Читать книгу Избранное - Эдуард Асадов - Страница 28

Осень паутинки развевает,

В небе стаи, будто корабли –

Птицы, птицы к югу улетают,

Исчезая в розовой дали…

Сердцу трудно, сердцу горько очень

Слышать шум прощального крыла.

Нынче для меня не просто осень –

От меня любовь моя ушла.

Улетела, словно аист-птица,

От иной мечты помолодев,

Не горя желанием проститься,

Ни о чем былом не пожалев.

А былое – песня и порыв.

Юный аист, птица-длинноножка,

Ранним утром постучал в окошко,

Счастье мне навечно посулив.

О, любви неистовый разбег,

Жизнь, что обжигает и тревожит!

Человек, когда он человек,

Без любви на свете жить не может.

Был тебе я предан, словно пес,

И за то, что лаской был согретым,

И за то, что сына мне принес

В добром клюве ты веселым летом.

Как же вышло, что огонь утих?

Люди говорят, что очень холил,

Лишку сыпал зерен золотых

И давал преступно много воли.

Значит, баста! Что ушло – пропало.

Я солдат. И, видя смерть не раз,

Твердо знал: сдаваться не пристало,

Стало быть, не дрогну и сейчас.

День окончен, завтра будет новый.

В доме нынче тихо… Никого…

Что же ты наделал, непутевый,

Глупый аист счастья моего?!

Что ж, прощай и будь счастливой, птица!

Ничего уже не воротить.

Разбранившись – можно помириться,

Разлюбивши – вновь не полюбить.

И хоть сердце горя не простило,

Я, почти чужой в твоей судьбе,

Все ж за все хорошее, что было,

Нынче низко кланяюсь тебе…

И довольно! Рву с моей бедою.

Сильный духом, я смотрю вперед.

И, закрыв окошко за тобою,

Твердо верю в солнечный восход.

Он придет, в душе растопит снег,

Новой песней сердце растревожит.

Человек, когда он человек,

Без любви на свете жить не может.

Солдатики спят и лошадки,

Спят за окном тополя.

И сын мой уснул в кроватке,

Губами чуть шевеля.

А там, далеко у моря,

Вполнеба горит закат

И, волнам прибрежным вторя,

Чинары листвой шуршат.

И женщина в бликах заката

Смеется в раскрытом окне,

Точь-в‑точь как смеялась когда-то

Мне… Одному лишь мне…

А кто-то, видать, бывалый

Ей машет снизу: «Идем!

В парке безлюдно стало,

Побродим опять вдвоем».

Малыш, это очень обидно,

Что в свете закатного дня

Оттуда ей вовсе не видно

Сейчас ни тебя, ни меня.

Идут они рядом по пляжу,

Над ними багровый пожар.

Я сыну волосы глажу

И молча беру портсигар.

Я любил соседку – тетю Зину.

И в свои неполных восемь лет

Я в лесу таскал за ней корзину,

Я в ладони сыпал ей малину,

И, блюдя достоинство мужчины,

Я не брал предложенных конфет.

Взрослые нередко с детворой

Попросту ломают дурака:

То мораль читают свысока,

То сфальшивят, то прилгнут слегка…

Тетя Зина не была такой.

Нет, никто так дружественно-просто

Не вникал в мальчишечьи дела,

Как она, когда со мною шла

Босиком по многоцветным росам.

Солнце нас у речки заставало.

Под высокой вербой, на песке,

Расстелив простое одеяло,

Тетя Зина книгу раскрывала,

Я, визжа, барахтался в реке.

Глядя вдаль, порою, как во сне,

Тетя Зина говорила мне:

– Лучший отдых после шума главка

Тишь реки да молодая травка.

А тому, кто счастлив не вполне,

Средство, превосходное вдвойне.

И, захлопнув книгу второпях,

Вскакивала с легкостью пружинки.

Через миг она уже в волнах:

Брызги, хохот, звон стоял в ушах!

Злые и веселые смешинки

Прыгали тогда в ее глазах.

Но веселье шло порой без толку.

Тетин хохот сразу умолкал,

Если вдруг на лодке подплывал,

С удочкой или держа двустволку,

Наш сосед по дачному поселку.

С черноусым дядею Степаном

Тете Зине «просто тошно было»,

Инженера тетя не любила

И частенько за глаза дразнила

Лупоглазым черным тараканом.

А когда твердили ей соседки:

Женихи-де нынче ой как редки,

Быть вдовой – не радостный пример!

Тетя Зина, выслушав их речи,

Обнимала вдруг меня за плечи

И смеялась: – Вот мой кавалер!

Замирая при таких словах,

Я молчал, пунцовый от смущенья,

И, жуя ванильное печенье,

Подымался в собственных глазах.

Дети любят просто, без обмана.

В души их не заползет изъян.

Был ей неприятен Таракан –

Я возненавидел Таракана.

Я был горд, я был тщеславно рад:

Ведь у тети Зины на столе,

Меж коробок с пудрой и помад,

Высился, как замок на скале,

Мой подарок – боевой фрегат.

А когда прощанья час настал,

Я шагал по лужам к тете Зине

И к груди картину прижимал,

Ту, что три недели малевал,

Под названьем «Караван в пустыне».

Сколько мук в тот день я пережил,

Сколько раз вздохнул я по дороге,

Но когда я двери отворил,

Я застыл, как камень, на пороге:

Меж бутылок и колбасных шкурок

На столе валялся мой фрегат.

Нос был сковородкою прижат,

А над рубкой высился окурок.

Дым табачный плавал над столом.

Было жарко. А в углу дивана

Тетя Зина с радостным лицом

Нежно целовала Таракана…

Я завыл. Я заревел с тоски!

Я бежал сквозь сад тогда с позором.

Дождь хлестал, и ветер дул с напором,

А верблюды, солнце и пески

Мокли в грязной луже под забором.

Этот день с его печальной сценой

В памяти оставил горький след.

Так еще восьми неполных лет

Был сражен я «женскою изменой»!