Читать книгу Убийства на улице Морг. Сапфировый крест (сборник) - Эдгар Аллан По, Гилберт Честертон - Страница 4

Примечание автора

При первой публикации «Мари Роже» данные примечания показались излишними и напечатаны не были, однако спустя несколько лет после трагедии, которая легла в основу этого рассказа, было сочтено целесообразным все же дать их и добавить несколько слов, объясняющих общий замысел. Молодая девушка, Мэри Сесилия Роджерс, была убита в предместье Нью-Йорка, и, хоть смерть ее вызвала сильное и продолжительное волнение, тайна, окружающая ее, оставалась не разгаданной до того времени, когда этот рассказ был написан и вышел из печати (ноябрь 1842). На этих страницах, якобы рассказывая о судьбе некой молодой парижанки, автор в малейших подробностях воспроизвел главные обстоятельства этого преступления, но при этом в менее существенных подробностях настоящего убийства Мэри Роджерс ограничился лишь параллелями. Таким образом, все размышления, основанные на авторском тексте, применимы к действительности, ибо целью написания этого рассказа была попытка установить истину. Рассказ «Тайна Мари Роже» был написан вдали от того места, где все случилось на самом деле, и на основании исключительно тех материалов, которые можно было почерпнуть из газет. В связи с этим, от внимания автора ускользнуло многое из того, что могло бы помочь ему в работе, если бы он побывал на месте преступления и в его окрестностях. Однако не будет лишним заметить, что признания двух лиц (одно из них в рассказе носит имя мадам Делюк), сделанные в разное время, задолго до публикации, подтвердили в полной мере не только общие заключения, но и все без исключения главные умозрительные догадки, на основании которых данные выводы и были сделаны.

Es giebt eine Reihe idealischer Begebenheiten, die der Wirklichkeit parallel läuft. Selten fallen sie zusammen. Menschen und Zufälle modifizieren geiwöhnlich die idealische Begebenheit, so dass sie unvollkommen erscheint, und ihre Folgen gleichfalls unvollkommen sind. So bei der Reformation; statt des Protestantismus kam das Lutherthum hervor.

Существуют идеальные последовательности событий, которые сосуществуют параллельно с реальными. Совпадают они редко. Люди и обстоятельства в основном влияют на идеальные сочетания событий, из-за чего те перестают быть совершенными так же, как утрачивают совершенство их последствия. Так произошло и с Реформацией, когда вместо протестантизма на сцену вышло лютеранство.

Новалис[23]. Moralische Ansichten[24]

Есть не так уж много людей, даже среди спокойнейших мыслителей, которые время от времени не испытывают нечто вроде полуосознанного влечения к малопонятному и в то же время захватывающему миру сверхъестественного, вызванного совпадениями такого казалось бы поразительного характера, что разум просто отказывается воспринимать их как простые совпадения. Подобные чувства (поскольку то «полуосознанное влечение», о котором я говорю, никогда не принимает форму полноценной мысли) лишь изредка удается целиком подавить, для этого приходится обращаться к доктрине случайности или к исчислению вероятностей, как она точно именуется. Исчисление это по сути своей является чисто математическим действием, и в данном случае мы видим пример того, как самая холодная и точная из наук применяется к плоскости всего самого эфемерного и призрачного, что есть в мысленных построениях.

Те невероятные подробности, которые я призван сделать достоянием гласности, в хронологическом отношении составляют ветвь первого порядка в серии труднообъяснимых совпадений, тогда как ветвь второго порядка, или конечную ветвь, читатель без труда соотнесет с убийством Мэри Сесилии Роджерс, совершенным недавно в Нью-Йорке.

Когда около года назад в статье, посвященной убийствам на улице Морг, я попытался охарактеризовать некоторые из выдающихся умственных особенностей своего друга шевалье Ш. Огюста Дюпена, у меня и в мыслях не было, что мне когда-нибудь снова придется вернуться к этой теме. Изображение его характера полностью соответствовало моему замыслу, а замысел этот в полной мере воплотился в жизнь благодаря череде безумных событий, которые послужили благодатной почвой для проявления отличительных особенностей Дюпена. Я мог бы привести и другие примеры, но посчитал, что это не имеет смысла, так как ничего нового я бы не доказал. Однако недавние события и их поразительное развитие заставили меня окунуться в подробности, которые могут показаться чем-то вроде вымученного признания. Если я рассказал о том, что слышал и видел так давно, было бы поистине странно, если бы я не вспомнил о том, что услышал совсем недавно.

Покончив с делом, связанным с трагической гибелью мадам Л’Эспанэ и ее дочери, шевалье тут же выбросил его из головы и снова впал в привычное для себя состояние меланхолии. Имея от природы склонность к рассеянной задумчивости, я с готовностью поддался его настроению, и мы, продолжая занимать квартиру в Сен-Жерменском предместье, оставили мысли о Будущем и погрузились в умиротворенную дрему, которую Настоящее наполняло безынтересными снами, сотканными из событий, происходящих в живущем вокруг нас своей скучной жизнью мире.

Впрочем, нельзя сказать, что дремота эта была беспрерывной. Можно смело предположить, что та роль, которую мой друг сыграл в расследовании трагических событий на улице Морг, произвела большое впечатление на парижскую полицию. Благодаря ее стараниям, имя Дюпен теперь было известно буквально каждому. О том, насколько просты были умозаключения, которые привели его к разгадке тайны, кроме меня, он не рассказал никому, даже префекту, поэтому нет ничего удивительного в том, что все это дело было воспринято почти как чудо, и аналитические способности шевалье принесли ему славу человека, наделенного феноменальной интуицией. Его откровенность могла бы рассеять эти заблуждения, но ему было просто лень вновь касаться темы, к которой он давно утратил интерес. Случилось так, что он оказался в центре внимания официальных властей, и нередко его просили оказать помощь префектуре. Один из самых примечательных примеров – убийство молодой девушки по имени Мари Роже.

Это произошло спустя примерно два года после кровавых событий на улице Морг. Мари (имя и фамилия которой так похожи на имя и фамилию несчастной продавщицы из табачного магазина) была единственной дочерью вдовы Эстеллы Роже. Отец ее умер, когда она была еще совсем маленькой, и с тех пор Мари с матерью почти все время до убийства, которое является главной темой этого повествования, жили вместе на улице Паве-Сент-Андре[25]. Впервые расстались они за полтора года до трагедии. Мадам держала пансион, а Мари ей помогала, и все шло хорошо, пока девушка, когда ей пошел двадцать второй год, своей необычайной красотой не привлекла к себе внимание некоего парфюмера, арендовавшего в цокольном этаже Пале-Рояль магазинчик, покупателями которого были в основном отчаянные искатели легкой наживы – многочисленные обитатели того района. Месье Ле Блан[26] догадывался, какую выгоду может принести ему присутствие в его парфюмерном магазине прекрасной Мари. Его щедрые предложения девушкой были восприняты весьма охотно, хотя мать проявила некоторое колебание.

В конце концов ожидания парфюмера оправдались, и в скором времени его магазинчик озарило присутствие очаровательной и жизнерадостной гризетки. Примерно через год работы поклонники девушки были озадачены ее неожиданным исчезновением из магазина. Месье Ле Блан не мог объяснить ее отсутствия, и обеспокоенную мадам Роже охватил ужас. Дешевые газеты тут же подхватили эту тему, и полиция уже собиралась начать серьезное расследование, когда в одно прекрасное утро, спустя неделю, Мари в добром здравии, хотя и в несколько расстроенных чувствах, вновь появилась на своем рабочем месте за прилавком парфюмерного магазина. Все официальные поиски были, разумеется, тут же прекращены. Месье Ле Блан как и раньше утверждал, что ему ничего не известно, а сама Мари, как и мадам, на все вопросы отвечала, что прошлую неделю провела в деревне у родственников. Постепенно волнение улеглось, и об этом деле забыли. Девушка, которую явно тяготило повышенное внимание к своей персоне, в скором времени распрощалась с хозяином парфюмерной лавки и возвратилась в дом матери на улице Паве-Сент-Андре.

После этого происшествия прошло примерно пять месяцев, когда друзей девушки взволновало ее новое неожиданное исчезновение. Минуло три дня, но о ней ничего не было слышно. На четвертый день ее труп выловили в Сене[27] у берега, противоположного тому, на котором расположена улица Паве-Сент-Андре, невдалеке от пустынных окрестностей заставы дю Руль[28].

Жестокость убийства (а то, что это убийство, стало понятно сразу), молодость и красота жертвы и, что самое главное, связанная с ней ее прежняя загадочная неизвестность необычайно обеспокоили чувствительных парижан. Мне не приходит на ум какой-либо другой подобный случай, который произвел бы такое же всеобщее и сильное впечатление. На несколько недель, пока обсуждалось это страшное происшествие, были забыты даже самые важные и насущные политические вопросы. Префект предпринял необычайные меры для раскрытия этого преступления, была поставлена на ноги вся парижская полиция.

После того как нашли труп, никто не сомневался, что убийце не удастся долго скрываться от организованого по горячим следам следствия. Лишь спустя неделю было принято решение назначить вознаграждение за помощь в его поимке, но даже тогда сумма этого вознаграждения составила лишь тысячу франков. Тем временем расследование шло полным ходом, если не всегда со здравой рассудительностью, то с необыкновенной энергией. Было опрошено множество людей, но безрезультатно. Полное и постоянное отсутствие каких бы то ни было ключей к разгадке этой тайны послужило причиной того, что всеобщее возбуждение значительно усилилось. Вечером на десятый день решили, что будет целесообразно удвоить сумму вознаграждения, предложенную изначально. В конце концов, когда миновала еще неделя, и дело дошло до серьезных уличных émeute[29], в которых вылилось издавна существующее в Париже предубеждение против полиции, префект от своего имени предложил двадцать тысяч франков «за поимку убийцы» или, если окажется, что к этому делу причастно несколько человек, «за поимку любого из убийц». В объявлении сообщалось об этом вознаграждении и также было обещано помилование любому из соучастников преступления, который сообщит об истинном убийце. В довершение всего, везде, где появлялось это сообщение, к нему добавлялась листовка от комитета горожан, обещавшая десять тысяч франков вдобавок к сумме, назначенной префектурой. Таким образом, в целом вознаграждение составило не меньше тридцати тысяч франков, сумма невероятная, если принять во внимание скромное положение девушки и тот факт, что в больших городах преступления, подобные описанному, случаются довольно часто.

Теперь уже никто не сомневался, что тайна этого убийства скоро будет раскрыта. Однако, несмотря на несколько арестов, которые, казалось, должны были пролить свет на эту загадку, ничего, что указывало бы на виновность подозреваемых, так и не выявили, поэтому их пришлось отпустить.

Это покажется странным, но миновала третья неделя с того дня, когда обнаружили тело, очередная неделя, не принесшая никаких результатов, когда слухи об этом деле, взбудоражившем весь город, дошли до нас с Дюпеном. Занятые исследованиями, целиком занимавшими наше внимание, ни он, ни я почти месяц не выходили из дому, не принимали гостей и не вчитывались в передовицы ежедневных газет. Об убийстве впервые мы услышали от Г., который заглянул к нам днем тринадцатого июля 18… и пробыл у нас до поздней ночи. Он был очень уязвлен тем, что все его попытки разыскать убийц ни к чему не привели. На карту поставлена его репутация, по-парижски запальчиво восклицал он. Затронута даже его честь. На него смотрит весь город, и он готов пойти на любые жертвы, чтобы сдвинуть с мертвой точки это дело. Свою несколько комическую речь он завершил комплиментом в адрес того, что назвал «тактом» Дюпена, после чего сделал ему прямое и, несомненно, очень щедрое предложение, характер которого я раскрывать не вправе и которое не имеет непосредственного отношения к предмету данного повествования.

Комплимент мой друг вежливо отклонил, но предложение принял без колебаний, хотя те выгоды, которые оно сулило, были лишь условными. Когда этот вопрос был улажен, префект сразу же пустился в объяснения своего видения этого дела, перемежая их длинными рассказами об имеющихся уликах, о которых мы пока что ничего не знали. Сонная ночь кое-как доплелась до утра, а он все ораторствовал, хотя, вне всякого сомнения, по делу; я время от времени отваживался на кое-какие замечания или предложения, Дюпен же все это время просидел неподвижно в своем любимом кресле – воплощение почтительного внимания. Когда префект приступил к рассказу, он нацепил очки, и, случайно заглянув за их зеленые стекла, я убедился, что семь или восемь часов, непосредственно предшествовавших уходу нашего гостя, он преспокойно спал.

Утром я сходил в префектуру и раздобыл полный свод имеющихся показаний, кроме того, прошелся по редакциям нескольких газет и взял копии всех выпусков, с первого до последнего дня, в которых сообщались хоть какие-то существенные сведения, относящиеся к этому печальному происшествию. Если выбросить все, что не нашло подтверждения, информация эта сводилась к следующему.

Мари Роже покинула дом матери на улице Паве-Сент-Андре около девяти утра в воскресенье двадцать второго июня 18… года. Выходя, она сообщила некоему месье Жаку Сент-Эсташу[30] (больше ни с кем она не разговаривала), что собирается провести день с тетей, жившей на улице де Дром. Де Дром – это короткая и узкая улочка, расположенная неподалеку от набережной, и от пансиона мадам Роже самый близкий путь до нее составляет примерно две мили. Сент-Эсташ считался официальным женихом Мари, проживал и столовался в пансионе ее матери. На закате он должен был сходить за невестой, чтобы проводить ее домой. Однако днем пошел сильный дождь, поэтому, подумав, что она останется у тети на ночь (как в подобных обстоятельствах она поступала раньше), он позволил себе нарушить свое обещание. Ближе к ночи слышали, как мадам Роже (немощная старуха семидесяти лет) высказала опасение, что «никогда больше не увидит Мари», но ее словам тогда не придали значения.

В понедельник точно установили, что девушка на улице де Дром так и не появлялась, и после того как в течение дня не поступило никаких известий, в некоторых местах города и окрестностей наконец начались поиски. Однако лишь на четвертый день после исчезновения девушки о ней стало известно что-то определенное. В этот день (среда, двадцать пятое июня) некий месье Бове[31], который с другом разыскивал Мари недалеко от заставы дю Руль на противоположном улице Паве-Сент-Андре берегу Сены, узнал, что рыбаки только что привезли на берег выловленный в реке труп. Увидев тело, Бове после некоторых колебаний опознал девушку из парфюмерного магазина. Его товарищ опознал ее почти сразу.

Лицо ее было темно-красным от прилившей крови, некоторое количество крови вытекло из горла. Пена, которая обычно выступает, если человек тонет, отсутствовала. Изменений в цвете клеточной ткани не было. На шее были заметны кровоподтеки и следы пальцев. Согнутые в локтях и прижатые к груди руки окоченели. Правая ладонь была сжата в кулак, левая – немного приоткрыта. На левом запястье виднелись две круговых ссадины, очевидно, след от веревок или одной веревки, обмотанной вокруг руки два раза. Часть правого запястья тоже была сильно расцарапана, так же как спина, по всей длине, но заметнее всего у лопаток. Чтобы вытащить тело на берег, рыбаки обвязали его веревкой, но от нее следов не осталось. Горло жертвы было сильно раздуто. Видимые колото-резаные раны или кровоподтеки, которые могли бы остаться от ударов, на теле отсутствовали. Кусок тонкого шнурка был завязан вокруг шеи так сильно, что полностью скрылся в складках плоти. Узел находился прямо под левым ухом. Одного этого хватило бы, чтобы вызвать летальный исход. Медицинское освидетельствование полностью подтвердило целомудрие девушки. В отчете говорилось, что она стала жертвой грубого насилия. Когда труп обнаружили, состояние, в котором он находился, позволило друзьям убитой опознать ее без труда.

Вся одежда была сильно изодрана и растрепана. Из подола платья от нижнего края до пояса была выдрана полоса примерно в фут шириной; но не оторвана, а трижды обернута одним концом вокруг талии и закреплена на спине довольно необычным узлом. Под платьем была тонкая муслиновая юбка. Из нее очень ровно и аккуратно была вырвана лента шириной восемнадцать дюймов. Эта полоса муслина была свободно наброшена на шею и накрепко связана концами. Поверх этой полосы и обрывка шнурка были завязаны ленты шляпки, однако не бантом, как это обычно делают женщины, а скользящим морским узлом.

После опознания тело не отправили как обычно в морг (эту формальность сочли излишней), а поспешно предали земле недалеко от того места, где его извлекли из воды. Благодаря стараниям Бове дело замяли, и прошло несколько дней, прежде чем последовала какая-то реакция общественности. Все же одна еженедельная газета[32] в конце концов сообщила об этом, после чего труп эксгумировали, подвергли повторному обследованию, которое лишь подтвердило уже известные факты и не дало ничего нового. Одежду покойной передали ее матери и знакомым, которые подтвердили, что это платье Мари Роже и именно в нем в тот день она вышла из дома.

Тем временем волнение в городе росло не по дням, а по часам. Были арестованы, но впоследствии отпущены несколько человек. Главное подозрение пало на Сент-Эсташа. Сначала он не смог четко рассказать, где находился в воскресенье, когда Мари покинула дом, но впоследствии предоставил месье Г. письменные показания, в которых описал, как провел тот день, час за часом. Его рассказ подтвердился. Время шло, но дело не двигалось с места, по городу поползли самые разнообразные и часто противоречивые слухи. Журналисты не знали покоя, выдвигая все новые и новые версии. Из них больше всего шума наделало предположение о том, что Мари Роже была жива и труп, найденный в Сене, принадлежал какой-то другой несчастной. Думаю, будет нелишним привести несколько отрывков, в которых высказывается упомянутое предположение. Эти строки – точный перевод из «Этуаль»[33], газеты достаточно солидной.

«Мадемуазель Роже покинула материнский дом в воскресенье утром, двадцать второго июня 18… года, сказав, что хочет повидать тетушку или кого-то из родственников на улице де Дром. С того времени, насколько известно, ее никто не видел. Она словно сквозь землю провалилась… Пока еще не удалось разыскать ни одного человека, который бы видел ее в тот день после того, как она вышла из дома… Хоть мы и не знаем наверняка, была ли Мари Роже все еще на этом свете после девяти часов в воскресенье двадцать второго июня, точно известно, что до этого времени она была жива. В среду в полдень рядом с заставой дю Руль было обнаружено плавающее в воде женское тело. Даже если предположить, что Мари Роже бросили в реку в течение первых трех часов после того, как она вышла из дома матери, это составляет всего лишь трое суток, трое суток с точностью до часа! Однако было бы глупо предполагать, что убийство – если ее действительно убили – совершено настолько быстро, что убийцы успели бросить тело в реку до полуночи. Люди, совершающие подобные злодеяния, предпочитают ночную тьму дневному свету… Таким образом становится понятно, что, если тело, обнаруженное в реке, действительно принадлежит Мари Роже, оно могло пробыть в воде не более двух с половиной суток, самое большее – трех. Известно, что утопленнику либо трупу, брошенному в воду сразу после убийства, требуется провести под водой от шести до десяти дней, чтобы разложиться до той степени, которая позволит ему всплыть на поверхность. Даже когда над телом, пролежавшим на дне меньше пяти-шести дней, стреляют из пушки и труп всплывает на поверхность, в скором времени, если его не подобрать, он снова погружается под воду. А теперь мы хотим спросить, что есть в этом случае такого особенного, из-за чего были нарушены обычные законы природы? …Если тело в подобном изувеченном виде до ночи со вторника на среду пролежало на берегу, там должны были остаться какие-то следы убийц. К тому же весьма сомнительно, чтобы труп всплыл так быстро, даже если его бросили в воду спустя два дня после смерти. И более того, очень маловероятно, чтобы те нелюди, которые совершили это убийство, бросили тело своей жертвы в воду, не привязав к нему какой-либо груз, если принять эту меру предосторожности не составляло никакого труда».

После этого автор доказывает, что тело пробыло в воде «не три дня, а, по меньшей мере, в пять раз дольше», поскольку оно успело до такой степени разложиться, что Бове опознал его с большим трудом. Впрочем, этот довод был полностью опровергнут. Продолжаю перевод:

«Исходя из каких фактов месье Бове говорит, что тело, которое он осматривал, вне всякого сомнения, принадлежало Мари Роже? Он разорвал рукав платья и теперь заявляет, что увидел какие-то особые приметы, которые показались ему достаточно убедительными. Публике, разумеется, представляется, что он имел в виду какие-нибудь шрамы или что-то в этом роде, но на самом деле, он просто потер руку и увидел на ней волоски. Нам трудно представить примету более неопределенную. С таким же успехом можно делать выводы на том основании, что в рукаве вообще обнаружилась рука. В среду вечером месье Бове в пансион мадам Роже не вернулся, но в семь часов вечера от его имени ей передали, что работа по опознанию тела ее дочери продолжается. Даже если мы предположим, что мадам Роже из-за преклонного возраста и горя не смогла бы отправиться на то место (впрочем, предположение это не кажется таким уж убедительным), должен был найтись хоть кто-нибудь, кто решил бы, что все же стоит туда отправиться и присутствовать при опознании, если они думали, что найденное тело действительно может принадлежать Мари. Но никто туда не поспешил. Даже сами обитатели пансиона на улице Паве-Сент-Андре не слышали, чтобы мадам Роже хотя бы словом обмолвилась об этом новом повороте событий. Месье Сент-Эсташ, поклонник и будущий муж Мари, снимавший квартиру в доме ее матери, показывает, что услышал о том, что тело его невесты обнаружилось только утром следующего дня, когда к нему зашел месье Бове и рассказал об этом. Нам кажется невероятным, что подобная новость была встречена так спокойно».

Таким образом, газета пыталась создать впечатление проявленного родственниками Мари безразличия, которое не сочетается с предположением о том, что они поверили, будто это был действительно ее труп. Дальнейшие инсинуации сводились к следующему: Мари, заручившись поддержкой друзей, уехала из города по причинам, включающим, кроме всего прочего, и сомнения в ее целомудрии; друзья эти, когда в Сене обнаружился труп, имеющий некоторое с ней сходство, попытались убедить прессу и публику, что она умерла. Но и тут «Этуаль» поспешила с выводами. Было совершенно точно доказано, что того безразличия, о котором говорилось в статье, не существовало; что старуха была так слаба и взволнованна, что просто не могла выйти из дома; что Сент-Эсташ не то что воспринял новости спокойно, а просто был сражен горем до такой степени, что месье Бове пришлось попросить друзей и родственников присмотреть за ним и не дать ему присутствовать на повторном опознании тела при эксгумации. Более того, «Этуаль» утверждала, что тело повторно захоронено за общественный счет, что семья отказалась даже от предложения украсить могилу скульптурой и что никто из родственников не присутствовал на похоронах. Повторю снова: все это – не более чем домыслы газеты, которые понадобились, чтобы усилить то впечатление, которое она хотела произвести, тогда как в действительности все они были опровергнуты. В следующем номере газеты была сделана попытка бросить тень сомнения на самого Бове. Автор пишет:

«В деле наметились изменения. Как нам стало известно, пока мадам Б. находилась в доме мадам Роже, месье Бове, который собирался уходить, сказал ей, что к ним должен был зайти жандарм, и предупредил ее, чтобы она, мадам Б., ничего не рассказывала этому жандарму до его возвращения, поскольку он сам собирался с ним говорить… При данном состоянии дел создается впечатление, что месье Бове контролирует ход всего дела. Нельзя сделать и шагу, чтобы не наткнуться на месье Бове, в какую бы сторону вы ни направили поиски, вы неизменно выходите на него. …По какой-то причине он не хочет, чтобы кто-то кроме него принимал участие в расследовании, и оттеснил на второй план всех родственников мужского пола, судя по их словам, самым грубым образом. Похоже, он изо всех сил добивается, чтобы никто из родных убитой не увидел тела».

Для подтверждения того, что подозрения относительно Бове обоснованны, был приведен следующий факт: за несколько дней до исчезновения девушки в контору Бове зашел посетитель, который хозяина на месте не застал, зато увидел торчащую в замочной скважине двери розу и заметил имя «Мари», написанное на висящей рядом грифельной доске.

Если обобщить все те разрозненные факты, которые можно почерпнуть из остальных газет, складывается впечатление, что Мари стала жертвой банды головорезов, которые переправили ее на другой берег реки, где надругались над ней и убили. Однако «Коммерсьель»[34], очень влиятельное издание, упорно оспаривала это распространенное мнение. Вот выдержка из этой газеты:

«Мы убеждены, что до настоящего времени поиски, которые вывели следствие на заставу дю Руль, идут по ложному следу. Невозможно, чтобы кто-либо настолько известный, как эта молодая женщина, прошел три квартала, совершенно никем не замеченный. Любой, кто увидел бы ее, наверняка запомнил бы это, поскольку у всех, кто ее знал, она вызывала интерес. Из дома она вышла, когда на улице уже было полно людей… Если бы она дошла до заставы дю Руль или до улицы де Дром, ее непременно увидели и узнали бы десятки людей. Однако пока еще не найден ни один человек, который в тот день видел ее вне стен материнского дома, и ничто, кроме той части показаний, где говорится о высказанных ею намерениях, не указывает на то, что она вообще выходила из дома. Из подола ее платья вырвали кусок, который обмотали вокруг талии и завязали. Это могло послужить своего рода ручкой, за которую тело несли наподобие узла. Если убийство совершено на заставе дю Руль, подобные ухищрения не понадобились бы. То, что тело найдено плавающим в воде рядом с этим местом, не доказывает, что оно брошено в реку именно там. …Лоскут (два фута в длину, один фут в ширину), вырванный из юбки несчастной девушки, был завязан вокруг ее шеи и закреплен узлом под затылком, вероятно, чтобы заглушить крики. Это было сделано людьми, у которых не водится носовых платков».

Однако за день или два до того, как префект обратился к нам, у полиции появилась важная информация, которая опровергала, по крайней мере, большую часть аргументов «Коммерсьель». Два мальчика, сыновья мадам Делюк, гуляя в роще рядом с заставой дю Руль, случайно набрели на густые заросли, где увидели три-четыре больших камня, лежащих друг на друге в некоем подобии сиденья со спинкой и подставкой для ног. На верхнем камне лежала белая женская юбка, на втором – шелковый шарфик. Там же были обнаружены зонтик, перчатки и носовой платок. На платке вышито имя «Мари Роже». В окружающих ежевичных кустах обнаружены лоскуты, вырванные из платья. Земля вокруг этого места была утоптана, ветки кустов изломаны. Судя по всему, там происходила борьба. В оградах между этими зарослями и рекой были обнаружены проломы, на земле имелся четкий след, указывающий на то, что к реке волокли что-то тяжелое.

Еженедельная газета «Солей»[35] следующим образом истолковала это открытие (толкование это лишь повторяло общее настроение парижской прессы):

«Все эти вещи пролежали там самое меньшее три-четыре недели; они прибиты дождем, покрылись плесенью и слиплись. Вокруг некоторых из них уже успела вырасти трава. Шелк на зонтике не потерял прочности, но ткань села. Верхняя его часть, там, где он собирается и складывается, заплесневела и прогнила; когда зонтик попытались открыть, шелк порвался… Ровные лоскуты, вырванные из платья ветками кустов, имели примерно три дюйма в ширину и шесть дюймов в длину. Один из них (со следами штопки) был оторван от нижнего края платья, второй – вырван из его середины. Ленты эти висели на колючих кустах примерно в футе над землей. …Таким образом, не остается сомнения, что место, где было совершено это ужасающее преступление, обнаружено».

Эта находка позволила получить новые сведения. Мадам Делюк показала, что содержит придорожный трактир недалеко от берега реки, прямо напротив заставы дю Руль. Это уединенное, можно сказать, глухое место, облюбовало городское отребье. По воскресеньям эти люди приплывают туда из города на лодках. В то воскресенье примерно в три часа пополудни в трактир вошла девушка в сопровождении смуглого молодого мужчины. Проведя там какое-то время, пара ушла и направилась в сторону рощи неподалеку. Внимание мадам Делюк привлекло платье девушки – оно показалось ей похожим на то, которое носила одна ее уже покойная родственница. Особенно ей запомнился шарфик. Вскоре после ухода пары в трактире появилась группа мерзавцев, которые вели себя совершенно разнузданно и не заплатили ни за еду, ни за выпивку. Они удалились в том же направлении, что и молодой человек с девушкой, в трактир вернулись на закате и как будто в большой спешке уплыли обратно на противоположный берег.

В тот же вечер, вскоре после того как стемнело, мадам Делюк и ее старший сын неподалеку от трактира слышали женские крики. Крики были отчаянными, но продолжались недолго. Мадам Д. опознала не только шарфик, найденный в зарослях, но и платье, которое было на трупе. Кроме того, кучер омнибуса по фамилии Валанс[36] также показал, что видел, как в то воскресенье Мари Роже пересекала реку на пароме в компании смуглого молодого мужчины. Он, Валанс, знал Мари и не мог ошибиться. Предметы, найденные в зарослях, родные Мари признали безоговорочно.

Сведения, собранные мною из газет по просьбе Дюпена, включали еще лишь один факт, но этот факт представлялся чрезвычайно важным. Судя по всему, сразу же после описанной выше находки неподалеку от того места, которое все теперь считали местом убийства, было найдено безжизненное или почти безжизненное тело Сент-Эсташа, жениха Мари. Рядом с ним на земле лежал пустой пузырек с надписью «Настойка опия». В его дыхании чувствовался запах яда. Умер он, не произнеся ни слова. В кармане молодого человека была найдена короткая записка, в которой он сообщал о своей любви к Мари и намерении покончить с собой.

– Думаю, вам и так понятно, – сказал Дюпен, внимательно изучив мои записи, – что это дело гораздо сложнее происшествия на улице Морг, от которого оно имеет одно важное отличие: это обычное, хоть и очень жестокое преступление. В нем нет ничего outré. Заметьте, именно поэтому данную загадку посчитали простой, тогда как на самом деле, это та причина, по которой ее нужно было отнести в разряд сложных. Поэтому и вознаграждение не было назначено с самого начала. Мирмидонцы нашего Г. сразу же сообразили, как и по какой причине могло быть совершено это злодеяние. Они даже нарисовали в своем воображении способ, множество способов, и мотив, множество мотивов, преступления, и, поскольку им казалось невозможным, чтобы хоть какие-то из этих многочисленных способов и мотивов не совпали с истинными, они посчитали само собой разумеющимся, что так и случится. Но сам характер этого дела, вокруг которого выросли все эти догадки, и тот факт, что все они казались в одинаковой степени правдоподобными, следовало воспринимать как дополнительную трудность, а не как обстоятельство, способное помочь расследованию. Я уже как-то говорил, что лишь по неровностям на плоскости обычного разум находит дорогу в поисках истины, если вообще это происходит, и что в подобных случаях нужно задаваться вопросом не «что случилось?», а «что случилось такого, чего не случалось никогда раньше?». Расследуя убийства в квартире мадам Л’Эспанэ[37], агенты господина Г. были сбиты с толку и поставлены в тупик той необычностью дела, которая для правильно настроенного интеллекта являлась явным предвестником успеха. В то же время интеллект этот мог бы спасовать перед простотой дела об убийстве девушки из парфюмерного магазина, которая в действительности не дала ничего, кроме повода чиновникам из префектуры заранее торжествовать в предвкушении легкой победы.

В случае с мадам Л’Эспанэ и ее дочери с самого начала было понятно, что мы имеем дело с убийством. Версия о самоубийстве исключалась сразу же. Здесь мы тоже знаем наверняка, что жертва не наложила на себя руки. Тело, найденное у заставы дю Руль, обнаружено при таких обстоятельствах, которые не оставляют сомнения в этом важном вопросе. Однако было высказано предположение, что найденный труп не является телом той Мари Роже, за поимку убийцы или убийц которой обещано вознаграждение и относительно которой был заключен наш договор с префектом. Мы с вами оба хорошо знаем этого господина, поэтому не будем ему слишком доверять. Если, начав расследование с найденного тела и выйдя на убийцу, мы установим, что это труп какой-то другой девушки; или же, если мы начнем расследование с предположения, что Мари Роже жива, и найдем ее (или даже просто выясним, что она не была убита), в любом из этих случаев наши труды пропадут даром – мы же имеем дело не с кем-то, а с месье Г.! Поэтому, если не в интересах правосудия, то в наших собственных интересах необходимо для начала удостовериться, что найденный труп – это та самая пропавшая Мари Роже.

Публике доводы «Этуаль» показались вескими, а то, что в самой газете убеждены в их важности, доказывает начало одной из их статей, посвященных данной теме. «Несколько утренних газет, – говорится там, – сочли статью в понедельничном номере “Этуаль” “исчерпывающей”». Как по мне, так эта статья исчерпывающе доказывает лишь рвение ее автора. Не стоит забывать, что чаще всего наши газеты стремятся породить сенсацию, а не помочь отыскать истину. Последнее их интересует только в том случае, если совпадает с первым. Издание, мнение которого совпадает с общепринятым (каким бы обоснованным оно ни было), не интересно толпе. В большинстве своем люди считают мудрецом лишь того, чьи мысли вступают в «острое противоречие» с расхожей идеей. В искусстве мыслить, не меньше чем в литературе, быстрее и охотнее всего воспринимается парадокс. И в обоих случаях это самое сомнительное из достоинств.

Я веду к тому, что лишь сенсационность и мелодраматизм версии, что Мари Роже все еще жива, подсказали «Этуаль» эту идею и заставили широкую публику увлечься ею. Давайте рассмотрим основные пункты доказательств, которые приводит эта газета, и попытаемся избежать той непоследовательности, с которой они изложены.

Основная цель автора статьи – показать, что плававший в реке труп не мог быть трупом Мари, поскольку между ее исчезновением и его обнаружением прошло слишком мало времени. Другими словами, автору было на руку свести этот временной промежуток до минимума. Для этого он, не долго думая, ставит в основу вывода не факт, а предположение. «Было бы глупо предполагать, – пишет он, – что убийство – если ее действительно убили – совершено настолько быстро, чтобы убийцы успели бросить тело в реку до полуночи». Тут же напрашивается вопрос: почему? Почему глупо предполагать, что убийство было совершено через каких-нибудь пять минут после того, как девушка вышла из дома матери? Почему глупо предполагать, что убийство могло быть совершено в любое время дня? Убийства происходят круглые сутки. Если убийство произошло в воскресенье после девяти утра и до без четверти двенадцать ночи, убийцы могли «успеть бросить тело в реку до полуночи». Следовательно, это предположение понадобилось для того, чтобы убедить читателей, что убийство было вовсе совершено не в воскресенье, и, если мы позволим «Этуаль» делать выводы на основании подобных «допущений», мы можем позволить ей любые вольности. То предложение, которое начинается со слов «Было бы глупо предполагать, что убийство…» и так далее, хоть и напечатано в «Этуаль», на самом деле существует только в голове его автора. «Было бы глупо предполагать, что убийство – если Мари действительно убили – совершено настолько быстро, чтобы убийцы успели бросить тело в реку до полуночи; и было бы так же глупо предполагать все это, как и предполагать (раз уж мы решили предполагать), что тело не было брошено в реку до полуночи» – предложение само по себе достаточно непоследовательное, но, по крайней мере, не такое абсурдное, как напечатанное в газете.

Если бы я хотел, – продолжил Дюпен, – просто опровергнуть этот высказанный на страницах «Этуаль» довод, я мог бы этим и ограничиться. Но нас интересует не «Этуаль», а истина. Приведенное предложение имеет лишь один смысл, и я его сформулировал, но для нас важно добраться до идеи, которая стоит за этими словами, до идеи, которую эти слова призваны были выразить, но так и не смогли. Журналист хотел сказать, что в какое бы время дня или ночи воскресенья ни было совершено убийство, маловероятно, чтобы убийцы рискнули нести труп к реке до полуночи. И в этом заключается то допущение, против которого я протестую. Предполагается, что убийство совершалось таким образом и при таких обстоятельствах, что тело нужно было доставлять к реке. Но ведь все могло случиться на берегу реки или даже на воде, и в таком случае выбрасывание тела в реку в любое время дня и ночи является самым очевидным и простым способом избавиться от трупа. Не подумайте, что я утверждаю, будто это вероятно или совпадает с моим собственным мнением. Мои слова не касаются фактов данного дела. Я всего лишь хочу предостеречь вас против общего тона предположения, высказанного в «Этуаль», подчеркнув его ex parte[38] характер.

И вот, поставив рамки, удобные для продвижения своей мысли, предположив, что, если это было тело Мари, оно могло пробыть в воде только очень короткое время, «Этуаль» продолжает:

«Известно, что утопленнику либо трупу, брошенному в воду сразу после убийства, требуется провести под водой от шести до десяти дней, чтобы разложиться до той степени, которая позволит ему всплыть на поверхность. Даже когда над телом, пролежавшим на дне меньше пяти-шести дней, стреляют из пушки и труп всплывает на поверхность, в скором времени, если его не забрать, он снова погружается под воду».

С этим утверждением молчаливо согласились все парижские газеты, кроме «Монитер»[39]. Это издание вступает в спор лишь с той частью, где говорится об «утопленнике», вспомнив пять-шесть примеров, когда тела действительно утонувших всплывали раньше того срока, на котором настаивает «Этуаль». Однако со стороны «Монитер» крайне неразумно противопоставлять общему утверждению «Этуаль» несколько частных случаев. Если бы можно было привести в пример не пять, а пятьдесят случаев, когда тело поднималось со дна после двух-трех дней, и то к этим примерам нужно было бы относиться, как к исключению из общего правила, принятого «Этуаль», и так до тех пор, пока не будет опровергнуто само правило. Если признать правило (а «Монитер» его не отвергает, настаивая только на исключениях), довод «Этуаль» обречен оставаться в полной силе, поскольку он заведомо ограничивается рамками вопроса о возможности всплытия тела на поверхность раньше трех дней, и вероятность этого будет в пользу позиции «Этуаль» до тех пор, пока число примеров, приведенных с такой детской непосредственностью «Монитер», не возрастет настолько, чтобы сформировать противоположное правило.

Я думаю, вам понятно, что все споры на эту тему, если их вообще затевать, должны быть направлены против самого правила, и для этого нам потребуется вникнуть в его суть. Итак, нельзя сказать, что человеческое тело значительно тяжелее или значительно легче воды в Сене. Другими словами, удельный вес тела в его естественном состоянии примерно равен удельному весу того объема пресной воды, который оно вытесняет. Тела женщин и жирных, дородных людей с тонкими костями в среднем имеют меньший удельный вес, чем тела мужчин и людей худых и ширококостных. К тому же на удельный вес воды оказывают определенное влияние морские приливы. Однако, оставив в стороне вопрос с приливами, можно сказать, что человеческие тела, оказавшись даже в пресной воде, почти никогда не тонут сами по себе. Практически любой, упавший в реку, сможет остаться на поверхности, если позволит удельному весу воды прийти в соответствие с его собственным, то есть, если позволит своему телу как можно полнее погрузиться под воду. Для не умеющего плавать самая правильная позиция – вертикальная, как при ходьбе, с максимально запрокинутой головой, когда над поверхностью остаются только рот и ноздри. При таких условиях человек обнаруживает, что может свободно держаться на плаву, не тратя на это силы. Тем не менее, очевидно, что удельный вес тела и удельный вес вытесненного объема воды находятся в очень четком равновесии, и любая мелочь может это равновесие нарушить. Например, рука, поднятая из воды и таким образом лишенная поддержки, превращается в дополнительный вес, который погрузит под воду всю голову, в то время как любой случайно оказавшийся поблизости обломок деревяшки, наоборот, позволит поднять голову выше и осмотреться. Человек, не привыкший к плаванию, барахтаясь в воде, неизменно выбрасывает руки вверх, при этом стараясь сохранить голову в привычном вертикальном положении. В итоге рот и ноздри оказываются под водой, когда человек пытается дышать, в его легкие попадает вода, и он начинает захлебываться. Большое количество воды попадает также в живот, отчего все тело становится тяжелее из-за разницы в весе воздуха, которым раньше были наполнены эти полости, и жидкости, которая начинает занимать его место. Как правило, разницы этой достаточно, чтобы полностью погрузить тело под воду, но только не в том случае, когда люди тонкокостные или имеющие избыточный объем мягких тканей либо жира. Такие остаются на плаву даже после того, как захлебываются.

Труп, который находится на дне реки, будет оставаться там до тех пор, пока каким-то образом его удельный вес снова не станет меньше удельного веса вытесняемого им объема воды. Это может происходить из-за разложения или по какой-то иной причине. Разложение приводит к тому, что в теле начинает вырабатываться газ, который расширяет рыхлую соединительную ткань и все полости, из-за чего тело и принимает такой ужасный раздутый вид. Когда это расширение доходит до такой степени, что труп начинает физически увеличиваться в размерах, не увеличивая при этом свою массу или вес, тело становится легче воды и незамедлительно всплывает на поверхность. Однако на разложение оказывает влияние огромное количество обстоятельств, есть масса причин, которые могут либо ускорить его, либо замедлить. Например, время года, чистота воды или насыщенность ее минералами, глубина, скорость течения, температура тела, последствия болезней, которыми страдал человек при жизни, и так далее. Таким образом, становится понятно, что мы не можем с какой-либо определенностью установить то время, через которое тело поднимется на поверхность в результате разложения. При одних условиях оно всплывет через час, при иных – этого вовсе не произойдет. Есть химические вещества, присутствие которых в клетках организма навсегда защищает его от разложения, скажем, дихлорид ртути. Однако помимо разложения, газ может выделяться – и чаще всего выделяется – в результате уксусного брожения находящихся в желудке веществ растительного происхождения, да и в других полостях могут скапливаться газы в достаточном количестве, чтобы раздуть тело настолько, что оно поднимется на поверхность. Стрельба из пушки над водой вызывает всего лишь вибрацию, которая может освободить тело из мягкого ила или жидкой грязи, удерживающих его на дне, и заставить всплыть, если другие процессы уже подготовили его к этому. Или же она может преодолеть сопротивление некоторых сгнивших масс клеточных тканей, что приведет к выбросу газа во внутренние полости и их расширению.

Итак, поняв суть данного процесса, мы теперь можем судить о правильности утверждений «Этуаль». «Известно, что утопленнику либо трупу, брошенному в воду сразу после убийства, – говорится в газете, – требуется провести под водой от шести до десяти дней, чтобы разложиться до той степени, которая позволит ему всплыть на поверхность. Даже когда над телом, пролежавшим на дне меньше пяти-шести дней, стреляют из пушки и труп всплывает на поверхность, в скором времени, если его не забрать, он снова погружается под воду».

Теперь все это кажется набором непоследовательных и бессвязных слов. Нам вовсе не известно, что «утопленнику» требуется провести под водой от шести до десяти дней, чтобы разложиться до той степени, которая позволит ему всплыть на поверхность. И наука, и человеческий опыт говорят о том, что время, необходимое для всплытия тела, определить невозможно. Если сверх того тело всплыло после пушечной стрельбы, оно не погрузится снова под воду до тех пор, пока не разложится настолько, что газы выйдут из него. Но я хочу привлечь ваше внимание к указанной разнице между «утопленником» и «трупом, брошенным в воду сразу после убийства». Автор хоть и понимает различие, тем не менее включает их в одну категорию. Я уже рассказал о том, каким образом тело тонущего становится тяжелее соответствующего объема воды, и что оно вовсе не утонет, если исключить барахтанье, при котором над водой поднимаются руки, и попытки вдохнуть под водой, из-за чего место воздуха в легких занимает вода. В случае «трупа, брошенного в воду сразу после убийства» о барахтанье и дыхании речь, конечно же, не идет, то есть, такое тело, как правило, всегда остается на плаву. Похоже, что с этим фактом «Этуаль» не знакома. Когда разложение достигает значительной степени (когда большие части плоти отстают от костей), тогда тело действительно скрывается под водой, но не раньше.

Что же нам делать с утверждением, что найденное тело не может быть телом Мари Роже потому, что со дня ее исчезновения прошло всего трое суток, а его нашли плавающим? Если бы женщина захлебнулась насмерть, ее тело могло остаться на плаву, а если бы и пошло ко дну, то могло всплыть через двадцать четыре часа, а то и меньше. Но никто не считает, что она утонула, и, поскольку умерла она до того, как попала в реку, ее плавающий в воде труп могли найти в любое время после того, как его туда бросили.

«Но, – заявляет «Этуаль», – если тело в подобном изувеченном виде до ночи со вторника на среду пролежало на берегу, там должны были остаться какие-то следы убийц». Тут даже трудно сходу определить, что автор хотел этим сказать. Похоже, он намеревается предвосхитить возражение, которое может вызвать его версия, viz[40]: то, что тело два дня пролежало на берегу, претерпевая быстрое разложение… Более быстрое, чем если бы оно находилось в воде. Он предполагает, что, если бы это действительно было так, тело могло всплыть в среду, и думает, что только при таких обстоятельствах это могло произойти. Соответственно, он поспешил доказать, что тело не лежало на берегу: видите ли, в таком случае «там должны были остаться какие-то следы убийц». Я думаю, ваша улыбка вызвана этим sequitur[41]. Вы не можете понять, каким образом продолжительность нахождения трупа на берегу может приумножить следы убийц. Я – тоже.

«И более того, – продолжает наша газета, – очень маловероятно, чтобы те нелюди, которые совершили это убийство, бросили тело своей жертвы в воду, не привязав к нему какой-либо груз, если принять эту меру предосторожности не составляло никакого труда». Обратите внимание на смехотворную путаницу в мыслях. Никто, даже сама «Этуаль» не сомневается, что найденное тело принадлежит жертве убийства, ибо следы насилия слишком очевидны. Наш мыслитель преследует лишь одну цель: убедить читателей, что найденное тело – это не Мари. Он хочет доказать, что Мари не убита, а не то, что найденный труп не является жертвой убийства. Тем не менее его замечание доказывает исключительно последний пункт. Мы имеем труп, к которому не прикреплен груз. Убийцы, бросая его в воду, сделали бы это непременно. Отсюда вывод: он не был брошен в воду убийцами. Если это предложение и доказывает что-нибудь, то только это. Вопрос об установлении личности даже не ставится, и «Этуаль» теперь старается изо всех сил, чтобы опровергнуть свои же собственные выводы, сделанные секунду назад. «Мы совершенно уверены, – говорится здесь, – что найденная женщина была убита».

И это не единственный пример того, как автор невольно вступает в противоречие со своими же собственными словами, даже в этой части рассуждений. Его очевидная цель, как я уже сказал, – как можно сильнее уменьшить временной промежуток между исчезновением Мари и обнаружением трупа. И в то же время он уделяет особое внимание тому, что никто не видел девушку после того, как она покинула дом матери. «Мы и не знаем наверняка, была ли Мари Роже все еще на этом свете после девяти часов в воскресенье двадцать второго июня». Раз уж его доводы настолько ex parte, ему бы следовало, по крайней мере, вообще не касаться этого обстоятельства, поскольку, если бы сыскался кто-нибудь, кто видел Мари, скажем, в понедельник или во вторник, промежуток этот сократился бы значительно, и это, согласно его же логике, заметно уменьшило бы вероятность того, что обнаруженный труп действительно является телом гризетки из парфюмерного магазина. Все же довольно забавно наблюдать за тем, как «Этуаль» настаивает на этой подробности, искренне полагая, что может этим подкрепить общий ход своих рассуждений.

Давайте теперь внимательно рассмотрим ту часть статьи, в которой говорится, как Бове проводил опознание тела. Что касается волосков на руке, тут «Этуаль» явно хитрит. Месье Бове не идиот, он не стал бы считать наличие волосков на руке приметой, по которой можно опознать труп. Не бывает рук, полностью лишенных волос. Неопределенность выражения, использованного «Этуаль», является всего лишь искажением слов, произнесенных свидетелем. Должно быть, он говорил о каком-то особенном свойстве этих волосков: о необычном цвете, о густоте, длине, об их расположении или о чем-то другом в этом роде.

«У нее, – пишет газета, – маленькие ступни. Но есть тысячи ступней такого же размера. Подвязка ее и вовсе не может служить доказательством, как и туфли. То же самое можно сказать и о цветах на шляпке. Месье Бове особенно выделяет, что застежка у нее на подвязке была подогнана под ее размер. Но это тоже ничего не значит, потому что большинство женщин предпочитают не примерять подвязки в магазине, а подшивать под свой размер дома». Трудно предположить, что в данном случае автор статьи пишет искренне. Если бы месье Бове, разыскивая тело Мари, обнаружил труп девушки, похожей на нее размером и внешним видом, он уже имел бы право посчитать (не касаясь вопроса ее одежды), что его поиски увенчались успехом. Если, вдобавок к общему размеру и виду, он еще и увидел на ее руке какие-то особенные волоски, такие же, какие видел на живой Мари, его уверенность только усилилась бы, и сила уверенности вполне могла находиться в зависимости от того, насколько характерны или необычны были эти волоски. Если ступни у Мари были маленькие и ступни трупа оказались такими же маленькими, степень вероятности того, что найденное тело и есть Мари, увеличилась бы не в арифметической, а в геометрической прогрессии или кумулятивно. Добавьте к этому туфли, такие же, как те, что были на ней в день исчезновения. Хоть туфли эти и «поступают в продажу партиями», их наличие возводит вероятность в степень уверенности. То, что само по себе не является особой приметой, в совокупности с другими подробностями становится верным доказательством. А если вспомнить и цветы на шляпке, такие же, как носила пропавшая девушка, этим доказательство можно и ограничить. Если бы там был только один цветок, и этого было бы достаточно, но каждый последующий не прибавляет дополнительное очко уже существующей уверенности, а умножает ее в сотни, тысячи раз. Кроме того, на трупе обнаруживаются еще и подвязки, точно такие же, как те, что носила Мари при жизни. Искать дополнительные доказательства просто глупо! Но подвязки эти ко всему еще и имеют застежки, подогнанные по ноге таким же способом, как это сделала Мари незадолго до выхода из дома. Продолжать и после этого сомневаться – либо безумство, либо лицемерие. То, что «Этуаль» не придает значения подшитым застежкам на подвязках, говорит только о том, что газета упорно не желает расставаться со своей ошибкой. Застежки на подвязках крепятся на растягивающейся основе, это уже само по себе указывает на необычность того, что их пришлось укорачивать. То, что сделано так, чтобы садиться по размеру, редко когда требует дополнительной подгонки. Скорее всего, то, что Мари пришлось подгонять их, является случайностью в самом строгом смысле этого слова. Одних этих подвязок вполне хватило бы, чтобы установить ее личность. Но главное не то, что на трупе были такие же подвязки, как на исчезнувшей девушке, такие же туфли, шляпка, цветы на шляпке; не то, что у него были такие же ступни; не особая примета в виде характерных волосков на руке; не то, что общим внешним видом и размерами он напоминал исчезнувшую… Главное то, что труп имел все эти особенности. Если бы можно было доказать, что журналист из «Этуаль» в данных обстоятельствах искренне продолжает сомневаться, с ним бы все было ясно и без комиссии de lunatic inquirendo[42]. Он посчитал, что его сочинению придаст веса повторение манеры разговора встречающихся где-нибудь вне работы адвокатов, которые сами чаще всего повторяют формальный стиль речи, принятый для общения в залах суда. Надо заметить, что большая часть тех доказательств, которые отвергаются судами, человеку здравомыслящему, наоборот, представляется наиболее убедительными доказательствами. Ведь суд руководствуется принципами признания улик – общепринятыми и записанными в правилах – и неохотно отходит от них в конкретных случаях. Строгое соблюдение этих принципов при полном пренебрежении к исключениям по большому счету является верным способом достичь максимума истины. То есть, в целом такой подход можно назвать философским, но это также означает, что на уровне частностей он допускает огромное количество ошибок[43].

Что касается оскорбительных намеков в адрес Бове, все их можно отмести разом. Вам, очевидно, уже ясен характер этого доброго человека. Это дотошный мужчина, у которого в голове много романтики, но мало ума. Любой человек такого склада в подобных необычных обстоятельствах повел бы себя так же и навлек бы на себя подозрение со стороны излишне проницательных или предвзято относящихся к нему. Месье Бове (как явствует из ваших записей) несколько раз беседовал с журналистом из «Этуаль» и задел его своей уверенностью в том, что этот труп, вопреки точке зрения самого журналиста, вне всякого сомнения, является трупом Мари. «Он упорно настаивает на том, что это труп Мари, – говорится в газете, – но не может в подтверждение своих слов привести ни одного действительно убедительного доказательства, кроме тех, о которых мы уже рассказывали». Так вот, если не вспоминать лишний раз о том, что более «убедительного» доказательства, которое он уже привел, не требуется, можно заметить, что вполне понятно, почему человек в подобных обстоятельствах совершенно убежден в своей правоте, но не может высказать причин своей убежденности, которые могли бы заставить так же поверить в это кого-то другого. Нет ничего более трудноопределимого, чем образ другого человека, который рождается у нас в сознании. Любой человек узнает соседа, но почти никогда не может четко выразить, по каким именно критериям происходит это «узнавание». Журналист из «Этуаль» не имел права упрекать месье Бове в безосновательности его убежденности.

Его якобы подозрительное поведение намного проще объяснить моим предположением о романтической дотошности, чем виновностью перед законом, в которой его подозревает автор статьи в «Этуаль». Приняв более благосклонную позицию, мы легко объясним и розу в замочной скважине, и имя Мари на грифельной доске, и «оттеснение на второй план всех родственников мужского пола», и то, что он якобы добивается, «чтобы никто из родных убитой не увидел тела», и его предостережение мадам Б. не разговаривать с жандармом до его (Бове) возвращения, и, наконец, его откровенное стремление к тому, чтобы «никто кроме него не принимал участия в расследовании». По-моему, вполне очевидно, что Бове был поклонником Мари, что она кокетничала с ним и что он хотел создать впечатление, будто у них были близкие отношения, и он пользовался ее полным доверием. На этом данный вопрос я закрою, и, поскольку факты полностью опровергают заявление «Этуаль» насчет безразличия со стороны матери и остальных родственников – безразличия, несообразного с их предполагаемой уверенностью в том, что убитая и есть девушка из парфюмерной лавки, – в дальнейшем можно будет считать, что личность трупа установлена.

– А что вы думаете о взглядах «Коммерсьель»? – спросил я.

– То, что они заслуживают намного большего внимания, чем все прочие, высказанные об этом деле. Ее логические выводы на основании различных предпосылок умны и точны, однако, по меньшей мере, в двух примерах предпосылки эти сами основаны на неточных наблюдениях. «Коммерсьель» приходит к выводу, что Мари рядом с домом матери попала в руки банде отпетых негодяев. «Невозможно, – замечает она, – чтобы кто-либо настолько известный, как эта молодая женщина, прошел три квартала и совершенно никем не был замечен». Так может считать лишь человек, который давно живет в Париже, светский человек, передвижение по городу которого в основном происходит в поле зрения общественных мест. Он понимает, что для него почти невозможно пройти мимо дюжины сотрудников из его же конторы, чтобы при этом его не узнали и не приветствовали. Думая о собственном круге знакомств и о том, насколько он известен другим, автор этой статьи, ставя на один уровень собственную узнаваемость с узнаваемостью девушки из парфюмерного магазинчика, не видит между ними большой разницы и тут же приходит к выводу, что ее на улице должны были узнавать так же, как и его. Об этом можно было бы говорить, если бы она, как и он, всегда перемещалась по улицам одним маршрутом и в одно и то же время. Ему привычно ходить через одинаковые промежутки времени внутри ограниченной территории, где полным-полно сотрудников, ожидающих его появления. Но с большой долей вероятности можно предположить, что перемещения Мари были хаотичны. В тот раз, вероятнее всего, она отправилась наименее привычным для себя маршрутом. Параллель, которая, судя по всему, существует в мыслях журналиста «Коммерсьель», имела бы право на существование в том случае, если бы речь шла о пересечении ими обоими всего города. Тогда, при условии что степень узнаваемости обоих уравнена, шансы на то, что их узнало бы примерно одинаковое количество людей тоже примерно уравнялись бы. Со своей стороны, я бы считал не просто возможным, а очень даже вероятным то, что Мари в любое время могла пройти по одному из многочисленных маршрутов от своего дома до дома тети и не встретить при этом ни одного знакомого или человека, который знал бы ее. Рассматривая этот вопрос в общем и полном свете, нам необходимо помнить о колоссальной диспропорции между кругом знакомств даже самой большой парижской знаменитости и общим числом парижан.