Читать книгу Пьесы. Для театров кукол и драматических театров - Эдуард Гайдай, Эдуард Петрович Гайдай - Страница 17

Адриян и Аксинья. Адриян задумчиво пьёт чай. Кругом гробы, вперемежку с наспех расставленной мебелью. Некоторое время молчат. Из «соседней комнаты» временами доносится девичий смех.

АКСИНЬЯ. Гляжу я на тебя, батюшка, Адриян Прохорович, всё-то ты грустить изволишь.

АДРИЯН. А чему радоваться-то прикажешь?

АКСИНЬЯ. Вот, чудной. Видать, чему люди рады, то тебе в тягость.

АДРИЯН. Эка ты дура, Аксинья! В тягость!

Я тоже не злодей какой! Но когда у нас за две недели только одни похороны, это ж совсем не порядок. Глядишь, по миру пойдём… Дождь этот ещё – уж как был некстати! Все гробовые наряды попортил… Кругом одни убытки.

АКСИНЬЯ. Что ты, батюшка! Я уж о ремесле твоём не заикаюсь. Дак ведь ты и новому дому будто не рад! Шутка ли – такой дом купить изволил! Не в пример старой лачуге. Тут бы радоваться, да на новоселье народ созывать, а ты ходишь тучей. Дочки твои, вон, праздника ждут, а не похорон.

АДРИЯН. Но-но! Будут похороны, будет и праздник. Что тут тебе непонятного?..Поди лучше, узнай, как там у них вывеска, готова ли? Что-то долго пишут.

АКСИНЬЯ. Дак, стараются, видать. Для нового дома-то покрасивше выводят.

АДРИЯН. Долго, долго уже! Полдни без вывески сидим. Поди, подгони.

Аксинья уходит.

АДРИЯН (один, листает потрепанный бухгалтерский журнал). Подгони-подгони… Кабы можно было ещё кого подогнать. Вот чего иным неймётся? – уж и ноги не ходят, и кусок в горло не лезет, а всё одно – упираются, не желают… того… отдохнуть уже. Всё выжидают чего-то. А чего, спрашивается?

Отставной бригадир, вон, дождался, что его под дождём хоронили. Да и ладно, если б только дождь! А то ж всё наследство на докторов извёл, до осени дотянул, да без обивки так и поехал. Хорош гусь! А, ведь, ещё каким приятелем был! Нет. Обо мне никто не думает…

Вот, Шабашкин Антон Панфутьич… опять же, друг детства. До того довёл, что даром хоронили. Ни копейки за душой не оставил, шельмец. А я что – злодей какой, что ли? Мне куда деваться прикажешь? Всю жизнь от своей же доброты страдаю, и хоть бы кто спасибо сказал.

Аксинья вносит большую фанерную вывеску. Ярко раскрашенную. Перед надписью изображён «дородный Амур с опрокинутым факелом в руке».

АКСИНЬЯ. Вот, батюшка, Адриян Прохорович, изволь взглянуть! Дочки-то твои как славно малюют! Красота, право!

АДРИЯН. А что написали-то?!

АКСИНЬЯ. Что просил, батюшка, то и написали. Разве не так?

АДРИЯН. Ты, Аксинья, помолчала бы. Больно грамотная.

АКСИНЬЯ. А хоть бы и грамотная! Я, Адриян Прохорович, слава богу, сызмальства грамоте обучена. Наш барин-то, покойный Василь Кирилыч, большой пресвятитель был, прости господи! Всех крестьянских детей грамоте обучал, чтобы стихи егонные читать могли. Эдак, встамши на тубареточку-с.

АДРИЯН. Экий ты вздор несёшь, Аксинья. Ну-к, прочти, что написано… Что молчишь-то?

АКСИНЬЯ. Так сперва ж про себя надобно…

Вот: (С важным видом.)

«Здесь продаются и обиваются гробы простые и крашеные.»

АДРИЯН. Это так. Но далее я просил написать: «отдаются напрокат и починяются старые».

АКСИНЬЯ. И починяются старые… кто? Гробы?

Они самые. Разве это непонятно?

АКСИНЬЯ. Да нет, батюшка, оно понятно, конечно, понятно… Только… откуда ж они возьмутся, старые гробы-то?

АДРИЯН. Хм… Вот, дура! Ступай, скажи, чтоб строчку дописали как надо. А до другого тебе дела нет. Ступай, говорю!

Адриян снова утыкается в свой журнал.

АКСИНЬЯ. Воля ваша, Адриян Прохорович. Отдаются напрокат и починяются старые… отдаются напрокат и починяются старые…

АДРИЯН. Погоди… Ты, часом, не слыхала, каково поживает купчиха Трюхина? Что люди говорят о ней?

АКСИНЬЯ. Трюхина? А мне-то какое дело? Ну, говорят, больна, дак, она уж год как больна. Это, батюшка, не новость. И дай-то бог ей здоровья. А вот ты, батюшка, чем о купчихе заботиться на старости лет, лучше б о дочерях подумал! У купчихи, чай, свои родственники имеются.

АДРИЯН (что-то помечая в журнале). Да вроде есть один племянник… А что дочери? Разве чем обижены?

АКСИНЬЯ. Как же не обижены, когда в новый дом въехали, а новоселие справить не желаем! Девки молодые взаперти сидят – ни гостей тебе, ни праздника! А суседи новые что скажут? Разве так делается? Страм, да и только!

АДРИЯН. Но-но, Аксинья! Ты говори, да не заговаривайся! А то, гляжу, и впрямь больно грамотная стала!.. Праздника им подавай… Вот, бабы…

Достаёт шкатулку. Неуверенно вынимает оттуда пару купюр.

Вот! Смотри, дура! Вишь? Специально на новоселье припас! Иль ты думала, я не понимаю? Или я злодей какой? Ан, нет! У меня всё чин по чину, да только – чу! – всему свой срок и своё время.

Убирает деньги обратно в шкатулку.

Это у вас, у баб, все просто. А мне ещё подумать надо, да посчитать, поняла? Может, завтра справим, а может, и днём позже. То не твоя забота, слава богу… Теперь ступай уже, да про надпись не забудь.

АКСИНЬЯ (радостно). Помню, батюшка, а как же! Отдаются напрокат и починяются старые… Всё как есть помню, Адриян Прохорович. Уж прости, благодетель. Всё помню.

АДРИЯН. Да ступай ты уже, господи! Никакого покою…

Аксинья уходит. Адриян пытается спрятать шкатулку в куда-нибудь другое место, но не успевает. Стук в дверь.