знаешь? – ахнул Гроссман.

– Ничего. А что такого я должен знать? – осведомился Мейер.

– Уверен, ты все сам скоро выяснишь.

– Больше всего на свете я ненавижу загадки, – признался детектив, – может, все-таки скажешь, о чем речь, и сэкономишь мне кучу времени?

– Размечтался, – хмыкнул Гроссман.

– Вот только тебя мне сегодня не хватало, – вздохнул Мейер.

– Ладно, вообще-то я звоню насчет мужского пиджака сорок восьмого размера из шотландки в красно-синюю клетку. Анализ пятна на левом отвороте запрашивали?

– Запрашивали, – отозвался детектив.

– Есть чем писать?

– Ага. Давай, жги.

– Это не кровь и не сперма, – сообщил Гроссман. – Похоже, обычная грязь. Заляпался на кухне – жиром или маслом. Можем уточнить, чем именно. Оно вам надо?

– Нет.

– А чей пиджак-то? – полюбопытствовал Гроссман. – Подозреваемого в изнасиловании?

– Слушай, мы этих подозреваемых на этой неделе уже десятка три задержали, – посетовал Мейер, – а еще у нас два маляра.

– Чего? – не понял Гроссман.

– Ничего. Все, проехали. Никаких других новостей у тебя нет?

– Больше нет. Вы просто не представляете, мистер Мейер Мейер, какое огромное удовольствие я получил от общения с вами.

– Слушай, да что же, черт подери… – начал детектив, но Гроссман уже дал отбой.

Мейер Мейер несколько мгновений озадаченно смотрел на трубку, после чего водрузил ее обратно на телефонный аппарат. В глаза бросилась россыпь пятнышек краски, зеленевших на черной пластмассе.

– Кретины безрукие, – прошипел под нос Мейер Мейер.

– Чего? – переспросил один из маляров.

– Ничего.

– Мне показалось, вы что-то сказали.

– Слушайте, ребята, вы, вообще, в каком отделе работаете? – поинтересовался Мейер Мейер.

– Коммунального хозяйства, – отозвался первый маляр.

– Ремонтно-эксплуатационное управление, – добавил второй.

– Где вас носило прошлым летом? Вот когда надо было тут красить! А сейчас все окна закрыты.

– Ну, закрыты, и что?

– А то, что здесь воняет! – возмутился Мейер.

– Здесь и до нас воняло, – возразил первый маляр, не сильно погрешив против истины.

Мейер с оскорбленным видом втянул ноздрями воздух и, повернувшись спиной к малярам, принялся искать взглядом канцелярский шкаф, в котором хранились составленные на прошлой неделе протоколы о задержаниях. Создавалось впечатление, что шкаф просто испарился.

Мейер много чего не любил, но беспорядок он просто терпеть не мог, а в следственном отделе сейчас царил чудовищный хаос. Комната была битком забита стремянками, ветошью, строительной пленкой, газетами, открытыми и закрытыми банками с краской, чистыми и грязными кистями, банками со скипидаром, банками с растворителем, палочками для размешивания красок, образцами колера (все очаровательного светло-зеленого цвета), малярными валиками, палитрами, рулонами изоленты, рабочими комбинезонами, перепачканной мешковиной. Все это лежало, стояло (порой держась на честном слове), болталось, свисало, покрывало столы, шкафы, стены, полы, бутыли с питьевой водой, подоконники, не оставляя ни пяди свободного пространства. Вчера маляры едва не накинули строительную пленку на детектива Энди Паркера, который, по своему обыкновению, спал во вращающемся кресле, водрузив ноги на выдвинутый ящик своего стола. Мейер стоял посреди этого хаоса, олицетворяя собой памятник человеческому долготерпению, воплощением которого он, несомненно, являлся. Детектив был крепко сбитым мужчиной с ярко-голубыми глазами и совершенно лысой головой, ныне покрытой пятнышками светло-зеленой краски, о чем ее обладатель даже не подозревал. На его круглом лице застыла страдальческая гримаса, а плечи устало поникли. Он был в полном замешательстве, явно ощущая себя не в своей тарелке. «Ни черта нельзя найти. Что за бардак!» – в отчаянии подумал он, и тут снова зазвонил телефон.

Ближе всего к Мейеру был стол Кареллы. Сунув руку под строительную пленку, он стал шарить под ней в поисках телефонного аппарата. Трубку он так и не нащупал, зато посадил здоровенное пятно краски на рукав пиджака. Чертыхаясь сквозь зубы, полицейский кинулся через всю комнату к телефону на собственном столе.

– Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер, – выдохнул он в трубку.

– Если завтра к полудню я не получу пять тысяч долларов, вечером застрелят распорядителя городского садово-паркового хозяйства Каупера. Подробности позже.

– Чего? – переспросил Мейер.

В ответ он услышал лишь короткие гудки.

Детектив глянул на часы. Они показывали пятнадцать минут пятого.

* * *

Когда в половине пятого детектив Стив Карелла добрался до следственного отдела, его вызвал к себе лейтенант Бернс. Лейтенант сидел за столом, попыхивал сигарой и выглядел настоящим хозяином своего кабинета, коим он, несомненно, и являлся. Бернс был одет в серый полосатый костюм, на тон темнее, чем его седеющие, коротко стриженные волосы, и белую рубашку. На шее красовался золотисто-черный галстук из репса. На левой руке поблескивало обручальное кольцо, а на правой – перстень с бордовым камнем, полученный еще в колледже. Бернс предложил Карелле кофе. Получив согласие, лейтенант нажал на кнопку коммутатора и, связавшись с Мисколо в канцелярском отделе, попросил того заварить и принести еще одну чашечку бодрящего напитка. Затем он попросил Мейера поведать Карелле о телефонном звонке. На пересказ разговора с незнакомцем у Мейера ушло десять секунд.

– И это все? – изогнул бровь Карелла.

– Ага.

– Я-ясно, – протянул детектив.

– Что скажешь, Стив?

Карелла, высокий стройный мужчина, пристроился на краешке обшарпанного стола. В данный момент Стивен выглядел как бомж. Дело в том, что с наступлением темноты ему предстояло выйти на улицу, подыскать себе переулок или подъезд, развалиться там, благоухая винным перегаром, в надежде, что кто-нибудь захочет его подпалить. За две недели до этого компания юнцов, любителей острых ощущений, подожгла одного бездомного, а семь дней назад мерзавцы превратили в живой факел другого бродягу – на этот раз дело закончилось летальным исходом. И вот теперь Карелла, изображая пьяного, по вечерам бродил по подворотням и парадным, рассчитывая поймать подонков на живца. Он не брился три дня. Теперь подбородок детектива покрывала щетина такого же цвета, как и его каштановые волосы, но росла она неравномерно, лишая образ Кареллы завершенности, – нечто вроде наброска, сделанного второпях неопытным художником.

Его карие глаза, которые он считал проницательными, сейчас казались усталыми и тусклыми – видимо, из-за сочетания с клочковатой щетиной и грязью на лице, которую он специально не смывал, позволяя ей скапливаться на лбу и щеках. Переносицу пересекал свежий шрам – умелая рука профессионала наложила грим так, что рана выглядела совсем как настоящая – с запекшейся кровью и нагноением. Кроме того, казалось, что у Кареллы вши. При виде Стивена Бернсу стало слегка не по себе. Впрочем, такое впечатление Карелла производил на всех присутствующих в кабинете. Прежде чем ответить на вопрос начальника, детектив вытащил из заднего кармана засаленных брюк платок, который выглядел так, словно его только что выудили из канализации, и громко, смачно высморкался. Мейеру подумалось, что его коллега перегибает палку, слишком сильно вжившись в роль.

– Он просил поговорить с кем-нибудь конкретно? – спросил Карелла, сунув платок обратно в карман.

– Нет, – покачал головой Мейер. – Стоило мне представиться, как он тут же выдал все то, что я тебе рассказал.

– Может быть, это просто псих, – пожал плечами Карелла.

– Может, и так.

– А почему он позвонил именно нам? – прищурился Бернс.

Лейтенант задал очень хороший вопрос. Представим, что звонивший не псих и он действительно собирается убить распорядителя городского садово-паркового хозяйства, если не получит до завтрашнего полудня пять тысяч долларов. Но зачем ему понадобилось звонить в восемьдесят седьмой участок? Город большой, полицейских отделений полно, причем сейчас там, в отличие от восемьдесят седьмого участка, стены не красят. В каждом из этих полицейских отделений работают детективы, столь же толковые, упорные и работящие, как и те, что сейчас, потягивая кофе, собрались в кабинете у Бернса. Стражи закона в других участках, точно так же как и подчиненные Бернса, прекрасно знают, кто такой распорядитель садово-паркового хозяйства. Так почему злоумышленник позвонил именно в восемьдесят седьмое отделение?

Очень хороший вопрос. И как случается с большинством вопросов подобного рода, ответить на него сразу не получилось. Вошел Мисколо с чашкой кофе, поинтересовался у Кареллы, когда тот наконец помоется, после чего удалился обратно в канцелярский отдел. Стив взял чашку в заскорузлую от грязи руку, поднес ее к потрескавшимся, обметанным губам и, сделав глоток, спросил:

– У нас когда-нибудь были дела с Каупером?

– Ты о чем?

– Ну, не знаю… Он когда-нибудь давал нам какие-нибудь задания, поручения? Нечто в этом духе.

– Лично я не помню, – покачал головой Бернс. – Да, он как-то толкал речь на торжественном заседании полицейского профсоюза, но там собрали наших со всего города, вплоть до последнего патрульного.

– Псих, точно псих, – решительно кивнул Карелла.

– Может, и так, – повторил Мейер.

– А голос у него какой был? – вдруг вскинулся Стивен. – Что, если это какой-нибудь сопляк хулиганит?

– Нет, – покачал головой Мейер, – это был взрослый человек.

– Он сказал, когда перезвонит?

– Нет. Он только произнес: «Подробности позже».

– Он не говорил, куда или во сколько тебе надо отнести деньги?

– Нет.

– А он не объяснил, где тебе взять такую сумму? – Карелла почесал подбородок.

– Не-а.

– Может, он рассчитывает, что мы скинемся всем миром? – предположил Стивен.

– Пять тысяч баксов… Я за год зарабатываю всего на пятьсот пятьдесят долларов больше, – отозвался Мейер.

– Это понятно, – махнул рукой Карелла, – но он наверняка слышал о щедрости детективов восемьдесят седьмого участка.

– Спорить не буду, очень похоже на то, что нам звонил псих, – мрачно произнес Мейер. – Но меня тревожит одна вещь.

– Что именно?

– Он сказал, что Каупера застрелят. Знаешь, Стив, мне это очень не нравится. Признаться честно, эти слова меня напугали.

– Да-а… – протянул Карелла. – Ну что ж, давайте подождем. Вдруг он снова позвонит? Кто у нас в следующей смене?

– Клинг и Хоуз подойдут где-то к пяти.

– Кто еще? – спросил Бернс.

– Уиллис и Браун. Они сменят ребят в городе.

– По какому делу работают? – осведомился лейтенант.

– По угонам. Сейчас пасут Кулвер и Вторую авеню.

– Ты-то, Мейер, сам что думаешь? Кто нам звонил? Псих? – Бернс внимательно на него посмотрел.

– Может, и псих. Поживем – увидим.

– Кауперу стоит звонить?

– Зачем? – пожал плечами Карелла. – А если мы только зря шум подымем? Я лично не вижу смысла понапрасну его беспокоить.

– Ладно, – промолвил Бернс. Кинув взгляд на часы, он встал, подошел к вешалке в углу и надел плащ. – Обещал Харриет пройтись с ней по магазинам – они сегодня работают допоздна. Если вдруг понадобится со мной связаться, я буду дома около девяти. Кто из детективов будет дежурить в участке?

– Клинг, – отозвался Мейер.

– Передай, что я вернусь домой около девяти. Договорились?

– Хорошо.

– Надеюсь, это все же псих, – произнес Бернс и вышел из кабинета.

Карелла сидел на краешке стола и потягивал кофе. Выглядел детектив измотанным до предела.

– Ну и каково это – быть знаменитостью? – поинтересовался он у Мейера.

– Ты о чем?

– Так ты еще ничего не знаешь? – Карелла поднял на него взгляд.

– О чем это я не знаю?

– О книге!

– Какой еще книге? – нахмурился Мейер.

– Да книга тут вышла.

– И что?

– Она называется «Мейер Мейер», – огорошил коллегу Карелла.

– Да ладно? – не поверил своим ушам детектив.

– С чего мне врать? Так и называется, «Мейер Мейер». Сегодня на нее даже рецензию в газете напечатали.

– На кого? На книгу? На книгу «Мейер Мейер»?

– Между прочим, в рецензии книгу хвалят, – уточнил Карелла.

– «Мейер Мейер»… Ничего себе заглавие… – растерянно промолвил детектив. – Но ведь так же зовут меня!

– Кто спорит?

– Он не имел права так называть свою книгу! – возмутился полицейский.

– Она, – поправил его Стивен, – автор – женщина.

– И кто она такая?

– Ее зовут Элен Хадсон.

– Она не имела никакого права так поступать, – заявил Мейер Мейер.

– И все же она так поступила.

– Она не имела на это никакого права! Я ведь живой человек. Как можно называть персонажа именем живого человека?! – Вдруг Мейер нахмурился и с подозрением посмотрел на Кареллу. – Ты что, надо мной прикалываешься?

– Упаси Бог, я тебе сказал святую правду.

– И кто по сюжету этот Мейер Мейер? Полицейский?

– Вроде нет. Я так понял, он преподаватель.

– Преподаватель?! Господи ты боже мой! – всплеснул руками Мейер Мейер.

– Ага, – покивал Карелла, – причем преподаватель университетский.

– Она не имела права так поступать. Может, он еще и лысый?

– Не знаю, – покачал головой Стив. – В рецензии сказано, что он низенький и толстый.

– Низенький и толстый! – воскликнул Мейер. – Она осмелилась назвать какого-то жирного коротышку моим именем?! Да я ее засужу!

– Засуди, – отозвался Карелла.

– Думаешь, мне слабо́? В каком издательстве вышла эта чертова книжонка?

– В «Даттоне».

– Ясненько! – Мейер выхватил блокнот из кармана пиджака, проворно записал название издательства на чистой странице, захлопнул блокнот, принялся засовывать его обратно в карман, обронил на пол, выругался, наклонился за ним и вдруг, подняв на Кареллу жалобный взгляд, произнес:

– Как-никак первым на белом свете появился все же я.

* * *

Второй звонок раздался вечером, без десяти одиннадцать. На него ответил дежуривший в следственном отделе детектив Берт Клинг. Прежде чем уйти домой, Мейер рассказал ему о первом звонке, так что Берт был в курсе дел.

– Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг слушает, – произнес в трубку полицейский.

– Не сомневаюсь, вы уж точно для себя решили, что я псих, – произнес мужской голос. – Напрасно.

– Кто говорит? – спросил Клинг и жестом показал Хоузу, чтобы тот взял трубку на втором аппарате.

– Я не шутил. Я говорил совершенно серьезно, – продолжил мужчина. – Если я к полудню не получу пять тысяч долларов, распорядителя городского садово-паркового хозяйства Каупера убьют. Его застрелят завтра вечером. А теперь перейдем к деталям. Есть чем писать?

– Слушайте, мистер, а почему вы позвонили именно нам? – спросил Клинг.

– Из сентиментальных побуждений, – ответил мужчина, и Клинг мог поклясться, что его собеседник в этот момент улыбнулся. – Ну так как? Готовы записывать?

– Где мы достанем вам пять тысяч долларов?

– Не моя головная боль, – спокойно ответил мужчина. – Моя головная боль – убить Каупера, если вы не предоставите нужную сумму. Так вы готовы меня слушать или нет?

– Я вас слушаю, – промолвил Клинг, кинув взгляд на противоположный конец комнаты, где склонился над телефонным аппаратом Хоуз.

Тот кивнул Берту.

– Деньги нужны мелкими купюрами. Мне надо особо оговаривать, чтобы вы даже не думали их метить, или догадаетесь сами?

– Мистер, вы, вообще, в курсе, что такое вымогательство? – неожиданно спросил Клинг.

– Я знаю, что это такое, – ответил мужчина. – Не пытайтесь тянуть время. Я повешу трубку задолго до того, как вам удастся отследить звонок и сесть мне на «хвост».

– Вы знаете, какое уголовное наказание предусмотрено за рэкет? – продолжил Клинг.

В ответ из трубки раздались короткие гудки.

– Сукин сын, – выдохнул Берт.

– Ничего, перезвонит. И тогда мы будем наготове, – успокоил его Хоуз. – Все равно у нас не получится отследить звонок.

– Попытка не пытка.

– Я что-то не понял, зачем он звонит именно нам?

– Сказал, что из сентиментальных побуждений, – фыркнул Клинг.

– Это я и сам слышал, – качнул головой Хоуз.

– Знать бы, что он имеет в виду, – вздохнул Берт.

– Это точно. – С этими словами Хоуз вернулся к своему столу, где он уже успел постелить поверх строительной пленки несколько слоев бумажных полотенец.

Там его ждали недопитый чай в картонном стаканчике и бутерброд с сыром, который он уминал в тот самый момент, когда прозвенел звонок.

Хоуз был настоящим здоровяком ростом метр восемьдесят восемь и весом девяносто килограммов, из которых пять казались ему лишними. Он являлся обладателем голубых глаз, квадратной челюсти и подбородка с ямочкой. Голову покрывала рыжая шевелюра, на которой выделялась седая прядь над левым виском, – однажды Хоуза туда ударили ножом, – и, когда рана зажила, а волосы отросли, они, удивительное дело, оказались седыми. Еще у него были прямой нос, ни разу не знавший переломов, и чувственный рот с полной нижней губой. Прихлебывая чай и жуя бутерброд, он походил на дородного капитана Ахава[1], которого кривая дорожка судьбы привела на службу в полицию. Когда он подался вперед, чтобы крошки от бутерброда падали на бумажное полотенце, стала видна рукоятка пистолета, торчавшая из подмышечной кобуры, скрытой под пиджаком. Револьвер был большой, под стать хозяину, – девятимиллиметровый магнум компании «Смит-Вессон». Весил он кило двести и мог каждому, вставшему на пути у Коттона Хоуза, проделать в башке дыру размером с бейсбольный мяч. В тот самый момент, когда Хоуз в очередной раз впился зубами в бутерброд, телефон зазвонил опять.

– Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг слушает, – сорвал трубку Берт.

– Уголовный кодекс предусматривает за вымогательство наказание в виде тюремного заключения, не превышающего по сроку пятнадцать лет, – раздался в трубке мужской голос. – Еще вопросы будут?

– Слушайте… – начал Клинг.

– Нет, это вы меня послушайте, – перебил его мужчина. – Я хочу получить пять тысяч мелкими купюрами. Не вздумайте их метить. Деньги положите в жестяную коробку. Коробку оставите на третьей скамейке на дорожке, что ведет от Клинтон-стрит в Гровер-парк. Остальные подробности позже. – С этими словами незнакомец дал отбой.

– Похоже, в том же духе он будет продолжать и дальше, – сказал Хоузу Клинг.

– Ага, – кивнул Коттон. – Ну что, звоним Питу?

– Нет, давай лучше подождем, пока картина не прояснится, – предложил Берт и со вздохом вернулся к рапорту, который печатал на машинке.

На этот раз телефон зазвонил, когда часы показывали двадцать минут двенадцатого. Стоило Клингу снять трубку, как он тут же узнал голос.

– Повторяю, – произнес мужчина, – жестяную коробку с деньгами надо отнести к третьей скамейке на дорожке, что ведет от Клинтон-стрит в Гровер-парк. Если за скамейкой будет вестись наблюдение, если ваш человек придет не один, коробку никто подбирать не станет, а распорядитель умрет.

– Вы хотите, чтобы мы оставили пять штук на скамейке в парке? – переспросил Клинг.

– Вы всё правильно поняли, – ответил мужчина и дал отбой.

– Ну что, это, по-твоему, всё? Как думаешь? – повернулся Клинг к Хоузу.

– Даже не знаю, – задумчиво ответил Хоуз и посмотрел на часы, что висели на стене. – Давай дадим ему время до полуночи. Если он не перезвонит до двенадцати, будем связываться с Питом.

– Ладно, – кивнул Клинг и, склонившись над пишущей машинкой, снова принялся печатать. Печатал он быстро, в шесть пальцев, по системе, которую придумал сам. Несмотря на скорость, он делал массу ошибок. Опечатки либо замазывал, либо забивал их и впечатывал текст поверху, кляня последними словами канцелярщину, являвшуюся неотъемлемой частью работы полицейского. Одновременно с этим он ломал голову над загадкой – зачем преступник потребовал оставить коробку с деньгами на скамейке, – ведь так ее может прикарманить любой прохожий. Ругая на чем свет стоит дряхлую пишущую машинку, Берт не мог взять в толк, как у негодяя хватило наглости потребовать пять тысяч долларов за то, чтобы не совершать преступление. Клинг нахмурился – он был самым молодым детективом во всем следственном отделе, и специфика профессии еще не оставила видимых следов на его лице. Единственная глубокая морщина на идеально гладком лбу появлялась, когда он сводил брови – совсем как сейчас. Ростом метр восемьдесят два, Клинг был блондином с карими глазами и приятным открытым лицом. Он красовался в желтом свитере-безрукавке. Коричневый пиджак висел на спинке стула. Кольт калибра девять миллиметров, который Клинг обычно носил на поясе, сейчас лежал в кобуре в верхнем ящике стола.

За последующие полчаса Берт ответил еще на семь телефонных звонков, но ни один из них не имел никакого отношения к мужчине, угрожавшему убить Каупера. В тот самый момент, когда Клинг заканчивал скучнейший рапорт, представлявший собой список свидетелей, допрошенных по делу об ограблении на Эйнсли-авеню, телефон снова зазвонил. Берт машинально снял трубку, а Хоуз столь же машинально потянулся к своему телефону.

– На сегодня это последний звонок, – произнес голос в трубке. – Деньги доставите завтра до полудня. Я не один, так что даже не думайте арестовывать того, кто придет за деньгами. В противном случае распорядителя парков ждет смерть. Если коробка окажется пустой, если там будет кукла или меченые купюры, если по какой-то причине завтра к полудню вы не принесете коробку с деньгами на скамейку, распорядитель парков получит пулю. Если у вас есть какие-нибудь вопросы, советую задать их прямо сейчас.

– Вы что, всерьез рассчитываете, что мы принесем вам пять штук на блюдечке с голубой каемочкой?

– Нет, я рассчитываю, что вы их принесете мне в жестяной коробке, – ответил мужчина, и Клингу снова показалось, что его собеседник улыбается.

– Мне надо проконсультироваться с лейтенантом, – промолвил Берт.

– Ага. А ему, вне всякого сомнения, понадобится посоветоваться с распорядителем садово-паркового хозяйства, – отозвался мужчина.

– Если что, как нам лучше с вами связаться? – пошел ва-банк Клинг. Чем черт не шутит – вдруг злоумышленник машинально даст свой адрес или номер телефона.

– Говорите громче, – промолвил мужчина, – я немного туговат на ухо.

– Я спросил… – начал было Берт и тут же замолчал, потому что из трубки послышались короткие гудки.

* * *

Этот мерзкий город своими размерами может довести вас до ручки, а когда он действует в союзе с погодой, то вы невольно начинаете мечтать о смерти. Во вторник, пятого марта, Коттону Хоузу страстно хотелось свести счеты с жизнью. В семь часов утра температура в Гровер-парке была всего минус одиннадцать. К девяти часам, когда он двинулся по дорожке, бравшей начало от Клинтон-стрит, теплее не стало – столбик термометра показывал минус десять. С реки Гарб дул порывистый северный ветер, который, проносясь по широким улицам и проспектам, тянувшимся от реки на юг, беспрепятственно достигал парка. Ветер трепал рыжие локоны на непокрытой голове детектива, играл с полами его пальто. Руки Коттона были затянуты в перчатки. Третья пуговица пальто, как раз над талией, была расстегнута, чтобы в случае необходимости как можно быстрее ухватиться за рукоять верного «магнума». В левой руке детектив сжимал черную жестяную коробку.

Внутри коробки ничего не было.

Накануне Берт и Хоуз разбудили Бернса без пяти двенадцать ночи, после чего изложили ему содержание телефонных разговоров с незнакомцем, которого они окрестили Психом. Хрипло застонав, лейтенант пообещал немедленно приехать, после чего осведомился, который час. Узнав, что уже почти полночь, поворчал и повесил трубку. Когда он добрался до участка, детективы изложили ему подробности, после чего было принято решение позвонить распорядителю садово-паркового хозяйства и сообщить об угрожающей его жизни опасности. Сняв трубку, распорядитель садово-паркового хозяйства первым делом посмотрел на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, и тут же заявил лейтенанту Бернсу, что уже половина первого ночи – неужели дело настолько срочное, что с ним нельзя подождать до утра?

– Видите ли, сэр, – прочистив горло, промолвил Бернс, – вас обещают застрелить.

– Так что же вы сразу не сказали? – в свою очередь прочистив горло, поинтересовался Каупер.

Ситуация казалась сущей нелепостью.

Каупер заявил, что в жизни не слышал большего бреда. Если человек всерьез считает, что стоит пригрозить по телефону убийством и ему тут же принесут пять тысяч долларов, то у этого мерзавца явно поехала крыша. Бернс согласился – да, спору нет, ситуация бредовая, но в городе каждый день куча беспринципных людей преступает закон, причем не все они ладят с головой. И далеко не всегда успех задуманного преступления связан с психическим здоровьем.

Происходящее казалось немыслимым.

Каупер заявил, что представить не мог более нелепой ситуации. Он не мог взять в толк, зачем полицейские побеспокоили его в столь поздний час из-за нелепых угроз какого-то психа. Наплевать на него и забыть, о чем еще говорить?

– Не люблю строить из себя детектива из полицейского сериала, сэр, – промолвил Бернс. – Я бы с радостью наплевал на этого психа и его угрозы, однако мы не можем исключать возможности того, что злоумышленники и в самом деле собираются покуситься на вашу жизнь. И мы не имеем права отбросить этот вариант, предварительно не посоветовавшись с вами.

– Ну, вот теперь вы все обсудили и можете успокоиться, – ответил Каупер. – Послушайте, что я вам скажу, наплюйте на угрозы этого психа, и дело с концом.

– Сэр, – кашлянул Бернс, – мы попытаемся задержать человека, который придет за жестяной коробкой. Кроме того, мы бы хотели предоставить вам на завтрашний вечер полицейское сопровождение. Какие у вас планы на завтрашний вечер? Вы будете дома?

На это Каупер заявил следующее. Если Бернс хочет, пусть задерживает человека, который явится за жестяной коробкой. Что же касается завтрашнего вечера, то он, Каупер, не собирается сидеть дома, когда сам мэр пригласил его в филармонию на «Героическую» симфонию Бетховена. Филармонию рядом с Ремингтонсекл только что открыли после ремонта, и возможность посетить ее Каупер не собирается упускать. Никакого полицейского сопровождения ему не нужно.

– Ну что ж, сэр, – вздохнул Бернс, – посмотрим, что у нас завтра получится с жестяной коробкой. Как только появятся какие-нибудь новости, мы немедленно свяжемся с вами.

– Это пожалуйста, – отозвался Каупер. – Вот только не надо меня больше будить посреди ночи, договорились? – С этими словами он повесил трубку.

В пять утра во вторник, еще до рассвета, детективы Хэл Уиллис и Артур Браун выпили в тиши следственного отдела по чашке крепкого кофе, оделись в теплые комбинезоны и, взяв оружие, отправились в промерзший, словно тундра, Гровер-парк следить за третьей по счету скамейкой, расположенной на дорожке, берущей начало от Клинтон-стрит. Поскольку большая часть дорожек, пересекавших парк, тянулась с севера на юг, детективы поначалу опасались, что им будет непросто отыскать нужную. Волновались они зря. Изучив карту, висевшую на стене следственного отдела, они выяснили, что нужная им дорожка начиналась от перекрестка Клинтон-стрит и огибавшей парк Гровер-авеню, а заканчивалась у оркестровой сцены возле озера. Детективы притаились за валуном, прикрытым голыми вязами, – оттуда третья по счету скамейка просматривалась идеально. Мороз пробирал до костей. Детективы прекрасно понимали: самое интересное начнется после того, как Хоуз оставит в означенном месте коробку, но в засаду им следует сесть заранее, до того как преступники, которые тоже будут вести наблюдение за скамейкой, выйдут на исходные позиции. Блестящая идея разместить их в засаде спозаранку принадлежала Бернсу. Детективы махали руками, словно ветряные мельницы, топали ногами, терли лица, которые в свете зарождающегося дня казались мертвенно-бледными, будто обмороженными. Ни Уиллису, ни Брауну еще никогда в жизни не было настолько холодно.

К тому моменту, когда в девять утра Коттон Хоуз вошел в парк, он успел замерзнуть едва ли не меньше своих коллег. По дороге до скамейки он миновал двух человек, шедших ему навстречу, – старика в черном пальто, бодрой походкой направлявшегося к станции метро на Гровер-авеню, и девушку в норковой шубе поверх длинного розового нейлонового халата до пят, выгуливавшую белого пуделя в красном шерстяном костюмчике. Когда Хоуз с жестяной коробкой в руке прошел мимо девушки, она ему улыбнулась.

Третья скамейка была пустой.

Быстро осмотревшись, Хоуз кинул взгляд вдаль, туда, где вдоль Гровер-авеню тянулись ряды многоквартирных домов. Стояло раннее утро. В тысячах окон отражались первые солнечные лучи. За любым из этих окон может находиться преступник, разглядывающий в бинокль скамейку. Она видна как на ладони. Хоуз положил коробку на край скамейки, немного подумал, передвинул ее на другой край, пожал плечами и, наконец взяв в руки, поставил посередине. Еще раз осмотревшись, он направился к выходу из парка. Дело сделано, теперь ему предстоит вернуться обратно в участок. Чувствовал себя Коттон по-дурацки.

Детектив Берт Клинг сидел за своим столом и разговаривал по рации с притаившимся в засаде Хэлом Уиллисом.

– Как у вас там дела? – спросил Клинг.

– Мы сейчас околеем от холода, – ответил Уиллис.

– Что-нибудь интересное было?

– Какой ненормальный в такую погоду высунет нос из дома? – простонал Уиллис.

– Веселей! – промолвил Клинг. – Я слышал, когда все кончится, начальство собирается вас отблагодарить. Вас отправят в отпуск на Ямайку.

– Ага, и переведут в отдел несбыточных грез, – фыркнул Уиллис. – Так, тихо!

В следственном отделе повисло молчание. Хоуз и Клинг замерли в ожидании. Наконец из рации донесся голос Уиллиса:

– Отставить, ложная тревога. Ребенок какой-то. Подошел к скамейке, взял коробку, осмотрел ее, а потом положил на место.

– Продолжайте наблюдение, – промолвил Клинг.

– А куда мы денемся? – раздался в динамике голос Брауна. – Мы намертво примерзли к этому чертовому камню.

* * *

Постепенно в парке начали появляться люди.

Они выходили на улицы города настороженно – ведущие теле- и радиопрогнозов предупредили их о холодной погоде. Более того, люди видели показания термометров за окнами и слышали вой ветра, стенавшего меж старых домов. И они чувствовали, с какой лютой ненавистью впивается он в своих жертв, стоило им только высунуть руку за окно, чтобы тут же отдернуть ее обратно и немедленно запереть оконную раму. Прежде чем выйти на улицу, горожане одевались потеплее – плевать сто раз на моду. Мужчины напяливали на себя наушники и теплые кашне, женщины – несколько пар свитеров и ботинки на меху, обматывали головы шерстяными шарфами. Люди галопом неслись через парк, едва удостаивая взглядом скамейку и черную жестяную коробку, лежавшую на ней. Жители города и так отличались равнодушием к всему происходящему, сейчас же люди еще больше ушли в себя. Они торопились по своим делам, не удостаивая друг друга даже взглядом. Полностью замкнувшись в себе, люди надеялись сохранить крупицы драгоценного тепла. О каких разговорах может идти речь, когда стоит тебе открыть рот – и прощай тепло, что ты копил внутри себя. Сострадание не спасет от свирепствующего на улице ледяного северного ветра, что кромсает, словно бритвой, срывая с прохожих шляпы и унося прочь газеты. Разговоры в тот холодный мартовский день казались непозволительной роскошью.

Уиллис и Браун, затаившись в парке, молча наблюдали за скамейкой.

* * *

Маляры явились в участок в приподнятом расположении духа.

– Что у вас тут происходит? Устроили засаду? – спросил первый.

– Вам за этим рация понадобилась? – спросил второй.

– Что, намечается ограбление банка?

– Вы поэтому прислушиваетесь к этой фиговине?

Ответ Клинга прозвучал вдохновляюще.

– Заткнитесь! – отрезал он.

Маляры стояли на стремянках, покрывая светло-зеленой краской буквально все, до чего могли дотянуться.

– Между прочим, мы однажды делали ремонт в офисе самого окружного прокурора, – похвастал первый маляр.

– Там как раз допрашивали одного паренька, который зарезал родную мать. Сорок семь ножевых ранений – не шутка, – продолжил второй.

– Ага, сорок семь ранений, – покачал головой первый маляр.

– Бил ее в живот, в голову, в грудь – живого места не оставил.

– Ножом для колки льда, – пояснил первый маляр.

– Он даже отмазываться не стал.

– Сказал, что хотел спасти ее от марсиан.

– Псих. Самый обычный псих.

– Сорок семь ножевых ранений!

– И как бы это спасло ее от марсиан? – задумчиво произнес второй маляр.

– Может, марсиане не любят баб с ножевыми ранениями, – предположил первый маляр и заржал.

За ним захохотал и его коллега. Они буквально корчились от смеха на раскачивающихся стремянках. Руки маляров опустились. С кистей обильно капала краска на застеленный газетами пол.

* * *

Мужчина вошел в парк около десяти часов утра.

На вид ему было лет двадцать семь. С узким, бледным от холода лицом, поджатыми губами и слезящимися от ветра глазами, он шел по тропинке, сунув руки в карманы наглухо застегнутого укороченного пальто бежевого цвета. Зеленый шарф перехватывал поднятый воротник. Мужчина был одет в коричневые вельветовые брюки и коричневые берцы вроде тех, что носят рабочие. Не глядя по сторонам, незнакомец направился прямо к третьей скамейке, поднял с нее жестяную коробку, сунул под мышку, а руку поспешно убрал в карман – оно и понятно, ведь, как оказалось, он был без перчаток. Резко повернувшись, он двинулся было к выходу из парка, как вдруг за его спиной раздался голос:

– А ну-ка постой, приятель.

Оглянувшись, мужчина увидел перед собой высокого чернокожего здоровяка, одетого в синее нечто, напоминавшее космический скафандр. В правой руке чернокожий сжимал огромный пистолет, а в левой – раскрытый бумажник, в котором поблескивал золотисто-голубой значок.

– Я из полиции, – промолвил чернокожий верзила, – нам надо с вами поговорить.