Читать книгу Китай и логика стратегии - Эдвард Люттвак - Страница 5

Вышло так, что в последнее время Китай далеко не по-дружески ведет себя со многими странами, а с некоторыми даже переходит на язык угроз.

Благодаря неприметному, казалось бы, процессу, значение которого стало понятным в ретроспективе, финансовый кризис 2008 года, мнимый упадок «Вашингтонского консенсуса»[8] и не менее мнимое утверждение «Пекинского консенсуса» придали смелости китайской правящей элите – в частности, обернулись существенным поведенческим сдвигом, проявившимся в 2009–2010 годы. Тон и содержание китайских официальных заявлений внезапно изменились, сделались резкими и напористыми по множеству вопросов, от финансовой политики до значимости демократии западного образца. В особенности поразительным оказалось неожиданное возобновление «спящих» территориальных споров – с Индией, Японией, Филиппинами и Вьетнамом, – причем приблизительно одновременно, что усугубило общее впечатление. За этой сменой политики последовали, как и можно было ожидать, фактические пограничные инциденты с кораблями или островными заставами, будь то японскими, филиппинскими или вьетнамскими, и череда таких эпизодов удлиняется до сего дня.

Поскольку ни словесные перепалки, ни фактические инциденты не имели и не могли иметь конкретных политических целей, они не способствовали удовлетворению китайских территориальных претензий. Некоторые наблюдатели даже сделали вывод, что правители Китая «сорвались» вследствие нежданного роста благосостояния страны, а потому откровенное высокомерие потеснило прежнюю осторожную и сдержанную политическую тактику. В доказательство такого вывода можно привести официальные заявления, лишенные практической пользы, зато характеризующиеся заметной гордыней. Так, 16 февраля 2009 года Си Цзиньпин, уже утвержденный преемник Ху Цзиньтао, заявил в Мехико: «Некоторым иностранцам с толстым брюхом негоже тыкать пальцами в нашу страну»[9]. Даже представитель китайского МИД невысокого ранга Цзян Юй проявила высокомерие и 3 марта 2011 года, когда иностранные журналисты пожаловались на притеснения и захотели уточнить, какие законы на них распространяются, ответила: «Не используйте закон в качестве щита»[10]. Кажется, именно в МИД надменность в особой чести; пожалуй, лишь заместитель министра Фу Ин, ассимилированная монголка, склонная к изысканности, возможно, потомок самого Чингисхана, несколько выделяется в этом отношении среди своих коллег.

Альтернативное объяснение состоит в том, что сторонники напористой позиции – в различных ведомствах в целом и поборники территориальных споров в частности – преследуют собственные цели, значимые именно для их ведомств и/или для них самих лично, пусть от этого страдают интересы Китая. Например, министр иностранных дел Ян Цзечи подтвердил обвинения в высокомерии на 17-м региональном форуме Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН) в Ханое, заявив 17 июля 2010 года, что морские территориальные споры между Китаем и странами – членами АСЕАН (в том числе Вьетнамом, страной-хозяйкой форума) не могут быть разрешены путем многосторонних переговоров; это было сказано на международном форуме (!): «Превращение двусторонней дискуссии в международную или многостороннюю только усугубит противоречия и усложнит процесс разрешения спора». Ян Цзечи отрицал, что в регионе не все обстоит благополучно: «Никто не верит, будто миру и стабильности в регионе что-либо угрожает»[11]. Предсказуемым итогом подобных заявлений было сближение Вьетнама и Филиппин с Соединенными Штатами Америки, зато левые (читай: националистические) круги КНР похвалили МИД и, без сомнения, самого Яна Цзечи.

В китайской системе политику определяют партийные лидеры в узком составе, так что МИД является всего-навсего исполнительным органом малого значения. Но у МИД явно достаточно свободы действий для того, чтобы преследовать собственные цели при довольно гибкой форме коллективного руководства страной, преобладавшей во времена Ху Цзиньтао.

Третье объяснение заключается в том, что китайские лидеры верят, будто напористая, даже угрожающая риторика и провокационные действия могут способствовать достижению результата, побудить другие страны к переговорам по поводу неразрешенных споров, причем в примирительной манере; эта вера, помимо прочего, глубоко укоренена в китайской культуре. Об этом подробнее мы поговорим ниже, а сейчас укажем, что сдвиг в поведении КНР после 2008 года, подмеченный многими наблюдателями, действительно имел место в реальности – хотя миролюбивая и вполне приемлемая для других стран доктрина «Мирного развития» (Zhōngguó hépíng fāzhăn, более известна под своим оригинальным названием «Мирное возвышение» – Zhōngguó hépíng juéqĭ), представленная миру старшим советником Ху Цзиньтао Чжэном Бицзянем, не была ни отменена, ни дополнена.

Напротив, стратегическая, а не тактическая приверженность миролюбивой и неагрессивной политике получила официальное подтверждение в пространной (7 тысяч слов) статье высокопоставленного китайского чиновника – государственного советника Дая Бинго. При очевидной примирительности инициативы сама пространность монолога в защиту официальной политики «Мирного развития» ставит вопрос о влиянии левой (националистической) и военной оппозиции, которая публично требует более напористой внешней политики. Наконец 31 марта 2011 года Чжэн Бицзянь, чье положение укрепилось благодаря важной роли при организации визита Ху Цзиньтао в Вашингтон в январе 2011 года, направил дуайену[12] иностранных корреспондентов в Пекине Франческо Сиши официальное заявление, начинавшееся с признания того факта, что возвышение Китая вызывает обеспокоенность и требует подтверждения политики «Мирного развития»[13].

К концу 2010 года сдвиг в поведении Китая будто бы уступил место обратному устремлению: состоялся ряд официальных визитов, призванных укрепить двусторонние отношения, последовали различные миролюбивые инициативы, обнадеживающие декларации и обещания увеличить инвестиции и импорт в те страны, которые особенно встревожил рост китайского экспорта[14].

Двумя самыми заметными эпизодами этой стадии отношений были визит премьера Госсовета КНР Вэня Цзябао в Индию (в сопровождении около 400 бизнесменов и менеджеров) и визит председателя КНР Ху Цзиньтао в США, стартовавший в Вашингтоне 19 января 2011 года.

Оба визита прошли довольно гладко, однако вряд ли достигли заявленных целей, хотя от визита Ху Цзиньтао ожидали многого, о чем автор этих строк узнал заблаговременно от главного организатора поездки – Чжэна Бицзяня, который сопровождал Ху Цзиньтао в Вашингтон и оказался вторым в табели о рангах на официальном обеде в честь китайской делегации. Рассказывая мне еще в Пекине о предложенной КНР повестке из десяти пунктов, Чжэн Бицзянь убежденно настаивал – быть может, в большей степени вследствие собственного желания, чем будучи на самом деле в уверенности, – что китайская сторона готова приложить необходимые усилия для решения срочной задачи по прекращению эрозии китайско-американского сотрудничества и восстановления добросердечия (см. Приложение)[15].

Китайские ожидания относительно результатов этих двух визитов (слишком оптимистические ввиду опасений, этими визитами вызванных) характеризовались откровенным пренебрежением к беспокойству других стран – иначе говоря, «великодержавным аутизмом»; китайский вариант этой болезни особенно опасен, ибо он поразил страну с самым многочисленным в мире населением[16].