Читать книгу Сопряжение. ЗИЛ - Эдуард Поляков - Страница 3

Лоб покрылся испариной, по щекам в щетину текли слезы. Вагонетка, скрипя так, что сводило зубы, поехала в зев печи крематория, явившегося пламенем. Последнее, что я видел, был пузырящийся на стенках гроба лак, а потом закопченные дверцы закрылись. На ум как-то не своевременно пришла мысль: «Мне жарко здесь, а каково в печи Ярику?» Бред. Сейчас ему все равно. Сейчас он где-то там… где-то в лучшем месте.

Не в силах больше стоять, я развернулся и, не стесняясь слез, вышел прочь из комнаты на крыльцо крематория. Дрожащие руки с трудом вытащили сигарету из смятой пачки, но стоило только затянуться, как запиликала узнаваемой мелодией старая Nokia.

– ЗИЛ, ты как? – в трубке раздался прокуренный бас Хазара. – Давай я подъеду вечером? С меня два по ноль семь, с тебя достархан.

– Нет, мужик, я с горя не бухаю, – ответил я, чувствуя, как нервный комок сковывает диафрагму, мешая дышать. – Потом как-нибудь. Не сегодня.

– Охота? – понимающие уточнил друг. Я буркнул что-то нечленораздельное и старик меня понял, деликатно повесив трубку.

Несмотря на нервы, курить больше не хотелось. Поэтому рука решительно смяла ополовиненную пачку и отправила ее в урну. Вместо нее в кулаке появилась фляжка – подарок сослуживца. Пальцы привычно перебирали гравировку с пожеланиями нацарапанными штык-ножом. В голове промелькнула мысль: «А может быть, ну их, эти принципы? В конце концов, у меня есть повод нажраться!». Нельзя. Обстоятельства изменчивы, а принципы никогда.

Я хоронил многих: сослуживцев, «поймавших» в пьяном дембельском застолье нож в брюхо, школьных товарищей, «сгоревших» от «хмурого». Всякое было. Но вот хоронить брата…

Ярик, с которым у меня было почти пять лет разницы, никогда не был похож на меня. Мы вообще были разными! Во всем. Наверное, из-за разных отцов. Что говорить, я завидовал ему. По-хорошему завидовал. В отличие от меня, он был настоящей гордостью семьи, а не вырос «как старший брат».

В семье не было отца, и я заменял его брату в силу своих глупых уличных понятий. Я дал попробовать Ярику первую сигарету, первый бокал вина, первых пи****ей за хвастовство братом. И когда он впервые блевал, держал его над толчком. Учил когда нужно бить, а когда бежать. И не надо гнать, что отступают только трусы. Мол, герой – он без страха и упрека. Кто так говорит, либо вырос у телевизора под сисей мамы, либо компенсирует комплексы.

В пятнадцать лет Яр подошел ко мне и, волнуясь, как восьмиклассница при виде члена, попросил задержаться в институте. Я все понял. Понял и ободряюще похлопал по плечу, протянул початую пачку контрацептивов и заржал. Все-таки брат есть брат. Вчера этот шкет прятал порнуху в папке «реферат» и вот, сбрив первый пушок на лице, он приводит на расшатанный диван девушку. Как я мог упустить такой шанс подколоть брата?

Ярик, как правильный, подготовился: купил бутылку вина, вылил на себя половину моего одеколона, даже нарвал цветов на какой-то клумбе. Он думал, что Настя – его первая и единственная любовь. Наивный идеалист, каким можно быть только в пятнадцать лет.

Я, как неправильный, уже знал Настю. Впрочем, как и ее маму. Промотивировал няшу-стесняшу хорошей косметикой и бутылкой мадеры, для настроения. И пока Ярик погружался на скрипучем диване в таинства любви, я двумя этажами выше помогал маме Насти почувствовать себя вновь желанной и молодой. Пока дядя Гена не вернулся с работы.

И все-таки, как оказалось, я был для него примером. Хоть и не согласен с его выбором на кого равняться. По моим стопам он пошел в армию. После армии, по наставлению матери, восстановился в институте. В отличие от меня, после «срочки» малой подписал контракт и остался в доблестной, но бардачной армии. У него был талант не только «копать отсюда и до обеда», но и руководить теми, кто копает. Южный и Северный Кавказ, Сирия, Ирак, Сомали, потом Кения и опять Сомали. А я после армии вернулся в университет. Да-да, стандартный «Из-него-ничего-дельного-не-получится», почти родной нашему участковому, я выбрал своей стезей учить детей.

И вроде жизнь устаканилась, работа приносила какой-никакой доход, можно было уже подумать о завтрашнем дне, как из Москвы прилетело «письмо счастья».

* * *

В этом лесу не раздавался шум листвы. Ни один дровосек, плотник или бондарь не рисковал ступать под тень тысячелетних исполинов. Железный лес – место последнего прорыва – не терпел смертных. Да и не смертных принимал редко. Но сегодня марь вечных исполинов была рада нежданным посетителям. По ушам, с размерностью пещерной капели, бил звон полдюжины зубил и редкие хрипы еще живого существа.

Тусклый свет роя светлячков едва разгонял мрак ночи. В этом тусклом свете стояли двое: тифлинг, в высоком плаще из кожи грешника, и дварф, чья борода была настолько длинной, что ему приходилось заправлять ее за пояс.

– Годрек, долго еще? – Сатрап Акменос не отличается терпением.

– Каратели ждут приказа войти в Лес, – произнес Скамос Обвинитель Лорда этих земель.

Его фарфоровое лицо, как и у других представителей старших рас, ничего не выражало, но острый хвост с мифриловым наконечником подрагивал, выдавая нервозность высшего.

– Тогда ему придется научиться терпению, – ответил дварф, не делая поправки на статус собеседника. – А Каратели… для Железного леса они такие же мотыльки у огня. Впрочем, как и ты, Скамос, твой Сатрап тоже, – ударился в философию Тан подгорного племени. А затем он повысил голос, обращаясь уже к своим. – Хат вас поломай! Это же не Слюда Эвы. Сколько можно возиться со скальным троллем?

Вместо ответа в чаще застучали зубила, и раздался гортанный, почти бессильный, скулеж то ли зверя, то ли живого куска скалы. В тягостном молчании прошло еще несколько минут. Дварф коротал время, силясь сосчитать мотыльков в банках принесенных сюда для освещения. Тифлинг развлекался, считая сердцебиение дварфа. Скамос, родословная которого начиналась от Астарота Обвинителя, всегда искал во всем подвох и измену. Впрочем, пока бесперспективно. Кажется, коротышки не собирались обманывать его – сюзерена и присваивать скального тролля.

Наконец живая скала поддалась, и от нее отвалился огромный, размером с дверь трактира, каменный пласт, изгвазданный в бурой жиже. Послышался победный клич работяг, который тут же стих под металлическим лязгом железных листьев Леса.

– Вот и все, Скамос! – улыбнулся в бороду дварф, – Подгорные кланы выполнили обязательства перед Сатрапом Акменосом. – Тифлинг не ответил, и коренастый «надавил»: – Подтверди, демон!

– Подтверждаю, – сквозь зубы процедил тифлинг, вынимая из полы плаща ржавый наконечник копья с бурыми следами крови. – Долг Сатрапу Акменосу сполна выплачен. Твой праправнук будет жить. Убирайтесь обратно в свои пещеры.

Наверное, с Таном Подгорных кланов, Годреком Скудозубом, не стоило так разговаривать, но прямой потомок Астарота Обвинителя и так сдерживался, как мог. Демоническая кровь кипела от волнения.

Сейчас он – именно он, а не Сатрап – держал в когтистых руках ключ, коим было Копье Лонгина, закаленное в крови человеческого Святого. Сейчас именно он поставил свой сапог на тело реликта, что станет замко́м, запирающим Врата в План Терра.

Да, это измена. Но после… Кто его покарает? Кто осудит потомка Обвинителя, когда он возьмет целый План? Кто его остановит? Да, сейчас он всего на одну восьмую демон, но что будет завтра, когда он в одиночку соберет жатву с целого плана? Да, ему нужна будет помощь, чтобы освоиться, но люди слабы и среди них всегда будет тот, кто возьмет тридцать сребреников, которые Скамос вместе с Копьем Судьбы вынес из сокровищницы Акменоса.

А что дальше? А дальше он избавится от слабой человеческой крови, сбросит эту убогую диадему рогов и станет истинным сыном Астарота Обвинителя! А если нет… то он сам станет Обвинителем, свергнув предка в Лимб небытия. И его, и других. Левиафана, Сатану, Мамона, Бельфегора, Асмодея, Вельзевула и, на десерт, Люцифера. Кто после этого его остановит?

Скамос грациозно запрыгнул на тушу еще живого, но не способного сопротивляться тролля. Тифлинг занес руку с копьем и замер, не зная, что делать. В Некрономиконе Клифа было ясно сказано: «Да проткнет копье Лонгина сердце великого существа (драконид, циклоп, реликт, великан и пр.) и откроет кровь Великого дорогу в иной план». Вот только какое сердце? Развороченная грудина реликта с вывернутыми наружу ребрами вздымалась от стука… ДВУХ гранитных сердец!

К выбору жертвы врат Скамос подошел со всем тщанием. Высшего вампира или шамана зеленокожих Обвинителю не добыть, равно как и дракона с виверной. Не хватит ни сил, ни золота. Циклоп, конечно, попроще, но в одиночку одолеть одноглазого великана и не привлечь внимания – невозможно. Как вариант, был ледяной великан, но потомки демонов не выносят холода, поэтому оставался только кто-нибудь из реликтов. Так тифлинг и поступил, и сейчас был готов отгрызть собственный хвост за такое упущение.

Артефакт другого мира обжигал когтистую лапу тифлинга, и это заставляло действовать как можно скорее. Недолго думая, Скамос занес клинок и вонзил его в левое сердце. Копье Лонгина не обратило внимание на то, что пронзает камень и вошло по самое древко, как будто в воду. Такую же манипуляцию потомок одного из верховных демонов хотел провернуть со вторым сердцем скального тролля, но…

Реликт, уже находившийся одной ногой в бездне, неожиданно открыл глаза и ухватил тифлинга за руку. Он зарычал. Зарычал так, что даже по коже демона-полукровки пробежали мурашки.

Тифлинг попытался вернуться назад, но отчего-то рука реликта, надежно прикованная двимеритовыми оковами к гранитному камню, освободилась и схватила Скамоса за предплечье. Мгновение оторопи прошло, и тифлинг, злой на самого себя за минутную слабость, зашипел, обнажив зубы-иглы. Это для простых смертных встреча с реликтом – приговор. Для Скамоса же реликт – зверь, которого можно затрофеить и в одиночку. А уж раненого…

Вот только скальный Тролль и не думал становиться трофеем. Его каменная трехпалая ладонь, охватившая руку тифлинга, сжалась в кулак. В один такт сердца плащ из человеческой кожи, красная кожа, плоть и черные кости тифлинга превратились в неоднородную кровавую массу. И тут Скамос осознал, что раненый зверь пойдет до конца. А потом пришла боль.

Высший тифлинг сам оторвал лохмы раздавленной плоти, оставляя их троллю вместе с копьем Лонгина… и Скамос побежал. Сейчас он не боялся Железного леса, сейчас его не пугала ярость Сатрапа и его Каратели. Он бежал, пока были силы, пока не свалился в беспамятстве от кровопотери. Ничего. Это не смертельно. Всего несколько дней регенерации, пара небольших деревенек, которые сатрап разводит как скот, и он будет в порядке. А сейчас…

– Летаргия, – произнес тифлинг синими от кровопотери губами, впервые накладывая на себя печать подчинения.

Закрыв глаза, он уже не увидел, как недвижимая скала красного гранита «поплыла», как сыр над огнем. Не слышал, как ревело существо, утопая в луже жидкого камня. Скамос спал летаргическим сном и не знал, что ему все-таки удалось задуманное. Зато весь магический план Нидавеллир знал, что дорога в технический план Терра открыта.