Читать книгу Золотая коллекция классического детектива (сборник) - Эдгар Уоллес - Страница 21

Аристид Валантэн, глава парижской полиции, запаздывал, и некоторые из приглашенных им на обед гостей начали прибывать раньше него. Их встречал его преданный слуга Иван – старик со шрамом на лице, почти таким же белым, как и его усы, – который неизменно сидел за небольшим столом в увешанной оружием прихожей. Усадьба Валантэна была почти так же примечательна и известна, как и его хозяин. Это старое здание с высокими стенами и большими тополями, почти нависающими над Сеной. Но изюминка (а возможно, и главное преимущество, с точки зрения полицейского) архитектуры дома заключалась в следующем: с улицы в него можно было попасть только через парадную дверь, охраняемую Иваном с целым арсеналом под рукой. Несколько дверей из дома вело в большой и густой сад, откуда во внешний мир выходов не было – его окружала высокая гладкая, неприступная стена со специальными острыми выступами наверху. Возможно, неплохой сад для человека, которого клялась убить не одна сотня преступников.

Как Иван объяснял гостям, хозяин сообщил по телефону, что задержится на десять минут. Валантэну нужно было закончить отчеты о последних казнях, дать распоряжения относительно других не менее неприятных дел, и хоть занятия эти всегда вызывали в нем отвращение, он неизменно исполнял их четко и аккуратно. Не щадя себя при розыске преступников, он всегда становился мягким и снисходительным, когда дело доходило до их наказания. Поскольку Валантэн был на голову выше всех французских и почти всех европейских сыщиков, его огромный авторитет служил благородному делу смягчения приговоров и очищению тюрем. Он считался одним из великих французских вольнодумцев-гуманистов, а единственный недостаток таких людей состоит в том, что милосердие их еще холоднее, чем справедливость.

Когда Валантэн прибыл, он был уже в черном вечернем костюме с красной розеткой. Элегантности ему добавляла темная борода с пробивающейся сединой. Он прошел прямиком в свой кабинет, который находился в глубине дома и имел отдельный выход во двор. Дверь в сад была открыта. Тщательно заперев служебный саквояж в сейфе, Валантэн несколько секунд постоял перед открытой дверью, глядя на сад. Яркая луна сражалась с лоскутами и клочьями облаков, которые гонял по небу усиливающийся ветер, и Валантэн смотрел на них с необычным для человека такого научного склада ума томлением. Может быть, люди такого научного склада ума наделены способностью каким-то образом предчувствовать самое большое в жизни испытание, которое готово свалиться им на голову? Как бы то ни было, очень скоро он стряхнул с себя начавшее было охватывать его мистическое настроение, поскольку знал, что опоздал и почти все гости уже собрались. Когда он вошел в гостиную, ему хватило одного взгляда, чтобы понять: главный гость еще не прибыл. Хотя остальные опоры небольшого раута уже собрались: он увидел лорда Галлоуэя, английского посла (желчного старика с лицом красным, как яблоко, и голубой лентой ордена Подвязки). Он увидел леди Галлоуэй, тощую и сухую, с седыми волосами, чувствительным и высокомерным лицом. Он увидел ее дочь, леди Маргарет Грэм, молодую привлекательную особу с чистым торжественным лицом и медно-золотистыми волосами. Он увидел герцогиню Мон Сен Мишель, черноглазую и пышную, а рядом с ней – двух ее дочерей, таких же черноглазых и пышных. Он увидел доктора Симона, типичного французского ученого, в пенсне, с коричневой бородкой клинышком и лбом, изборожденным теми параллельными морщинами, которые возникают в наказание за надменность, поскольку появляются от частого поднимания бровей. Увидел он и отца Брауна из эссекского Кобхоула, с которым недавно познакомился в Англии. Впрочем, возможно, с самым большим интересом он посмотрел на высокого мужчину в военной форме, который поклонился Галлоуэям, но не удостоился сколько-нибудь приветливого ответа и теперь направлялся к хозяину засвидетельствовать почтение. Это был майор О’Брайен из французского Иностранного легиона, подтянутый, но несколько развязный мужчина, чисто выбритый, темноволосый и голубоглазый. Как подобает офицеру этого славного полка, знаменитого своими победоносными поражениями и успешными самоубийствами, вид у него был одновременно блестящий и унылый. Происходил он из благородной ирландской семьи и в молодости был знаком с Галлоуэями, особенно с Маргарет Грэм, но, наделав долгов, покинул родину и теперь выражал полную свободу от британской чопорности, слоняясь по комнате в форме при сабле и шпорах. Когда он поклонился семейству посла, лорд и леди Галлоуэй лишь сухо кивнули, а леди Маргарет отвернулась.

Однако какими бы ни были взаимоотношения этих людей, их славного хозяина они мало занимали. Никто в его глазах не был главным гостем вечера. Валантэн по какой-то известной ему одному причине с наибольшим нетерпением ждал прибытия еще одного гостя, человека всемирно известного, человека, с которым он свел близкое знакомство в Соединенных Штатах. Он ожидал Джулиуса К. Брейна, мультимиллионера, чьи колоссальные, порой ошеломляющие пожертвования небольшим религиозным общинам столько раз служили поводом для легкой иронии и еще более легкого пиетета американских и английских газет. Никто не мог понять, кем был мистер Брейн, – атеистом, мормоном или приверженцем научного христианства, но он с готовностью снабжал деньгами любое средоточие мысли, лишь бы в нем было что-то новое. Одним из его любимых занятий было ожидание появления американского Шекспира. Впрочем, на это занятие тратилось больше выдержки, чем труда. Он искренне восхищался Уолтом Уитменом, но полагал, что Люк П. Таннер из пенсильванского Парижа более «прогрессивен». Он любил все, что казалось ему «прогрессивным». Валантэна он считал «прогрессивным» и не мог быть более несправедливым в своей оценке.

Появление в комнате такой фигуры, как Джулиус К. Брейн, было событием столь же значительным, как звонок к обеду. Он обладал тем редким качеством, которым мало кто из нас может похвастаться: его присутствие было таким же важным, как и его отсутствие. Этот огромного роста толстяк (полнота его поражала не меньше, чем рост) был одет во все черное. Он не носил даже часовой цепочки или перстня, которые могли бы оживить черноту фрака. Его седые волосы на немецкий манер были гладко зачесаны назад. Красное, энергичное и одухотворенное лицо миллионера могло бы показаться детским, если бы не эспаньолка, которая придавала ему вид театральный, даже мефистофельский. Однако недолго собравшиеся в салоне созерцали знаменитого американца, его непунктуальность давно уже стала привычной, поэтому высокого гостя сразу же направили в столовую в сопровождении леди Галлоуэй.

В целом чета Галлоуэев держалась благодушно и открыто, но у них имелся повод и для беспокойства. Когда леди Маргарет не взяла под руку этого проходимца О’Брайена, а благопристойно вошла в столовую с доктором Симоном, отец ее облегченно вздохнул. И все же старый лорд Галлоуэй чувствовал себя не в своей тарелке, а порой едва не срывался на грубость. Во время обеда выдержка не изменяла ему, но, когда после сигар трое молодых мужчин (доктор Симон, священник Браун и этот ужасный О’Брайен, изгой в иностранной форме) исчезли, чтобы поговорить с леди или покурить в оранжерее, английский дипломат совершенно утратил дипломатичность. Каждые шестьдесят секунд его пронзала мысль о том, что проходимец О’Брайен каким-то образом подает Маргарет знаки. Он даже не пытался представить себе какие. За кофе его оставили с Брейном, седовласым янки, который верил всем религиям, и Валантэном, седоватым французом, который не верил ни одной. Они могли спорить друг с другом, но ни тот, ни другой не видели в нем сторонника. Через какое-то время, когда их «прогрессивный» спор перерос в скучные словопрения, лорд Галлоуэй тоже встал и вышел из столовой, намереваясь направиться в гостиную, однако по дороге сбился с пути и минут пять-шесть бродил по длинным коридорам, пока не услышал наконец высокий наставнический голос доктора, потом приглушенный голос священника и взрыв всеобщего смеха. «Наверное, тоже спорят о науке и религии», – со злостью подумал лорд. Однако, едва открыв дверь в салон, он увидел лишь одно – то, чего там не было. Он увидел, что в салоне нет майора О’Брайена и леди Маргарет.

Выйдя из гостиной с тем же нетерпеливым волнением, с каким покинул столовую, лорд Галлоуэй снова прошел по коридору. Желание защитить дочь от этого ирландско-алжирского кривляки стало для него назойливой, даже болезненно-навязчивой идеей. Оказавшись в глубине дома, рядом с кабинетом Валантэна, он удивился, встретив дочь, которая быстро прошла мимо него с бледным лицом и насмешливой улыбкой. Новая загадка! Если она была с О’Брайеном, где сам О’Брайен? Если она была не с О’Брайеном, то где она была? Снедаемый страстным стариковским подозрением, лорд, держась за стену, на ощупь двинулся дальше, в глубину дома, где свет не горел и царил мрак. Наконец он нашел коридор, ведущий в сад. Ятаган луны уже изрубил и разогнал по небу остатки облаков. Сад был освещен призрачным сиянием. Высокая фигура в синем быстро шагала через лужайку к двери в кабинет, и серебристый отсвет на отделке мундира обличил майора О’Брайена.

Он скрылся в доме через стеклянную дверь, оставив лорда Галлоуэя в неописуемой ярости и в то же время неопределенности. Изумрудно-синий сад, похожий на театральную декорацию, словно улыбался ему с той безжалостной нежностью, с которой его мирская власть находилась в состоянии войны. Длина и грациозность шагов ирландца взбесили лорда, будто он был не отцом, а соперником; свет луны сводил его с ума. Словно по волшебству, он попал в сад трубадуров, в сказочную страну Ватто, и, решив, что разговор поможет отделаться от чар всей этой любовной глупости, устремился вслед за врагом. По пути он зацепился ногой за какую-то ветку или камень в траве, раздраженно посмотрел вниз, потом посмотрел еще раз, внимательнее, и в следующий миг луна и высокие тополя увидели необычную картину: престарелый английский дипломат, словно обезумев, со всех ног помчался к дому, оглашая сад отчаянными криками.

На его хриплые вопли из двери кабинета выглянуло бледное лицо. Поблескивающие стекла пенсне, обеспокоенно сдвинутые брови – это был доктор Симон. Он и услышал первые членораздельные слова аристократа. Лорд Галлоуэй кричал:

– Труп! В саду труп! В траве!.. Окровавленный!

Наконец-то О’Брайен полностью вышел у него из головы.

– Нужно немедленно сообщить Валантэну, – сказал доктор, когда старик сбивчиво и задыхаясь описал ему все, что осмелился осмотреть в саду. – Какое счастье, что он здесь. – И как только он это произнес, в кабинет вошел сам великий сыщик, привлеченный шумом. Было даже интересно наблюдать за его преображением. Вошел он с видом хозяина и джентльмена, обеспокоенного мыслью о том, что кому-то из гостей или слуг стало плохо. Но узнав о случившемся, сделался серьезен и инициативен. Что поделать, как бы страшно и грустно это ни звучало, иметь дело с окровавленными трупами было его работой.

– Однако странно, господа, – сказал он, когда они устремились в сад. – Я по всему миру выискиваю загадки, а сейчас обнаруживаю одну из них в своем собственном дворе. Но где это место?

По лужайке они пошли уже не так быстро, поскольку с реки начал подниматься легкий туман, но под руководством потрясенного Галлоуэя вскоре нашли в высокой траве тело… Тело очень плотного и высокого широкоплечего мужчины. Человек лежал ничком, и они могли лишь рассмотреть, что широкая фигура его облачена в черное и что у него большая, почти лысая голова, лишь несколько клочков каштановых волос приклеились к голому черепу, как мокрые пучки морских водорослей. Алая струйка крови змейкой вытекала из-под его лица.

– По крайней мере, – значительно протянул Симон, – он не из нашей компании.

– Осмотрите его, доктор! – довольно резко воскликнул Валантэн. – Может быть, он еще жив.

Доктор склонился над трупом.

– Тело еще не остыло, но, боюсь, он мертв, – констатировал он. – Ну-ка, помогите мне повернуть его.

Они осторожно приподняли тело на дюйм, и подозрение доктора подтвердилось самым однозначным и страшным образом. Голова трупа отпала. Она была полностью отделена от тела: тот, кто перерезал ему горло, сумел перерубить и шейные позвонки. Даже Валантэн был потрясен.

– Для этого нужна сила гориллы, – пробормотал он.

Не без содрогания, хоть и привычный к анатомическим исследованиям, доктор Симон поднял голову. На шее и челюсти имелось несколько порезов, но в целом лицо почти не пострадало. Это было желтое лицо, крупное и худое, с орлиным носом и тяжелыми веками – лицо развращенного римского императора с, возможно, отдаленным сходством с императором китайским. Похоже, никому из присутствующих оно не было знакомо. Больше о трупе нельзя было сказать ничего примечательного, кроме того, что, когда его подняли, на земле осталась окровавленная белая манишка. Как верно заметил доктор Симон, этот человек был не из их компании, но вполне вероятно, собирался к ней присоединиться, поскольку явно был одет для такого случая.

Валантэн опустился на четвереньки и с профессиональной дотошностью осмотрел траву и землю в радиусе двадцати шагов от тела. Доктор, хоть и не так умело, и английский лорд, совсем уж вяло, помогли ему в этом. Однако ползая в траве, они почти ничего не обнаружили, кроме нескольких веточек, поломанных или порубленных на очень мелкие кусочки, которые Валантэн поднял и после секундного осмотра отбросил в сторону.

– Ветки, – мрачно произнес он. – Ветки и неизвестный человек с отрубленной головой – это все, что есть на этом лугу.

Наступила почти зловещая тишина, но тут окончательно лишившийся присутствия духа Галлоуэй закричал пронзительным голосом:

– Что это? Там, возле стены, там кто-то есть!

Маленькая фигура с несуразно большой головой, покачиваясь, медленно приближалась к ним сквозь подсвеченную луной туманную дымку. На короткий миг она показалась им похожей на какого-то духа природы, но это оказался всего лишь безобидный маленький священник, которого они оставили в гостиной.

– Надо же! – со смиренным видом произнес он. – А в саду нет ни одной калитки.

Черные брови Валантэна недовольно сошлись над переносицей, что при виде сутаны случалось с ним постоянно. Но он был достаточно справедливым человеком, чтобы отрицать важность этого замечания в данных обстоятельствах.

– Вы правы, – сказал он. – Прежде чем выяснить, что тут произошло, нам придется понять, как этот человек сюда попал. Послушайте, господа. Если вы не посчитаете это несовместимым с моим положением и долгом, я думаю, все мы согласимся, что совершенно незачем впутывать в это дело определенных высокопоставленных лиц. В доме есть дамы, есть известные люди, иностранный посол. Раз уж мы имеем дело с преступлением, то и отнестись к нему нужно соответственно. До того как начнется официальное расследование, я волен поступать так, как считаю нужным. Я – начальник полиции, лицо настолько официальное, что могу позволить себе действовать частным образом. Сначала я сам проверю всех своих личных гостей, а уж потом вызову людей из управления, чтобы искать кого-то постороннего. Господа, взываю к вашей чести. До завтра вы все должны остаться здесь. Спален на всех хватит. Симон, думаю, вы знаете, где найти моего слугу Ивана, – он в прихожей. Это надежный человек; скажите ему, чтобы он кого-нибудь оставил вместо себя и срочно шел ко мне. Лорд Галлоуэй, я уверен, вы сумеете сообщить леди, что произошло, но так, чтобы не вызвать паники. Им тоже придется задержаться. Мы с отцом Брауном пока остаемся у тела.

Голос начальника, заговоривший в Валантэне, подействовал на всех, как звук охотничьего рожка на собак. Все тут же бросились исполнять его поручения. Доктор Симон направился прямиком в арсенал и вызвал Ивана, частного сыщика на службе у сыщика официального. Галлоуэй прошел в гостиную и поведал леди страшную новость достаточно тактично, так что, когда компания вновь была в сборе, всех уже успели привести в чувство. Тем временем добрый священник и добрый безбожник молча и неподвижно стояли в лунном свете над головой и телом мертвеца, словно статуи, олицетворяющие два различных взгляда на смерть.

Иван, надежный человек со шрамом и усами, вылетел из дома, как пушечное ядро, и бросился через лужайку, как верный пес, к хозяину. Лицо его так и сияло от того, что детективная история разыгралась прямо у них в доме. То нетерпение, с которым он попросил у хозяина разрешения осмотреть труп, могло даже показаться неприятным.

– Да, смотрите, если хотите, – сказал Валантэн, – только недолго. Нужно занести его в дом и заняться делом.

Иван поднял голову и чуть не выронил ее.

– О Боже, – задохнулся он, – это же… Нет, не он. Не может быть. Вы знаете, кто это, сударь?

– Нет, – безразлично произнес Валантэн. – Берите его под руки.

Вдвоем они занесли труп в дом и положили на диван, после чего направились в гостиную.

Сыщик занял место за письменным столом. Он был спокоен, даже умиротворен, только взгляд у него сделался стальным, как у судьи. Он стал что-то быстро писать на бумаге, потом, не поднимая глаз, коротко спросил:

– Все здесь?

– Нет мистера Брейна, – сказала герцогиня Мон Сен Мишель, посмотрев по сторонам.

– Да, – хриплым голосом резко добавил лорд Галлоуэй. – Мистера Нила О’Брайена, я вижу, тоже нет. Я видел этого господина в саду, когда труп был еще теплым.

– Иван, – сказал сыщик, – сходите за майором О’Брайеном и мистером Брейном. Мистер Брейн, должно быть, в столовой докуривает сигару, а майор О’Брайен, скорее всего, в оранжерее, ходит туда-сюда. Если нет – поищите его.

Преданный слуга бросился из комнаты, и, прежде чем кто-нибудь успел пошевелиться или сказать хоть слово, Валантэн продолжил с той же военной четкостью и сухостью:

– Все собравшиеся знают, что в саду обнаружен труп с отрубленной головой. Доктор Симон, вы осматривали тело. Как вы считаете, нужно ли обладать большой силой, чтобы так перерезать горло? Или достаточно иметь очень острый нож?

– Я бы сказал, что ножом так голову не отрежешь, – ответил бледный доктор.

– Можете ли вы предположить, – продолжил Валантэн, – каким инструментом это можно сделать?

– Честно говоря, не могу, – сказал доктор, мученически складывая брови. – Шею перерезать очень непросто, даже если орудовать слишком грубо, а там абсолютно ровный разрез. Современным оружием такого и не сделаешь. Тут понадобился бы боевой топор или топор палача… Может, двуручный меч.

– Боже мой! – истерично вскричала герцогиня. – Но откуда тут взяться двуручным мечам и боевым топорам?

Валантэн все так же не поднимал глаз от письма.

– Скажите, – сказал он, продолжая торопливо писать. – Можно ли это сделать длинной французской кавалерийской саблей?

В дверь тихо постучали, и этот негромкий звук каким-то образом заставил всех похолодеть от ужаса, как стук в «Макбете». В наступившей гробовой тишине доктор Симон сумел выдавить из себя:

– Саблей… да, думаю, можно.

– Спасибо, – сказал Валантэн. – Входите, Иван.

Надежный Иван открыл дверь и впустил майора О’Брайена, который в конце концов отыскался в саду.

Ирландский офицер остановился у порога и обвел несколько растерянным взглядом собравшихся.

– Зачем я вам понадобился?! – довольно дерзко воскликнул он.

– Прошу вас, присядьте, – голосом спокойным и вежливым произнес Валантэн. – А почему вы без сабли? Где она?

– В библиотеке оставил, на столе, – волнение заметно усилило грубоватый акцент ирландца. – Мешала она мне, вот я и…

– Иван, – перебил его Валантэн, – сходите, пожалуйста, в библиотеку и принесите саблю майора. – Когда слуга исчез, он снова обратился к военному: – Лорд Галлоуэй утверждает, что видел, как вы уходили из сада, перед тем как обнаружил труп. Что вы делали в саду?

Майор плюхнулся на стул.

– Оу! – воскликнул он совсем уж по-ирландски. – На луну глядел, матушкой-природой любовался.

Слова его растаяли в тяжелой тишине, которая вновь оборвалась жутким стуком. Опять появился Иван с пустыми ножнами в руках.

– Вот. Все, что нашел, – сказал он.

– Положите на стол, – приказал Валантэн, не поднимая глаз.

И снова в комнате наступила мертвая тишина, подобная той безбрежной мертвой тишине, которая окружает преступника на скамье подсудимых во время вынесения приговора. Слабые восклицания герцогини давно стихли. Безудержная ненависть лорда Галлоуэя была удовлетворена и даже начала остывать. Раздавшийся голос стал для всех неожиданностью.

– Я могу вам сказать, – громко заговорила леди Маргарет тем чистым дрожащим голосом, которым храбрые женщины разговаривают перед людьми, – что делал в саду мистер О’Брайен, потому что сам он ничего не скажет. Мистер О’Брайен делал мне предложение. Я отказала. Я сказала ему, что по семейным обстоятельствам не могу ему ответить ничем, кроме уважения. Его это немного рассердило, кажется, до уважения моего ему не было дела. Интересно, – добавила она со слабой улыбкой, – так ли безразлично оно ему сейчас? Я готова подтвердить где угодно, что он этого не делал.

Лорд Галлоуэй придвинулся к дочери и стал увещевать ее голосом, который, должно быть, представлялся ему шепотом.

– Замолчи, Мэгги, – громогласно зашипел он. – Зачем тебе защищать его? Где его сабля? Где его чертова кавалерийская…

Он не договорил, потому что вдруг увидел взгляд, которым посмотрела на него дочь. Тот огненный взгляд, который словно магнит приковал к себе внимание всех присутствующих.

– Старый дурак! – вполголоса произнесла она тоном, лишенным всякого намека на почтительность. – Что вы хотите доказать? Вы что не поняли? Этот человек не мог этого совершить, когда был рядом со мной. Даже если он виновен, мы ведь были рядом. Если он убил того человека в саду, я, по-вашему, могла этого не заметить?… Я, по-вашему, могла об этом не знать? Вы настолько ненавидите Нила, что готовы собственную дочь…

Леди Галлоуэй вскрикнула. Все остальные с замиранием сердца вдруг ощутили, что перед ними приоткрылась завеса, скрывающая дьявольские хитросплетения в скорбной судьбе двух любовников. Они увидели гордое бледное лицо шотландской аристократки и ее возлюбленного – ирландского проходимца так, словно это были лики на старинных портретах в заброшенном доме. Долгая тишина наполнилась смутными мыслями об убитых мужьях, отравленных кубках и коварных любовницах.

И в самый жуткий миг сгустившейся замогильной тишины как гром среди ясного неба прозвучал невинный голос:

– А что, сигара была очень длинной?

Вопрос был настолько не связан с тем, о чем только что говорилось, что все начали крутить головами, пытаясь понять, кто это сказал.

– Я имею в виду, – донесся из дальнего угла голос маленького священника, – я имею в виду ту сигару, которую докуривает мистер Брейн. Похоже, она длинная, как трость.

Несмотря на неуместность этого замечания, во взгляде поднявшего голову Валантэна было заметно не только раздражение, но и согласие.

– Верно, – резко произнес он. – Иван, сходите еще раз к мистеру Брейну и немедленно приведите его.

Как только за расторопным слугой закрылась дверь, Валантэн обратился к девушке изменившимся голосом.

– Леди Маргарет, – сказал он, – я уверен, все мы вам благодарны и восхищаемся тем, что вы сумели переступить через чувство собственного достоинства, чтобы объяснить поведение майора, но вопрос остается открытым. Насколько я понимаю, лорд Галлоуэй встретил вас в коридоре между кабинетом и гостиной, и прошло какое-то время, прежде чем он выглянул в сад и увидел там майора.

– Не забывайте, – ответила Маргарет с легкой иронией в голосе, – я только что ответила ему отказом, и вряд ли мы могли возвращаться в дом, взявшись за руки. Он же все-таки джентльмен, поэтому чуть-чуть задержался… И попал под обвинение в убийстве.

– Но за те несколько секунд, – рассудительно произнес Валантэн, – он вполне мог…

Снова раздался стук, и в двери появилось испуганное лицо Ивана.

– Прошу простить, – сказал он, – но мистер Брейн покинул дом.

– Покинул! – вскричал Валантэн и впервые за время разговора поднялся со стула.

– Ушел. Удрал. Испарился, – пояснил Иван, смешно подбирая французские слова. – Его шляпа и пальто тоже исчезли, но и это еще не все. Я выбежал на улицу посмотреть, может, там следы какие остались, и нашел один след. Да и не маленький.

– Объясните, – сказал Валантэн.

– Я лучше покажу. – Иван скрылся за дверью и появился вновь со сверкающей кавалерийской саблей, запачканной кровью на конце и на лезвии. Все посмотрели на оружие, словно в комнате сверкнула молния, но бывалый слуга продолжил вполне спокойно: – Я заметил ее в кустах у дороги, – сказал он, – шагах в пятидесяти от дома, как в Париж ехать. Короче говоря, там, куда ваш уважаемый мистер Брейн зашвырнул ее, когда убегал.

Вновь наступила тишина, но на этот раз иного рода. Валантэн взял саблю, осмотрел, ненадолго, но глубоко задумался, после чего повернулся к О’Брайену и с уважением произнес:

– Майор, я надеюсь, если это оружие понадобится полиции для осмотра, вы предоставите его. А пока, – добавил он, со звоном вогнав саблю в ножны, – позвольте вернуть вам вашу саблю.

Сказано и сделано это было с таким военным благородством, что присутствующие с трудом воздержались от аплодисментов.

Для самого Нила О’Брайена этот символический жест стал поворотной точкой его существования. К тому времени, когда он снова вышел в раскрашенный утренними красками таинственный сад, привычная трагическая пустота слетела с его лица, теперь это был человек, у которого было множество поводов для счастья. Лорд Галлоуэй оказался джентльменом и извинился перед ним. Леди Маргарет – больше, чем леди… по крайней мере, обычная женщина, и, когда они перед завтраком прогуливались между старых клумб, принесла ему нечто лучшее, чем извинения. Он не мог не чувствовать, что отношение всей компании к нему переменилось, стало более человечным, поскольку тень подозрения, снятая с него, улетела в Париж вслед за странным миллионером, человеком, которого они почти не знали. Дьявол изгнан из этого дома… Вернее, сбежал сам.

И все же загадка оставалась не разгаданной, и когда О’Брайен уселся на садовую скамейку рядом с доктором Симоном, этот человек науки тут же снова заговорил о ней. Однако О’Брайен в ту минуту был плохим собеседником, потому что мысли его были заняты вещами куда более приятными.

– Меня это не очень интересует, – честно признался ирландец. – Особенно сейчас, когда все, кажется, стало понятно. Очевидно, Брейн по какой-то причине ненавидел этого незнакомца. Он заманил его в сад и убил там моей саблей. Потом дал деру в город, а саблю по дороге просто выбросил, вот и все. К слову, Иван мне сказал, что в кармане убитого нашли американский доллар, так что, выходит, он был земляком Брейна, а значит, все сходится. По-моему, никаких загадок.

– В этом деле – пять огромнейших загадок, – спокойным голосом произнес доктор. – Что-то вроде внутренних тайных комнат в одной большой тайной комнате. Поймите правильно, я не сомневаюсь, что это дело рук Брейна. К тому же его бегство доказывает это. Я говорю о том, как он это сделал. Первая загадка: зачем одному человеку понадобилось убивать другого человека огромной саблей, если он мог сделать это простым ножом, который потом легко можно спрятать в карман? Вторая загадка: почему не было ни шума, ни криков? Неужели человек, видя, что к нему кто-то приближается, размахивая длинной саблей, ничего не произнес и вообще не издал ни звука? Третья загадка: у входа в дом весь вечер дежурил слуга, а сад Валантэна так защищен, что в него и мышь не проскочит. Как туда попал убитый? Четвертая загадка: опять же, как Брейну удалось покинуть дом?

– А пятая? – спросил Нил, не отрывая взгляда от английского священника, который медленно приближался к ним по дорожке.

– Ну, это мелочь, – сказал доктор, – и все же довольно странная. Когда я впервые увидел голову, мне показалось, что убийца отрубил ее несколькими ударами. Но, осмотрев ее внимательнее, я обнаружил много порезов рядом с основным разрезом. Другими словами, они появились там после того, как голова была отсечена. Неужели Брейн так люто ненавидел своего врага, что кромсал его тело в лунном свете, когда в любую секунду его могли заметить?

– Ужасно! – произнес О’Брайен и поежился.

Маленький священник, отец Браун, уже успел подойти и теперь скромно стоял поодаль, дожидаясь, пока они закончат разговор. Потом смущенно сказал:

– Прошу прощения, извините, что прерываю, но меня послали сообщить вам новость.

– Новость? – повторил Симон и боязливо посмотрел на гонца через пенсне.

– Прошу прощения, да, – тихо сказал отец Браун. – Видите ли, произошло еще одно убийство.

Оба мужчины вскочили со скамейки, чуть не опрокинув ее.

– Но самое странное то, – продолжил священник, поглядывая на рододендроны, – что оно совершено тем же отвратительным способом. Отрублена голова. Ее обнаружили в нескольких ярдах от дома рядом с дорогой, по которой Брейн должен был идти в Париж. Она лежала на берегу реки, кровь стекала в воду. Поэтому посчитали, что…

– Черт побери! – воскликнул О’Брайен. – Да что этот Брейн, маньяк, что ли?

– И в Америке знают, что такое вендетта, – бесстрастно произнес священник, а потом добавил: – Вас просят зайти в библиотеку для осмотра.

Майор О’Брайен последовал за остальными в дом, ощущая дурноту. Ему как солдату была отвратительна эта таинственная резня. И когда уже закончатся эти нелепые ампутации? Сначала отрубили одну голову, теперь вторую. Это не тот случай (про себя горько пошутил он), когда одна голова хорошо, а две лучше. Когда он проходил через кабинет, его поразило жуткое совпадение. На столе Валантэна лежало цветное изображение третьей окровавленной головы, и это была голова самого Валантэна. Присмотревшись внимательнее, майор понял, что это всего лишь обложка «Гильотины», газеты партии националистов, которая каждую неделю изображала одного из своих политических противников с закатившимися глазами и искривившимся лицом, так, как бы они выглядели сразу после казни, а Валантэн – известный противник Церкви. Но О’Брайен был ирландцем и даже когда грешил, оставался существом чистым и невинным, поэтому у него вызвала отвращение та врожденная крайняя жестокость, которая отличает французов от всех остальных наций. В этот миг он ощутил весь Париж целиком, от величественно-нелепых готических церквей до неприличных картинок в газетах. Он вспомнил вакханалию веселья Великой революции. Весь огромный город показался ему одним уродливым сгустком отвратительной энергии, от кровожадной карикатуры на столе Валантэна до той высоты, где над скопищем горгулий сам дьявол, улыбаясь, смотрит с собора Парижской Богоматери.

Библиотека оказалась вытянутой темной комнатой с низким потолком; единственный свет, который в нее проникал, шел из-под низко опущенных штор и был все еще по-утреннему розоватым. Валантэн и его слуга Иван ждали их за дальним концом длинного письменного стола с немного наклонной крышкой, на котором лежали бренные останки, в полутьме казавшиеся огромными. Большая черная фигура и желтое лицо человека, найденного в саду, выглядели почти так же, как раньше. Вторая голова, которую этим утром выловили среди камышей, лежала рядом. Вода все еще стекала с нее и собиралась в лужицы на столе. Люди Валантэна разыскивали второй труп, который, как предполагалось, должен был плавать в реке. Отец Браун, который, кажется, вовсе не был подвержен чувствительности, подошел ко второй голове и, часто моргая, внимательно ее осмотрел. Копне белых мокрых беспорядочно спутанных волос ровный красноватый утренний свет придал некоторое сходство с серебристым огненным ореолом; уродливое лиловое, возможно, даже злодейское лицо, пострадало, пока вода носила голову между камнями и корнями деревьев.

– Доброе утро, майор О’Брайен, – спокойно и приветливо поздоровался Валантэн. – Я полагаю, вы уже слышали о последнем упражнении Брейна в отрезании голов?

Отец Браун, все еще склоненный над светловолосой головой, не отрывая от нее глаз, произнес:

– Я полагаю, уже точно установлено, что именно Брейн отрезал эту голову.

– Все указывает на него, – сказал Валантэн, который стоял, засунув руки в карманы. – Способ убийства тот же. Тела нашли почти рядом. К тому же этому бедняге он отрубил голову тем оружием, которое, как мы знаем, унес с собой.

– Да-да, я знаю, – послушно согласился клирик. – И все же, знаете ли, я сомневаюсь, что эту голову мог отрезать Брейн.

– Почему же? – деловито поинтересовался доктор Симон.

– Скажите, доктор, – священник, не разгибаясь, поднял на него взгляд. – Человек может сам себе отрезать голову? Не думаю.

О’Брайену показалось, что сошедшая с ума вселенная обрушилась рядом с ним, но практичный доктор порывисто подскочил к голове на столе и откинул назад мокрые белые волосы.

– Сомнений нет, это Брейн, – спокойно констатировал священник. – У него на левом ухе была точно такая же неровность.

Сыщик, который смотрел на служителя Церкви внимательными блестящими глазами, разжал плотно стиснутые зубы и резко произнес:

– Вам, отец Браун, похоже, много чего о нем известно.

– Да, – просто ответил невысокий человечек. – Я провел рядом с ним несколько недель. Он подумывал присоединиться к нашей Церкви.

Фанатичные искорки сверкнули в глазах Валантэна. Сцепив кулаки, он одним большим шагом приблизился к священнику.

– А может быть, – с насмешливой улыбкой выкрикнул он, – может быть, он подумывал еще и о том, чтобы все свои деньги оставить вашей Церкви?

– Может быть, – ничуть не смутился Браун. – Это вполне возможно.

– В таком случае, – вскричал Валантэн, страшно улыбаясь, – вы и впрямь можете много чего о нем знать. О его образе жизни, о его…

Майор О’Брайен положил ладонь на руку Валантэна.

– Хватит нести бред, Валантэн, – сказал он. – А то в ход опять пойдут сабли.

Но Валантэн под спокойным скромным взглядом священника уже совладал с собой.

– Что ж, – коротко сказал он, – личные мнения могут и подождать. Господа, напоминаю, вы дали слово не покидать дом. Прошу вас не нарушать его… И проследить, чтобы его не нарушили другие. Если вы что-то хотите узнать, обращайтесь к Ивану, он все расскажет. Я пока займусь делом и напишу доклад начальству. Мы больше не имеем права скрывать, что произошло. Будут новости – я у себя в кабинете.

– Есть что-то такое, чего мы не знаем? – обратился к Ивану доктор Симон, когда шеф полиции широкими шагами вышел из библиотеки.

– Думаю, только одно, сударь, – ответил Иван, морща бледное старческое лицо. – Но это тоже по-своему важно. Этот старый черт, которого вы нашли на лугу… – Слуга безо всякого почтения указал на большое черное тело и желтую голову на столе. – Мы выяснили, кто это.

– В самом деле? – изумился доктор. – Кто же это?

– Звали его Арнольд Беккер, – сказал заместитель сыщика, – хотя у него было много кличек и вымышленных имен. Этот мошенник ездил из страны в страну, и в последний раз его видели в Америке, там-то, видать, чего-то они с Брейном и не поделили. Мы им особо не занимались, потому что он больше в Германии орудовал, но с немецкой полицией связь у нас, само собой, имеется. Но самое странное то, что у этого Арнольда был брат-близнец, Луи Беккер. Вот этот нам был хорошо знаком. Только вчера мы решили его гильотинировать. Вы не поверите, господа, но когда я увидел этого парня в саду на траве, у меня чуть сердце из груди не выскочило. Если бы я собственными глазами не видел, как Луи отрубили голову на гильотине, я бы решил, что это он, Луи Беккер, и есть, лежит у нас перед домом. Потом-то я, ясное дело, вспомнил о его немецком близнеце и, сопоставив одно с другим…

Увлекшийся рассказом Иван замолчал, так как вдруг заметил, что его совершенно никто не слушает. И майор, и доктор смотрели на отца Брауна, который встал и крепко прижал к вискам ладони, как человек, испытавший резкую и нестерпимую боль.

– Хватит, хватит, хватит! – закричал он. – Я так не могу! Замолчите хоть на минуту, я понимаю только половину! Господи, придай мне силы. Сумею ли я понять все это? Святые небеса, помогите мне! Когда-то я умел думать, и неплохо. Я ведь даже когда-то мог пересказать любую страницу из Фомы Аквинского. Выдержит ли моя голова… или расколется? Я понимаю только половину… Только половину.

Он уткнулся лицом в ладони и неподвижно замер, будто мысль (а может, молитва) сейчас была для него настоящей пыткой. Остальные трое ошеломленно смотрели на новую загадку, которую принесли им последние двенадцать сумасшедших часов.

Когда руки отца Брауна опустились, показавшееся лицо было свежим и серьезным. Он набрал полную грудь воздуха, выдохнул и сказал:

– Давайте покончим с этим как можно скорее. Поговорим – это самый быстрый способ донести до вас истину. – Он повернулся к доктору. – Доктор Симон, – сказал он, – у вас светлая голова, и сегодня утром я слышал, как вы перечисляли пять самых сложных вопросов, которые имеют отношение к этому делу. Если вы зададите их снова, я на них отвечу.

Доктор в сомнении и удивлении так поднял брови, что пенсне свалилось с его носа, но ответил сразу.

– Ну, первый вопрос – это, э-э-э… Зачем понадобилось совершать убийство таким неудобным орудием, как сабля, если убить человека можно каким-нибудь простым шилом?

– Шилом обезглавить человека невозможно, – хладнокровно ответил Браун, – а в данном случае это было необходимым условием.

– А почему? – поинтересовался О’Брайен, но на этот вопрос отец Браун отвечать не стал, а только сказал:

– Следующий вопрос.

– Почему этот человек не закричал и не позвал на помощь? – спросил доктор. – Человек с саблей в саду – явление все-таки не самое привычное.

– Ветки, – хмуро произнес священник и повернулся к окну, выходившему на место преступления. – Никто не понял значения веток. Как они оказались на этом газоне (взгляните), так далеко от деревьев? Их не отломали, а отрубили. Убийца занял жертву какими-то трюками с саблей, скажем, стал показывать, как он может перерубить подкинутую в воздух веточку или что-нибудь в этом роде. Потом, когда его враг нагнулся, чтобы проверить результат, молча нанес удар саблей, и голова была отрублена.

– М-да, – протянул доктор, – звучит правдоподобно. Но посмотрим, справитесь ли вы с двумя моими следующими вопросами.

Священник в ожидании серьезно смотрел в окно.

– Каким образом, если весь сад был закупорен, как воздухонепроницаемый сосуд, – продолжил доктор, – каким образом туда попал посторонний человек?

Не поворачивая головы, маленький священник ответил:

– Никакого постороннего человека в саду не было.

Комната погрузилась в молчание, но неожиданный заливистый, почти детский смех Ивана разрядил обстановку. Абсурдность замечания отца Брауна заставила старого слугу насмешливо поинтересоваться:

– Значит, не было, говорите?! – воскликнул он. – Значит, и жирного безголового здоровяка мы вчера вечером не тащили на диван? Он, выходит, и в сад не забирался?

– Нет, – задумчиво произнес Браун. – Вернее, не совсем.

– Постойте-ка! – вскричал Симон. – Но человек либо есть в саду, либо его там нет.

– Не обязательно, – священник слегка улыбнулся. – Следующий вопрос, доктор.

– Знаете что, мне кажется, вы нездоровы! – с жаром воскликнул доктор Симон. – Но, если хотите, пожалуйста, следующий вопрос: как Брейн сумел уйти из сада?

– Он не уходил из сада, – ответил священник, по-прежнему глядя в окно.

– Не уходил? – Симон уже не мог сдерживать раздражение.

– Не полностью.

Французская логика Симона не вынесла подобного надругательства, он в бешенстве потряс в воздухе кулаками.

– Человек либо уходит из сада, либо нет! – завопил он.

– Не всегда, – сказал отец Браун.

Доктор Симон порывисто вскочил.

– У меня нет времени выслушивать подобные бредни, – дрожащим от гнева голосом бросил он. – Если вы не понимаете разницы между двумя сторонами забора, мне с вами разговаривать не о чем.

– Доктор, – голос клирика прозвучал очень мягко. – Мы с вами всегда прекрасно понимали друг друга. Хотя бы ради нашей былой дружбы задержитесь, чтобы задать пятый вопрос.

Порывистый Симон опустился на стоящий у двери стул и быстро произнес:

– Голова и плечи были странным образом изрезаны. Похоже, это было сделано после смерти. Почему?

– Вот! – сказал неподвижно стоящий священник. – Это сделано нарочно, чтобы заставить вас прийти к простому ложному выводу, к которому вы и пришли. Это сделано для того, чтобы у вас не возникло сомнения, что голова эта принадлежит именно этому телу.

Та граница разума, за которой обитают все чудовища, с неимоверной скоростью выехала на передний план в гэльском сознании О’Брайена. Он вдруг почувствовал близкое присутствие мужчин-коней, женщин-рыб и всех прочих фантастических существ, которых породило необузданное человеческое воображение. Голос, более древний, чем его праотцы, как будто прошептал ему на ухо: «Не ходи в сад, где растет дерево разноплодное. Избегай нечестивого сада, где умер человек о двух головах». Однако, пока эти постыдные символические образы проносились в древнем зеркале его ирландской души, офранцуженный интеллект офицера оставался настороже. О’Брайен смотрел на странного священника не менее внимательно и недоверчиво, чем все остальные.

Отец Браун наконец повернулся, но остался у окна. Даже через густую тень, скрывающую его лицо, было видно, что оно белое как мел. Тем не менее, когда он заговорил, голос его звучал ровно и уверенно, словно никаких гэльских душ на земле не существовало.

– Господа, – сказал он, – в саду вы не находили странного тела Беккера. В саду не было странных тел. Невзирая на рационализм доктора Симона, я по-прежнему утверждаю, что Беккер присутствовал там лишь частично. Посмотрите! – Он указал на черную громадину загадочного трупа. – Вы считаете, что никогда в жизни не видели этого человека. Так ли это?

Он быстрым движением откатил лысую желтую голову незнакомца, на ее место положил голову с гривой белых волос, и все совершенно ясно увидели, что перед ними лежит не кто иной, как Джулиус К. Брейн собственной персоной.

– Убийца, – спокойно продолжил Браун, – отрубил голову своему врагу, а саблю забросил за стену. Но он был слишком умен и избавился не только от сабли, но и (таким же образом) от головы. После этого ему оставалось всего лишь приставить к телу другую голову, и все решили, что перед ними новый человек.

– Приставить другую голову! – удивился О’Брайен. – Какую другую? Головы, знаете ли, не растут в саду на кустах, не так ли?

– Да, – хрипловатым голосом, глядя себе под ноги, сказал отец Браун. – Есть только одно место, где они растут. Они растут в корзине под гильотиной, рядом с которой шеф полиции Аристид Валантэн находился менее чем за час до того, как было совершено убийство. Друзья мои, прошу вас, послушайте еще одну минуту, прежде чем разорвать меня на части. Валантэн – честный человек, если приступы бешенства при решении спорных вопросов можно назвать честностью. Но, глядя в его серые стальные глаза, вам никогда не приходило в голову, что он безумен? Он готов пойти на все, на все, чтобы разрушить то, что он называет «христианским суеверием». Ради этой цели он сражался, страдал, а теперь пошел на убийство. Сумасшедшие миллионы Брейна до сих пор расходились по многочисленным сектам, поэтому не могли нарушить общее равновесие. Но до Валантэна дошли слухи, что Брейн, как и большинство мечущихся скептиков, стал сближаться с нами, а это уже было намного серьезнее. Брейн сделал бы огромные вливания в обнищавшую, но воинственно настроенную французскую Церковь, он поддержал бы шесть таких националистических газет, как «Гильотина». Это могло перевесить чашу весов, и его битва была бы проиграна. Поэтому фанатик пошел на риск. Он решил уничтожить миллионера, и сделал это так, как можно ожидать от величайшего в мире сыщика, решившегося на единственное в своей жизни преступление. Он взял отрубленную голову Беккера, сославшись на какую-нибудь криминологическую надобность, и принес домой в служебном саквояже. Он в последний раз попытался переубедить Брейна (при этом разговоре присутствовал лорд Галлоуэй, однако окончания его он не дождался), но, когда ему это не удалось, вывел его в сад и завязал разговор об искусстве вести словесную дуэль, использовал для примера веточки и саблю и…

Иван вскочил.

– Вы с ума сошли! – завопил он. – Сейчас же идем к хозяину, и если выяснится, что вы…

– Я и сам к нему собирался, – горько вздохнул Браун. – Я должен просить его сознаться.

Пропихнув вперед несчастного отца Брауна, то ли прикрываясь им, как щитом, то ли собираясь принести его в жертву, они все вместе ворвались в неожиданно тихий кабинет Валантэна.

Великий сыщик сидел за письменным столом, очевидно, слишком поглощенный делами, чтобы услышать их шумное появление. На миг они остановились в нерешительности, но потом что-то в виде этой выпрямленной изящной спины заставило доктора броситься вперед. Оказавшись у стола, он увидел, что рядом с локтем Валантэна стоит маленькая коробочка с пилюлями, а сам Валантэн мертв, и взгляд остекленевших глаз самоубийцы исполнен непреклонностью большей, чем Катонова[17].