Читать книгу Подросток Савенко, или Автопортрет бандита в отрочестве - Эдуард Лимонов - Страница 4

Ага, вот и Кадик. В точно такой же желтой, как у Эди-бэби, с капюшоном куртке, подпрыгивая и корча гримасы, Кадик выбегает из-за серого угла своего дома и машет Эди рукой. Желтые куртки они придумали сами, а сшила их тетя Мотя – соседка Кадика. У него сто соседей или больше, Кадик живет не в квартире, а у них коридорная система. Осталась от общежития. Модель желтых курток ребята сняли с австрийского альпийского пальто Кадика, которое он привез с фестиваля. Вместе со старшими ребятами из «Голубой лошади» Кадик ездил на фестиваль. Это было год назад, а среди лабухов Кадик отирается с двенадцати лет. Все на Салтовке знают, что Кадик – это тот парень, который был в «ГОЛУБОЙ ЛОШАДИ» и ездил на ФЕСТИВАЛЬ.

– Извини, старик, – говорит Кадик. – Маханша, дура, куда-то переложила пласт, который я должен отвезти сегодня Юджину. Все перерыл, так и не нашел. Пласт дорогой. Вот сука, вот блядь старая!..

В отличие от всех других салтовских ребят, Кадик и Эди ругаются мало. У других ребят после каждого «нормального» слова следует «ебаный в рот!», или «блядь», или «пизда», или более редкие индивидуальные ругательства. Эди-бэби же ругается только иногда. Он сам не знает, почему так получилось.

До одиннадцати лет Эди-бэби был невероятно примерным мальчиком – каждый год получал похвальные грамоты и несколько лет подряд был председателем совета отряда. Эди-бэби помнит себя с красным галстуком, с маленьким чубчиком идиота, стоящего, подняв правую руку в пионерском салюте, перед председателем совета дружины или старшим пионервожатым и рапортующим: «Товарищ старший пионервожатый!» – дальше следовала пшенная каша из слов, которую Эди-бэби начисто позабыл. Раиса Федоровна вспоминает о том времени как о потерянном рае.

В свободное от школьных занятий время Эди-бэби читал все, что попадалось под руку. И не просто читал, а выписывал интересующие его сведения в особые, тщательно рассортированные тематически тетрадки. Эди-бэби ни с кем не дружил в тот период, кроме Гришки Гуревича, с которым они изредка играли в карты – Гришка всегда жульничал и выигрывал – и исследовали окружающие поля и овраги. Гришка, очень похожий на лягушку, необыкновенно умный мальчик, был так же любопытен, как и Эди-бэби…

Можно сказать, что первые четыре года школы до роковых одиннадцати лет Эди-бэби промечтал. Он читал, выписывал и мечтал. Выписывал он многое. Например, из нескольких томов путешествий доктора Ливингстона по Африке Эди мелким почерком исписал восемь (!) 48-страничных тетрадей. На среднем пальце правой руки у Эди появился внушительный мозоль, сам палец искривился, и, хотя мозоль постепенно сократился в размерах, палец остается кривым и мозолистым и посейчас. Ночами на его диване Эди-бэби снилось, что он наблюдает солнечное затмение в Африке, в травяной хижине вокруг него разложены никелированные мореходные инструменты для определения местонахождения – широты и долготы, секстан, астролябия и другие, бьет барабан и голые туземцы кружатся в соломенных юбочках вокруг изгороди, на колах которой, спокойно моргая глазами, торчат отрубленные человеческие головы.

Вероятнее всего, Эди-бэби был в те годы практический романтик. Едва научившись читать, он поспешно поглотил огромное количество обычных книг, вроде детей капитана Гранта и пятнадцатилетних капитанов, разбавленных островами сокровищ, прихватив по пути все содержимое родительского книжного шкафа, довольно обширного, в числе родительских книг несколько разрозненных Мопассанов и Стендалей, которые, впрочем, оставили его тогда равнодушным.

Очевидно, как практический романтик, Эди-бэби не удовлетворился бессистемными восторгами Жюль Вернов, Стивенсонов и других авторов и решил пойти дальше – приготовить себя к жизни романтического путешественника крепко и основательно. Посему в последующие годы он, скривив позвоночник, старательно скорчившись за родительским круглым столом, стоявшим в центре комнаты, – позже ему купили маленький письменный стол, видя его старания, – а то и стоя на коленях, положив книгу и тетрадку на табурет, выписывал латинские названия растений и животных, терпеливо изучал методы добывания воды в Сахаре или названия кактусов, которые возможно употреблять в пищу, оказавшись без еды в мексиканской пустыне.

Его страсть к систематизации простиралась так далеко, что Эди-бэби завел себе специальные каталоги, где растения и животные были растасованы по семействам и родам, со старательно выписанными на отдельные листки данными. О растении было сказано, каких бывает размеров, какого вида у него листья, размер ореха, способ размножения, какие части данного растения возможно употреблять в пищу, где данное растение возможно встретить Эди-бэби в его последующих скитаниях, и рисунок растения. В нормальной стране Эди-бэби не отходил бы от ксерокс-машины. В городе Харькове Эди-бэби переводил рисунки на кальку и затем наклеивал рисунок на лист с данными растения или животного. Строгий порядок царил в мире будущего путешественника и исследователя. Замечательно все же, что предпочтение Эди-бэби отдавал растениям и животным экзотическим, а среди экзотических решительно предпочитал виды и роды тропической зоны. Может, потому, что холодный период года длится в Харькове много дольше, чем теплый?

Нетрудно догадаться, что, как истинный романтик, в сфере мореходства Эди предпочитал парусные суда. Он мог бы, если бы было кому – Гришку Гуревича родители скоро увезли на другую квартиру, – часами говорить о бермудском и латинском парусных вооружениях, о стоячем и бегучем такелаже, о типах якорей, о галсах и узлах, о том, как совершить поворот на зюйд-зюйд-вест, если ветер дует неблагоприятный.

Библиотекарша Виктория Самойловна вначале не верила, что Эди-бэби читает все эти книги со сложными названиями «Фауна Патагонии» или «Записки русского географического общества», работы Дарвина на Галапагосских островах или бесконечные путешествия по миру никому, кроме Эди-бэби, не известных биологов и зоологов загоскиных и зенкевичей, но однажды, заговорив с бледным мальчиком, только что отстучавшим шапкой с валенок снег, вдруг обнаружила, что зеленое существо все знает. Мало того, существо, вообще-то не любившее читального зала, время от времени вынуждено было в своих изысканиях обращаться к помощи Большой советской энциклопедии – посему проводило часы, близоруко (очков существо стеснялось) копаясь в огромных томах, – пополняло свои знания.

Такое существо было единственным на весь район, и, хотя русские дети традиционно много читали в те годы и в библиотеке всегда стояла очередь, – Эди-бэби вскоре получил исключительное право входить за конторку, где восседала Виктория Самойловна, и копаться в книгах сколько влезет, хоть весь день. Эди-бэби был счастлив и вскоре присоединил к своим обширным каталогам, которые он хранил с молчаливого согласия соседей по квартире в неработающей ванной комнате (все равно не было горячей воды), еще и каталог геологический. Изучать так изучать!

Фанатический педантизм их дитяти в накапливании знаний выглядел, надо полагать, весьма странно для людей вне его мира, для родителей Вениамина Ивановича и Раисы Федоровны, так как Эди-бэби никому и никогда не хвастался своими знаниями, никогда не раскрывал их в школе, что уж и вовсе было непонятным.

Когда же в дополнение к сланцам, песчаникам, известнякам и базальтам мира Эди-бэби вдруг сделал резкий поворот и стал изучать и систематизировать французских и английских королей, римских императоров и даже императоров никому не нужной Австро-Венгерской империи, родители не на шутку всполошились.

«Эдинька, ты пошел бы погулял, что ли, – говорила ему мама Рая, – что ты все сидишь взаперти. Смотри, какой ты бледный. Вот Гена все время на улице, у него поэтому розовые щеки – здоровый вид. Пойди, покатайся на лыжах!» Отец – старший лейтенант – только что купил сыну лыжи, которые Эди-бэби игнорировал.

Эди-бэби терпеть не мог мальчика Гену из соседнего подъезда, которого ему всегда ставили в пример, и знал, что Гена круглый идиот. Если Эди-бэби и держался до своих одиннадцати лет в школе особняком, его все же уважали, не совсем понятно за что, может быть, именно за то, что он держался особняком, и в конце концов три года подряд единодушно выбирали председателем совета отряда, хотя Эди это и мало интересовало. Отсидев с большими муками свои шесть часов в школе, Эди-бэби бежал в библиотеку, она находилась по другую сторону трамвайной линии, напрямик от школы, а потом домой, к своим тетрадкам и каталогам. Гену же никто не уважал, ребята над ним смеялись и часто били. Эди-бэби был избит только раз, и он, этот один раз, навечно отразился на психике Эди и даже сформировал его характер. Но об этом дальше. Сейчас Эди-бэби и Кадик пошли к гастроному.