Читать книгу Тайна в его глазах - Эдуардо Сачери - Страница 11

– Все решено, Бенжамин. Дело закрыто.

Педро Романо бросил мне эту фразу с выражением триумфа, облокотившись локтями на мой стол и размахивая перед моим носом листом с напечатанными на нем именами. Он только что повесил трубку. Я видел, что до этого он долго разговаривал, без конца восклицая (чтобы все окружающие отчетливо поняли, что он принес что-то важное) и перемежая разговор длинными перешептываниями. Вначале, не понимая, в чем дело, я спрашивал себя, какого черта он пришел, чтобы позвонить из моего Секретариата, вместо того чтобы остаться у себя? Когда я увидел, что судья Фортуна находится в кабинете секретаря Переса, то стало ясно, что Романо собирался блеснуть. Я, в принципе, считал себя человеком понимающим и поэтому, естественно, оставил без особого внимания все события этого дня, которые имели свои последствия в последующие годы. Меня просто забавляло то рвение, с которым Романо боролся за внимание наших начальников. Не столько сама попытка блеснуть, сколько моральные и интеллектуальные качества того, на кого были направлены потуги Романо. Попытка показаться блестящим сотрудником перед судьей может выглядеть слегка патетической, но если учесть, что судья – идиот в превосходной степени и не заметит всех этих усилий… вот это оставляло меня без слов. И более того, после завершения своего телефонного разговора и сообщения о том, что дело закрыто, Педро Романо подхватил листок бумаги с парой имен с выражением лица «я тебе тут сделал одолжение, хоть и не должен бы, потому что дело относится к твоему Секретариату». И это меня глубоко удивило.

– Рабочие. Ремонт в третьей квартире. Они там меняли полы.

Видимо, Романо считал, что телеграфный стиль выплевывания слов и театральные паузы придадут больше драматизма ситуации. Я спросил себя, как такой ограниченный тип сумел дойти до звания младшего секретаря. И сам себе ответил: правильная женитьба способна творить чудеса. Его жена не была ни особо красивой, ни особо симпатичной, ни особо интеллигентной, но все равно была особенной, она была дочерью полковника пехоты, а это в Аргентине в эпоху Онгании было особой заслугой. Я воскресил в памяти церемонию бракосочетания, наполненную зелеными фуражками, и мое раздражение начало расти.

– Они ее как-то заприметили, когда она проходила мимо. Она им понравилась. Возникла идея… – Романо перешел от обозначения виновных к воссозданию картины преступления. – Увидели, как во вторник муж вышел рано. Набрались смелости. И пошли.

Если он и дальше продолжит телеграмму, то я предложу ему катиться ко всем чертям. Я уж было испытал облегчение, когда он убрал локти с моего стола. Но он и не собирался уходить, а плюхнулся на ближайший стул. Раскачивая бедрами, устроился поудобнее и опять уставился на меня.

– Но переборщили и в конце концов разделали ее под орех.

И замолчал. Наверное, ждал оваций или вспышек фотокамер журналистов.

– Кто дал тебе эти данные? – спросил я и рискнул предположить ответ: – Сикора?

– Именно так. – Тон Романо впервые тронулся налетом сомнения. – А что?

Мне его обматерить или обойтись так, без этого? Я выбрал более мирный вариант. Помощник офицера Сикора, из Отдела Убийств, был специалистом мастерски накручивать узлы в работе. Он ненавидел работать с людьми, поднимать свою задницу, выходить на улицу и собирать свидетельства, он ненавидел свою работу – работу следователя. Наверно, единственное, в чем он походил на Баеса, так это в том, что белки глаз у него тоже белые. Сикора составлял свои гипотезы, еще не выходя из дома, навешивая обвинение в убийстве на первого попавшегося на глаза дурачка. Но больше всего меня злил не Сикора, а придурок Романо, который все у него списал. То, что Сикора был тупоголовым бездельником, – это знали даже монашки-отшельницы. И как не учел это тот, кто, казалось бы, не понаслышке должен знать, что такое судебное дознание?

В любом случае, мне не хотелось кипятиться. В конце концов, Романо – мой коллега, и у меня было достаточно опыта в Суде, чтобы иметь в виду, что раны, нанесенные словесно, не так легко рубцуются.

Я поменял направление своих вопросов:

– Кроме того… Разве это дело не ведет Баес?

Моя деликатность не была вознаграждена. Романо ответил мне с холодной иронией:

– Тебе не кажется, что Баес – не Спенсер Трейси. И не может все успевать.

С меня хватит. Остатки моего терпения просочились, как песок сквозь пальцы.

– Нет, мне так не кажется. Особенно если альтернативой является такой безмозглый бездельник, как Сикора.

Романо не подобрал брошенную ему перчатку. Вместо этого, испытывая и дальше мое терпение, он начал загибать пальцы на левой руке:

– Их двое. Рабочие. Делают ремонт в передней квартире. Они не местные, их никто не знает. Понимаешь?

Романо остановился, как будто был уверен, что захватил меня своими аргументами. Наконец, встряхнув головой и выдвинув вперед подбородок, как бы подчеркивая тем самым, что сейчас очередь основного аргумента, добавил:

– И кроме того, у этих двух черномазых воровские рожи, не знаю, ты меня понял или нет.

В то время (не знаю, то ли я был слишком молодым, то ли слишком мягким, или из-за того и другого вместе) мне было нелегко определять своих знакомых в разряд сукиных детей. Но Романо, казалось, с каждым разом все больше искушал меня забыть о милосердии. Сколько раз я видел его на задержании какого-нибудь смуглого чернявого парня с несчастным видом. А сколько раз я видел Романо, источающего изящные комплименты адвокатам, более или менее известным в определенных кругах. Поэтому то, что я ему сказал, было от души:

– А, хорошо. Если ты собрался их судить за черномазость, дай мне знать.

Я хотел добавить: «Подожди, я проверю, какую статью мы им можем пришить», но решил, что эта ирония будет для него слишком сложной и не даст должного эффекта. Во всяком случае, я видел, как он делал над собой усилие, чтобы не оскорбить меня, и, когда он начал говорить, в его голосе не осталось ни следа от той слабенькой симпатии, с которой он начал.

– Я пойду в отделение. Сикора сказал мне, что они готовы к допросу.

– Готовы? – От раздражения я был уже готов взорваться. – Так значит, их уже уделали. Пойду я. Не забывай, что это дело мое.

В принципе я терпеть не мог эту юридическую ревность, когда к делам начинают применять личные местоимения, но этот тип вывел меня из себя. Меня в семье учили не материть людей в глаза, поэтому я себя сдержал. Взял пиджак и бросил сухое «до скорого». Позволил себе всего лишь хлопнуть дверью сильнее обычного.