Читать книгу Златник Владимира - Эдуард Семенов - Страница 5

В субботу Владимир Найденов мог приходить на работу, когда ему было угодно. Мог вообще не приходить, так как официально у него в этот день был выходной, о чем уже давно никто не помнил. Ни директор музея, ни смотрители, ни главный хранитель.

Это было нечто само собой разумеющееся, что Владимир Леонидович, как заместитель директора по научной работе, непременно заглянет на огонек. Кого-то пожурит, кого-то похвалит, попьет чайку в подсобном помещении с охранником, перекинется парой слов с уборщицей Аллой, поболтает с посетителями, расскажет им несколько баек из музейной жизни, посмеется вместе с ними и удалится к себе в закуток, где стоит стол, стул и слабенький компьютер, подключенный к сети, чтобы что-то делать или заниматься «черт знает чем». Именно так именовалась его работа на языке старых музейных работников и всех, кто его окружал.

На самом деле Владимир Леонидович не «что-то делал», а писал статьи, научные материалы, готовил сценарии телепередач на местном телевидении, вел переписку с редакциями газет, журналов, поддерживал интерес к музейной теме вообще и к их музею в частности на различных профильных и не профильных Интернет-порталах, форумах, чатах.

Говоря по-другому, он «шумел» или создавал информационные поводы везде, где только можно и нельзя. И эти поводы, как круги по воде, расходились в разные стороны, капля за каплей падали на головы людей, пробивали их уставший от забот и прочих бытовых дел мозг, чтобы потом вернуться в музей потоком дополнительных посетителей.

О важности его работы догадывались, пожалуй, только директор и главный хранитель музея. Только они одни и понимали, что именно благодаря тому, что он часами просиживает штаны перед монитором и портит себе зрение, об их музее еще кто-то помнит.

Все остальные были уверены, что туристы тратят свои деньги на входные билеты в музей и сувениры в музейном киоске, а также время на то, чтобы пройтись по гулким залам со старинным манекенами, посмотреть на боевые награды давно прошедших войн, сфотографироваться на фоне потрескавшихся портретов полководцев или пожелтевших фотографий из их личных альбомов, только потому, что их музей – настоящая достопримечательность, жемчужина, шедевр, часть нашей истории и бла-бла-бла.

Ничего подобного, «жемчужность» и уникальность музея надо было доказывать ежедневно, ежечасно, ежесекундно. Надо было напоминать об этом современному обществу, помешанному на бабле и масс-медиа непрерывно, и именно в этом заключалась основная работа Владимира Леонидовича Найденова. И занимался он своим делом достаточно успешно, если учитывать то, что в последнее время возле дверей их краеведческого музея даже стали останавливаться автобусы с иностранными туристами.

Но все равно это было не статусно, не престижно и оплачивалось соответственно. Работай он в каком-нибудь банке, торговой кампании или госструктуре, его должность именовалась бы: «заместитель директора по связям с общественностью», – или как-нибудь по-иностранному, например, «специалист по паблик рилейшенз», и получал бы Владимир Леонидович даже не в разы, а на порядки больше.

И ведь звали его не раз. Были заманчивые предложения и от политиков, и от администрации города, но вот беда – ни в банке, ни в фирме и уж тем более на государство Владимиру работать не хотелось, и именно это и было основным камнем преткновения в спорах между ним и его женой Алевтиной.

«Как же так? Почему? Все только и мечтают устроиться на тепленькое место и жить себе припеваючи, – восклицала супруга, упирая руки в боки, – и только тебе просто так не живется. За деньги работать не хочешь? Тебе подавай идею! Да кому она нужна-то, эта идея? Максималист хренов. А жена ходит в лохмотьях!».

Каждый раз, поднимаясь по парадной лестнице бывшего «особняка» местных помещиков (переданного, благодаря его стараниям, музею лет шесть назад), Владимир Найденов ловил себя на мысли, что ведет бесполезный спор со своей супругой, а заодно и с теми, кто считает, что он занимается «черт знает чем», а, может быть, и сам с собой. Каждый раз он убедительно доказывал, что на самом деле идея нужна всем, вот только не все хотят брать на себя ответственность за ее воплощение, поэтому и выбирают в качестве проходного варианта деньги, деньги и еще раз деньги.

Каждый раз он доказывал всем и себе, что если таким способом рассуждать, то лучшим способом добывания денег оказываются – торговля оружием, наркотиками, проституция и религия.

«Так давай, откинув ложный стыд, займемся сразу этими прибыльными делами, – отвечал он, прищурив глаз, виртуальной Алевтине, – почему обязательно начинать с банка, торговли или государства? Продадим парочку пулеметов в Африку. И заживем припеваючи!».

«Да, ты продай! Тогда и поговорим», – тут же вставляла в его монолог свои ехидные «пять копеек» потусторонняя супруга.

«Пулеметов нет, могу кадилом махать или стать сутенером!», – тут же мысленно отвечал Владимир и улыбался, видя ее возмущение по этому поводу.

«Ах ты сволочь! Родную жену на панель выгнать хочешь!».

«Вот видишь! Значит, не имеет смысла менять шило на мыло и искать себе место там, где считается престижно. Заметь, всего лишь «считается». В музее тоже можно реализовать свои желания, мысли и амбиции. Что же касается лохмотьев, то этот аргумент я вообще не приемлю, ты одеваешься вполне прилично!».

«На свои! Заметь!», – поднимала вверх указательный палец воображаемая Алевтина.

И тут Владимиру Найденову возразить было нечего. Ему оставалось только опускать вниз глаза.

Его зарплаты хватало только на самое необходимое.

Нет, он, конечно, знал, что на это можно сказать, что они муж и жена, что бюджет у них общий, и она имеет возможность покупать себе дорогие шмотки, потому что основные платежи, в том числе и кредиты, покрываются как раз из его зарплаты, и вообще, главное же не деньги, а любовь, но язык никогда не поворачивался произнести это вслух. Да что там вслух, внутри себя он не хотел признаваться в этом, ему не давало этого сделать его мужское начало, и именно поэтому в итоге он всегда оказывался битым. Формально он оставался в статусе неудачника и простофили, которого терпят.

Этот внутренний спор прерывался сразу, как только он входил в музей. Тут же начинались текущие дела и заботы, в музее его слушали, ему доверяли и подчинялись беспрекословно, и поэтому его ущемленное в споре мужское начало на время успокаивалось, и заготовленные аргументы откладывались до следующего раза.

Сегодня же ему пришлось идти пешком на работу, поэтому у него было несколько дополнительных минут, чтобы он успел убедительно доказать своим оппонентам, что они глубоко ошибаются по поводу его статуса.

Это было впервые в его жизни! И это осенило его как вспышкой! Конечно! Никакой он не простофиля и уж тем более не неудачник! Просто он ждал своего часа и вот, вполне возможно, дождался.

«Вполне возможно, а почему бы и нет… Что мне мешает скопировать этот самый златник? И не только скопировать, но и… легализовать его. Ха, да это будет покруче, чем написать «Илиаду» или «Слово о полку Игореве» (как и все профессиональные историки, Владимир Леонидович втайне считал, что эти два талантливых произведения были фальшивками, которые под нажимом власти признали подлинниками). Н-да… Гораздо круче!».

* * *

В свой закуток, маленькую коморку, заставленную снизу доверху книгами по искусству и истории, он прошел не как всегда, хмурый и погруженный в свои мысли, а с гордо поднятой головой и с полным намерением доказать свой особый статус не только себе, но и окружающим. Причем сделать это немедленно.

Не присаживаясь на скрипучий стул, он тут же включил компьютер и начал ходить по комнате, прислушиваясь к звукам, который издавал его «Пентиум».

Компьютер грузился долго, поскрипывая на поворотах, переваривая мегатонны нулей и единичек, проталкивая их через тонкие провода, прокручивая через мясорубку процессора, превращая в слова, картинки, звуки.

И Владимир Леонидович почувствовал, что начинает раздражаться от его медлительности. Он начал разговаривать с компьютером.

– Ну давай, давай быстрей, родной, грузись! Вот! Так!

Его разговор с «искусственным интеллектом» был прерван Ираидой Абрамовной, главным смотрителем.

– Можно войти, Владимир Леонидович?

Владимир отвлекся от монитора, который уже зажегся голубым светом, посмотрел на голову Ираиды Абрамовны, вспыхнувшую огненно-рыжими волосами в проеме двери.

– Да, что у вас?

– Там, – Ираида Абрамовна кивнула головой в направлении залов, – какой-то бардак.

– В смысле?

– Посетители устроили митинг, требуют руководство.

– А вы что?

– А я не знаю, что им сказать.

Владимир открыл рот, чтобы ответить на это как-то резко, но, увидев умоляющие воловьи глаза Абрамовны, не нашел нужных слов. Лишь махнул с досадой рукой и сказал:

– Я сейчас.

Он дождался, когда на экране появится значок «Подключение к Интернету», открыл браузер и забил в поисковике словосочетание: «Златник Владимира».

Компьютер начал медленно шевелить своими кремниевыми извилинами, вытягивая из недр Всемирной паутины все то, что имело какое-то отношение к словам «золото» и «Владимир», а он сам, не дожидаясь окончания этого процесса, поспешил в демонстрационный зал вслед за главной смотрительницей.

* * *

В зале царила непривычная суета. Несколько мужчин и женщин толпились перед портретом тайного советника, графа Нехлюдова – бывшего владельца усадьбы, в которой сейчас и находился музей, – и внимали словам мужчины средних лет, одетого в помятый пиджак и джинсы. У него в руках была кепка, и он размахивал ею, как Ленин на броневичке.

Владимир Леонидович подошел к группе посетителей сзади, прислушиваясь к их разговору.

– Это черт знает что! Ну почему, в какой музей ни придешь, везде одно и то же? И такие деньги за вход дерут, – ораторствовал мужчина, явно никого не замечая вокруг себя.

Эхо его слов гуляло по залу, и Владимир Леонидович обратил внимание на то, что в соседней комнате собралось несколько мамаш с детьми, но они боялись пройти дальше по маршруту, потому что им не хотелось пересекаться с этим товарищем.

– А в каких музеях вы еще бывали? – попытался прервать оратора Владимир Леонидович, подав голос из-за голов благодарных слушательниц, пытаясь увести разговор в сторону, но почти сразу почувствовал резкий запах перегара, который явно исходил изо рта мужчины. Стойкое амбре стояло над всей группой «недовольных».

– Такое впечатление, – продолжил мужчина, не обращая внимания на слова Владимира Леонидовича, – что в музее нет ни одного подлинника. Почему везде одни копии? Почему я не имею права здесь фотографировать, почему мне никто ничего не рассказывает и я должен читать какие-то непонятные надписи?

Он ткнул пальцем в Нехлюдова.

– Почему здесь висит картина этого мужика? Твою мать, какое отношение он имеет к нашему городу? Ведь мы рабочий город, у нас заводы.

Это было уже слишком. Мужчине явно просто хотелось поорать.

– Непосредственное, – попытался вставить в монолог мужчины еще одну фразу Владимир Леонидович. Он постарался произнести ее как можно спокойнее: – это граф Нехлюдов, жил здесь 300 лет назад и как раз стоял у истоков образования нашего города. Вот, посмотрите…

Он взял господина под локоть, пытаясь отвести его в сторону, к витрине, за которой хранился документ с гербовой печатью о том, какие средства привлек Нехлюдов на строительство первого металлургического завода в этих местах.

Новоявленный «вождь пролетариата» наконец обратил внимание на Владимира Леонидовича. Он перевел на него свои осоловелые глазки и какое-то время шлепал губами, будто стараясь прожевать что-то во рту.

– Вот-вот, поклоняемся графьям, а потом удивляемся, куда Россия катится. А на какие шиши он этот завод построил? – снова начал заводиться товарищ, вырывая свой локоть из пальцев Владимира Леонидовича. – На чьем горбу? Твою мать!

– Почему здесь нет ни одной фотографии рабочих, которые это строили? – оратор при этом ударил кулаком себя в грудь. – Окопались, дармоеды!

«Ну, тут все ясно!» – подумал Владимир Леонидович.

Говорить полупьяному посетителю о концепции музея, о традициях русского купечества и меценатства и о том, что о быте и нравах местных крестьян и рабочих рассказывается в другом зале, явно уже не было смысла.

Он начал искать глазами охранника, чтобы тот помог ему вывести из зала не в меру разошедшегося посетителя, параллельно размышляя о том, кого и как наказать за то, что в залы был допущен нетрезвый человек. Но именно в этот момент за плечами мужчины раздался тонкий женский голосок:

– Как вам не стыдно? Что вы себе позволяете? Почему всех обзываете? Почему шумите? Вы же не на базаре! Здесь же дети!

«Этого еще не хватало, – пронеслось в голове у Владимира Леонидовича, – в бой пошли мамаши! Да что же сегодня за день такой?!».

Все, кто стоял перед портретом Нехлюдова, разом обернулись на этот голос, причем буян сделал это особенно неловко. Всем корпусом. Пошатнулся, и траектория движения тела заставила его опереться ладонью на стекло горизонтальной витрины. Стекло не выдержало давления и с хрустом лопнуло.

Раздался звон падающего стекла и трезвон сработавшей сигнализации.