Читать книгу Акулы из стали. Аврал (сборник) - Эдуард Овечкин - Страница 4

Вам когда-нибудь хотелось выпить чая так, что ломило зубы аж до самой поясницы? Вот и мне – нет, хотя теоретически я такую возможность допускаю. У нас с вами чай – это не то, что в остальном мире: вода и листья заварки, а некая метафизическая сущность, которая в зависимости от настроения может служить другом, психотерапевтом, любовницей, никотином или транквилизатором, а также борщом, красной икрой или дорогим вином. Удивительно, что русским его продают без рецептов, правда?

Вот захотелось как-то Максиму выпить чаю так, чтобы зубы заломило по колено. Не то чтобы самому захотелось и на голом месте без малейшего повода, а просто он вышел от старпома после проверки документации своего отсека. Старпом же у нас был как Паганини, только наоборот: Паганини мог настроить скрипку так, что на ней любой козодой рвал бы консерватории, а старпом мог расстроить нервную систему так, что любой Иммануил крепко задумался бы о бесполезности своего существования.

Обнаружив у Максима пару незначительных для обычного человека ошибочек, старпом в мягких и тёплых выражениях выразил своё удивление, как можно перепутать темы для летнего и зимнего периодов обучения, получив хотя бы три класса церковно-приходской школы, а тут целый офицер с высшим образованием и так возмутительно безмозгл. Вот уж бывают чудеса на свете, да? Поинтересовался старпом у Максима и на прощание дал ему отеческий совет броситься с рубки головой об палубу, возможно, тогда в неё немного разума засосёт из Вселенной через щель в черепе.

Совет, конечно, дельный, подумал Максим, но вряд ли его оценила бы супруга Наталья, так как один ребёнок (девочка) у них уже имелся и второго (мальчика) они ожидали с недели на неделю буквально. Хорошо, конечно же, с двумя детьми на руках иметь умного мужа, но живого всё-таки лучше. «А поэтому не выпить ли мне чая вместо столь радикальных мер?» – подумал Максим и полез в сумку проверять, что ему собрала с собой жена на службу. Как назло, сегодня в сумке был только кофе, а кофе в таких ситуациях абсолютно непригоден – только чай. И чая-то этого вечно запасы были в любой каюте на пару недель автономного им питания, а тут – ну ни крошки ни в одном шкапчике!

– Эдик! – пришёл ко мне Максим с пустой кружкой наперевес. – А не поделишься ли ты со мной чайком?

– Максим! Ну ты же как брат мне, я даже почкой с тобой готов поделиться, но вот именно чая и нет! Хочешь кофе? Или почку?

– Нет, кофе у меня у самого есть, но он совершенно непригоден для лечения душевных ран! А про почку я запомнил, да.

– Ну пройдись по пароходу, Макс. Ну что, чая не найдёшь, что ли?

– Пройдусь, – вздохнул Максим и, баюкая кружку, растаял в полутёмных недрах.

Во время своих скитаний Максим нашёл много раз кофе, сигареты, сосиски, стакан шила, пельмени, банку борща, полбутылки армянского коньяка, бульонные кубики, шоколадку, пряники, печенье и совет всё-таки сброситься головой с рубки (это он к старпому за чаем зашёл), сёмги слабосолёной один, но довольно большой кусок и банку тушёнки. Кроме того, он помог командиру параллельного отсека загрузить насос, лейтенанту найти РЩН в тринадцатом отсеке и боцманам распределить флаги расцвечивания в необходимом порядке – вот такая вот чайная засуха случилась на корабле именно в период острой максимовой чайной жажды. И было это тем более странно, что экипаж ударными темпами готовился к сдаче первой задачи, и чаи в такие периоды обычно лились реками. Но и не такие странности приключаются в нашей объективной реальности, правда?

Мне готовиться было не в пример проще, чем Максиму: отсека у меня не было и матросов в подчинении тоже, а самый младший мичман в группе служил на пару лет дольше меня. То есть гипотетически я мог обучать их теории вероятности или основам софистики, но вот по установке холодильных провизионных камер или автоматике компрессора ЭКСА25 надо было ещё посмотреть, кто кого учил бы. Поэтому вся моя документальная подготовка заключалась в замазывании корректором старых дат и аккуратном рисовании новых. Как и положено боевому офицеру, к заполнению документации я проявлял максимальное пренебрежение и откладывал его до самого концевого выключателя. Но, как известно из основ философии, сколько веревочку ни вей, петля на ней всё равно завяжется. И я параллельно с Максимом ушёл на поиски, но не чая, а корректора, потому что мой подрезал, очевидно, такой же боевой офицер вроде меня. Поспрашивав для порядка там и сям, я отправился туда, где корректор точно был – к начхиму.

У нашего начхима вообще было всё, что можно себе вообразить для ведения документации и заполнения формуляров: ручки шариковые – минимум трёх цветов, чернильные – синяя и чёрная, карандаши простые разных твердостей, карандаши цветные (все заточенные, как пики янычар), точилка, линейки, транспортиры, циркуль, стирки, шило, веревочки и, само собой, корректор. Подонок, одним словом, а не офицер.

Начхима в каюте не оказалось, что несколько даже и кстати вышло – не надо было спрашивать разрешения, и я просто уселся в его каюте на его стул, разложил свою документацию на его столе и, закусив удила, начал мазать по ней налево и направо его корректором. Именно за этим и застал меня Максим.

– Дима! – крикнул он радостным голосом, открывая дверь в каюту. – Э…. Эдик? – добавил, войдя в неё.

– Максим?

– У тебя же всё ещё нет чая?

– Всё ещё нет, да.

– А где Дима?

– А откуда я знаю?

– А у него есть чай?

– А мне откуда знать?

– Ну ты же тут сидишь…

Логично. Вообще логично было предположить, зная нашего начхима, что в его крохотной каютке найдётся практически всё, за исключением разве что папы с мамой. Я посмотрел вокруг и обнаружил в глубине секретера пузатенький заварочный чайник белого фаянса с золотыми якорями на боках. При взвешивании на руке и болтании чайник булькал и что-то переливал внутри себя.

– Ты знаешь, Макс, а вот есть!

Видели бы вы, как расцвёл лицом Максим от этой, казалось бы, столь незначительной новости.

– Плесните волшебства в хрустальный мрак бокала!

– Сильвупле.

– А чайник есть у него?

– Это же начхим, Макс. Конечно же, есть.

– Ну тогда я прямо здесь и попью, чтоб не расплескать.

– Не имею поводов возражать, мон женераль.

Свободного пространства в маленькой двухместной каюте начхима было ровно один метр от шкафа до секретера и один – от двери до дивана.

– Я уж как-нибудь, я уж где-нибудь…. – кряхтел Максим, пролезая по моей спине на диван.

– Да, конечно-конечно. Ни в чём себя не стесняйте.

Упав на диван и вытянув ноги мне под стул, Максим долил в кружку кипятка, понюхал и блаженно прищурился.

– Оооо! Как же он вкусно пахнет! Прям вот выпить кружку и умереть!

– А дети?

– Ну, не физически прямо умереть, а в ментальном смысле и не надолго. Максим отхлебнул, сощурив глаза, ведь когда щуришь глаза, чай не такой горячий становится – одно из его загадочных свойств.

– Мать моя женщина! Вот это начхим! Вот это да! Вот гу-у-усь же, а! Ну ты посмотри!

– Максим, у тебя всё в порядке? Сколько пальцев на руке я показываю? Какое сегодня число?

– Это не чай, а нектар богов какой-то! Я такого вкусного в жизни не пил! Просто умереть не встать!

– Дай отхлебнуть-то.

– Ну уж нет – тебе душевных ран не наносили, пей свой кофе!

– Жмот.

– Нет.

– Да.

– Да. Ну и что?

– Ну и всё. И не мешай мне работать. Хлебай тут потише!

Дверь в каюту распахнулась – наш начхим Дима застыл на пороге с занесённой ногой и на секунду удивлённым взглядом.

– Ребята.

– Дмитрий. А что это вы не стучитесь?

– Вы чё, бакланы, вообще опухли? Так-то это моя каюта.

– А, точно, ну заходи тогда – чувствуй себя как дома!

– Куда заходить-то? Вы своими тушами всё пространство свободное заняли, или мне на верхнюю коечку сразу прыгать, чтоб вам не мешать тут чаи гонять?

– Это Макс гоняет – я работаю, видишь же!

– Моим корректором?

– Не, я свой принёс к тебе в каюту. Ну, конечно, твоим, можно же?

– Ладно, я пойду, не буду вам мешать! – Максим вскочил и по моей спине пошёл на выход. – Дима, спасибо за чай! Он просто охуенен!

– Какой чай? – спросил Дима, когда Максим скрылся за поворотом.

– Ну твой.

– Какой мой?

– Ну который у тебя в заварнике был.

– В каком заварнике?

– Дима, блядь, ну вот в этом вот белом заварнике твоём!

– А где ты его взял?

– Кого?

– Заварник этот!

– Дима, я всего ничего тут корректора у тебя взял, за что ты мне мозг выносишь?

– Откуда у тебя мозг, ты же трюмный! Где ты заварник этот нашёл? Я его месяца два как потерял! Заварил, помню чаю себе, а он раз – и пропал, а тут на тебе!

– Дима, он прямо вот здесь вот в секретере стоял в уголке!

– Да ладно?

– Шоколадно!

– Вот это чудеса, да. А я с ног сбился, искал его. А что ты из него Максиму налил?

– Ну… я думал, что чай.

Осторожно пододвинув чайник к краешку стола, мы приоткрыли его крышечку и заглянули внутрь, соблюдая все меры предосторожности. Из чайника на нас смотрела бело-чёрно-зелёная Плесень. И я не зря написал это слово с большой буквы – ещё пару дней и ей уже пора было бы читать стихи Агнии Барто и включать мультики на видеомагнитофоне. Плесень заполняла всё видимое пространство чайника, и только на дне его что-то булькало.

– Дима, она сейчас скажет тебе «папа», мне кажется. Вон у неё, смотри, глаза и рот уже выросли.

– Это-то ладно, с этим я разберусь, а вот что мы Максиму скажем?

– Вот нет чуткости в вас, химиках, ни на комариный хуй, честное слово. Ну зачем ему эта лишняя и ничего не несущая в себе информация? Вот для чего она ему?

– Тоже верно – пусть эта тайна умрёт вместе с нами!

– Дима! – из-за угла вынырнул Максим, допивая чай. – Чуть не забыл, а что за сорт чая-то? Такой, сука, вкусный!

– Французский, – и Дима звонко захлопнул крышку заварника.

– Сорта «дор блю»! – добавил я и накрыл Димину ладонь своей.

– Угостили знакомые, но уже кончился! – добавил Дима и зачем-то горестно вздохнул.

Ну химик, а не актёр, понятное дело.

– Ох, жаль, уж больно хорош! Надо будет сорт запомнить и поискать в магазинах!

– Ага, обязательно поищи.

– Спасибо ещё раз, Дима!

– Да мне-то не за что – Эд же тебя угощал.

– Не, ну как это? Чай твой – значит, ты и угощал, а я так – сидел просто рядом.

– Не, ну наливал-то ты!

– Не, ну и что, что я? Чайник-то твой, и каюта твоя, а значит, и заслуга твоя полностью!

– Эх, – и Максим обнял нас за плечи, радостно улыбаясь, – ребята! Не ссорьтесь! Обоим вам спасибо – прям вот на душе полегчало, какие у меня друзья! Прям расцеловать вас хочется, может даже в щёки!

И Максим, посвистывая, ушёл.

– Вот сейчас немного стыдно стало, да? – спросил Дима.

– Мне-то чего стыдно? Он плесень в чайниках выращивает, а мне должно быть стыдно? Вот уж фигушки!

– Что-о-о-о? – доктор даже не сразу въехал, когда я пришёл к нему спрашивать, сколько Максиму жить осталось. – Плесневыми грибками и бактериями актиномицеты убить подводника? Невозможно! Всё переварит и добавки попросит! Главное в этом деле – ему об этом не рассказывать, чтоб зёрна сомнений не проросли в его нутре, разорвав его изнутри в клочья! Чего смотришь, как сыч?

– Андрюха, ну я серьёзно!

– Ну а я что, в клетчатой кепке тут сижу и с красным шариком на носу? Ступай займись делом, не очень юный натуралист.

Но мы всё-таки с Димой решили не пускать этого дела на самотёк и тщательно продезинфицировали Максима изнутри этим же вечером. Это же друг, а не корабельная документация: тут тянуть нельзя. По морскому закону служебные дела делаются в первую очередь, а личные – немедленно. Да и дружба, знаете ли, обязывает.

Ведь что главное в настоящей мужской дружбе? Главное заключается не в том, чтобы не налить другу чай из заварника с плесенью, а в том, чтобы тщательно это скрыть, предварительно продезинфицировав друга изнутри. Желательно спиртом, в крайнем случае – коньяком. Бактерии и грибы, конечно, тоже могут убить, но черви сомнений убивают быстрее – доктор зря не стал бы говорить, ведь на нём не было ни клетчатой кепки, ни красного носа.