Читать книгу Жрецы и фараоны. Сны - Эдуард Юрченко - Страница 3

Дочь Иезуита Татьяна, была славным любопытным ребенком, но уже с пяти лет росла без матери под бдительным присмотром всевозможных нянек и теток, коих отец нанимал для воспитания дочери. Иезуит имел достаточно высокое положение в обществе, а чиновничий пост, занимаемый им в каком-то силовом ведомстве, давал огромную власть над большинством граждан той страны. Тысячи подчиненных, подлиз и льстецов, доступ через прослушку и слежку к тайнам других людей и организаций, психологические портреты и аналитические выкладки ведущих специалистов конторы, тексты выступлений и реплик, придумываемые лучшими пиартехнологами, психологами и другими режиссерами человеческих судеб, сделали из Иезуита сверхчеловека, по крайней мере, он был в этом уверен на все сто. Гордыня была вторым именем этого персонажа. С матерью Татьяны он развелся после публикации в какой-то желтой газетенке фотографий его персоны с барышнями легкого поведения, в непристойном виде. Вернее будет сказать, что это мать Татьяны подала на развод с Иезуитом. Однако многолетняя безнаказанность и власть сделали свое злое дело, и он, естественно, посчитав себя обиженным, решил этот спор по-своему: редактор издания, напечатавший компрометирующий материал, попал под страстное преследование фискальных органов, в результате которого потерял не только газету, но и практически все личное имущество; журналист, написавший статью и раздобывший фотоматериалы, был найден полуживой с черепно-мозговой травмой, выжить ему удалось, но память, как и способность здраво рассуждать, к бедняге не вернулись, так что его постоянным местом жительства стала психбольница. Мать Татьяны в ходе слушания дела о разводе и разделе совместно нажитого имущества была признана алкоголичкой, помещена в соответствующее лечебное заведение, лишена родительских прав, а равно, и всяческих прав на какое-либо совместно нажитое имущество. Нельзя сказать, что Иезуит очень боялся потерять контакт с дочерью, скорее наоборот – он бы с удовольствием забыл о ее существовании, однако гордыня и амбиции заставили поступить именно так. Он не мог проиграть, даже когда проигрывал. Все должно было быть в угоду ему, а не так, как хотела его жена. Имея неплохой достаток от не совсем законной деятельности, обеспеченной служебным положением… Тут следует немного оговориться: деятельность-то Иезуита была полностью законной: блюдя государевы интересы, он выполнял простые чиновничьи функции – что-то подписывал, что-то не подписывал, на что-то давал согласие, на что-то нет… с одной маленькой оговоркой – все перечисленное выше делалось им за деньги, которые благодарные посетители перечисляли в малоизвестный фонд как благотворительный взнос на что-то очень высокое и благородное (восстановление храма, помощь больным детям, развитие самой нужной государству отрасли и т. д.). Дальше все просто: специально обученный человек снимал в банке перечисленные деньги и передавал их другому специально обученному человеку, который эти, уже наличные, пожертвования либо передавал доверенному лицу Иезуита, либо переводил на счет какой-либо оффшорной фирмы, указанной тем самым доверенным лицом Иезуита. Вот, собственно, один из вариантов отъема денег у населения, о которых Остап Бендер даже не мечтал: просто, даже где-то банально, но зато работает безотказно. Конечно, существовали и другие способы получения денег от благодарных обладателей заветной подписи важной персоны, как то: паевые инвестфонды, оказание всевозможных услуг (от юридических до маркетинговых), покупка «мусорных» ценных бумаг, деривативов (фьючерсов, опционов)… Что-то я опять заговорился. Ну, да это, собственно, не так важно, важно то, что наш герой был ой каким небедным человеком. Правда, всю свою небедность он не мог вот так запросто показывать простолюдинам, журналистам, внутренней и государственной безопасности, сослуживцам. Посему все несметное имущество (яхты, автомобили, дома, квартиры) принадлежало де-юре не ему, а обезличенным иностранным компаниям, по большей части оффшорным, или его «друзьям», у которых Иезуит одалживал то или иное имущество во временное пользование бесплатно. А еще наш герой сильно прославился на научной ниве, вернее о нем как об ученом в научных кругах никто не знал, но гонорарам, получаемым им за чтение лекций и написание научных статей, мог бы позавидовать не только Эйнштейн (дело в том, что согласно действующему законодательству госслужащий не имеет права заниматься коммерческой деятельностью, а, соответственно, получать иные доходы, кроме как от написания научных статей, преподавания и зарплаты… Опять меня понесло). В общем, имея неплохой достаток, Иезуит обеспечил дочери хорошее образование: она пела, играла на фортепиано, рисовала, знала несколько языков, занималась танцами. Несмотря на это, Татьяна не любила принимать участие во всевозможных конкурсах, ее не прельщали известность и слава, она не получала удовольствие от общения с детьми отцовских товарищей, хотя делала это по настоянию Иезуита. К 18 годам дочь превратилась из гадкого коротко остриженного утенка в миловидную особу, что, к своему удивлению, заметил и сам Иезуит. Следует оговориться, что он не был обделен женским вниманием, ибо, с одной стороны, огромная рать подчиненных женщин, мечтая о служебном повышении, готова была разделить с ним постель, а с другой стороны, все тот же специально обученный человек организовывал (за вознаграждение, естественно) приезд на дом любой из понравившихся Иезуиту моделей или профессиональных жриц любви. В постельном плане Иезуит был что называется озабоченным человеком, причем его озабоченность заключалась не столько в качестве интимного свидания, сколько в самоутверждении и в еще большем самовозвышении. Так вот, обратив внимание на столь быстрое взросление и созревание дочери, а также на интерес к дочери со стороны сына чиновника, стоявшего рангом выше, наш герой решил воспользоваться сложившейся ситуацией, а именно: замужество дочери принесло бы Иезуиту немалые выгоды – это и приближение к семье Самого, и вообще…

Вот, собственно, основанная на таком нехитром предисловии жизнь героини первого сна текла своим чередом до известного возраста, когда мечты о принце становятся не только мимолетными вожделениями молодой особы, а начинают занимать большую часть ее сознания. В это же время Иезуит, зная своенравный характер дочери, унаследованный от матери, начал хитрую дипломатическую игру по формированию своего будущего в роли члена семьи вышестоящего чиновника, входной билет в которую обеспечивало замужество дочери. В доме Иезуита стали происходить празднования разнообразных знаковых событий, как то: покупка кем-то эксклюзивного спорткара, картины, завода, парохода – да мало ли чего еще, отмечались дни рождения, чьи-то профессиональные праздники и т. д. Множество людей в тот год побывало в доме Иезуита, от звезд шоу-бизнеса до детей-мажоров. При этом всех гостей объединяло одно – среди них не было случайных людей. Честно говоря, Иезуит сам был не в восторге от бедламов, творившихся в доме, однако выбранная тактика приносила свои плоды: Кирилл (сын вышестоящего чиновника) на фоне развязной примажеренной молодежи и уже зарвавшихся полузвезд становился для Татьяны самым близким и понимающим сверстником. Она привыкла к его постоянному присутствию в их доме, да и к тому же это был единственный человек из всех, вертевшихся вокруг, кто ее не раздражал. Однако для Татьяны Кирилл был хорошим, симпатичным парнем и только. Ему же Татьяна нравилась очень и очень. Скорее всего, он был в нее влюблен, влюблен, как бывают влюблены в восемнадцать лет: сильно, страстно и, кажется, на всю жизнь (красиво!).

ГОЛОС ЗА КАДРОМ: «Не забывайте прокручивать прочитанное в голове, вспомните себя в восемнадцать лет, вспомните те чувства и ощущения, которые вы испытывали при виде дорогого человека. Давайте, не ленитесь.»

Однажды в посольство сопредельного государства, добрососедские отношения с которым, мягко говоря, не складывались, был приглашен Иезуит со своими близкими (он, дочь и очередная пышногрудая, напомаженная, отутюженная, с гордо поднятой головой длинноногая блондинка). На приеме присутствовало огромное количество богатых бездельников и покрытых плесенью чиновников. Большая часть присутствующих, никогда не игравшая в художественной самодеятельности, тем не менее с достоинством изображала светских львов и львиц. Барышни с подчеркнутой казательной непринужденностью и легкостью (до боли в каждом позвонке) прогибали спины, выпячивая напоказ малоприметные бюсты, лениво покуривали сигареты в длинных мундштуках либо потягивая через трубочку какой-то очень распространенный коктейль (ну, еще в который маслину кладут… Забыл). Кроме того, женщины были одеты во все – не скажу, что самое лучшее, но самое дорогое – это точно: бриллиантовые колье, цепочки, кольца и кулоны могли бы покрыть примерно четверть внешнего долга страны, проводящей прием (шутка). Хотя если сложить состояния всех присутствующих, а затем предположить, что его можно потратить на развитие страны, проводящей прием, то… могли бы быть установлены мраморные унитазы даже в местах лишения свободы той страны).

ГОЛОС ЗА КАДРОМ: «Кстати, интересная мысль, почему, собственно, мы оцениваем наше с вами состояние по количеству абсолютно ничего не стоящих бумажек, напечатанных где-то далеко-далеко и находящихся в наших с вами карманах? Помните, как в детстве собирали фантики, складывали их в коробочку, прятали, хвастались в детском саду, менялись на другие (один оранжевый на два зелененьких). Как все это началось? Наверное, кто-то тогда подсказал, как надо поступать. Смешно, не правда ли – вырастая, мы продолжаем играть все в ту же бессмысленную игру: все те же ничего не стоящие фантики (я имею в виду деньги), все так же окружающие оценивают вас по количеству и разнообразию этих фантиков – чем больше, тем лучше, все так же мы их прячем, меняем, иногда дарим (отдаем безвозмездно), но это иногда… Так вот, мысль, которая посетила меня во время написания этих строк: «А почему бы не оценивать наше с вами состояние, привязавшись к иному эквиваленту, ну, скажем, к унитазу – очень нужная, незаменимая в хозяйстве вещь…» (шутка… хотя задуматься стоит, ведь все ваши деньги в один прекрасный момент могут превратиться в бумагу, а унитаз – он всегда будет унитазом, на нем можно посидеть, подумать, одним словом – вещь).»

Мужчины, эти надменные павлины с большими животами, с головами, переходящими в плечи, с сигарами и с коньяком, выпиваемым по привычке залпом и до дна, предпочитали отсиживаться за маленькими столиками небольшими компаниями, деловые разговоры (о футболе, рыбалке, машинах). В качестве украшений у мужчин были женщины (как правило, не жены). Безусловно, все эти пижоны (чиновники, мультимиллиардеры и просто миллиардеры) были не чем иным, как видимой частью айсберга: одни не вершили политику, хотя всем так казалось – они только подписывали что-то и озвучивали то, что им велели говорить (ну, скажем, режиссеры политики), а другие не владели теми несметными состояниями, которые им приписывались, вернее сказать, состояния-то у них были, вот только это были не их состояния, все деньги, равно как и собственность, находились у них во временном пользовании, т. е. в управлении, а истинных хозяев не знал никто или почти никто.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ: «Вот и мне иногда кажется, дорогой читатель, что те надутые самодовольные личности, о которых мы слышим с голубых экранов и читаем в газетах, покупающие ультрадорогие яхты, футбольные клубы, отели и платящие за обед цену хорошего автомобиля, на самом деле являются всего лишь доверенными особами, слугами, если хотите, своих законспирированных хозяев. Но коль скоро есть хозяин, то, значит, есть кому казнить и миловать. Прокрутите в голове события последних десяти лет и вспомните, сколько вы слышали сообщений о скоропостижных кончинах тех или иных влиятельных людей (сердечный приступ, самоубийство либо автомобильная катастрофа), и вот уже мы слышим о новом олигархе, унаследовавшем состояние своего, ну, скажем, тестя (подобрали вменяемого и управляемого, женили на дочери управленца, пару лет на передачу дел и – на покой старика). Ну, да это мои вымыслы, посему относиться к ним надо как к вымыслам, или иначе – это как вам, читатель, будет угодно. По крайней мере, книга моя и писать буду, как хочу.»

Итак, читатель, представь большую кучу актеров, играющих серьезных людей, собравшихся в описанном выше посольстве, и такое же количество похотливых актрис, играющих верных спутниц своих спутников, а вернее спонсоров, дефилирующих туда-сюда, болтающих о том, о сем. Кроме этой когорты людей, на приеме присутствовали уже достаточно взрослые дети приглашенных и всяческий обслуживающий персонал – от звезд шоу-бизнеса до швейцаров и официантов. В основном зале стояли большие и малые круглые столы, убранные белыми атласными скатертями, уставленные большим количеством посуды и всевозможных приборов, пользоваться которыми не умел почти никто (возле каждой тарелки лежало по три вилки и по три ножа разных размеров и, вероятно, разного предназначения!) На блюдах посреди столов возлежала разнообразная снедь, украшенная зеленью и фигурно вырезанными овощами, бумажные салфетки и пластиковые шпажки. По залу туда-сюда сновали официанты с большим количеством алкогольных напитков. Часа через три разгоряченная спиртным светская публика, неприлично улюлюкая и выкрикивая бородатые либо пошлые тосты, шарила похотливыми глазенками по талиям и другим частям тел присутствующих. Кто-то даже пытался поруководить оркестром, а кто-то начинал любезничать с чужой барышней, пытаясь как бы невзначай пощупать оную на предмет целлюлита. В общем, каждый веселился как мог. Вечеринка была закрытая, т. е. не совсем официальная, а, соответственно, без журналистов.

Примажоренная молодежь старалась не отставать от ископаемого поколения и подналегала на спиртное. Ей был отведен отдельный зал, заказана дюжина популярных исполнителей, плюс полная свобода от предков, занятых нудными разговорами о политике. Они прыгали, кричали, бились головой о стенку, занимались непристойными вещами – развлекались, одним словом. На вечеринке Татьяна была по обыкновению с Кириллом. Вот, собственно, в этом зале возле стойки бара и произошло первое знакомство Татьяны и Андрея.