Читать книгу Ворон - Эдгар Аллан По, Marta Fihel - Страница 3

О времена! О нравы! Видеть грустно,

Как всё вокруг нелепо и безвкусно.

О нравах, о приличиях смешно

И говорить –    приличий нет давно!

Что ж до времён, то каждому известно:

О «старых добрых временах» нелестно

Толкует современный человек

И хвалит деградировавший век!

Сидел я долго, голову ломая

(Ах, янки, до чего у вас прямая

Манера выражаться!), я не знал,

Какой избрать зачин, какой финал?

Пустить слезу, как Гераклит Эфесский

В душещипательной плаксивой пьеске?

Или за едким Демокритом вслед

Швырнуть, расхохотавшись, книгу лет,

Затрёпанную, как учебник в школе,

И крикнуть: «К дьяволу! Не все равно ли?»

Предмет мой, надо знать, имеет вес,

Не дай Господь, займётся им Конгресс!

Дебаты будут длиться две недели:

Мы обе стороны во всяком деле

Должны заслушать, соблюдя закон,

У Боба восемь таковых сторон!

Возьмусь я, посмеявшись иль поплакав,

Вердикт присяжных будет одинаков.

Пока мне лесть и злость не по плечу,

Обняв обоих греков, поворчу.

– На что же будешь ты ворчать, приятель?

Героя притчи описать не кстати ль?

– Ах, сэр, едва не ускользнула нить!

Но, черт возьми, зачем народ дразнить?

Зачем, раскланиваясь постоянно,

По улицам гуляет обезьяна?

Читатель, брань случайную прости!

Давно ли шимпанзе у нас в чести?

(О нет, мы главного не упустили,

Быть нелогичными не в нашем стиле:

Меняясь, как политик, на ходу,

Я к правильному выводу приду!)

Друзья, вы много ездили по свету,

Я сам топтал порядком землю эту,

Перевидал немало городов

И клясться хоть на Библии готов,

Что в общем (мы же на Конгресс не ропщем

За аргументы, принятые в общем),

Так вот, уютней в мире нет лагун,

Где всякий расторопный попрыгун

Коленца б мог выделывать лихие,

Сновать, как рыба в собственной стихии.

Или, рулоны кружев подхватив,

Скакать через прилавки под мотив

Прославленных Вестри, а вечерами

К обсчитанной галантерейно даме

Лететь на бал и предлагать ей тур!

Из выставляемых кандидатур

Судьба всех милостивей к претенденту,

Отмерившему вам тесьму и ленту.

Не пренебрёг и нашим городком

Такой герой-любовник, – незнаком

Я, к счастью, с ним, но видел эту прелесть:

От корчей, от ужимок сводит челюсть!

Его бегу (в душе я страшный трус) –

Вдруг не сдержусь и прысну –    вот конфуз!

Безмерна власть его над женским полом:

Кто ж, фраком опьянясь короткополым

С раздвоенным, как у чижа, хвостом,

Захочет на мужчин смотреть потом?

А чёрный шёлк цилиндра франтовского? –

Он частью стал пейзажа городского.

Ни дать, ни взять Адонис во плоти! –

Воротнички, воздушные почти,

А голос создан для небесных арий.

Спор о наличье разума у тварей,

Неразрешимый философский спор

Бесповоротно разрешён с тех пор,

Как был рассмотрен новый наш знакомый:

Мы данный факт считаем аксиомой.

Нам Истина важней учёных схем!

Вопроса нет, он мыслит. Только чем?

Готов с любым философом правдивым

Я голову ломать над этим дивом.

Философ, ты не понял ничего –

Упрятан в пятку разум у него!

Подумаю, душа уходит в пятки!

Не приведи Господь сыграть с ним в прятки:

Как пнёт для правоты моих же слов!

Я перед величайшим из ослов,

Как зеркало, стихи раскрою эти,

И дабы в недвусмысленном портрете

Себя узнал тупица из тупиц,

Внизу проставлю имя: Роберт ПИТТС.

Иначе, чем другие дети,

Я чувствовал и всё на свете,

Хотя совсем ещё был мал,

По-своему воспринимал.

Мне даже душу омрачали

Иные думы и печали,

Ни чувств, ни мыслей дорогих

Не занимал я у других.

То, чем я жил, ценил не каждый.

Всегда один. И вот однажды

Из тайников добра и зла

Природа тайну извлекла, –

Из грядущих дней безумных,

Из камней на речках шумных,

Из сиянья над сквозной

Предосенней желтизной,

Из раскатов бури гневной,

Из лазури в час полдневный,

Где, тускла и тяжела,

Туча с запада плыла,

Набухала, приближалась –

В демона преображалась.

Меня, на утре жизни, влёк

В просторном мире уголок,

Что я любил, любил до дна!

Была прекрасна тишина

Угрюмых вод и чёрных скал,

Что бор торжественный обстал.

Когда же Ночь, царица снов,

На всё бросала свой покров

И ветр таинственный в тени

Роптал мелодию: усни! –

Я пробуждался вдруг мечтой

Для ужаса страны пустой.

Но этот ужас не был страх,

Был трепетный восторг в мечтах:

Не выразить его полней

За пышный блеск Голконды всей,

За дар Любви –    хотя б твоей!

Но Смерть скрывалась там, в волнах

Тлетворных, был в них саркофаг –

Для всех, кто стал искать бы там

Покоя одиноким снам,

Кто скорбной грёзой –    мрачный край

Преобразил бы в светлый рай.

Был полдень в июне

И полночь в ночи;

С орбит своих звёзды

Бледно лили лучи

Сквозь холодные светы

Царицы Луны.

Она была –    в небе,

Блеск на гребнях волны.

Дышал я бесплодно

Улыбкой холодной, –

Холодной слишком –    для меня!

Её диск туманный,

Как саван обманный,

Проплыл, – и обернулся я

К Звезде Вечерней…

О, как размерней

Ласкает красота твоя!

Мечте так милы,

Полные силы,

Сверканья твои с вышины.

Пью, умилённый,

Твой огонь удалённый,

А не бледные блики Луны.

В виденьях темноты ночной

Мне снились радости, что были;

Но грёзы жизни, сон денной,

Мне сжали сердце –    и разбили.

О, почему не правда дня –

Сны ночи тем, чей взгляд

В лучах небесного огня

Былое видеть рад!

О сон святой! – о сон святой! –

Шум просыпался в мире тесном,

Но в жизнь я шёл, ведом тобой,

Как некий дух лучом чудесным.

Пусть этот луч меж туч, сквозь муть,

Трепещет иногда, –

Что ярче озарит нам путь,

Чем Истины звезда!

Под миртами меч я укрою в свой срок,

Подобно героям старинным,

Что в сердце тирану вонзили клинок,

Возвращая свободу Афинам.

Любимые тени! Бессмертны вы там,

Где все, кто по славе нам ведом,

В Элисии бродят по белым цветам,

Где пирует Ахилл с Диомедом.

Свежим миртом копьё я укрою, как встарь

Гармодий, храбрый и славный,

Когда окропил он священный алтарь

Тирании кровью державной.

Вы, с Афин и с их мраморов смывшие стыд,

Вы, отмстители древней свободы,

Для веков без конца ваша слава звенит,

Умащенная звуками оды!