Читать книгу Такой же маленький, как ваш - Эдуард Сребницкий - Страница 7

И всё же она кончилась, «наша горячая зима». Усталые, но довольные, взяв детей, мы отправились на центральную площадь города на праздник Масленица, имеющий, как известно, ещё одно название: Проводы русской зимы.

Надо сказать, что все главные праздники Сбокова весьма похожи друг на друга. Организует их местный продюсер, режиссер и шоумен Юра Титов. Нет, вру! Пару лет назад отмечался юбилей города, и проведение праздника курировал лично мэр Виноградов. Выяснилось, что некой московской фирме он отвалил из нищего бюджета миллион рублей (огромную по тем временам сумму) за… сценарий заключительного шоу.

Юре Титову, конечно, столько не платят. Может быть, поэтому проводимые им на центральной площади праздники скучны и однообразны: традиционно на одном и том же месте сооружается сцена, где под музыку танцуют самодеятельные артисты, одетые, в соответствии с отмечаемой датой, либо в гимнастёрки (на День Победы), либо в сарафаны и косоворотки (на Проводы зимы), либо в весёлых – так, по крайней мере, подразумевается – снеговиков (это на Новый год). Рядом продают воздушные шары, пиво, шашлыки, а вокруг памятника Ленину лошади, которых я, кажется, знаю уже всех в морду (про лошадей, вроде, не говорят «в лицо») катают ребятню.

В газете было обещано, что апофеозом праздника будет сжигание в полдень чучела Масленицы, но и чучела не наблюдалось. Шашлыков нам не досталось также, и, посадив детей на проезжающих мимо лошадок, мы с Олей предались воспоминаниям о лучших годах Юры Титова, которые, видимо, увы, позади. Когда на крутую ночную дискотеку, куда безбашенную молодёжь обычно зазывают кличем типа: «Yes! Отрываемся без тормозов! Non stop!!!», Юра Титов с расклеенных по городу афиш приглашал так:

Всё что можем, мы покажем,

Похихикаем, попляшем,

Дружно, весело споём,

А потом домой пойдём!

Мы же домой пока не хотели, а хотели есть и поэтому отправились на вторую праздничную площадку, которая устраивается у подножия памятника Козьме Удавину (если вы не знаете, это сбоковский террорист-народоволец, который неудачно взорвал Александра II и удачно одесского прокурора). Здесь было веселей. Народ выпивал, перетягивал канаты, дрался на мешках и кулаках и пел частушки. Но поесть нам и тут не удалось: очередь за шашлыками у террориста была ещё больше, чем у Ленина.

Мне хотелось сказать неторопливо передвигающим шампуры мужикам: «Мужики! Ну почему у нас всегда так? Почему нельзя было заранее приготовить шашлыков побольше? Почему я должен полчаса томиться в очереди, глядя на ваши равнодушные сытые физиономии?» И не сказал только потому, что вспомнил, как двадцать лет назад (господи, двадцать лет назад!), будучи студентом Челябинского политеха, работал в институтском кафе грузчиком. Точнее, числился грузчиком, а работал Балдой, выполняя кроме своих прямых обязанностей ещё массу других: месил тесто, крутил мясо, разливал по стаканам сок и проч.

И как-то в марте, облачившись в синюю атласную косоворотку и перевязав её красным кушаком, отправился выполнять очередное поручение: жарить шашлыки на Проводах русской зимы, где у нашего кафе была выездная торговля. Кроме меня в выездной торговле принимала участие буфетчица Зоя, в обязанности которой входили расчёты с покупателями.

Едва мы начали располагаться, как Зоя отлучилась к неким знакомым и вернулась оттуда подозрительно повеселевшая. Потом отлучилась ещё раз, потом ещё, и каждый раз становилась всё веселей и веселей. Наконец, прихватив несколько шампуров, она сказала, чтобы я поторговал самостоятельно и не боялся, сложного тут ничего нет. Главное запомнить: вот эти шашлыки для всех, а вот эти, отложенные, для своих и для начальства. А она скоро вернётся, и если кто-то спросит её, чтоб я так и сказал: «Зоя здесь и скоро вернётся».

Отложенные шашлыки кончились довольно быстро, ибо тут как раз подгребла наша студенческая гоп-компания, пришедшая проведать меня, отдохнуть и выпить пива (правда, я подозреваю, Зоя не этих «своих» имела ввиду). Сложнее пришлось с покупателями. Они лезли со всех сторон, совали деньги и кричали: «Почему нельзя было приготовить всё заранее?! Почему мы должны полчаса стоять в очереди?! Посмотрите, какую харю наел, а до людей ему дела нет! Торгаши проклятые!»

Мне хоть и неприятно было слышать про харю, всё же я пытался объяснить, что являюсь студентом и к торгашам прямого отношения не имею, что Зоя куда-то ушла, а я не успеваю всех обслужить, что если мне не будут мешать, дело пойдёт быстрее. Но мои уговоры действовали мало. И в какой-то момент вдруг стало ясно, что надо просто отрешиться от происходящего: кричат, ну и пусть кричат. И я стал преспокойно жарить шашлыки, продавая их по мере приготовления.

А «торгаши», что «торгаши»? Это можно пережить. Мой школьный товарищ Игорь Давыдов торговал однажды в Курске черешней. Вообще-то, он тогда тоже был студентом, учился в Мелитопольском сельхозинституте. Но украинский город Мелитополь имел обыкновение каждый год, едва только поспевал урожай, чуть не всем населением, набив до отказа корзины и чемоданы продукцией своих приусадебных хозяйств, а заодно и близлежащих колхозов, отправляться на российские рынки зарабатывать «гроши» (не в смысле «копейки», а в смысле «деньги», по-украински – «гроши»).

– Шо ты будешь здесь один сидеть? – сказал Игорю его мелитопольский друг. – Всё равно никого нет. Поехали поможешь.

И тот поехал. И вот поставили его в Курске продавать на базаре черешню.

– Почём? – спросил подошедший мужик.

Давыд ответил.

– Посмотрите что делается! – мужик в поисках поддержки огляделся по сторонам. – Совсем «урюки» совесть потеряли!

– Какие «урюки»? – опешил Давыд. – Вы чего?

– Что такое, что случилось? – зашумели вокруг.

– Да вон чёрные понаехали, обирают русский народ!

– Вы чего? – повторял Давыд. – Какие чёрные вас обирают? Это я вас… в смысле, продаю. Русский я!

Но его никто не слушал. И Давыд, раз такое дело – «урюки» так «урюки» – стал отвечать с вызовом и, главное, с акцентом:

– Нэ хочешь – нэ бэри!

А вы говорите: «Торгаши!» Тоже мне повод обижаться.

Поэтому в Сбокове, глядя на равнодушных мужиков у мангала, я и не стал предъявлять им претензий: «Нэ хочешь – нэ бэри!»

Но голод, признаться, всё сильней давал о себе знать. Как-то Полина, будучи ещё маленькой, сказала: «Я хочу есть, как волосатый конь». Вот примерно так мы и хотели. А поскольку счастливцы, что ели вокруг нас, ели исключительно шашлык (ведь теперь на Масленицу принято есть не блины, а шашлык), решено было отправиться в одно загородное кафе, где неплохо готовят это русское национальное блюдо.

– Скажите, – спросили мы у официантки, – нам долго придётся ждать?

– Что у нас хорошо, – отвечала официантка, – мы почти сразу приносим заказ. Ну… максимум минут через десять.

Легко сказать десять минут, когда ты так голоден. В общем, надо запастись терпением. На исходе первого часа моё терпение лопнуло. Я решительно поднялся из-за стола и направился искать официантку, чтобы вытрясти из неё наш заказ.

Официантки нигде не было, зато везде висели таблички с предупреждением, что данное кафе принадлежит ассоциации Кёкусинкай каратэ, поэтому желание трясти официантку у меня постепенно прошло. «Всё равно рано или поздно она придёт, – философски думал я. – Зачем горячиться?» И действительно, всё равно она потом пришла, и хорошо, что горячиться я не стал. И мы, по старой русской традиции поев шашлыков, благопристойно проводили зиму и, соответственно, встретили весну.

На этой границе времён года, когда всё вокруг удивительным образом меняется, пришло неожиданное известие о переменах в «Васильевском»: оттуда выгнали Евсея, как было сказано, «за крупные взятки». Он, оказывается, таким образом перемещал арендаторов на более выгодные торговые места. Вот ведь что делал, оказывается – деньги брал! Совсем совести нет! Да я сто раз ему деньги предлагал, а он меня не переместил. Конечно, нет совести! Хотя, возможно, это из-за моей внешности, я, наверное, слишком прилично выгляжу. Но, товарищи, я не такой, я, может быть, совсем противоположный! И как же мне теперь быть?

Кстати, после ухода Евсея «туалетные» порядки не изменились. Это говорит о том, что правильно в своё время революционные социал-демократы учили террористов-народовольцев: дело не в личностях, а в системе!

Ну, о нас с Олей, пожалуй, всё. Дети.

У Ксении в конце мая экзамены. Мы всё время твердим ей об этом, но она, как нам кажется, за учебники садиться не торопится. А что делать, ругать? Но я сразу вспоминаю своего знакомого, которому маленькая дочь однажды призналась:

– Пап, когда мама меня ругает, я про неё думаю: «Дура-дура-дура-дура». А когда ты ругаешь, думаю: «Дурак-дурак-дурак-дурак».

Один экзамен у Ксении на выбор. На страноведении учительница строго спрашивает:

– Кто хочет сдавать экзамен по страноведению?.. Что, никто не хочет?

Все молчат.

– Никто?!

Молчат.

Учительница радостно подпрыгивает:

– Yes!!!

Полина готовится к поступлению в гимназию и учится произносить букву «р». Пугая нас, она рычит на всю квартиру: «окр-ружной пр-рокур-рор-р», «чер-репная кор-робка».

Когда у неё буква «р» получилась впервые, она начала визжать от радости, носиться по комнате и кричать:

– Логопед от счастья с ума сойдёт!

Письмо ваше, Гена, пришло, спасибо. Порадовались твоему призу. Читая описание церемонии вручения, я ловил себя на мысли, что нечто подобное уже слышал. И вспомнил когда. У нас один сбоковский журналист ездил в Москву получать приз как лучший стрингер (правильно написал?) года. Ситуация была примерно та же. Вручили приз и сразу забыли. Местная тусовка общалась, дарила друг другу подарки, потом отправилась к столам и от души веселилась. Единственное, что удалось счастливому победителю – это скушать в углу с трудом добытый бутерброд. Так что у них это в порядке вещей.

По поводу предыдущего твоего письма и звучных челябинских деревень Варна, Лейпциг, Париж, Фершампенуаз… Я ведь сам родом из Челябинской области, и это с детства знакомые мне названия. Но всё же должен признать, что до Сбокова, в смысле звучности, им, конечно, далеко.

Тут как бы нарочно к нашему разговору присоединился местный краевед-любитель Вениамин Изместьев, который изучает старые переписные книги, выискивает интересные, на его взгляд, названия и публикует их на страницах сбоковской прессы.

Так, например, он решил проследить историю деревни Устранка, жители которой гордо сообщают, что ведут своё происхождение от людей «устранённых», сиречь беглых. Краевед-любитель покопался в переписных книгах и обнаружил, что не было тут никаких устранённых, а деревня с гордым названием Устранка спокон веку писалась без буквы «т», и таких деревень только в этом районе было аж четыре. Боюсь, местные жители не примут исторических изысканий г-на Изместьева: кому ж захочется вместо непокорных отшельников, бунтовщиков оказаться обычными…

Также краевед-любитель сообщил о деревнях Болваны, Обдиралы, Полоумовщина, Безтолковы, Безштаны (обе так и пишутся через букву «з»). А ещё исследовал имя деревни Пердяча, смело предположив, что происходит оно от слова «переть», то есть красть. Но сдаётся мне, что глагол от названия сей уважаемой деревни будет звучать несколько по-иному.

Но это цветочки. Неутомимый Вениамин рассказал, что в Шемском районе сохранились воспоминания о деревне… как бы это сказать. Помнишь, прошлый раз я писал о деревне Бздюли? Так вот, если убрать «бз» и подставить «пиз», то получится искомое название. А далее, смущённо устранившись (не забыть бы ненароком про букву «т»), я предоставлю слово непосредственно автору.

«Деревня эта, – написал в газете краевед, – всегда славилась хорохористыми, драчливыми парнями и мужиками. П…здюлёвские-то (автор ничтоже сумняшеся пишет это слово целиком, ибо чего стесняться: есть мужики трифоновские, есть, скажем, заречные, а эти – п…здюлёвские) лихи были: и жердью через всю спину опояшут, и кол с огорода для чужой башки не пожалеют. Ослабевшие соперники трусливо, огородами бежали в свои деревни: Пердуны (в статматериалах 1887 года под № 1442), Сики (№ 1426) и Нужник (№1390)».

Вот тебе, Гена, Париж и Фершампенуаз… Кому-то суждено жить между Парижем и Фершампенуазом, а кому-то меж Бздюлями и П…здюлями.

С тем остаюсь искренне ваш

Эдуард Сребницкий.

P.S. Конец апреля, но сегодня с ночи стеной идёт снег, и утром я пробирался к машине буквально по сугробам. Ох, и длинны же у нас зимы.