Читать книгу Допельдон, или О чем думает мужчина? - Эдуард Семенов, Эдуард Евгеньевич Семенов - Страница 10

– Ну, вот, я так и думал. Было!

И снова в этот момент в моей голове проскочил «допельдон». Как будто я только что открыл первый закон мироздания. Впрочем, может, так оно и есть. Видимо, на моем лице в этот момент была такая благостная улыбка, что Игорь не выдержал.

– Ну, что ты лыбишься, как майская роза!

– А что, мне не улыбаться. Ведь у нас все хорошо.

– Все, да не все, – отвечает Гарик.

– Ты имеешь в виду облом с баннером? Так это мелочи. Наверстаем.

– Да, нет, – Гарик задумался на какое-то время и произнес. – Устаю я что-то в последнее время сильно.

– В смысле?

– Да жена замучила. Беременной ведь отказывать нельзя. А она все хочет и хочет, хочет и хочет. А я ведь не железный!

Тут уж я не заулыбался, а заржал. Причем так громко, что соседняя кампания с неудовольствием оглядела наши недвижимые тела. Действительно, с их точки зрения так громко ржать поводов не было. За последнее несколько минут небо очистилось и стало голубым, как слеза младенца, но до сих пор туда не поднялся ни один самолет. Хотя пора бы уже!

– Ну, брат, – говорю, – нам мужикам не угодишь. Не дают – плохо, дают – еще хуже.

Он, было, насупился, но я его остановил.

– Да, ладно не переживай. У меня такая же фигня! Пока шел сюда, только и думал, как бы свалить и отоспаться.

По своей натуре Гарик тугодум, но тут и его на хи-хи быстро пробрало.

– Вот, блин, мы даем, – смеется. – Думал, ли кто из нас, учась на первом курсе института, что мы от секса устанем? Да скажи нам кто такое, быстро бы был заплеван жеваной морковкой.

Мы с Игорем учились в разных институтах. Он, как я уже говорил в МАИ, а я на журфаке МГУ. Не знаю, как обстояло дело у них. Но за себя я могу точно ответить, что самым большим удовольствием при посещении «альма-матер» было поторчать минут десять или даже пятнадцать возле входа, типа жду кого, а на самом деле попровожать взглядом особ противоположного пола, которые, как известно, отличались на журфаке особой статью и породистостью.

Даже больше скажу. На третьем курсе МГУ я совершил финт ушами и поступил на сценарный факультет ВГИКа, но проучиться на нем я смог только один год. Бросил. Причин было много. Надо было работать, деньги для семьи зарабатывать, экзамены совпали в МГУ и ВГИКе, не смог разорваться. Но одной из главных причин, по которой я бросил этот с трудом завоеванный институт, это я могу сказать со стопудовой гарантией, было то, что на моем курсе не было ни одной толковой телки, ради которой было бы желание переться через весь ВДНХ, а потом еще на двух троллейбусах до улицы Вильгельма Пика. Не было во ВГИКе на тот момент ни одной «фемины флайенс», и поддерживать в их вечном полете над землей там никого не надо было.

– Так что же это получается, – выслушав мой монолог, изрек Игорь, – все в этом мире вертится вокруг них. Вокруг этих самых «фемина флаейнс».

Игорь с трудом выговорил это выражение и даже сделал жест, похожий на перекрещивание губ. «Прости, господи!»

«Допельдон!» – ни с того ни с сего мелькнуло у меня в голове.

– Да, при чем здесь они. Во все свои ВУЗы я поступал в поисках своего места в жизни, и при этом я подспудно надеялся, что встречу там ту единственную, которая меня поймет, оценит и пойдет рядом, ни смотря не на что. Что найду свою музу!

– Угу, – Игорь отвернулся от меня и посмотрел в сторону начала взлетной полосы. – Нашел?

– Пока нет, – честно признался я – и подумал о Марине. «А может быть, и да!» Но вслух не стал этого произносить, чтобы не портить имидж бабника. Вслух я сказал, что муз-то у меня было много, а вот ту, единственную, я только что, кажется…

Что там у меня с единственной Игорь явно до конца не расслышал, потому что мой голос заглушил раздавшийся над аэродромом рев реактивных турбин. Практически одновременно с ними заговорили динамики, установленные возле комментаторской кабины.

– Ну, вот уважаемые зрители, наконец-то мы увидим полет знаменитой французской группы «Френчи Три колоре»!

В динамике раздалась французская речь, а затем голос переводчика.

– Командир французской эскадрильи просит извинить его за небольшую задержку на старте, которая произошла по вполне объективным причинам, но он обещает, что полет его пилотов сейчас состоится и все, наконец, смогут насладиться фантастическим, феерическим, воздушным шоу.

– По объективным причинам, – ворчит Игорь, – доверили, небось, какую-то часть работы нашим авиатехникам, а те и напортачили. У нас все не, слава богу!

«Допельдон!» – снова мелькнуло в моей голове, а вслух я прокричал, потому что говорить было уже не возможно, все звуки перекрывали рев двигателей и музыка, льющаяся из колонок.

– Как-то нелогично, – ору. – Получается, то ты хочешь, чтобы президент все бросил и сосредоточился на авиации, а то уверяешь, что в авиации так плохо, что им ничего доверить нельзя. Так зачем же президент будет время на раздолбаев тратить?

Рев двигателей достиг критической массы, и потом на какое-то мгновение стих, потом снова начал нарастать, надвигаясь на нас всей нашей мощью. Вместе с этим ревом мимо нас по бетонной полосе пробежало восемь серебристо-голубых птиц. Публика, проводив их взглядом, охнула, зафиксировав одновременный отрыв стаи от земли, и, будто поддерживая ее взглядами, проводила до того места на небе, где птицы превратились в точки, а затем совсем исчезли. Одновременно на взлетном поле наступила относительная тишина. Даже как-то взгрустнулось.

– Ты не понимаешь, – вставил в эту тишину свое слово Игорь. У него явно заложило уши, потому что эту фразу он проорал. Потом извинился, и, снизив свой голос на несколько децибел, повторил. – Ты не понимаешь! Сейчас эти техники кто? Самые обиженные люди на земле, вот они и работаю спустя рукава.

– А раньше?

– А раньше они работали за мечту.

– Ну, на одной мечте долго не проживешь.

– Не проживешь. Но при Сталине в авиации всегда были очень высокие зарплаты. Он на это не скупился. И в героях у нас ходили не какие-то певцы и музыканты, а знаменитые летчики и космонавты. Вот скажи, кто может сравниться по своей известности с Чкаловым, например, или Гагариным? – и, не давая, мне ответить, потому что в небе снова появились стальные птицы, и они стремительно приближались. – Можешь не напрягать мозги. Никто!

«Внимание, роспуск!» – прокричал голос из комментаторской кабины, и прямо над нашими головами самолеты, идущие ровным ромбом, вдруг распались на восемь самостоятельных стрел, который снова стремительно умчались за горизонт, оставив вместо себя лишь восемь дымных разноцветных дорожек. Снова наступила небольшое затишье, во время которого мы успели перекинуться еще парой фраз.

– Согласен никто!

– Вот! И все мальчишки мечтали стать такими же, как Чкалов и Гагарин! А сейчас как Филипп Киркоров и Маша Малиновская! Чувствуешь разницу!

«Причем здесь Малиновская!» – только и успел подумать я, потому что на нас снова набежала волна живого реактивного звука. На этот раз легкие французские истребители, промчавшись перед на нами на предельно малой высоте, были похожи на резвящихся в море дельфинов. Самолеты менялись местами, строили различные геометрические фигуры, а один из них, летящий в середине, будто издеваясь над общим строем, крутился вокруг своей оси, поблескивая белым пузом.

– Что они делают, что делают?! – разрывался динамик. – Нет, вы видели, крутить бочки на такой высоте могут только настоящие асы!

И чуть понизив звук, явно понимая, на что намекает, динамик как будто поддержал Игоря в его речи:

– У нас, пожалуй, на такое в свое время мог решиться только легендарный Валерий Чкалов!

Игорь гордо посмотрел на меня, мол, слышал, что говорит.

– Какие герои, такая и страна! Еще немного и мы все будет плясать и петь вокруг елки, как туземцы, или думать только об одном…

– О чем?

– О сексе. Вот как ты сейчас только об этом и думаешь.

Я открыл рот, чтобы что-то ответить, но не успел, потому что французские пилоты предприняли заход для выполнения финальной части своей программы.

В динамике снова раздался французский говор, а потом голос переводчика:

– Господин капитэн приветствует всех русских красавиц и от всей души дарит им свое большое влюбленное сердце!

С этими словами два самолета, наконец, сошлись в нижней точке своего вращения, нарисовав в небе белыми дымами сердце, которое пронзила стрела из трех самолетов, дымящих красным, синим и белым цветом. Цветом французского национального флага.

Публика взорвалась громкими аплодисментами и я, наконец, смог докончить свою фразу.

– Не о сексе, а о любви! Чувствуешь разницу?

Мы посмотрели еще пару воздушных выступлений, и все это время я размышлял на тему, что какая-то правда в словах Игоря есть. Конечно, я никогда не мечтал стать летчиком. Ну, может быть, только в самом раннем детстве, но я всегда мечтал быть полезен обществу. А теперь что? О чем мечтает нынешнее поколение?

Даже смешно стало. Явно не о подвигах во имя ближнего своего.

Деньги, деньги, деньги. Всем нужно только одно. И в кумирах у них ходят Бредды Питы и Деми Муры. И почему это я вспомнил фамилию именно этих голливудских кинозвезд?

Кстати, о деньгах?