Читать книгу Сыскарь из Тридевятого царства - Эдгар Крейс - Страница 2

В Тридевятом царстве-государстве жил-был Иван Дурак. Жил, как ему казалось, совсем неплохо в совсем крохотной избушке у деда и бабы. Старики занимались, по мере своих невеликих сил, скромным хозяйством. То в огороде пололи-садили, то скотину кормили-поили, а то в доме убирали-готовили. Иван Дурак же любил лежать на печи, да есть тёплые бабкины калачи. Дед с бабой шибко жалели свою кровиночку. Привыкли к нему и с малых лет бегали за ним вслед. Следили за каждым его шагом. Боялись, кабы детинушка не перетрудилась понапрасну, да какую лихую хворобу не подхватила. Старики души не чаяли в добродушном и с отзывчивым сердцем Ванюше, которому судьба-злодейка уготовила лихую участь – стать третьяком, то есть третьим рождённым сыном. Оттого после смерти отца-кормильца его оставили без наследства. В чём был одет, так старшие братья на следующий день после поминок и отправили его к деду с бабкой, которых их отец родимый давненько спровадил подальше с глаз долой. Дабы они своей старостью и немощью не срамили его перед богатыми гостями огромного дома. Старшие братья урок отца хорошо усвоили и к старикам за всё время так и не показались. Не говоря уже о хоть самой малой помощи по хозяйству или чем иным.

Старший брат после смерти отца забрал себе почти всё отцовское наследство, отдав среднему то, что самому было не очень-то и гоже. А про младшенького они оба в пылу делёжки внезапно свалившегося на их головы богатства и вовсе забыли. Оттого младшему брату и крошечки сухой с ломящегося от достатка семейного стола не досталось.

Ушёл Иван Дурак от жадных и несправедливых братьев к родным деду с бабой в дальний, глухой угол Тридевятого царства. После огромного отцовского дома он нисколько не чувствовал себя стеснённым в крохотной, деревенской избушке на краю Дикого леса, ибо ещё в детстве частенько сбегал из отчего дома, где особо и не чувствовал ласки к старикам, дабы помочь им по хозяйству, да и чтобы они себя одинокими и брошенными не чувствовали. В Диком лесу, что сразу за околицей начинался, бывал. Ходил по грибы, да ягоды, пение птиц послушать, да за жизнью диких зверей понаблюдать. Раз помог малому медвежонку из охотничьего капкана выбраться. Мать Медведица его запомнила и не раз он бывал в гостях у медвежьего семейства. Можно сказать, что стал у них своим, хотя к другим людям после этого случая медведи стали относиться, мягко говоря, не очень дружелюбно. Если бы не Ванюша была бы у людей с дикими лесными жителями большая ссора. Частенько на рыбалку бывал. Благо неширокая речушка совсем рядом с домом протекала. Так что и ходить далеко нужды не было. Бывало, что и знакомый медвежонок приходил за процессом понаблюдать, да угощение получить. Старики же старались по хозяйству всё делать сами и просили у родного внучка помощи лишь, когда уж самим было совсем не по силам. Но глазастый внук даром, что любил на печи лежать, а дело деревенское знал и вовремя подмечал, когда без его сильной руки было не обойтись.

И сейчас всё бы было хорошо, если бы не одно, но весьма существенное «но». В один распрекрасный день мягкие, ароматные, только что из горячей печи калачи соизволили закончиться. Большая, сплетённая дедом из лозы корзина внезапно оказалась пуста. Ванюша в это время как раз мечтал о том, как он женится на царской дочери Несмеяне и станет царевичем. А значит, и печь у него станет побольше, да и калачи будут печь из муки, что подороже, помягче, ароматнее и вкуснее. Прямо не жизнь его ждёт, а сказка несказанная. Так Ванюша лежал на тёплой печи, мечтал о том, как должно прийти к нему это самое счастье, да по одному доставал из корзины калачи и отправлял их в рот. Прожевав очередной калач, Иван потянулся за следующим. Его рука долго елозила по дну плетёной корзинки, а сам он в мечтаниях был в это время очень далеко. До него не сразу дошла ужасная мысль – калачей-то больше нет. Не выдержал прорыва такой несправедливости в свои розовые мечты, он закричал с печи:

– Ба-а! Слышь, Ба-а! Калачи давай. Я дальше думать буду!

Бабка оторвалась от работы. Тяжело вздохнула, сняла ногу с длинной, узкой деревянной педали веретена и не торопясь отложила в сторону пряжу. Она с умилением посмотрела на розовощёкого, голубоглазого внучка лет восемнадцати. Дитятко вытянулось за последние годы и его ноги толком уже не помещались на лежанке печи. Оттого ему приходилось их сгибать в коленках. Так что, аршина три росточку у «маленькой дитятки» вполне будет. Бабка вспомнила своего Ванюшу ещё маленьким, когда печь для него была огромной и ласково промолвила:

– Об чём это ты Ванюша головушку свою буйную с утра до вечера всё ломаешь и ломаешь?

– Как это – «об чём», бабуля? – удивлённо переспросил внук. – Ясное дело об чём – о нашей лучшей жизни думу думаю! Вот стану царевичем. Будет у меня огромная печь с мягкою периною, а царевна Несмеяна будет мне вкусные калачи вместо тебя печь. Такие большие-большие и сладкие-сладкие! Вам с дедом во дворце хоромы выделю, дабы вы ни в чём недостатка не знали. Правнуков вам с Несмеяной нарожаем. Вот тогда заживём мы все вместе, одной дружной семьёй, вдоволь и на славу! Вас с дедом непременно к себе во дворец заберу! Будут у вас там всяческие помощники, слуги, а вам самим больше не придётся на огороде горбиться, да за скотиною и в жару, и холод ухаживать! Кормить-поить её! Сено косить, да дрова колоть!

– А сейчас тебе чем плохо, ненаглядный ты мой соколик? – в свою очередь удивилась бабка. – Мы с дедом работаем с утра до ночи, а ты на печи сейчас лежишь, да калачи ешь из сдобного теста! Пусть у нас и теснее, чем во дворце, зато всё своё и тебе в примаках сидеть не надобно! На чужих людей горбатиться! Здесь ты вольный человек, а во дворце будешь своему тестю рабом, а царевне – слугой!

– Э-ээ, не скажи, бабуля! У тебя какие-то устарелые представления о жизни! Мы же с Несмеяной будем любить друг друга, а значит и относиться друг к другу по-доброму, по-людски значит! Ты хоть царский дворец когда-либо видела?

– Нет, а шо?

– Шо-шо! Здесь у нас и печь поменьше, да тесто пожиже, а царские калачи, да хоромы, небось, намного лучше будут! Неужто тебе, бабуля, это совсем непонятно? Да и где они, – калачи-то наши? У меня корзина пуста, а я ещё есть хочу! А ты мне тут про какое-то рабство!

Иван Дурак словно дитё малое с обидой в глазах показал бабке опустевшую плетёную корзину. Старушка же посмотрела в наивные голубые как весеннее небо глаза внучка и тихонечко вздохнула. Ванюша выбрал для калачей самую большую из имевшихся в доме корзину.

Пока внук рассуждал о своей будущей сладкой жизни, к нему на печь запрыгнул чёрный как смоль кот с ярко-жёлтыми глазами-щёлочками. Пушистый зверь, величиной чуть ли не с добрую собаку, грациозно выгнул спину, потёрся о бок Ванюшки, да бесцеремонно завалился на печи рядом с ним. Скептически посмотрел на пустой стол в углу избы и певуче растягивая слова заметил:

– Ты вот, Ваня, о своих калачах беспокоишься, а у нас в доме молоко закончилось. Корове Пеструшке пастись негде. Кощей нашу делянку, вместе с избой со всех сторон высоченным забором обнёс. Скоро и выход к реке перегородит. Тогда и воды, и рыбы у нас не будет. Хотя, если честно, я бы теперь не стал из нашей реки воду брать. Она после прибытия кощеевых строителей стала сильно нечистотами пованивать. Да и Пеструшка со мной в данном вопросе полностью согласна. Она больше пить из реки воду не хочет. А ты тут, Ванюша, про какие-то калачи глаголешь! Глубже нужно смотреть на проблемы житейские! Глубже!

– Ба-а, слышала, что тебе Кот-Баюн мурлычет! Пошли деда к Кощею! Пусть он с ним как следует поговорит! – назидательным тоном произнёс Иван и в обнимку с котом безмятежно развалился на печи, да стал мечтательно глядеть в потолок, продолжая думку про царевну Несмеяну и жизнь, когда не нужно будет ни о чём беспокоиться. За одно почёсывал густой мех Кота Баюна.

Пушистый зверь довольно замурлыкал и стал досказывать Ивану-Дураку сказку. Ту саму, которую с утра не успел ему рассказать, ибо сильно торопился по своим неотложным кошачьим делам. Бабка же между тем продолжила рассуждать о сложностях жизни с новым соседом.

– То, что речка дурно пахнет, мы ужо с дедом вызывали из города эту самую, будь она неладна, санэпидстанцию. Так енти самые аспиды вучёные приехали, побродили-побродили по берегу, потыкали там-сям своими длинными палками, да ничего вредного в реке так и не нашли. Чо мы с дедом можем сделать, внучек, супротив самого Кощея? Он небось их подкупил. Вот и те, кто по долгу службы должны бороться с загрязнителями природы-матушки, в упор грязь и заразу не видят. Говорят, что у костлявого теперь столько денег, что сам царь с ним сладить не может! А что нам – бедным людям – остаётся в таком случае делать?

Ванюша продолжал одним ухом слушать сказку, которую ему рассказывал Кот-Баюн, а в паузах бабке отвечал:

– А дед чё молчит? Он что не может к Кощею сходить и поговорить с ним? Вы же с дедом на этой земле ещё до того, как костлявый сюда пришёл строиться, ещё, поселились! У вас даже какая-то бумага с печатью от Царя-Батюшки осталась! Так пусть этот ирод бессовестный для нас хоть в полторы сажени проход вдоль реки нам оставит. Тогда мы хотя бы бочком могли бы протиснуться к речке, да на пастбище попасть, – зевая от скуки заключил внук.

– Насколько я понимаю своим старческим умом, – горестно произнесла бабка, – теперь с этой царёвой бумажкой можно сходить только до отхожего места. А дед наш до самого вечера сегодня занят будет. Он колодец чистит, а то в нём вода из-за кощеевой стройки вся куда-то вчера ушла. Так хуть, время с толком использовано будет! Ежели водица завтра вдруг обратно вернётся, то хотя бы колодец уже чистый будет. Да и стар наш дед ужо в такую даль, в город-то ехать. Ты же, небось, слышал, что нашего Кощея теперь выбрали его главой? Он у нас теперь будет…, – Бабка быстро оглянулась на Красный угол, в которой висела в почерневшем от времени окладе икона. Скоренько перекрестилась и продолжила. – Не при святых буде сказано: он тапереча сам хубернатор! Ходят слухи, что костлявый вместе со своей родной сестрицей Бабой Ягой из леса в город перебрались. Хоромы там они себе новые отстроили получше царёвых. Когда это было видано, чтобы кто-то из лесной нечисти в городские жители подался, да ещё и важными особами, то бишь, начальниками становилися?!

Иван продолжал одним ухом слушать бабку, а другим сказку Кота Баюна. А сказки Кот Баюн рассказывал с чувством-толком, мягко и вкрадчиво. При этом занятно растягивая слова и умело проникая интонацией до самой глубины души своего слушателя. Прямо гипнотизёр какой-то, а не кот. Оттого Иван расслабился и уже начал дремать. Сладенько зевнул, закрыл глазки и равномерно засопел. Как только Иван уснул, Кот Баюн бросил сказывать сказку. Пристроился клубочком подле него под боком и монотонно заурчал не хуже небольшой лесопилки. Так они на пару с Иваном с чувством «музицировали» на всю избу. Бабка посмотрела-посмотрела на печную идиллию, горестно вздохнула и пошла во двор к деду, дабы про Кощееву дачу и поездку в город с ним потолковать.

Тень от пятиэтажной громадины лежала на всём их куцем участке. Оттого там даже днём было сумрачно и прохладно. В избе давно уже солнышка не видели. Из всей бывшей деревни старики одни остались. Остальных жителей Кощей без особых церемоний выгнал в чисто-поле, а их землю себе прибрал, как отказную. Пытался он и деда и бабой выгнать, но повезло старикам, что в это время любимый внучек уже поселился у них. Адвокат и нотариус Кощея и так и эдак обхаживали розовощёкого молодца. То сулили ему злато-серебро, то запугивали неимоверными кощеевыми карами. Но, ни то, ни другое не проняло Ванюшу. Его хоть и называли все, кому не лень, дураком, но по упрямству он переплюнет стадо ишаков, а не то, чтобы какие-то адвокаты смогли что-либо, с бухты-барахты с ним сделать. Он лежал на печи и лишь лениво тыкал кощеевым прихвостням под нос царёву бумагу, по которой и изба, и земля вокруг неё на веки вечные принадлежали деду и бабке. А когда пройдохи кощеевы попробовали запугать бедных стариков, то Иван осерчал и наконец удосужился слезть с печи. Изловчился, схватил хитрого нотариуса, да пронырливого адвоката за шкирки. От души стукнул их лбами, да выкинул их из избы прямо в дурно пахнущую речку. Дед, да баба не зря кормили калачами своего родного внучка. Оттого, летели нотариус с адвокатом по воздуху дюже даже знатно. Далеко так летели, беспомощно размахивая ручками и ножками, да громко ругая почём зря Ивана Дурака. Крику и визгу хватило на всю округу. Даже в дальнем лесу звери удивлённо прислушивались к доносившимся звукам из заброшенной деревни.

Долго ли, коротко ли не было деда, да бабы в избе, но те вернулись обратно, как только решили, что защиту им придётся искать лишь у царя-батюшки. Думали было сами в Столицу-град податься, да сил на такой дальний путь уже нет. Возраст у них был не для долгих путешествий. Дорога действительно больно уж дальняя, да вела через лес дремучий, в котором после прихода в город Кощея стал хозяйничать Соловей Разбойник, а он пощады никому не давал. Ибо, говорят, что покрывал его сам губернатор столичного града, то бишь Кощей. Подошли старики к мирно спавшему в обнимку с Котом Баюном внуку, и стали осторожно будить.

– Вань, а Вань! – ласково трясла его за плечо бабка.

– Ну чо тебе? – не раскрывая глаза, сквозь сон пробурчал внук.

– Сходил бы ты, Иван, к царю-батюшке!

– А по что мне к нему идти-то, ежели Кощей под себя Царя подмял? Толку-то от того, что я к нему пойду?

– Справедливости у него просить надобно. Может, что и получиться? Больше ведь не у кого!

Иван нехотя раскрыл глаза, посмотрел на бабку с дедом, которые с такой надеждой глядели на него, что тому даже стало как-то неловко. Внук покосился на мирно пристроившегося у него на животе голову Кота Баюна. Осторожно приподнял её обеими руками и переложил на печку рядом с собой. Сел, протяжно зевнул, потянулся, да стал лениво почёсывать левую пятку. Кот приоткрыл жёлтые глаза-щёлочки и недовольно проворчал:

– Я так понимаю, что спать нам сегодня больше не дадут. Да и пятка у тебя, Вань, чешется к дальней дороге.

– Тьфу на тебя, желтоглазый! – в сердцах сплюнул Иван и толкнул огромного кота в пушистый бок. – С тебя станется! Ты сто хлопот нам намяукаешь и ухом не поведёшь! А мне потом расхлёбывай!

Так Ивану не хотелось слезать с тёплой печи и переться куда-то в даль несусветную. Но, посмотрел на грустные лица деда и бабы, тяжело вздохнул и кряхтя слез с печи. Ещё раз с грустью посмотрел на старых горемык и стал собираться в дорогу. Бабка тут же сменилась с лица. Обрадовалась, засуетилась и засеменила за выцветшую шторку, что отделяла скромную кухоньку от гостиной. Принесла туесок с уже заранее приготовленной разной снедью. Видимо бабка давно надумала в городе правду искать, да всё время по сподручнее подбирала.

– Вот я тебе в дорогу еды заготовила, внучек! Скромно, не слишком солоно, конечно, но что есть в избе, то тебе и собрала.

Иван посмотрел в такие же, как и у него голубые, ясные глаза бабки. От старости они стали более водянистые. Но родственную душу по этим глазам ещё легко можно было определить. В них было столько надежды, что внук молча забрал у старушки туесок с едой и пробасил:

– Я, баб, к печи дюже привык.

– Так и поезжай на ней, внучек! – тут же отозвалась бабка. – Сейчас же лето. Ночи короткие, да совсем не холодные. А до зимы, чай, и вернуться успеешь. Мы с дедом без печи в избе пока как-нибудь перебьёмся. А еду я на дворе, на камнях варить буду! Правда, дед?

Дед неспешно, солидно кивнул в ответ. Смахнул подло набежавшую скупую мужскую слезу и хриплым от дерущей махорки голосом произнёс:

– Поезжай, внучек! Авось наш Царь-Батюшка сумеет как-то найти управу на ентого Злодея-Кощея! А то бумаги с казёнными печатями и правда скоро будут только для отхожего места годны, а мне бы не хотелось на старости лет в лесу. В сырой землянке жить. Кости мои и без того в непогоду уж больно сильно крутит. Да и в нашего вседержителя разувериться тоже не хочется! Не уж-то Царь-батюшка управу на чёрную, лесную силу не сумеет найти?!

Кот Баюн всё ещё лежал себе спокойненько на печи свернувшись в пушистый клубок. Ему не хотелось слезать с нагретого места и оттого как мог оттягивал момент подъёма. Наконец, он всё же приподнял голову. Ясно было, что больше ему лежать не дадут. Он посмотрел на собирающегося в дорогу Ивана и промурлыкал:

– Я с тобой поеду, Ванюша! А то, ты там в городе без меня пропадёшь! Всё-таки, один и без верного друга! Нет, точно, пропадёшь!

– Вдвоём оно всегда веселее! – обрадовался Иван Дурак.

Внук крепко обнял деда и бабу. Старушка всхлипнула и в сердцах ойкнула, прижав сухонькую ручонку к тонкой полоске бледных губ. Первый раз она своего внука в город отправляла, а там жизнь далеко не такая уж спокойная, как в их деревне. Иван поцеловал в щёку старушку. Ещё раз обнял деда и забрался обратно на печь, но не забыл захватить с собой туесок с едой. О чём-то пошептался с любимой печкой, с которой он с самого детства был на «ты», и та послушно тронулась в путь. Причём, изба у деда с бабой каким-то чудом осталась стоять целёхонькой и невредимой. Старики выскочили из дома и с крыльца дружно махали внучку вслед, а тот лежал себе на печи в обнимку с котом. Чисто выбеленная печь приостановилась напротив хозяев. Вскоре из её трубы повалил густой дым. Протяжно на прощание прогудела и стала степенно набирать ход. Сделала пару неспешных кругов вокруг дома. Будто бы разминаясь. Потом разогналась как следует и, не даже подумав притормозить перед забором кощеевой новостройки, со всего ходу протаранила его. Раздались треск, грохот. Щепки полетели в разные стороны. В заборе образовалась огромная дыра, а печь знай себе дымит трубой и несётся дальше, сметая на своём пути строительные леса у строящихся хором Богатея-Кащея.

Строители из далёкой Бухары, которые возводили пятиэтажную дачку, словно горох посыпались с этих самых лесов. Благо не высоко успели забраться. Оттого шибко не убились. Но усердно потирали ушибы и орали истошно на разные голоса, да махали вслед кулаками. Первым очухался от такой наглости их прорабом по имени Насреддин. Он вскочил на скучающего у лохани с овсом ишака и помчались вслед за печкой с лежащими на ней наглецами. Вслед за начальством помчалась ватага обиженных строителей. Они хотели догнать и отметелить Ивана. Да, куда там! Шустрая печка неслась так быстро, что даже Насреддин верхом на ишаке не смог догнать беглецов. Бежавшие преследователи не привыкли к марафонам и вскоре запыхались, да были вынуждены остановиться. Лишь ишак бригадира ещё какое-то время неспешно семенил за наглыми беглецами, но вдруг, ни с того, ни с сего встал как вкопанный. Насреддин стал нетерпеливо пинать пятками, да громко ругаться. Затем соскочил с глупого ишака и затряс его за поводок. Но всё это было лишь пустыми потугами. Животное решило, что на сегодня хватит таскать на себе толстого хозяина и объявило ему бойкот.

Строители, согнувшись пополам после вынужденного забега, натужно откашливались, а заодно, усмехаясь поглядывали, как их хозяин раз за разом утирая с одутловатого лица пот, тряс морду ишака и на чём свет стоит костерил его по-узбекски. Но хитрое животной казалось, что тоже потихоньку посмеивалось над своим хозяином. В этой ситуации строители были с ишаком заодно. Они не привыкли быстро работать, а тем более быстро бегать. Потому всё делали размеренно, с перерывами на долгое чаепитие и не менее длинные разговоры ни о чём. Насреддин же в это время продолжал трясти и бранить бестолкового ишака, по вине которого предательски сорвалась погоня за вредителями. По меркам бригадира варвары сумели нанести непомерный ущерб строительству. Наругавшись вволю, строители хором обиженно сплюнули и пошли пить чай. Заделывать дыру в заборе они решили завтра, как и восстанавливать строительные леса. Работа не волк – может и подождать.

А печка тем временем мчалась себе спокойненько дальше. Натужено гудела трубой, разгоняя зазевавшихся на дороге путников. Она мчалась в Град-столицу, к самому царю, а дорогу знала лучше любой, самой совершенной навигационной системы. Так что, её пассажирам оставалось только спокойненько лежать, да греть свои бока и глазеть по сторонам. Иван от скуки взял из туеска краюху хлеба с луковицей. Стал скромно, но аппетитно жевать. Кот Баюн обиженно посмотрел на хозяина и проворчал:

– Вот так всегда! Сам ест, а о лучшем друге забывает! Давай, показывай – чего там бабуля нам с тобой в дорогу собрала?

Кот засунул голову в туесок и вскоре уже хрустел кусочком сушёного мяса, да потихоньку мурлыкал, бдительно поглядывая на обгоняемых ими путников на запряжённых лошадьми телегах и пеших с котомками за плечами:

– Не бог весть что, конечно, но хоть что-то наша бабуля сумела найти нам в дорогу! Жаль, конечно, Хрюшу, но кормить нам её было уже нечем.

Так за разговорами въехали в густой, Дикий лес. По бокам дороги шумят вершинами вековые ели. Их кроны высоко над головами так и колышутся. Впереди ехавшие телеги, попав в Дикий лес, поневоле замедлили ход. Путники опасливо оглядывались по сторонам. Они не торопили лошадей, а те тоже почувствовали что-то недоброе затаившееся в лесу и настороженно пряли ушами. Им явно было не по себе. Печь вынужденно сбавила ход. Ибо, дорога в лесу была очень узкая. Даже не узкая, а узенькая. Только одной телеге кое, как по ней и можно было проехать. Даже пеший путник не мог обойти телегу, не ободрав своих порток в густых, придорожных кустах шиповника.

Внезапно впереди раздался такой оглушительный свист, что у Ивана даже уши заложило. Но, несмотря на это, он только потряс головой, да лениво зевнул. Деревья же в диком лесу закачались, как при очень сильном ветре. У Кота Баюна шерсть дыбом поднялась, и он недовольно фыркнул:

– Соловья-Разбойника нам только сейчас не хватало, а так хорошо и мирно ехали! Сушёное мясцо себе кушали и на тебе! Приехали!

Ехавшие впереди телеги разом резко остановились. Народ с них так и повалился от такого душераздирающего свиста прямо на землю под защиту телег. Они бы и безо всякого свиста, если бы они только узнали, что где-то там впереди Соловей-Разбойник, тут же от страха так и падали бы на землю. Уж больно недобрый слух про этого разбойника ходил. Баяли, будто бы, если злодей захочет, то засвистит так, что кровь в жилах от страха и у человека, и у зверя застынет. Да упадёт тогда тот человек или зверь замертво. А захочет Соловей-разбойник, то и закипит у его жертвы в жилах вся кровь. Вот такие страсти народ сказывал про чудище лесное. Только один Иван лежал себе спокойно на печи, да бока свои грел. Лень ему было вскакивать с печи по всякому поводу.

Внезапно перед Иваном Дураком зашевелились кусты и из них вышел какой-то одноглазый человечек. Совсем небольшого росточку. Левый глаз перевязан чёрной тряпкой, а волосы жирные, всколоченные, будто бы по ним Мамай прошёл со всей своей конницей. Человечек недобро покосился на привольно лежащего на печи Ивана и проворчал:

– Ты хто такой!!! Никакого уважения к авторитетам у нонешней молодёжи уже нет и в помине! А ну, немедля встать, когда перед тобой сам Соловей-Разбойник своей собственной личностью стоит!

Иван удивлённо посмотрел на человечка с покрасневшим и вздувшимся от злобы лицом. Его выпучившийся единственный глаз чуть ли не вылезал из орбит. В злобном человечке даже аршина и того в росте не было. «Не врёт ли это чудо-юдо, будто бы он и есть тот самый злой и страшный повелитель здешних лесов? – лениво зевая подумал Иван и спросил.

– Ты, что ли, Соловей-Разбойник?

Соловей-Разбойник от такой невиданной наглости даже на время дар речи потерял. А Иван Дурак не будь дураком, не поленился спрыгнул с печи и сграбастал себе под мышку страшилище лесное. Тот разом пришёл в себя. Попытался вырваться, да не тут-то было. Иван же не только на печи лежал, да калачи жевал. Он и бабе с дедом по их просьбам по хозяйству помогал. Когда, к примеру, сила настоящая, мужицкая нужна была. Работал и с косой, и с пилой, и с плугом, а когда и с молотом за кузнеца. Так что силищи у него хватало на десятерых крепких мужиков, но почём зря он ею не имел привычки бахвалиться. Иван лишь трохи ленив был, да больно тёплую печь с детства любил. Крепенько прижал он злодея. Вот и не получилось у душегуба на свободу вырваться. Тогда Соловей-Разбойник так засвистел от обиды, что у крестьян да лошадей кровь от страха застыла. Кот Баюн лишь спину дугой выгнул, да зло зашипел на голосистого аспида:

– Ванюша, заткни этому паршивую пасть чем-нибудь, а то я за себя не ручаюсь! Морду лица супостату всю исцарапаю в клочья! И так страшный, а тогда сам на себя в зеркало будет бояться смотреть!

Иван, недолго думая, сорвал с Соловья Разбойника его длинную рубаху. Разорвал пополам и сделал из одной половины кляп, а из другой надумал сделать суровую пелёнку для недомерка. Вмиг наступила тишина. Голый Соловей Разбойник от стыда за свои обнажённые телеса, на которые во всю глазел народ из-под телег, покраснел ещё больше. Такой наглости он никак не ожидал. Оттого не мог ни свистнуть, ни сказать чего. Иван окинул тщедушные телеса взглядом и ещё больше удивился, что такого недомерка все так боялись. Соловей Разбойник стал приходить в себя. Было уже разинул рот, дабы погромче засвистеть, но ловкий Иван быстренько приноровился и воткнул в широко разинутый рот знатный кусок давно не стиранной рубахи. Затем, недолго думая, Иван тут же запеленал лесному чудищу руки и ноги. Изумлённому Соловью Разбойнику оставалось только глупо хлопать единственным глазом.

– Вот так-то оно лучшее будет! – с довольным видом произнёс Иван Дурак.

Ещё раз критично осмотрел чудище и из остатков рубахи сделал ему набедренную повязку. Затем словно полено какое-то забросил Соловья-Разбойника в Печь. Кинул туда, куда котлы с варевом ставят. Теперь из Печи вместо свиста раздавалось только невнятное пыхтение. Крестьяне видели, как Иван расправился с Соловьём Разбойником и стали осторожно вылезать: кто из кустов, а кто из-под телег. Лошади ещё время от времени вздрагивали от только что пережитого ужаса, да опасливо косились на Печь, из которой раздавались невнятные звуки. Самые смелые путники подходили к Ивану Дураку, который с важным видом восседал на печи. Люди кланялись своему спасителю, благодарили за убережённое добро и жизни, а тот лишь скромно кивал им в ответ.

Наконец, движение по лесной дороге возобновилось. Телеги вновь поплелись в сторону Града-столицы. Но, как только караван гужевого транспорта выехал из леса и дорога стала шире, Печь сама стала ловко обгонять телеги и, ревя трубой словно старый речной пароход, помчалась по направлению к городу. Иван Дурак на пару с Котом Баюном снова беззаботно завалились на Печи, да кимарили в полглаза, а Соловей-Разбойник на резких поворотах катался в горне Печи, стукался головой и другими местами о кирпичную кладку и мысленно чертыхался. Кляп во рту не давал ему это выразить свои ощущения в слух. Тут, снова резкий поворот и крепко-накрепко связанный словно бревно Соловушка вновь со всего размаху ударился здоровым глазом об угол печи. Не часто в его жизни с ним обходились с такой наглостью и бессердечием. Синяк же под глазом будет!

Как-то, давным-давно Илья Муромец хорошенько побил Соловья Разбойника. Так это было так давно, что уже и быльём поросло. Стариков, которые помнят про те давние дни, Старый Лодочник давно перевёз через Реку Жизни на Другой Берег. Вместе с ушедшими свидетелей былой мощи государства народная память о том времени с каждым годом слабеет и слабеет, а молодёжь даже не верит, что были когда-то Былинные Герои. Они даже Илью Муромца не все признают, да и про Битвы Славные и Победы Великие не ведают. Новая власть велела вычеркнуть из памяти народа старых героев. Песни величавые в их честь не петь. Сейчас новые в чести – те, у кого денег поболее будет, да связи крепкие во власти покрепче имеются. Не нужны более Герои Воины. Не Удалью Молодецкою, да Храбростью Безмерною в боях за Родину проявленною, а каменьями-изумрудами, да златом, что награбили у народа, новые «герои» бахвалятся. У кого этого добра больше тому и уважение, да почёт. А бедный народ нищебродами кличут.

Вскоре, за полями, за долами показались высокие городские стены, а за ним крыши домов жителей Град-столицы. У ворот дежурная смена богатырей, под командой Дядьки Черномора – начальника милицейской стражи. А вот и сами городские ворота. Печь нагло подрезала телегу зазевавшегося крестьянина, который уже было намеревался первым въехать в город. Но перед самым его носом резко остановилась. Лошадь, резко дёрнулась. Испуганно заржала и чуть ли не встала на дыбы. Крестьянин кубарем скатился с телеги. Но тут же резво вскочил на ноги и обиженно закричал на Ивана-Дурака. Но, что с него возьмёшь? Дурак – он и есть дурак. Так рассудил крестьянин, а Иван продолжал лежать на печи, ожидая, когда стражники дадут добро и впустит его в город.

– Куда без очереди прёшь, бестолочь деревенская?! – гаркнул на Ивана Дурака богатырь-стражник.

Иван лишь с равнодушным видом пожал плечами. Мол, не его это дело допросы вести. Чуть приподнялся и потребовал к себе начальника милицейской стражи.

– Это с какого-такого перепуга я к тебе самого начальника милиции, славного Дядьку Черномора звать буду? Тебя в темницу надо определить за нарушение правил движения транспортного средства и очерёдности пересечения границы города!

– Давай, друг, не теряй понапрасну время, а беги скорее за своим начальником! Не то Соловья Разбойника из своей Печи достану, да на свободу отпущу! – обиженно произнёс Иван Дурак.

Стражники уж было хотели рассмеяться на ловкую шутку Ивана Дурака, но приумолкли. Ибо тот для пущей убедительности тот вытащил за ноги из Печи злобно зыркающего лесного бандита и предъявил богатырю. Соловей Разбойник по привычке хотел засвистеть, чтобы у всех кровь в жилах от страха застыла, но вспомнил, что рот у него заткнут кляпом, да и сам он в голом, непотребном виде. Обиженно оглянулся на Ивана Дурака сделался красным как рак и запыхтел, пытаясь выплюнуть изо рта кляп. Но не тут-то было. Иван основательно законопатил обрывком грязной рубахи его паскудный рот. Крестьянин, оказавшийся перед городскими воротами первым, узнал в запелёнатом недомерке Соловья-Разбойника и от страха забрался под телегу. Стражник же округлил глаза, но не от ужаса, а больше от удивления. Он оглянулся на приутихших товарищей и уважительно козырнул Ивану Дураку, да побежал за начальником.

Вскоре своей собственной персоной появился начальник царской милиции Дядька Черномор. Подошёл к Ивану, и почти по-свойски поздоровался за руку. Осмотрел со всех сторон покрасневшего от злости Соловья-Разбойника. Удивлённо поцокал языком.

– И впрямь, он самый, родимый! – обрадовался Дядька Черномор и уважительно похлопал по плечу Ивана Дурака. – Сколько же этот негодяй людей обобрал, да покалечил! Как же тебе, добрый молодец, удалось схватить этого бандита с большой дороги?

– Да, ничего особенного! – поскромничал Иван. – Ехал себе по Дикому Лесу, а это злое чудище вдруг как налетит, да как засвистит. Люди перепугались. Мне стало их жалко. Ну, вот и пришлось ему кляп в рот воткнуть. Больно уж шумный он оказался, да и коту моему сильно не нравится, когда громко шумят!

– Вот, оно как! – рассмеялся Дядька Черномор и ткнул пальцем в сторону чёрного как ночь кота. – Котику, видите ли, не нравится, как Соловей Разбойник шумит!

– А тыкать пальцем в живое существо не культурно, товарищ начальник милиции! – назидательно промурлыкал Кот Бают.

Дядька Черномор удивлённо приподнял брови. Оглянулся на собравшихся вокруг печи богатырей-стражников. Те добродушно рассмеялись и с уважением посмотрели на желтоглазого кота.

– Наш человек, Иван, коли такая умная зверюга при нём находится! – отсмеявшись, сказал кто-то из богатырей. – А Кот действительно молодец. За словом в карман не лезет. Хотя, какие могут быть карманы у котов?

Собравшиеся у городских ворот стражники вновь рассмеялись, а Дядька Черномор спросил:

– А что, Иван, действительно, иди ко мне сыскарём?! После пропажи Емели у меня должность свободная есть, а сотрудника как раз нет!

Иван Дурак оглядел собравшихся подле своего начальника богатырей в красивых, блестящих доспехах. Потом посмотрел на свою старенькую домотканую косоворотку, да на стоптанные сапоги и горестно вздохнул:

– Мне к царю бы надо!

– А для чего это тебе к царю надо, ежели это, конечно, не секрет? – всё так же добродушно улыбаясь спросил Дядька Черномор.

– От Кощея проклятущего нам с дедом и бабой в деревне уже никакого житья нет! Огородил злодей наш участок со всех сторон, да так, что и света солнца уже не видать! Скоро в Дикий Лес нас всех выселит! Мы одни от большой деревни остались. Нашей корове Пеструшке пастись негде! К пастбищу не пройти. Кругом забор. Даже речку и ту кощеевы строители загадили!

Смех среди богатырей от таких речей смолк. Всё посмотрели на изменившегося лицом начальника царской милиции.

– Эка ты хватил, Ванюша! На самого губернатора срамные слова глаголешь! А не боишься?

– Каво?

– Кощея, который теперь и мэром, и губернатором стал, то бишь – главой города и всей его округи, если по-нашему, по-простому.

– А мне всё равно – куда этот Кощей-пройдоха сумел пролезть! Мне не мэр и не губернатор нужен, а Справедливость! – с задором ответил Иван Дурак.

– Справедливость, то она всем нужна! – глядя в землю со вздохом ответил начальник царской милиции. – Да вот, где она эта Справедливость? Теперь у нас вместо неё – демократия! Будь она неладна!

– А что это такое – демократия?

– Слово это такое. Не нашенское, заморское! Кощей его пока был в гостях у своего брата в германских землях выучил. Да оттуда и притащил его к нам. А означает оно вроде как «власть народа».

– Так это, вроде, и хорошо, когда власть у народа имеется! – обрадовался Иван Дурак.

– Может оно и так, только, насколько я теперь понял власть народа и демократия по-кощеевски – это не совсем одно и тоже! Когда у нас были выборы нового главы города, тьфу ты – мэра, то Кощей пообещал народу кучу всего хорошего. Говорил, что жить они будут лучше, чем при Царе Батюшке. И, что у каждого жителя Града-столицы будет свой счёт в банке.

– В каком таком банке и что за счёт?

– Банк – это дом такой, куда все, кто того желает, своё злато-серебро несут. Только вот сомнения у меня есть – получат ли они потом своё добро обратно? А счёт – это номер полки, на которой должно твоё, Иван, злато-серебро в этом самом банке храниться.

– Так у меня и нет никакого злата-серебра! Так что мне эта банка совсем без надобности! – пожал плечами Иван Дурак.

– У народа этого злата-серебра тоже отродясь не было, а сейчас и подавно нет. Да у кого и было, то и эти крохи в той самой банке инфляция съела! – усмехнулся глава царской милиции.

– Кто съел? – не понял Иван.

– Зверь оказывается есть такой невидимый, который у простого народа съедает всё его злато-серебро, а всяким кощеям его же и раздаёт. Костлявый с его дружками только богатеют, пока наш народ беднеет.

– Но это же не справедливо! – возмутился Иван Дурак.

– Справедливо – не справедливо, а народ сам купился на эту самую «демократию» по-кощеевски, да на обещанный большой счёт в банке! Обрадовались, значит, люди. Даже не прочитали до конца условия договора с Кощеем, который он со своими адвокатами прописал маленькими буковками. А кто из народа у нас договора читает? Подписал, значит, народ этот самый договор с Кощеем Бессмертным на времена вечные, а думали, что мэра всего на год другой выбирают. Не понравится – скинут. Можно сказать, что махнули не глядя, Царя на Кощея, а Справедливость на следующий день куда-то и пропала. Можешь судиться с Кощеем, но его адвокаты тебя без последних штанов оставят!

Дядька Черномор умолк, а Иван Дурак задумался крепко. Вспомнил как к нему кощеевы адвокаты приходили, но тогда он сумел с ними справиться. Как будет в следующий раз – он не знал. Наверное, целую минуту Иван молчал и думал, но потом стукнул себя кулаком по колену и пробасил:

– К Царю Батюшке и Кощею я своим деду и бабке обещал съездить и поговорить с ними! Где-то да должна же быть Справедливость! Вот, кто её украл, тот пусть и пусть и возвращают её людям!

– Ладно, Богатырь! Это мы ещё посмотрим – что у тебя получится. Стражник проводит тебя до царского дворца. А поговоришь с Царём Батюшкой, приходя ко мне. Посидим с тобой рядком, да поговорим ладком! Чай попьём, за жизнь поспорим! Больно уж ты мне приглянулся, Иван! А за Соловья-разбойника спасибо тебе от всей милиции. Мы его тоже пытались отловить, но больно уж хитрый и изворотливый гад оказался. Но, как видно, и на него проруха нашлась! Я его пока в темницу определю. Пусть посидит там, да подумает: за что сидит и что творил. А вот к Кощею я тебе ездить не советую!

– А почему?

– Боюсь, что пропадёшь ты со своей простотой как наш Емеля, а мне новый сыскарь позарез нужон! Расплодилась в городе всякая нечисть, а бороться с ней людей не хватает. Особливо – честных!

– Это мы ещё посмотрим – кто у нас пропадёт! – нахмурил брови Иван Дурак.

Расставшись с Дядькой Черномором, он направился во дворец царя. Ехал на печи, в сопровождении верхового стражника. На этот раз и не думал дремать, а лежал на печи, да глядел во все глаза по сторонам. Он в Граде-столице Тридевятого царства-государства был вместе с отцом и братьями ещё маленьким и помнит город совсем другим. Как-то люднее и веселее было на его площадях и улицах в те давние времена. Улыбок на лицах горожан было больше и добродушнее они раньше были. Над головой Ивана-Дурака проплыл, подвешенный поперёк улицы плакат, на котором под улыбающимся лицом расписной красавицы было написано: «Наша дивная Яга тыщу лет как хороша! Приходи ты к нам девица, чтоб скорей омолодиться!». На другом плакате красавец-парень с обнажённым торсом показывал свои накаченные мышцы. Этот плакат зазывал парней получить такое же тело за каких-то пять кощеевок за одно занятие.

– Неужели эта красавица с картинки и есть Баба Яга? – удивлённо спросил Иван Дурак у сопровождающего его стражника.

– А чего тут странного? У нашей Бабы Яги косметологическая компания имеется! За Чёрным лесом, на Гнилых Болотах Кикиморы всякие всячины для неё делают.

– Косме… чего? – переспросил Иван Дурак.

– Ну, это там разные мази и отвары, которыми девки морду своего лица, ежели им Бог по какой-то причине не дал, до ума ими доводят. Но, что характерно: частенько девки после этой самой косметики ещё страшнее становятся, но почему-то сами того не замечают. А скажешь им как есть на самом деле, так обижаются. Чуть ли не кровным врагом становишься! В драку лезут! Одурели совсем со своей косметикой!

– А чего лицо своё всякой дрянью мазюкать? Умылся и уже хорошо!

– Так это тебе хорошо, а девке – всё не так. То нос большой, то – слишком куцый! То прыщ на самом видном месте выскочил, то волос не такой и растёт не там! Им никак не угодить! Ты лучше на нашего Кощея посмотри. Был же мешок с костями. Краше только в гроб кладут. А стал-то каким красавцем! Ручищи – во! Ножищи – во! А пресс на животе какой? Кубик к кубику! Любо-дорого посмотреть! Силач, одним словом, и завидный жених, а не тысячелетний старик!

Иван Дурак вновь посмотрел на плакат с белокурым силачом, который добродушно улыбаясь смотрел на него сверху своими голубыми глазами. Но вспомнил, что раньше у костлявого злодея были совсем другой цвет глаз и высказал вслух свои сомнения.

– Так это линзы у него на глазах! Без них говорят он так плохо видит, что даже свой Меч-Кладенец найти не может! А меч то у него – ого-го какой большой! – благодушно рассмеялся стражник.

Но тут же настороженно оглянулся по сторонам. Не услышал ли кто его разговор, да смех неуместный. Но вокруг кроме него и Ивана, который лежал на печи никого не было. Богатырь облегченно вздохнул и указал в самый дальний конец улицы.

– А вот там – дворец Царя Батюшки! Считай, что уже приехал!

Иван обернулся. Промеж небольших двух и одноэтажных деревянных домиков возвышался десятиэтажный замок из чёрного камня, со шпилем подобно воткнутому в синее небо острому, чёрному копью. На его вершине развевался чёрный с белыми костями и черепом прапор. Таким образом над Градом-столицей реял символ власти Кощея. Над самим городом и его жителями. Замок окружал высоченный, неприступный забор с зубьями, из-за которых можно было расстреливать стрелами и ядрами жителей города, да поливать их кипящей смолой, если те надумают пойти на штурм замка.

– Разве это и есть дворец нашего царя-батюшки? – удивился Иван Дурак и указал на Чёрный Замок.

– Да, нет! Что ты! Это Замок нашего нового властителя города, то бишь – мэра, Кощея Бессмертного. А вон тот домик с покосившимся забором и дырявой крышей и есть дворец нашего Царя Батюшки! – возразил стражник и указал пальцем на небольшой двухэтажный домик из почерневших от старости брёвен.

Иван посмотрел туда, куда ему указал стражник. Там у дворца какой-то старичок пытался починить забор, но это у него это весьма плохо получалось.

– Ну, теперь ты уже не заблудишься, а мне, извиняй, но на службу пора! И так с тобой много времени уже потратил. По приказу Кощея Град-столицу надобно охранять от жулья и бандитов, а не праздно разгуливать по улицам!

– Ещё не известно – кто у вас в городе больший жулик: тот, кто по улицам бегает в рваной рубахе, да кусок хлеба на базаре украдёт или весь такой чистенький красавец-силач, который в большом замке сидит, да люди сами в его банк накопленное тяжким трудом злато-серебро несут! – рассмеялся Иван и добавил. – А с Царём Батюшкой ты меня сам познакомишь, али как?

Но ответа на свой вопрос он так и не получил. Иван обернулся, чтобы узнать отчего стражник молчит, но того уже и след простыл. Наш искатель Справедливости недоуменно пожал плечами, а про себя подумал: «А что я такого сказал, отчего стражник так быстро от меня сбежал?». Вопрос так и остался без ответа, а Иван направил Печь ко дворцу Царя.

Подъехал поближе к покосившемуся забору, у которого суетился старичок в латаном-перелатанном исподнем. Он пытался и так и эдак поправить непослушный столб, но тот для него оказался тяжёлым и никак не хотел подчиниться его усилиям. Длинная борода развевалась на ветру из стороны в сторону и только мешала делу. Старичок её пытался убирать и так, и эдак. Наконец, справился с бородой. Хотел половчее схватиться за столб, но озорник-ветер вновь брался за длинную бороду и хлестал ею старичка по лицу. Тот в конец осерчал, бросил возиться со столбом, с обидой пнул его ногой и воскликнул:

– Да, чтоб тебя!

– Привет, дед! – крикнул Иван, ловко спрыгивая с печи. – Не будешь меня бранить, ежели я тебе подсоблю?

– Да чего же мне браниться, ежели человек помочь желает? Только спасибо тебе скажу! – ответил старичок, но тут же спохватился. – Так ты, наверное, ко мне по делу приехал?

– Да не-е, мне царь нужен! – слегка сконфузился Иван Дурак от пронзительного взгляда голубоглазого старичка. – Отойди подальше, а то ненароком и зашибить могу!

Дедок молча отошёл в сторону и оттуда с любопытством наблюдал за парнем, который добровольно в работники ему напросился, а о плате ни полслова. Иван поудобнее схватился за столб. Приподнял его и поставил поровнее. Проверил, чтобы забор не косил. Удовлетворённо хмыкнул и зычным голосом скомандовал:

– Ну, дед, берись за лопату и засыпай скорее свою яму, пока я твой забор и столб держу!

– Видать крепкий ты парнишка! Во как забор ловко держишь! Молодец, так и держи! Я сейчас, я споро! – обрадовался дед и стал проворно засыпать яму. – Тебя как звать-то, добрый молодец?

– Иван. А в народе Иваном Дураком кличут!

– Я так и думал. Не зря тот же самый народ говорит: «Дурака работа любит!». А у тебя из рук, сразу видно, ничего не валится. Иди ко мне в услужение! Правда, у меня со златом-серебром теперь не очень. Но ты ведь много за своё услужение не возьмёшь, а какая-никакая кормежка у меня для тебя всегда найдётся. Благо кое кто из народа не забывает меня, да и небольшой огородик имеется! Теперь же все шибко умные. Только за деньги работаю и помогают. В отличие от «дураков», вроде тебя. Ты Иван не обижайся. Видно, что ты не такой, как они. Поди в нашем стольном городе только в детстве бывал, когда времена были другими и люди были другими? – с любопытством спросил старичок и покосился на возвышающийся над его деревянным дворцом чёрный, каменный исполин нового главы города.

– Спасибо, конечно, за предложение, дед, но у меня есть очень важное поручение, которое я обязался выполнить. Мне с Царём Тридевятого царства-государства повидаться нужно!

– Так я и есть – Царь Тридевятого царства-государства! – величаво приосанился старичок.

– Да, ну тебя, дед! Скажешь мне тоже – царь он! – махнул рукой Иван Дурак.

Старичок обиженно поглядел на гостя и нахмурил брови. Немного подумал и пролез через дырку в заборе на свой двор, а когда вылез обратно, то был уже при царской короне и мантии. Теперь настала очередь удивляться Ивану Дураку. Но Царь только усмехнулся, глядя на его разинутый рот.

– Что, удивляешься, парень? Тебе дивно, что Царь в таком рванье сам забор чинит? Ты же свой забор тоже сам чинишь, а не мастеров зовёшь. А царь чем хуже? Али у меня руки не из того места растут? А то, что латанное исподнее на работу одел, так опять же экономлю царскую казну! Ты, Иван, садись на бревно! Садись, добрый молодец, ежели, конечно, не боишься свои портки испачкать. Потолкуем с тобой про твои мечты, да нужды. Может, об чём и сговоримся.

– Царь?! – наконец изумлённо вымолвил Иван Дурак и осторожно сел на бревно рядом с седовласым старичком в царской мантии.

– Царь-царь! – ответил хитро улыбающийся дедок.

– Так почему же ты сам забор ремонтируешь? У тебя же должны быть разные слуги, помощники всяческие, причём, в великом множестве?

– А кто прислуге платить будет и чем? Чтобы на меня работали много денег надобно! Задаром никто служить не хочет! Ты же не пойдёшь ко мне за так, а тоже плату просить будешь?

Иван хотел ответить, но скромно промолчал, а царь истолковал молчание гостя по-своему и продолжил.

– От того я сам всё делаю, что моя царская казна пуста. Мой казначей и тот сбежал к Кощею! Подать платить в Тридесятом царстве теперь никто не желает. Кощей ввёл свои налоги и взял моду злато-серебро государственное на заморских островах, в офшорах хранить. Правильно, зачем Кощею и его соратникам своему родному царству-государству злато-серебро давать, ежели они не верят в его будущее? Они не верят в Землю, которая их родила! Их заморские земли привлекают! Там для них лучше, чем дома! Здесь они свой же народ обдирают до последней нитки, а всё украденное у народа в заморские земли отправляют! Ты, Ванюша, на дома простых горожан, да на мой дворец посмотри, а потом, взгляни на замки Кощея, да его сестрицы – Бабы Яги! Богатые теперь богатеют, а бедные – беднеют.

– А офшоры – это что такое? – снова удивился новому слову Иван Дурак.

– Да жульничество и воровство этот офшор ихний! Он нужон дабы богатеи быстрее богатели, а простой народ проку от них никакого! Одно разорение! – рассердился царь и зло стукнул тщедушным кулачком по бревну, на котором они с Иваном сидели. – Вон, посмотри на чём Кощей и его подельники сейчас летает! На заморских драконах!

– А это ещё что за зверь такой?

– Так тот же самый Змей Горыныч, только с одной головой вместо трёх. Кощей говорит, что драконы ему дешевле обходятся, потому что одной голове меньше корма на пропитание надобно! А наши Змеи Горынычи пока от голода мрут, как мухи по осени. Почитай, у меня самого только и остался, что один-единственный Змей Горыныч. Ещё немного и совсем не будет у нас своих летунов! Знаю я эту экономию Кощееву! Ему ентих самых драконов его двоюродный германский брат по дешёвке поставляют, да ещё кощеюшка откат за покупку подержанных драконов получает и скидку, ежели побольше таковых закажет!

– А откат от чего?

– Это, когда казённое злато-серебро безо всякого волшебства в личное кощеево богатство превращают. Ай, да что там говорить ужо про енти все безобразия! Лучше расскажи мне, Иван, какое-такое важное дело у тебя до меня есть?

– Справедливость мне нужна, уважаемый ты наш Царь Батюшка! – без обиняков, со всей откровенностью выпалил залпом Иван и упал на колени перед царём, да поклонился до самой земли.

Он всё ещё надеялся, что царь сможет что-то сделать и вернуть людям Справедливость. Старец оценивающе оглядел Ивана. Хотел что-то спросить, но в это время на печи заворочался Кот Баюн. Потянулся, посмотрел на царя своими жёлтыми глазищами и промурлыкал:

– Иван у нас с Кощеем тягаться надумал. Избушку, в которой мы живём вместе с дедом и бабой костлявый забором обнёс. Грозит нас вместе с домом в реку скинуть или в Дикий лес жить отправить. Мешаем мы ему вольно и беззаботно жить. А нам самим жить где-то надо! Да и опять же, отходы со своей стройки Кощей в реку сливает. Загаживает её, одним словом. Опять же пить нам хочется чистую воду, а не вонючую жижу. Колодец ведь высох. Пеструшка – это корова наша, молока отказывается давать! Её надо в поле выводить, чистой водой поить, а кругом забор, да Кощей во всей красе! Как нам теперь без молока за высоким забором жить-то дальше?

– М-да, – промолвил царь, усиленно теребя бороду. – Справедливости, значит, хочешь, Иван?