Читать книгу Пьесы - Эдвард Радзинский - Страница 3

Над сценой надпись «Павильон № 2». Уголок съемочного павильона на киностудии. Ставят свет: зажжены юпитеры. Кинооператор прильнул к камере. Перед камерой стоит Киноактер Чуть поодаль – массовка: Старец с бородой и ослепительная Блондинка. В течение сцены Старец саркастически усмехается, а Блондинка крайне озабочена тем, чтобы незаметно встать поближе к съемочной камере. Все это происходит в глубине сцены. Ближе к зрителям стоит режиссер фильма Нечаев. Ему около тридцати. Рядом с ним – ассистент режиссера Зина. Коротко стрижена и в брюках – облик подростка. Нечаев, как и подобает подлинному режиссеру, совершает одновременно тысячу разных дел: руководит установкой света, подписывает что-то Зине и беседует с руководителем джазового трио – Трубачом. Двое других джазистов из трио – Гитара (рассудительный пожилой человек) и Ударник (опечаленный молодой человек) – сидят на стульях на самом переднем плане и, отставив инструменты, неторопливо беседуют.

Ударник (печально). Сейчас они установят свет, потом начнется репетиция, а потом уже будет съемка.

Гитара. Вы все знаете. Это очень хорошо так много знать в молодом возрасте.

Ударник (вздохнув). Просто когда я был дрессировщиком, у меня снимали тигра Акбара. Он отгрыз потом ухо у укротителя Сорокина-старшего. Дельный был тигр. Он мне часто снится по ночам.

Гитара (рассудительно). Ночью старайтесь спать без снов, пусть отдыхает голова.

К джазистам подходят Нечаев и Трубач.

Трубач (представляя). Режиссер-постановщик фильма и автор сценария – Федор Федорович Нечаев. А это – мои молодцы. Сидорук – барабан и электрогитара, товарищ…

Гитара (поспешно, так как его фамилию всегда неприлично путают). Жгунди…

Трубач. Вот именно. (С энтузиазмом) Обстановочка такова: мы будем одновременно джазовым трио и греческим хором…

Нечаев. Знаете ли вы, что такое греческий хор?

Гитара (рассудительно). Это хор, который состоит из греков.

Нечаев (что-то заметив и сразу переключаясь, Зине). А где товарищ Фекин?

Зина (тотчас кричит). Фекин! Товарищ Фекин! (Не без радости) Фекина нет.

Нечаев. Интересно! Бороды у массовки приклеены черт знает как, а Фекина нет. Посмотрите, как держится борода у того старца. Она косая! Зина, подойдите, дерните его за бороду и отнесите бороду Фекину.

Зина (решительно подходя к Старцу). Простите. (Дергает его за бороду)

Старец. Что вы делаете?

Зина. У вас косо приклеена борода. (Дергает снова, борода не отрывается, и Зина, уже все поняв, от испуга снова дергает)

Старец. Это моя! Это моя!

Зина. Ой, ради бога… простите! (Возвращается к режиссеру.)

Неловкая пауза.

Нечаев. Тем хуже. Бороды у массовки настоящие, а выглядят как приклеенные. Это значит – они плохо подстрижены. А это уже ваша вина, Зина. И вообще, я не могу сам за всем следить!

В этот момент Блондинка, воспользовавшись суматохой, незаметно подвинулась к съемочной камере.

Кинооператор (не отрываясь от камеры, умоляюще). Федор Федорыч, а она опять…

Нечаев (тотчас переключаясь, Блондинке). Скажите, девушка, почему вас все время столь непостижимо тянет к съемочной камере? Почему вы не хотите понять, что вы массовка, что вы должны стоять на заднем плане, что вы… (Махнул рукой, джазистам.) Греческий хор в нашем фильме будет представлять, что ли… пародию на излишний модернизм. Короче, в самых ненужных местах вы будете вламываться в действие, произносить речитативом какой-нибудь абсурдный текст, потом играть и в заключение – глубоко вздыхать: «А-а-а!» Как греческий хор. Непонятно?.. Ну, в порядке бреда приведу один пример. Предположим, один из вас говорит: «О, весна! Весной мы все влюблены! О, весна!» Другой подхватывает: «О, весна! Весной не хватает витаминов!..».

Гитара (серьезно). Это очень большая правда – весной плохо обстоит с витаминами. А в конце концов главное – чтобы мы были здоровы.

Нечаев (в восторге). Заиграли!

Трубач. Заиграли!

Трио играет.

Вздохнули!

Трио (хором). А-а-а!

Нечаев. Вы отлично сымпровизировали, товарищ…

Гитара. Жгунди.

Нечаев. В дальнейшем мы, может быть, даже попробуем импровизацию.

Блондинка в это время попыталась вновь привлизиться к камере.

Кинооператор. Федор Федорыч, а она опять…

Блондинка тотчас отступает, но Нечаев уже стремительной походкой идет в глубь павильона наводить порядок.

Трубач (джазистам). Итак, мы греческий хор с типовым вздохом: «А-а-а!» Вопросы есть? Заиграли, мальчики родимые!

Играют.

Вкуснее заиграли. Пошел ударник. Все верно. (Стонет от восторга) Все верно… как у Жюля Верна. (Трубит, обрывает.) Типовым вздохом вдарили!..

Трио. А-а-а!

В продолжение картины Трио репетирует, играет и периодически глубоко вздыхает.

Нечаев (в глубине павильона, Зине). Начали!

Зина. Тишина в павильоне. Репетиция. Киноактер (говорит текст сценария). Так.

Нечаев. Стоп!.. Еще прибавьте мучительной сосредоточенности. Понимаете… как только вы входите в парадное… (Вдруг вновь что-то вспомнил, кричит) Фекин! Где этот Фекин, черт его побери!

Зина (радостно кричит). Товарищ Фекин! Фекин!..

В павильон вбегает Фекин

Нечаев (изысканно). Рад вас видеть, Борис Григорьевич!

Фекин. Вы хотите узнать, где я был.

Нечаев. Несомненно.

Фекин (скороговоркой, вдохновенно). Я ходил узнавать, во-первых, когда вам выдадут зарплату…

Нечаев (столь же изысканно). Я получил ее час назад.

Фекин (не теряясь). Во-вторых, в проходной ждет ваша жена, я ей должен выписать пропуск. И наконец, в-третьих, в комнате отдыха по-прежнему не исправлен замок, и я искал слесаря.

Нечаев. Но не нашли?

Молчание.

(Зловеще, Зине) Что написано в сценарии, прочитайте, пожалуйста, товарищу Фекину.

Зина. Кадр сто двадцать пять – от среднего до крупного. Виктор входит в парадное. В парадном стоит целующаяся пара.

Нечаев. Где?

Фекин. Кто?

Нечаев. Целующаяся пара, очевидно… Насколько я помню, мы вчера с вами договорились…

Фекин. Здесь возникли такие обстоятельства…

Нечаев (зловеще спокойно). Борис Григорьевич, мы договорились с вами раз и навсегда: почему вы не сделали чего-то и какие на то были обстоятельства, вы мне впредь сообщать не будете. Вы мне будете сообщать…

Фекин. Я попрошу вас, Федор Федорович!.. Нечаев…вы мне будете сообщать лишь в тех редких случаях, когда вы что-то сделали. А сейчас я спущусь за сигаретами в буфет. Надеюсь, когда я вернусь, целующаяся пара будет на месте, а поцелуи отрепетированы. До скоро свидания. (Уходит,)

Трио (вздыхает). А-а-а!

Фекин начинает ругаться. Он ругается без слов, беззвучно раскрывая рот. Зина с усмешкой наблюдает за ним.

Фекин. Целующаяся… и пара…

И сразу перед ним возникает Блондинка. Критически ее оглядывает, качает головой. Блондинка отступает назад. Жестом подзывает к себе Зину, и они напряженно вглядываются в глубь сцены, туда, где сидит на скамейках невидимая нам массовка.

Вон ту… хорошенькую, наивную… и этого… хилого, в шарфе. Ведите их!

Зина выводит из глубины сцены Девушку лет двадцати и Парня, одетого со щегольской бедностью: старая ковбойка, лыжные ботинки, узкие брюки и шарф.

(Оглядев пару) Это ему понравится. (Деловито.) Целуйтесь!

Девушка от изумления даже потеряла дар речи.

Парень (не смутившись). А, собственно, почему?

Фекин (устало). Потом, товарищи, потом все выясним. А сейчас целуйтесь!..

Парень. Все-таки я хотел бы понять…

Фекин. Снимать вас будем. Все понятно? Активнее, товарищи, мало времени. Целуйтесь!

Парень (обретая дар речи). А я не хочу!

Фекин. Чего не хотите?

Девушка (от испуга затвердила одну фразу). А я не хочу!

Фекин. А кто вас спрашивает? Вы на работе, девушка, ясно? Ну, поупрямились, и довольно. Вся страна узнает ваш поцелуй. Вас будут потом снимать в советско-аргентинском фильме. Целуйтесь!

Девушка. А я не хочу!

Фекин. Ну и не надо. (Трагически) Не целуйтесь. Пусть меня с работы из-за вас выгонят… (Подумав) И Зину тоже. Ну, что нам, понимаете, на колени перед вами встать? Давайте встанем! Зина, иди становись перед ней на колени. Я, немолодой, семейный человек, я тоже сейчас встану на колени. (Не двигаясь с места) Можете считать, что я уже встал. Вы видели нашего режиссера? Он – не человек. (Ударнику) Как звали этого тигра, который отгрыз…

Ударник (радостно). Акбар его звали…

Фекин. Вот! Он – Акбар. Он не станет снимать без целующейся пары. А как устали люди… Вымотались люди. Ждут вас люди!

Девушка совсем растерялась, а Парень насмешливо следит за происходящим.

Голуба, я вижу: вы – чистая, вы – скромная, вы – ангел. Но ведь искусство – ему жертвы подавай, ис-кусс-тву! (Кричит неожиданно повелительно) Целуйтесь!

Парень наклоняется к Девушке, та испуганно на него смотрит. Они целуются.

Нечаев (входя). Стоп! (Мягко) Не так. Так не целуются, товарищи, когда любят. (Шепотом, Фекину) По типажу очень хороши…

Фекин (тоже шепотом). А вот вы всегда наброситесь… Иду выписывать пропуск вашей жене. (Тотчас исчезает)

Нечаев (походив по павильону, обращается к паре). Мы снимаем фильм про любовь… Зина потом передаст вам сценарий… Сейчас снимается сцена в парадном. По замыслу, куда бы ни пошел наш герой в этот вечер, всюду на заднем плане будет проходить целующаяся пара. Это бесконечно целующаяся пара. Это – символ. Вы будете как бы олицетворять… Ненавижу это слово. (Вдруг застенчиво улыбнулся) Ну, в общем, понятно. Теперь попробуем.

Девушка и Парень целуются.

Опять не так. Понимаете, это их первый поцелуй. Первые поцелуи – безумные. Они только что раскрыли радость поцелуя, у них ничего нет, кроме этого, и поэтому они целуются – смертельно!

Фекин (вбегая, торжественно). Федор Федорович, перерыв на обед!

Затемнение.

Над сценой – надпись «Комната отдыха». Нечаев и его Жена. Она, видно, только, что вошла. Накладывает еду из принесенных с собой каких-то нелепых судков. Нечаев молча, почти машинально ест.

Жена. Ты чувствуешь, что ты сейчас ешь? Ты съел сейчас половину моего дня.

Нечаев. Действительно, глупо носить обед из дома.

Жена. Да, умнее, если бы ты питался в творческом буфете. А потом неделю ходил бы с больным желудком, а я целый день варила тебе бульон.

Нечаев молча ест.

Отчего люди так противно едят? И вообще все эти тарелки!.. Боже мой, кто придумал эту еду?

Нечаев (поднял голову, молча смотрит на нее, потом, стараясь не торопиться, снова ест. После паузы) Что-нибудь произошло?

Жена. Ничего… Да, сейчас встретила на улице нашу ботаничку Софу. Она шла в коротеньком девичьем платьице. «Здравствуйте, Софа». А Софе за пятьдесят, и все над ней смеются. А мне вот страшно на нее смотреть. Она тридцать лет в одной школе: сначала была пионервожатая Софа, потом молоденькая учительница Софа. И так все тридцать лет, и все в одной школе, и все «Софа», «Софа». И она не заметила, как прошло время. И для себя она по-прежнему Софа в коротеньком платьице. И вот так же пройдет моя жизнь. И ничего ты не увидишь, и ничего ты не заметишь: обеды, ужины, зарплата. Смешно! Раньше ко мне часто приставали на улицах, и я сердилась. А сейчас почти никто не пристает, и скоро я уже буду сердиться от этого.

Нечаев. Да, я получил зарплату…

Жена (яростно). Надоело! Эти деньги, деньги! Потом их вечно не хватает, потом…

Нечаев. Да, конечно. Когда я получал восемьдесят рублей, нам хватало. Теперь я получаю…

Жена. Мне скучно от этих разговоров!

Нечаев. Я просил тебя поехать в дом отдыха!

Жена. Дура, что не поехала! Торчать в свой отпуск в городе, с обедами! Что ты молчишь?

Нечаев. Думаю.

Жена. О чем же?!

Нечаев. О том, что после этой сцены мне придется идти снимать.

Жена. Ах да, конечно. Творить фильм о любви. Интересно, как ты можешь снимать фильм о любви, если ты абсолютно не знаешь, что это такое? Нет, по-моему, тебе нужно влюбиться в какую-нибудь девицу из массовки. Например, в ту – «целующаяся пара». Милая современная девчушка… Впрочем, ты этим не интересуешься. Нет, тебя даже совершенно не в чем упрекнуть! Ты даже не пьешь. А лучше бы ты пил, бегал бы за каждой юбкой, но был бы мужчина! Как мне все это надоело! Я устала! Что делать! Я устала от «великого творчества». Я хочу серости. Я устала!

Нечаев. Тише… Тише… Тише…

Молчание.

Ты была удивительно восторженная когда-то. Только в девушках есть эта восторженность. Есть принцессы среди девушек, но нет королевы среди женщин. Это такая пословица.

Жена. Прости, я виновата: я повзрослела. Я виновата, что хочу нормальной человеческой жизни. Чтобы ты возвращался домой к ночи, как все люди. Чтобы не я руководила домом, а чтобы мной руководили и чтобы мне говорили… хотя бы иногда… как меня любят, потому что я женщина! Почему ты опять молчишь?

Нечаев. Мне не хочется с тобой ссориться. Когда-то у нас были великолепные ссоры. Насмерть. Такие ссоры бывают только у влюбленных.

Жена. Ты прав, у нас все было. Ну ладно.

Нечаев. Что – ладно?

Жена. Я уезжаю на юг ночным поездом. (Пауза. Не двигается, ожидая, когда он начнет ее уговаривать. Нечаев молчит) До свиданья!

Нечаев. До свиданья!

Жена. Чистое белье я сложу в твой шкаф.

Нечаев. Спасибо.

Жена. До свиданья.

Нечаев. До свиданья!

Жена (поворачивается, медленно идет к двери, толкает дверь, но дверь не открывается. Она толкает ее снова, тот же результат. В гневе) Ну я не знаю!

Тогда Нечаев разбегается и бьет плечом в дверь. Дверь распахивается.

Затемнение.

Снова павильон № 2. Юпитеры потушены. Павильон почти опустел. Остались только Блондинка, двое джазистов, Гитара и Ударник, и целующаяся пара. Девушка ест сосиски из целлофанового пакета. А Парень, искоса наблюдая за ней, что-то рисует на листе бумаги. Джазисты неторопливо беседуют.

Ударник. В жизни много странных совпадений. Мне, например, очень не везет на фамилию Сорокин. После истории с тигром Акбаром дали мне тигра по кличке Гамлет.

Гитара (любознательно). Отгрыз что-нибудь?

Ударник. Именно. Отгрыз руку у укротителя Сорокина-младшего.

Гитара. Что вы говорите!

Ударник. Сорокин-младший потом полгода на приживление ходил. Но руку тебе отгрызет кто хочешь, а вот попробуй ее приживить! За Сорокина-младшего я получил второе предупреждение.

Трубач (ходя). Углубились в работу. (Раздавая листочки.) Это листочки для импровизации. Здесь вся импровизация написана. Начали учить импровизацию наизусть.

Трио углубляется в листочки.

Девушка (протягивая парню сосиску). Говяжья!

Парень. Спасибо. Но в час ночи я почему-то привык спать, а не есть.

Девушка. Ау меня, знаете, всегда аппетит, как у Ноздрева. А вы сейчас меня рисуете? (Ест)

Парень. Нам бы познакомиться надо. Мы ведь с вами в некотором роде целовались.

Девушка. Ну ладно, ладно!..

Парень (представляясь, гаерски) Петя я. Художник я, Петя. Подрабатываю на ночных съемках.

Девушка. Аня. (Проглотила кусок) Сосисочки как не бывало. (Напевая) «Тира-рира, полюбила я жокея…»

Петя. И как же вы очутились, Аня, на ночной съемке?

Аня (засмеялась). Как я очутилась… Глупо. У моей тетки наступил день рождения. Я ей фартук купила в подарок. Правда, похвально? А потом вышла из магазина, разворачиваю фартук, а он на улице совсем другого цвета. Я бегом обратно и прошу продавщицу: «Девушка, перемените!» А она: «Нет!» Тогда я ее очень попросила, а она как заорет. И мне вдруг стало жутко. Представляете, у меня, может быть, были последние деньги, и я так прошу, а она орет! И тут я вдруг разревелась… Все смотрят, а я бросила фартук на прилавок и убежала. Пусть ей будет плохо. А ей будет плохо, потому что до нее дойдет потом, что она сделала. Ну какой же день рождения без подарка? И тут мне подвернулось это дело. Вообще здесь довольно интересно из познавательных соображений. Может быть, все-таки съедите сосисочку за маму, за папу?

Трубач. Начали импровизацию…

Трио (хором).

(Вздохнули) А-а-а!

Входят Зина и Фекин.

Фекин. Тишина в павильоне! Все на местах!

Входит Нечаев.

Нечаев (мрачно, Фекину). В комнате отдыха по-прежнему, не исправлен замок.

Фекин (Зине, тихо). Наш – не в духе. (Нечаеву) Будет починен.

Нечаев (думая о ссоре с женой, опять мрачно). На чем мы остановились?

Зина. На поцелуях.

Фекин (деятельно). Встали на места и начали поцелуи.

Петя и Аня целуются.

Нечаев (очень устало). Не так. (Фекину) Я ведь вас просил отрепетировать это без меня…

Фекин. Во-первых, вы не просили. Во-вторых, у меня был обед.

Нечаев. У вас целый день – обед. Неужели вы не могли… Целуйтесь снова, товарищи…

Аня (решительно). А я не буду! Я говорила, что я не умею!

Нечаев (подумав). Вы правы. И не надо.

Фекин (испугавшись). Мы сейчас научим.

Нечаев. Не надо. Этому нельзя научить. Это или умеют, или не умеют. На сегодня закончим.

Блондинка тотчас делает шаг вперед.

Фекин (шепотом). Мы можем ее попробовать?

Нечаев. Мы все можем, мы только не можем сделать ей другое лицо. Сколько отсняли сегодня?

Фекин. Сорок метров.

Нечаев. Чудно. На завтра туже массовку. В целующуюся пару подберете другую девушку. До завтра, товарищи, благодарю всех! (Уходит)

Тотчас погасли юпитеры. Все начали расходиться. Петя, усмехнувшись, взглянул на Аню.

Аня. Бедная я. (Открыв сумочку;) И все-таки несмотря ни на что, наступил священный миг пудры. Попудримся, друзья!

Петя. Вы только не огорчайтесь. За сегодня они вам все равно заплатят трешник. За трешник вы купите великолепный подарок.

Аня, попудрившись, молча сидит.

О чем вы думаете?

Аня. Ни о чем.

Петя. Да… Если… (Неловко) Если вам идти далеко, моя мастерская через переулок.

Аня. Благодарю вас. Познавательные соображения не столь широки.

Петя. Ясно.

Аня. Я сказала глупость?

Петя. Нет, вы просто меня не поняли. (Насмешливо.) Я хотел взять своего друга и коллегу Юрочку и уйти с ним в ночь к нему домой. У нас все равно сегодня ночная работа… Ну да ладно… (Передавая рисунок) На память о наших поцелуях…

Аня. Это я!

Петя. Нет, это Бармалей. Там, на обратной стороне, начертан адрес мастерской. Если когда-нибудь захотите навестить, милости просим.

Аня. Все понятно. Помахали ручками на прощанье и разошлись. (Разглядывая рисунок) «Тира-рира, полюбила я жокея…»

Петя уходит. Аня взглянула на часы и печально покачала головой.

Трубач (репетируя). И в заключение пошла элегия. В гитарочке осень… листочки, понимаешь, кружатся… Все печально… то ли осень, то ли весна, то ли было, то ли будет…

Аня (решительно поднимаясь). Наплевать. Даже интересно. (И пошла к выходу)

Трубач. И по-гречески, ляпнули!

Трио. А-а-а!

Затемнение.

Комната отдыха. Нечаев один.

Голос Фекина. До завтра!

Нечаев. До завтра.

Снимает пальто с вешалки, надевает шляпу, останавливается перед зеркалом, потом сдвигает шляпу набекрень и показывает себе в зеркало язык. Подходит к телефону и начинает набирать номер. Но, не набрав, кладет трубку и снова стоит у зеркала.

Он замолкает и стоит перед зеркалом.

И молчит. Затемнение.

Ночь. У входа в киностудию. Над входом длинный козырек. Над козырьком – светящаяся надпись «Киностудия». Под козырьком на ступеньках сидит Аня. Шум дождя. Из дверей выходит Нечаев.

Нечаев. Доброй ночи! Почему вы не уехали со всеми на автобусе?

Аня. Доброй ночи. Поцелуйчики закончились, так что можно я посижу здесь, без руководящих вопросов?

Нечаев (садится тоже на ступеньки). Дождь… Ни одной машины. Слушайте, вы зря на меня обижаетесь. Яне виноват, что вы не умеете целоваться. А вообще, если я что-то не так сказал, вы уж простите. Когда идет съемка…

Аня. А сейчас съемка не идет. Идет дождик, и вам скучно и хочется со мной поразговаривать. Ну разговаривайте. Только не надо всех этих «простите», «съемка». Что было, то было.

Молчание.

Ну что вы там приуныли? Ну давайте, разговаривайте. Нечаев. Ну давайте.

Аня. Ну давайте… Мне заплатят за съемку?

Нечаев. Да. Три рубля.

Аня. Дождь…

Нечаев. Дождь… (Помолчав) Вы помните какие-нибудь детские стихи про дождь?

Аня. Нет.

Нечаев. Жаль. Я раньше помнил, а теперь забыл. Очень жаль. Дождь!

Аня. Знаете, на худой конец я могу прочитать стихи про ежика.

Нечаев. Ну что же, давайте про ежика. Тоже выход.

Аня. Про ежика… Значит, про ежика… «Кто и спать тебя уложит, снял бы шкурку прочь. Глупый ежик, глупый ежик, как тебе помочь…» Неплохо?

Нечаев. Отлично… Сейчас я вам тоже прочту стихи. Я их просто сразу прочесть постеснялся. Я их целую неделю хочу кому-нибудь прочесть. И все не приходилось. А сейчас прочту. Это песня индейцев:

Молчание.

Аня. Интересно, когда мне что-нибудь очень нравится, у меня бегают мурашки по позвоночнику.

Нечаев. Да. Мне тоже очень нравится.

Аня. А что у вас случилось сегодня?

Нечаев. Почему вы так решили?

Аня. Не надо. Я на эти дела мастер. У нас на работе меня называют «старче», за мудрость, видимо.

Нечаев. У вас хохол на голове торчит, от мудрости.

Аня. Он у меня всегда торчит. Как у петуха. У меня и зуб передний выпирает. Правда, зато у меня есть две макушки. Говорят, это к счастью. Так что же у вас случилось?

Нечаев. Действительно, что?.. Пожалуй, ничего особенного. Вы ошиблись на этот раз, старче. Сначала было утро. Сегодня было удивительное утро – солнце, весна. И все беды, огорчения казались глупыми по сравнению с этим утром. И очень хотелось жить. И весь ты был сильный, и были надежды. Вот что может сделать солнце и утро! На работу я шел медленно, и все вокруг тоже медленно шли. И все говорили: «Скоро лето». И все были добрые от солнца. А потом была съемка. И, как всегда, началась какая-то беготня, и я стал таким же, как всегда: занимался очень важными делами, с кем-то ругался, бегал. И об утре и о солнце, конечно, забыл… Что же дальше? А дальше пришел другой человек. И поссорился со мной. Это тоже бывает всегда. А потом съемка закончилась оттого, что я к вам придрался. А потом я стоял перед зеркалом и показывал себе язык. Взрослые дяди, когда они остаются одни перед зеркалом, становятся ужасными детьми. И тут я опять вспомнил об утре, и мне захотелось пойти куда-нибудь в совершенно необыкновенное место. Быть свободным и чтобы что-то случилось. Но я не знал этого места. Но зато я отлично знал, что все кончится тем же, чем всегда: я просто пойду домой спать… Ну вот, кажется, дождь прошел.

Аня. Давайте прощаться.

Нечаев (после паузы, усмехнулся). Давайте.

Аня. Я желаю вам не горевать. И если у вас будут какие-нибудь неприятности, вы всегда повторяйте про себя, как заклинание: «Ерунда, все перемелется, и такая мука будет, хоть пеки из нее ватрушки». Это помогает.

Нечаев. А что пожелать вам?

Аня. Что-нибудь земное. (Насмешливо.) Чтобы хохол у меня не торчал. И зуб не так уж выпирал. И чтобы к концу года у меня ноги выросли на два сантиметра… Ну прощайте!

Нечаев (усмехнувшись). Нет. Здравствуйте!

Аня. Я не поняла.

Нечаев. А что ж тут не понять? Вам некуда идти. Вы здесь сидите, потому что наврали что-то дома… чтобы уйти на съемку на всю ночь. И теперь вы должны торчать где-нибудь до утра…

Аня (нервно). Нет, какой вы проницательный! Удивительно! С кем бы вас сравнить? Я покорена! Я в восторге!

Нечаев. Перестаньте меня бояться.

Аня. А я не боюсь.

Нечаев. Вы боитесь, что я предложу вам что-то. Я не предложу.

Аня (засмеялась). Черт возьми, сколько во мне бодрости. Я когда-нибудь погибну из-за своей бодрости. (Вскочила) Послушайте! Я вас очень прошу! Пойдемте со мной в одно совершенно необыкновенное место! Ведь вы мечтали сегодня попасть в необыкновенное место?

Нечаев. Например?

Аня. Ночь. Мастерская, и сплошные художники. Меня туда пригласили, только я туда боюсь идти одна. А мне очень нужно туда идти.

Шум подъехавшего такси.

Затемнение.

Мастерская художника Пети. Стеллаж с керамическими вазами – стилизация под греческие амфоры и грубые необожженные сосуды кочевников. В мастерской Петя и Нечаев.

Петя. Какая неожиданность! Потрясен, изумлен! (Кричит) Юрочка, иди потрясаться… Мой друг Юрий готовится к встрече, завязывает галстук. А где же застряла моя партнерша по поцелуям? (Кричит) Поцелуи, где вы?

Голос Ани. Мы тут, мы переодеваем ботинки.

Петя. Поцелуи переобуваются. (Нечаеву) Чем бы вас занять?

Нечаев. Ничего-ничего. Я просто посижу… Посмотрю…

Петя. Правильно. Оглядывайтесь вокруг. Изучайте жизнь. (Замахал руками.) Нет, не верю! Вы пришли! Вы – Зевс, громовержец! И вдруг посетили скромного человека из массовки. До чего демократично наше искусство! Да, позвольте представиться. Мы с Юрочкой, так сказать, рядовые художники. Состоим на службе оформителями в журнале «Юная техника». В тот незабываемый миг, когда вы, так сказать, пересекли наш порог, мы как раз отражали взрыв в галактике М-62. Это радостное событие произошло двенадцать квадрильонов лет назад. Но человечество об этом узнало лишь вчера. У нас ведь все с опозданием – провинциальная планета!

Входит Аня.

Не прошло и получаса, как поцелуи переобулись. Какова прическа!

Аня. Да ну вас!

Петя. Да ну меня. Нет, до чего она прекрасна! О! Юрочка, иди быстрее смотреть, как она прекрасна.

Молчание.

Чем бы вас занять?

Аня. Если можно, поставьте чай, а то я крайне забочусь о своих гландах…

Петя. Конечно, ваши гланды предпочли бы… Но мы ее, проклятую, не держим по причине дорогой ее стоимости. Все деньги тратим на глину. Так что ограничимся чаем с сахаром. (Включает чайник.) Вообще, наша мастерская нетипичная.

Всюду сейчас на гитарах играют. Испания. А у нас даже гитары нету… по причине, что играть не умеем. Правда, магнитофон есть. Юрий смастерил. Золотые руки – этот Юрий. (Кричит.) Юрий, золотые руки! (Нечаеву) Завязывает галстук. Знаете, вы пишите с него типа. Редкий человек. Встретились мы с ним необычайно. Иду я как-то в спокойствии чинном мимо витрины магазина «Колбасы». Смотрю, человек висит, за ногу привязался и колбасы фигурно укладывает. Это и был он, о Юрий!.. А кроме того, Юрий – мыслитель. Пишет трактаты по искусству. Как Леонардо да Винчи. Он даже заимствовал у Леонардо восклицание «о!». Все трактаты у Юрия начинаются с «о!». «О художник!» А заканчиваются: «Да будет так!» (Кричит) О Юрий, тебя ждут. Да будет так!.. Ну ладно, в ожидании Юрочки заведем магнитофон. О наш спаситель! Как хорошо, что ты есть. Без тебя, собравшись, пришлось бы о чем-то разговаривать, о чем-то думать, а так заведешь – и всласть погрустишь, безмолвно. Начнем?

Нечаев (он очень стесняется и совсем потерялся). Вы знаете… В общем, это необязательно…

Петя. Да, конечно, дурной тон! Да будет так! А зря, в магнитофоне есть своя истинность. Ну лады! Пойду поглядеть на Юрия, а то он от смущения, может быть, галстуком удавился. (Уходит)

Аня. Вам здесь не нравится?

Нечаев. Я им почему-то не нравлюсь. (Усмехнулся) Ну, в общем, ладно.

Аня. Странно, вчера я не знала ни вас, ни его. Когда люди не знают друг друга, они как будто живут на разных планетах.

Возвращается Петя с Юрочкой. Юрочка – аккуратно одет и в галстуке.

Петя. До чего хорош! И она тоже до чего хороша! Они оба до чего хороши!

Юрочка молча и невозмутимо разливает чай.

Нет, серьезно, пишите с него типа. Во-первых, молчалив. В наше время – редкость. Все ныне болтают и болтают. А у Юрия есть теория: «Человеку дан один язык и два глаза». В этом Юрий видит как бы намек на то, что нужно говорить в два раза меньше, чем видишь. Поэтому он молчит совсем. И я вынужден говорить за нас обоих. Так, Юрочка?

Молчание.

Юрий отвечает, что именно так. Сахару?

Нечаев. Спасибо.

Петя. Ну, если вы когда-нибудь придете с водочкой и напоите Юрия, на него сразу стих находит. Только стихами и пуляет. Юрий, пульни стихами в честь гостей.

Молчание.

Юрий говорит, что не пульнет.

Нечаев. Можно мне мастерскую посмотреть? Петя. Да будет так. О Юра, покажи ему мастерскую.

Юрочка уходит с Нечаевым.

(Ане) Вторая встреча… Не много ли для одного дня?

Аня. Почему… вы такой?

Петя. Я другой. Да? Вы тоже сейчас другая. Мы все и всегда другие. В этом жизнь… Вы знаете, когда я вас увидел, я испугался. Я подумал, что вы наивны и что вас просто съедят на стезе кинематографа… как ту сосисочку… О, я святая простота! Она сама режиссера с ходу цап-царап – и съела. Правильно, глотай их, болезных! А вообще, меня все это не интересует. Мне лучше сохранять с вами хорошие отношения. Нам, по всему видно, опять придется целоваться завтра?

Возвращаются Юрочка и Нечаев.

(Нечаеву). О чем же мы дальше поговорим? О ваших фильмах, конечно. К сожалению, не видели. Времени у нас с Юрием мало. Мы с Юрочкой смотрим лишь те фильмы, которые нам понравились в детстве. Боимся рисковать, так сказать… Поэтому «Бемби» мы смотрели пятьдесят семь раз. Так что эта тема отпадает. Нет-нет, мы знаем, что вы достаточно известный режиссер. Не так чтобы очень, но достаточно. Но будете еще известнее. Я это сразу понял, как ваш джаз увидел. А что, если вам для необычности ввести в картину еще Ивана Грозного и запузырить какой-нибудь двусмысленный диалог типа… Ну как жизнь, Иван? Все репрессируешь? А у нас тут новость: холоп с колокольни прыгнул. Крылья испытывал. Ну конечно, мордой об землю – интеллигенция. Ну сами знаете… (Остановился.) Вы достаточно обиделись на меня?

Нечаев. Достаточно.

Петя. Значит, настало время спросить, как вам понравились мои вазы?

Нечаев. Очень понравились.

Петя. Это почему ж так?

Нечаев. Есть какое-то поразительное ощущение материала. Эти вазы сами по себе – скульптура.

Петя. Чушь! Все вазы, которые вы видели, – дрянь, декадентство. Это для меня пройденный этап. В них слишком много крику. Вот были Бах, Шекспир. Они могли позволить себе быть простыми. Они могли разговаривать с Господом о подтяжках. И Бог их слушал, потому что внутри было много. В искусстве есть художники. Они отражают то, что сами чувствуют. И инженеры. Они конструируют вещи. Им плевать на то, что они чувствуют.

Для них главное, чтобы вещь нравилась. Часто все это перемешано в одном человеке. Я желаю, чтобы в вас победил инженер. Так для вас будет легче.

Аня. Уже пять часов. Туфли высохли.

Петя. О радость! У поцелуев высохли туфли. Мы их, пожалуй, принесем с Юрочкой. Ты хочешь их принести, Юрочка?

Молчание.

Юра говорит, что хочет. (Уходят)

Нечаев (после паузы). Вы приходите завтра на съемку, ладно?

Аня. Зачем?

Молчание.

Может быть, приду. Смешно. Сейчас мы выйдем из этого дома, и потом наступит завтра. И мы опять будем на своих планетах.

Нечаев. Если вы не придете, вы позвоните мне со своей планеты. Как там у вас насчет зуба и хохла? Мой телефон…

Аня. Не надо. Терпеть не могу записывать телефоны. Нужно будет, сама найду. Дайте вашу ладонь. (Берет его руку) Ну вот… (Гадая по руке) Все у вас будет замечательно. Вы зря грустили.

Нечаев. Я тоже в этом уверен. Только это правая рука, а гадают по левой.

Аня. А у меня две макушки, я могу – по любой руке.

Возвращаются Юрочка и Петя. У каждого по туфле.

Аня (надевая туфли, смеется). Спасибо.

Петя (усмехаясь). До завтра, видимо?

Аня. До завтра.

Нечаев. Спасибо за чай.

Аня и Нечаев уходят.

Юрочка (весомо, после паузы:). Она мне очень понравилась.

Петя (усмехнувшись). Не про нас с тобой эта девушка… не про наши с тобой рожи.

Юрочка. Да будет так!

Затемнение.

Квартира Нечаева. Нечаев открывает дверь, входит в комнату, садится в кресло и молча сидит.

Жена (из другой комнаты). Ты?

Нечаев. Да.

Жена (ласково-ворчливо). Ну вот, разбудил, конечно.

Нечаев. Спи. Еще очень рано.

Жена. Как хорошо, что ты меня разбудил. (Смех) Как хорошо, что я не уехала… Да?..

Нечаев. Да.

Жена. Ну где ты там?

Нечаев. Сейчас я докурю.

Жена (уже играя сонное состояние). Докурить можно и здесь.

Нечаев. Спи, спи!

Жена. Нет, я уже проснулась. (Смех) Как съемка?

Нечаев. После твоего ухода я ее отменил.

Жена. А где же ты был до сих пор?

Нечаев. Пошел в мастерскую к художникам!

Жена. А я здесь тебя жду! Всю ночь!

Нечаев. Я не знал, ведь ты сказала…

Жена. Боже! Ну какое имеет значение, что я сказала… Ты должен был все почувствовать! Но разве ты можешь что-нибудь чувствовать?

Нечаев. Прости, милая…

Жена. Только не надо: «милая, хорошая»… Боже, как это скучно. Ты бы придумал хотя бы какое-нибудь новое слово… или посоветовался с кем-нибудь…

Нечаев. Послушай…

Жена. Нет, не уходить, от тебя бежать надо… Вот придет первый, кто мне скажет настоящее ласковое слово, и я к нему сама на шею брошусь!

Нечаев (помолчав). Я виноват, прости.

Жена. А я… вздорная дура. Просто глупо вышло. Я в парикмахерскую пошла, чтобы быть красивой. Потом ждала тебя полночи. И мы опять поссорились. Все равно я тебя люблю. Ты знаешь, я действительно решила уехать, а потом собрала чемоданы и… не смогла. Ты меня любишь?

Нечаев. Да.

Жена (стараясь лукаво). А не врешь? Ну-ка повтори.

Нечаев. Люблю.

Жена. Ну скоро ты там?

Нечаев. Скоро. Открыть окно?

Жена. Открой, а то душно… Ссорятся люди, ссорятся. И вдруг возникает островок нежности, и это все оправдывает.

Нечаев. Обе половинки открыть?

Жена. Обе.

Нечаев открывает окна, потом снимает пиджак.

Затемнение.

Конец первой ночной съемки.

На следующий вечер. Павильон № 2. В павильоне – ассистент Зина, Киноактер Блондинка, Петя. На стульях сидят джазисты: Гитара и Ударник. Входит Нечаев.

Нечаев. На чем мы остановились?

Петя. Как обычно, на поцелуях.

Зина. Вы сказали, что придет вчерашняя целующаяся девушка, но она не пришла…

Пауза.

Нечаев (взглянув на часы). Странно. А кто же вместо нее? Где Фекин?

Зина (тотчас). Фекин! Товарищ Фекин! (Радостно) Фекина нет.

Нечаев. Вечер начался. Разыщите Фекина, а мы подождем, у нас ведь времени очень много.

Зина уходит. Нечаев трагически разгуливает по павильону, глядя на часы.

Ударник. После Гамлета мне поручили тигра Наполеона.

Гитара. Отожрал чего-нибудь?

Ударник. Нет. Наполеон у меня убежал на гастролях. Из вагона – в город. А там уже откусил ногу у сторожа. Тигруля был что надо!.. И вот тут-то меня уволили из цирка. А я тигров люблю! Тигры – мое призвание! (Героически) Тигры мне по ночам снятся!

Трубач (входя). Кончили травить, сразу включились, заиграли… Вкуснее… Вкуснее надо. И по-гречески – раз! Трио (вздохнули). А-а-а!

В продолжение сцены джаз репетирует. Вбегает Фекин, за ним – Зина.

Фекин. Все в порядке – утрясал дело с целующейся парой.

Нечаев (саркастически). Утрясли?

Фекин. Дело в том, что у нас сегодня должен быть просмотр отснятого материала… Затем, опять же, замок в комнате отдыха не исправлен – я искал слесаря…

Нечаев. Все-таки непонятно, кто сейчас будет изображать целующуюся девушку. Может быть, вы, Борис Григорьевич?

Фекин. Я попрошу вас, Федор Федорович!.. Блондинка (решительно шагает вперед). Здрасте!.. Фекин. «…Я ваша тетя»… (Тихо, Нечаеву) В конце концов, это задний план…

Киноактер (поймав обольстительную улыбку Блондинки, Нечаеву). В ней даже что-то есть…

Нечаев (взглянув на часы, махнул рукой). Ставьте… ее!

Фекин и Зина начинают что-то объяснять в сторонке Блондинке и Пете.

Нечаев (Киноактеру). Начали движение по лестнице.

Зажглись юпитеры. Киноактер делает два шага, изображая крайнюю печаль на лице.

Стоп!

Фекин (тихо, Зине). Наш не в духе.

Нечаев (Киноактеру). Вы сентиментальны. У меня такое ощущение, что вы не переживаете, а взбалтываете некое чувство. И когда у вас появляется пена, вы считаете, что переполнены чувством до краев. А это только воздух!

Голос. Друг Федор, не говори красиво!

Это вошел Кирилл Владимирович, барственный, высокий, медлительный и красивый. Лет ему за сорок. И говорит он тоже барственно и медлительно.

Кирилл Владимирович. Как живется-можется, как успехи множатся?

Нечаев. Размножаются успехи на два, на три и на четыре.

Кирилл Владимирович. Спешу вас обрадовать: сейчас состоится просмотр отснятого вами материала.

Нечаев. То есть как сейчас? Они что, с ума посходили? У нас сейчас съемка! Это невозможно!

Кирилл Владимирович. Мой дорогой! В кино все возможно.

Фекин (радостно). Не беспокойтесь, сейчас мы все изменим.

Кирилл Владимирович (Фекину). Приветствую вас, дорогой Фекин!

Нечаев (Фекину). Объясните ему, что у нас съемка…

Фекин. Все сделаем, вернусь через минуту. (Исчезает)

Кирилл Владимирович. На просмотр придут гости – Кирьянова с теткой…

Нечаев. Ну зачем же? Я ведь вас просил, чтобы никто…

Кирилл Владимирович. Вы забияка! Кирьянова – это популярный киновед, это общественное мнение. Ее тетка – великая актриса, которую вы по молодости не застали на сцене, а я застал. (Насмешливо) Короче, вы, как творец-художник, можете не понимать, зачем их надо приглашать, а я, как ваш редактор, не могу этого не понимать…. Молодость-молодость, как хочется вздохнуть.

Трио (хором). А-а-а!

Кирилл Владимирович. В этом духе… Да, затем у меня к вам еще один важный разговор…

Нечаев. Если можно, потом… (Взглянув на часы) В ожидании Фекина я сбегаю за сигаретами. (Уходит)

Петя (Блондинке). Значит, целоваться будем?

Блондинка. А вы кем в жизни работаете?

Петя. Как вам сказать… Я – художник, оформитель и рекламист. «Пусть в каждом доме стар и мал прочтет газету и журнал». «Кто рано утром кофе пьет, тот никогда не устает». Последний мой шедевр – «Парк закрыт на просушку»…

Блондинка. Вам бриться надо. А то целоваться будем – все щеки мне исколете.

Входит Аня. Огляделась. Неловко поздоровалась.

Петя. А мы вас ждали.

Блондинка (с ненавистью). Опоздали!

Петя. А мы волновались с Юрочкой, как вы добрались вчера…

Аня. Спасибо. Все в порядке. (Оглядываясь.)

Петя. А его нет. А он ушел…

Блондинка. Проспят, а потом являются, радость какая!..

Петя (Ане). Вы очень понравились моему другу Юрию. Он даже взревновал вас. И так расправил от ревности свои могучие плечи, что я их потом целый час вправлял обратно.

Аня. Послушайте…

Петя. Я ему так и сказал: «Послушай, ведь ничего не случилось. Просто девушка ушла с другим в ночь… И она ушла с ним вдвоем по дороге жизни».

Блондинка. Тр-р-р… Трещат, как пулемет!

Возвращается Нечаев. Аня здоровается с ним. Тот сухо кивает.

Нечаев. Так… Пока Фекина нет, продолжим репетицию. (Ане) Выйдите из кадра.

Пауза. Аня отходит.

Зина. Тишина в павильоне.

Нечаев (Киноактеру). Начали движение по лестнице одновременно с поцелуями.

Киноактер делает шаг вперед. Блондинка и Петя целуются.

Блондинка (целуясь, шепотом). Вы колетесь щеками! Я вас ненавижу!

Петя (шепотом). А вы хотели бы меня любить, целоваться со мной и получать при этом еще три рубля?

Нечаев. Разговоры! Поцелуй! Больше любви!

Блондинка (целуясь, Пете). Кактус!

Нечаев. Еще! Еще! Не вижу любви!

Блондинка (страстно). Ненавижу!

Нечаев. Хорошо. Вижу любовь. Теперь ясно вижу!

Фекин (вбегая). Был у Овсянникова, был у Аверченки и у Гуслицера…

Нечаев. Но?

Фекин (оптимистически). Но ничего не вышло. Придется сейчас прервать съемку и смотреть материал, иначе зала не получить.

Нечаев (вздохнув, Зине). Пока порепетируйте сами. Если придет моя жена, объясните ей, что я в просмотровом зале.

Затемнение.

Надпись над сценой: «Просмотровый зал № 7». Уголок зала у пульта. Видны пульт и несколько кресел. В креслах – Ирина Кирьянова и ее тетка – актриса Надежда Леонидовна Кирьянова. Ирина элегантна, еще молода, ей за тридцать, но не сорок. Надежда Леонидовна стара, но без тени дряхлости. У нее сильный звучный голос – голос трагической актрисы. Говорит подчеркнуто напевно, с легким жеманством. Входят Нечаев и Фекин. Поздоровавшись, садятся за пульт. Следом появляется Кирилл Владимирович.

Надежда Леонидовна (Кириллу Владимировичу, нараспев). Дорогой, как я рада вас видеть. Я надеюсь, вы помните, Кириллушка, что сегодня в два часа ночи я рождаюсь.

Кирилл Владимирович. Надежда Леонидовна, в полночь я у вас. У вас необычайное имя – Надежда. «Не подавай надежды ты, а подавай пальто Надежде».

Надежда Леонидовна (Ирине). Он ужасен. Почему он так ужасен?

Фекин (поймав раздраженный взгляд Нечаева). Тишина в зале, товарищи! Начали просмотр!

Гаснет свет. Все освещено лучом от киноаппарата. Голоса с невидимого экрана.

Голос Зины. Кадр двести тридцать, дубль один. Голос Киноактера. В конце концов, в любви всегда сильнее тот, кто любит слабее.

Женский голос. Пошлость.

Голос Зины. Кадр двести тридцать, дубль два.

Текст повторяется.

Кадр двести тридцать, дубль три.

Снова повторяется тот же текст.

Нечаев. Берем второй дубль. (Снимает трубку на пульте.) А сейчас поставьте весь отснятый материал. (Вешает трубку. Кириллу Владимировичу) Так что же вы собирались мне сказать?

Кирилл Владимирович. Говорят, сегодня утром у директора раздался очень неприятный звонок. По поводу нашей картины.

Нечаев. Откуда вы это знаете?

Кирилл Владимирович. Говорят…

Нечаев. Вот так рождаются слухи на киностудии. Их рождаем мы сами.

Кирилл Владимирович. Мой совет – все-таки выяснить.

Нечаев. Еще раз, очень прошу вас…

Кирилл Владимирович. Я понял.

Звонок телефона на пульте.

Нечаев (взяв трубку). Хорошо. Начинайте… Тишина, товарищи! Сейчас будем смотреть весь отснятый материал!

Затемнение.

Тот же просмотровый зал. Только что закончился просмотр.

Нечаев. Спасибо за внимание. До свиданья!

Хотел ускользнуть, но Кирилл Владимирович перехватил его за руку.

Кирилл Владимирович. Ирина Максимовна сейчас выскажет нам свои впечатления. (Ирине) Обаятельная, вам слово.

Ирина. Сразу говорить трудно. (Она говорит ровно и чуть устало, но как-то весомо устало, будто она знает какую-то важнейшую и одной ей известную тайну и изнемогает под бременем этой тайны) Ну, во-первых, вам спасибо. Мне понравилось. Я считаю, что для вас это большой шаг вперед.

При словах «для вас» Нечаев усмехается.

У меня есть свои замечания, если они вас заинтересуют, я могу их высказать. (Не дожидаясь ответа) Например, в каких-то вещах вы могли бы быть посмелее. Впрочем, сейчас… (Она чуть усмехнулась)

Кирилл Владимирович тоже понимающе усмехнулся.

А может быть, и нужно быть смелым сейчас!.. Ну, во всяком случае, все, что я видела, – это правдиво, и, кроме того… в этом есть что-то молодое… лермонтовское…

Кирилл Владимирович. Это превосходно. Именно лермонтовское…

Ирина (вдруг обрадовавшись, как ребенок). Правда, есть? И действительно лермонтовское?

Нечаев (сухо). Благодарю вас, но я…

Кирилл Владимирович (перебивая). Мы вас благодарим. По молодости лет мы еще не можем понять до конца, какая вы несравненная. У Шиллера есть гениальное определение молодых людей. Среди перечня действующих лиц «Разбойников» идет в конце такая фраза: «Молодые люди, впоследствии разбойники». В этом все! До свиданья, лучезарная! Надежда Леонидовна, до полуночи! (Нечаеву) «Не подавай надежды ты, а подавай пальто Надежде!»

Ирина и Надежда Леонидовна уходят. Дверь из просмотрового зала открыта, и на протяжении всей последующей сцены какие-то головы заглядывают в зал, здороваются и тотчас исчезают.

Нечаев (бешено). А почему лермонтовское? А почему, например, не шолом-алейхемовское или иоганн-себастьян-баховское?

Кирилл Владимирович. Федор Феодорович – Тореадор Тореадорович, не воюйте! Ей абсолютно наплевать, что вы отсняли. Ей важно лишь ее мнение о том, что вы отсняли.

Голова (просовываясь). Здрасте!

Кирилл Владимирович. Здрасте! (Нечаеву) И как только она нашла вам определение – она довольна и вы ей нравитесь. Уже оттого, что она вас удачно определила. А иметь лишнего союзника… Почему вы грустны?

Нечаев. А вам понравилось… самому?

Кирилл Владимирович. Я не судья. Я прочел столько и видел в своей жизни столько, что меня могут взволновать только самые примитивные вещи.

Нечаев. А мне не понравился материал. И с каждым разом он мне не нравится все больше и больше. Все это мило, но теперь так не могут снимать только ленивые.

Кирилл Владимирович. Тореадор Тореадорович, от усталости люди всегда становятся взыскательными. Я рад, что у вас будет три дня отдыха.

Нечаев. Все надежды я возлагаю на эпизод «Ночью». Если его снять так, как я задумал…

Кирилл Владимирович. «Не возлагай надежды ты…»

Дверь открывается, и входит Жена Нечаева.

Нечаев (сразу, торопливо). Просмотр только что закончился…

Жена (она взбешена и оттого говорит подчеркнуто медленно и спокойно). Да-да, конечно. Всего полчаса назад. Ты просто чуть-чуть подзадержался с Кириллом Владимировичем. Небольшая часовая беседа. (Полна сарказма.) Ведь вы с ним так давно не виделись. Здрасте, Кирилл Владимирович!

Кирилл Владимирович здоровается и бочком-бочком исчезает.

Нечаев. Я тебя прошу. Мне сейчас опять идти снимать.

Жена. Только оставь эти телячьи нежности: «снимать – не снимать»…

Голова (просовываясь). Здрасте!

Нечаев. Здравствуйте! (Жене) Так что же мы стоим? Идем!

Жена. Нет!

Нечаев. Я тебя прошу…

Жена. Чистое белье будет в твоем шкафу. Обед тебе передаст Фекин. Истощилась! Я уезжаю на вокзал сейчас же! До свиданья!

Зина (входя). Федор Федорович, все готово к съемке!

Затемнение.

У входа в киностудию. Съемка закончилась. Час ночи. На ступеньках сидит Аня. Из дверей выходит Нечаев.

Молчание.

Аня. Вы на меня сильно разозлились?

Нечаев. Знаете, если вы что-то обещали… Работа есть работа, и из-за одного человека не должны страдать…

Аня. А дальше я все знаю. Когда я училась в третьем классе, мне уже все объяснили. Однажды у меня по дороге в школу соскочил чулок, и, пока я его поправляла, я опоздала на построение звена. И вожатая сказала, что из-за моего опоздания все звено не получит пятерки по построению. А это в свою очередь может помешать отряду в целом получить малый вымпел. А это уже в свою очередь, может отнять у нашей дружины большой вымпел. И потом я шла домой и горько плакала и рыдала. И все думала, какой странный этот большой вымпел, если его судьбу может решить чулок, спустившийся у девочки по дороге в школу.

Молчание.

Но вы совсем злой. А я вас ждала, чтобы извиниться. Я не виновата, у меня по дороге всегда случаются какие-то тридцать три несчастья. И я их преодолеваю за счет своей бодрости и от этого всегда опаздываю.

Молчание.

А вы уже не злитесь.

Нечаев. А я и не злился. Просто очень устал. Вот и все!.. Давайте поедим на свежем воздухе. У меня есть чудные ватрушки из творческого буфета. Держите! (Разворачивает сверток.)

Аня. Держу. Вы лучше поезжайте домой и выспитесь.

Нечаев. Сейчас не заснешь. А заснешь – полночи будешь снимать и искать во сне этого Фекина. Что у вас хорошего?

Аня. Когда я ем, я глух и нем! (Жуя) У меня хорошего – мне дали отгул за праздники, три дня.

Нечаев. Совпадение. У меня тоже три дня свободных. Что у вас еще хорошего?.. У вас есть любимая подруга?

Аня. Нет.

Нечаев. Как же вы без любимой подруги?

Аня. У меня была сестра. Она была моей подругой. Но она умерла. В прошлом году.

Нечаев (после паузьь). Да…

Аня. Скоро мне идти. Сегодня у моей тетки день рождения. Она родилась ровно в два часа ночи. Вы знаете, когда вы родились?

Нечаев. Не знаю. У меня в этом году вообще нет дня рождения.

Аня удивленно глядит на него.

Я родился двадцать девятого февраля. У меня день рождения раз в четыре года.

Аня. Это ужасно… Но я должна исчезнуть.

Нечаев. У меня есть еще одна ватрушка. Давайте ее съедим. В честь моего неудачного дня рождения.

Аня. Ну ладно, съедим и ее.

Нечаев. В вас очень много детского. Это славно!

Далекие удары часов. Часы бьют два раза.

Аня. Два! Я погибла! Сейчас родилась моя тетка! Только бы сестры не было дома. Боже, сделай так, чтобы моей единственной, моей неповторимой сестры… (Замолчала под взглядом Нечаева)

Нечаев (насмешливо). Ничего-ничего. Это, видимо, другая ваша сестра, уже живая!

Аня. Вот никогда я не могу соврать. Хороший я человек!.. Что вы так глядите?

Нечаев. Пытаюсь понять, зачем вы схоронили свою сестру.

Аня. А вы этого не поймете. Вы ведь ничего не понимаете. Ни-че-го. Вы все время жалуетесь! Стой минуты как мы познакомились. Еще бы, приятно, когда тебя жалеют. И я вот тоже захотела, чтобы вы меня пожалели. Я не виновата, что не могу так красиво рассказывать, как я устала в своем магазине головных уборов. И день рождения у меня самый примитивный – десятого августа. А я вот тоже захотела необычайного! И чтобы меня необычайно пожалели. И похоронила живую сестру! Только не смотрите на меня так мудро. Все-то вы знаете. А вдруг вы ничего не знаете? Хотите докажу? «Ах, как в вас много детского, ах, какая вы неиспорченная!» Вы – глупец! Я – тщеславная баба! Ясно? И я невероятная врунья! И сначала я хотела быть знаменитой. Не вышло! Потом я вдруг стала бояться, что никогда не выйду замуж и останусь старой девой. И все надо мной будут смеяться. И это прошло. А теперь я испугалась, что в жизни у меня не будет ничего невероятного. И когда я с вами познакомилась, я верила, что случится невероятное!

Нечаев (усмехнулся). И не случилось.

Аня. Успокойтесь, случилось! Не с вами, до вас!

Нечаев. Вы врете!

Аня. Случилось!

Нечаев. А я не хочу вас сейчас слушать!

Аня. Вы просто боитесь слушать! А я все равно буду рассказывать. Слушайте! Слушайте! Вот однажды… я познакомилась… Он был летчик-испытатель. Он приехал на испытания.

Нечаев. Это он вам так сказал?

Аня. Это так и было! И мы с ним познакомились! И он мне рассказал всю свою жизнь! Знаете, у него какая была жизнь?!

Нечаев. Это он вам так сказал?

Аня. И вот всю свою жизнь он рассказал мне… девчонке… дуре! А потом мы с ним встретились… после испытаний. И он был голоден. И мы пошли в ресторан. И он сразу опьянел. И на обратном пути он начал себя ужасно вести. И я его толкнула, и он упал. И я убежала. А потом я вернулась, потому что он был совершенно беспомощный. И я его подняла. А он не понял. И мне его опять пришлось толкнуть. И он опять упал. И так я его тащила полночи. И у меня все платье было разорвано. Но счастливые макушки меня спасли. А потом я его положила на скамейку, укрыла плащом и сидела рядом до утра. И он был для меня уже вроде братишки. И я на него совсем не сердилась. А утром он проснулся и целовал мне руки, просил простить. А вечером он улетел к себе. Теперь он женился и шлет мне поздравительные письма на Новый год. И, несмотря на то что все было ужасно, он все равно был моя первая любовь. Понятно? Я его потом долго любила, после того как он уехал. Так что совсем я не детская и не наивная… А теперь еще немного подышим воздухом… Сделаем пять вдохов и пять выдохов и разойдемся.

Нечаев. Этого не было. Вы просто хотели, чтобы так было?

Аня. Ну, разошлись. Мы уже сделали тысячу вздохов, наверное.

Нечаев подошел к ней и положил ей руки на плечи.

(Вдруг шепотом) Я побежала!

Нечаев. Да.

Аня (не двигаясь с места). А я все боялась и решала, идти на съемку или не идти. И пока решала – опоздала. Я побежала. (Не двигаясь) Прощайте!

Нечаев. Прощайте! (Наклонился и поцеловал ее) Аня (не вырываясь). Не надо.

Он целует снова.

Ну, я это плохо делаю.

Он целует ее.

Ужас-ужас-ужас! (Она уткнулась ему лицом в плечо)

Нечаев. Ну…

Аня. Я не могу теперь на вас смотреть.

Нечаев. Ну где ты?

Аня. Я побежала-побежала-побежала! (Отчаянно) Побежала! (Убегает)

Нечаев один. Гудки машин. Шум ночного города.

Затемнение.

Квартира Надежды Леонидовны. Справа – комната, где накрыт праздничный стол. Слева – коридор, где стоит телефон. Когда высвечивается коридор, комната затемняется. Сейчас освещена комната. За столом – Надежда Леонидовна, Кирилл Владимировичи Ирин а.

Кирилл Владимирович. С днем ангела, Надежда Леонидовна! И сразу же за вас! (Пьет) Вы – языческая женщина! Вы нам в наследство от Древнего Рима! (Снова пьет)

Надежда Леонидовна (певуче). Дорогой! Ну как вы лихо пьете…

Кирилл Владимирович. Знаете, однажды я сел в поезд и узнал, что в буфете не продается водка. Я тотчас слез с поезда и пошел пешком.

Надежда Леонидовна (смеясь). Он ужасен! (Ирине) Дорогая, почему нет Ани? Где Аня?

Ирина. Я разрешила Ане задержаться сегодня до часу ночи. У них на работе какой-то вечер. Я хочу, чтобы она была вместе со всеми.

Кирилл Владимирович. У вас тяга к демократизму. Это правильно. Пусть она будет поближе к народу. У прогрессивных критиков была тяга к народности. Вы – Стасов!

Ирина. Кирилл Владимирович, по всему заметно, что вы уже перевыполнили норму.

Надежда Леонидовна. Ирина, не мешай ему. (Наивно-жеманно) Кириллушка, почему вы так много пьете?

Кирилл Владимирович. Как вам сказать…Одни люди пьют для того, чтобы им стало лучше, а другие… я, например… чтобы им не стало вдруг хуже. Сегодня я особенно боюсь, что мне станет вдруг хуже…

Ирина. Что-нибудь случилось?

Кирилл Владимирович. Час назад, направляясь к вам, я узнал нечто…

Звонок по телефону.

(Ирине) Это, конечно, вас.

Затемнение, высвечивается коридор. Ирина говорит по телефону.

Ирина (устало и значительно). Да, Аверкий Борисович… Да, я сегодня смотрела материал… Ну что вам сказать? Абсолютно самостоятельно… И самое интересное, что во всем этом есть… ну как бы вам сказать… какое бы слово здесь подобрать… Ну, нечто лермонтовское, что ли.

Затемнение в коридоре. Та же комната. За столом те же.

Ирина. Так что же случилось, Кирилл Владимирович?

Кирилл Владимирович. Пожалуй, я скажу вам об этом потом. Сейчас не хочу. Оставим дела в передней вместе с телефоном и шляпами. Каламбур для бедных!

Надежда Леонидовна. Как я люблю джаз. Пусть на моих похоронах…

Ирина. Тетя, тетя…

Надежда Леонидовна. Ну что тут такого… Мы все умрем, в этом нет ничего особенного. А может быть, это и хорошо. К старости мы становимся несколько карикатурны… Так вот… пусть на моих похоронах играет джаз. (Спохватившись.) Дорогая, где карандаш?

Ирина. Тетя! Тетя!

Надежда Леонидовна. Ну что тут особенного? Да, я суеверна, как все интеллигентные люди. Я не боюсь в этом признаться. И Кириллушка не станет смеяться надо мной. Я родилась ровно в два часа ночи. И пока часы будут бить два, я должна успеть записать все свои желания, а потом бросить листочек в бокал и выпить вместе с шампанским. И тогда все осуществится… Это ужасно. Ударов всего два… а желаний так много.

Звонок телефона. Затемнение в комнате.

В затемнении голос Ирины.

Голос Ирины. Да, Гаврила Захарыч… Это свежо. Ну что еще? Понимаете, во всем этом есть, ну как бы вернее и образнее выразиться… ну, если хотите… есть нечто лермонтовское.

Свет. Та же комната. Те же, без Ирины.

Кирилл Владимирович. И что же вы загадали, Надежда Леонидовна?

Надежда Леонидовна. Это секрет. Какой холодный в этом году май! Дожди! Почему до сих пор нет Ани? Я тревожусь… Аня выросла. У нее стали фиолетовые глаза. Ирина этого, конечно, не видит. А я знаю эти глаза. И я ужасно боюсь за нее. У нее мой характер. Она будет много страдать от любви. Вот так, Кириллушка. Я уже научилась понимать красоту чужой любви и чужого поцелуя. Значит, я стала мудрой. Оказалось, старость приносит нам истинное успокоение. Она дарит нам покой и возможность точнее различать краски мира. Я всегда боялась, что состарюсь раньше, чем во мне умрет женщина. Но природа оказалась милостива. Все произошло красиво. Это большое счастье. (Помолчав) Я хотела попросить вас об одной вещи.

Возвращается Ирин а.

(Шепотом) Я вас попрошу об этом без нее.

Ирина усмехнулась.

Кирилл Владимирович. Надежда Леонидовна, если не секрет, сколько вам… лет… приблизительно?

Надежда Леонидовна. Ну зачем же, я могу точно. Если в прошлом году мне было семнадцать, то в этом, очевидно, шестнадцать. Что делать, простите за банальность, я в том возрасте, когда следует только молодеть.

Телефонный звонок.

Затемнение.

Из затемнения – голос Ирины.

Голос Ирины. Да, искренне… И экспрессия… В этом есть… ну… я даже боюсь точно определить… определения всегда несовершенны… но в этом есть… нечто… лермонтовское.

Свет. Та же комната. Надежда Леонидовна и Кирилл Владимирович.

Надежда Леонидовна. О чем я вас прошу?.. Понимаете, однажды раскрылась дверь и вошел он. Кирилл Владимирович (испуганно). Кто? Надежда Леонидовна. Он работает диктором на стадионе «Динамо» и вдруг вообразил себя актером. Причем Гамлет, Ричард III, никак не меньше… А я, вместо того чтобы позвонить в психолечебницу, стала с ним заниматься. Что делать? Вы знаете, я не умею отказывать. Для этого нужна какая-то клеточка в мозгу, а у меня ее нет. Она выпала при моем рождении. Короче – с театром у нас не получилось. Так я думаю, может, он для кино сгодится? Поговорите с вашим режиссером, пусть он его посмотрит. Или нет. Лучше я сама с ним поговорю. Вы устроите мне встречу?

Кирилл Владимирович. Я устрою.

Надежда Леонидовна. Это ужасно. Бедная Иринушка, ее разорвут по телефону. И так каждый вечер. Я боюсь за вас, дорогой, вы много пьете. Это ужасно, что вы так редко к нам приходите. Приходите чаще. Я буду читать вам свою «Рашель». Я пишу о ней книгу. Пишу, и при этом оказалось, что я не могу писать без реакции. Поэтому я читаю страницы вслух своей кошке. И в патетических местах она мяучет. Видимо, ей нравится? Дорогой, я просто влюблена в свою Рашеличку. Это была гениальная актриса. И женщина! Она не боялась страсти! Вы знаете, когда эту книгу напечатают, я приглашу вас в ресторан и мы устроим такие вспрыски… Тьфу-тьфу-тьфу! Только бы не сглазить. Постучим по деревянному. Жаль, что с вдохновением плоховато. Кириллушка, вы великий умник. Почему вдохновение так редко посещает людей?

Кирилл Владимирович. Вдохновение – это как ребенок, которого посадили на горшок: «Умейте обождать!»

Вбегает Ирина.

Ирина. Тетя! Без пяти два!

Надежда Леонидовна. Боже! А где же Аня? Где карандаш? Я погибла!

Кирилл Владимирович. Возьмите авторучку. (Протягивает.)

Надежда Леонидовна. Я отравлюсь чернилами. Боже-боже!

Ирина сует ей карандаш. Шипение часов.

Лейте мне шампанское!

Кирилл Владимирович наливает. Удар часов.

(Лихорадочно записывает, бросает листок в бокал)

Удар часов.

(Пьет) Успела! Успела!

Ирина. С днем рождения, тетя!

Надежда Леонидовна. С днем рождения! Ура! Ура!

Звонок телефона.

Затемнение в комнате. Высвечивается коридор. Ирина заканчивает разговаривать по телефону. Во время разговора входит Кирилл Владимирович. Снимает плащ с вешалки.

Ирина (говорит по телефону). Да, Иван Кузьмич. Это я… Именно, лермонтовское… А кто вам это передал?.. (Смеется). Ах, этот Аверкий Борисович… Да, по-моему, это тоже удачное определение… Что вы говорите? (Выслушивая ответ) Ну-ну… Ну… Ну-ну… Побеседуем завтра. Спокойной ночи! (Вешает трубку)

Кирилл Владимирович. Что вы наделали?

Ирина удивленно глядит на него.

Значит, все эти четыре звонка вы прославляли наш фильм?

Ирина. Я ничего не прославляла. Мне действительно понравилась картина, и я сочла своим долгом…

Кирилл Владимирович. Зря сочли…

Ирина. Я вас не понимаю.

Кирилл Владимирович. Дело в том, что картину, в которой есть нечто лермонтовское, закрывают.

Ирина. То есть как?..

Кирилл Владимирович. То есть просто… Завтра к нам вылетает Трофимов из Минкульта. Будет просмотр материала. Потом обсуждение, а потом… Видимо, где-то в лучезарно-далеком «там» кто-то посмотрел отснятый нами материал, и…

Ирина. Кто вам все это сказал?!

Кирилл Владимирович. Восхитительная! Существует первая и вторая сигнальные системы. Их открыл и описал наш знаменитый русский физиолог Павлов. А есть еще третья сигнальная система, ее он не описал. По ней текут все министерские слухи. Короче, два часа назад мне позвонили и сообщили… Я пытался дозвониться нашему любимому режиссеру. Но режиссер затерялся в ночи.

Ирина. Что же делать?

Звяканье ключа. Открывается входная дверь. Входит Аня.

Аня (пытаясь бодро). Здравствуйте!

Кирилл Владимирович (радушно). Здравствуйте, молодые люди, впоследствии разбойники!

Аня (Ирине, поспешно). У нас был вечер. И вдруг сообщили, что завтра нас срочно посылают в совхоз… С агитконцертом. Ну, разразилась ужасная дискуссия. Все были недовольны. Пока туда, пока сюда… В общем, завтра я уезжаю, горели мои выходные!

Ирина (даже не понимая, что она сказала, думая о своем). Иди к тете. Она вне себя.

Аня уходит.

Кирилл Владимирович. Так что же вы решили делать?

Ирина. По-моему, ясно. Я приду на обсуждение и выступлю.

Кирилл Владимирович. Не понял, лучезарная! Зачем вы выступите?

Ирина. То есть как это зачем? Я видела материал, я должна его защищать.

Кирилл Владимирович. Опять не понял. От кого защищать?

Ирина. Слушайте, перестаньте!

Кирилл Владимирович. Нет, я серьезно хочу понять. От кого вы собираетесь защищать… (Насмешливо.) Защищать в данных условиях – это значит обречь себя…

Ирина. Я редко думаю о себе.

Кирилл Владимирович. Кто же этого не знает, великолепная! Но ради других… Ведь вы еще столько должны сделать… Стольких защитить… Наконец, ради него самого…

Ирина (с надеждой). А почему ради него самого?

Кирилл Владимирович. Не знаю. Но я почему-то чувствую, что ради него самого вы не должны его защищать. И наконец, главное… Мне отчего-то с самого начала… интуитивно… показалось, что картина вам совсем не понравилась. Вы просто были снисходительны… Вы увлеклись.

Ирина (после длинной паузы). Честно говоря…

Кирилл Владимирович. Ну вот видите!

Ирина. Ну что же делать! Не защищать его нельзя!

Кирилл Владимирович. Безусловно. Никак нельзя. После ваших звонков вы просто обязаны его защищать. Приходите и защищайте его, лучезарная… Но… молча.

Ирина. То есть как – молча?

Кирилл Владимирович. А так… (Вдохновенно.) Защищайте его всем своим видом: походкой, жестами… но не выступая… Защищайте его молча. Как говорили древние римляне: «Храня молчание, мы тем самым громко заявляем». Заявляйте, но без слов! Это будет великолепно. Этого еще никто не сумел. Но я в вас верю, вы сумеете!

Ирина (помолчав). А вы что скажете на обсуждении?

Кирилл Владимирович (пожав плечами). Что я могу сказать? Зачем мне говорить? У меня больное сердце, я должен думать о своем сердце, и я о нем думаю. Оно может не выдержать. Оно много испытало в свое время. Он ведь… не жил тогда. Вообще, они мало что пережили, эти, молодые… Опять вижу облачка сомнений! Перестаньте, мягкосердечная! Не думайте о нем, он сам о себе подумает. «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал». Это девятнадцатый век. «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал – и прохожих раздевал». Это наш, двадцатый. Он сам себя защитит, поверьте!

Ирина. А если… не защитит?

Кирилл Владимирович. А это даже будет лучше для него, для его творчества. Без сомнения, люди искусства должны быть несчастны! Только тогда они творят. Сервантес был без руки. Лермонтов – урод. Пушкин – арап. Достоевский – эпилептик. Ну, о художниках… и говорить нечего – все были шизофреники. Так что во всех случаях верьте латыни! «Храня молчание, мы громко заявляем». И спокойной вам ночи! (Засмеялся.) «Не подавай надежды ты, а подавай пальто Надежде!» (Целует руку, уходит?)

В коридор входит Надежда Леонидовна.

Надежда Леонидовна. Я уже думала, что он до завтра не уйдет… Все говорят, что он умный. А у нас он почему-то всегда глупый. Это, наверно, оттого, что он в тебя влюблен. Я всегда замечала, что от любви они глупеют.

Ирина. Давайте спать, тетя!

Надежда Леонидовна. А тебе не кажется, что Анина поездка в совхоз…

Ирина (думая о своем). Нет, это хорошо, что она с коллективом. (Уходит.)

Надежда Леонидовна возвращается в комнату. Входит Аня с чемоданом.

Аня. Я, пожалуй, сейчас соберусь, чтобы отмучиться.

Надежда Леонидовна. Сейчас нужно спать. Зачем ты берешь в совхоз новое платье? (Подходя к ней вплотную.) Спрячь свои глаза. Замажь их чем-нибудь. Так нельзя. Ты не умеешь шептать о счастье. Ты о нем кричишь. Ты будешь несчастна.

Аня. Не буду. У меня две макушки.

Надежда Леонидовна. У тебя сумасшедшие глаза. У тебя в глазах март. Я молчу. Я знаю, с тобой сейчас ничего не сделаешь.

Аня смеется.

Ну хорошо, поезжай! А я буду стоять на лесенке. На кривой лесенке из прожитых дней и буду благословлять твой совхоз.

Ирина (входя). Ну, товарищи, ну давайте же спать, наконец. Половина третьего!

Затемнение.

Конец второй ночной съемки.

Дальше идут выходные дни.

Утро. Комната в квартире Нечаева. Нечаев один. Бреется. Жужжание электробритвы. Он в чудесном настроении. Заканчивает бриться. Напевает. Открывает шкаф и вынимает рубашки.

Нечаев (безмятежно). Эта рубашка несчастливая, в ней нам не везет. (Вынимает другую.) Эта грязная. Что лучше? Предпочтем гигиену. (Он надевает чистую, но «несчастливую» рубашку, потом с сожалением оглядывает ботинки и чистит их газетой,)

Звонок телефона.

Наверняка неприятности! Вот почему-то в воскресенье по телефону сообщают одни неприятности. Для контраста, что ли?

Звонок.

Фиг я пойду.

Звонок.

Мерзавец, а не телефон. (Берет со стола стакан, подносит его ко рту, потом снимает трубку и говорит по телефону через стакан, оттого голосу него глух и неузнаваем.) Алло!

Голос Кирилла Владимировича. Будьте добры Федора Федоровича.

Нечаев. Федор Федорович уехал за город.

Голос Кирилла Владимировича. Простите, но мне нужно передать ему очень важную вещь…

Нечаев. Это вряд ли возможно, Федор Федорович вернется через три дня. (Вешает трубку.) Явная неприятность. А, черт с ними! Неприятности подождут. Да, но все-таки… (Он снимает «несчастливую» рубашку, надевает грязную. Стал задумчив. Настроение явно испортилось) Нужно было подойти, мальчишество.

Снова звонок.

(Тотчас снимает трубку.) Алло!

Голос Ани. Федор Федорович?

Нечаев. Да.

Голос Ани. Доброе утро!

Нечаев. А кто это?

Смех в трубке.

Ну кто это, кто?

Голос Ани. Вы опять злитесь. И почему вы такой злой? Это Аня. Здравствуйте!

Нечаев. Здравствуйте! А как вы узнали мой телефон?

Голос Ани. А так вот, взяла и узнала. Я же вам сказала, когда я что-нибудь захочу…

Нечаев. Вы молодец, что позвонили.

Голос Ани. Чепуха! А чем вы сейчас занимаетесь?

Нечаев. Так, стою.

Голос Ани (засмеялась). А вы опишите мне комнату, где вы стоите.

Нечаев. Описать… Ну, стол стоит…

Голос Ани. А стол у вас большой? Сейчас-сейчас… Это я не вам, это я очереди.

Нечаев. Стол средний, заурядный такой стол.

Голос Ани. А на нем ручка лежит?

Нечаев. Лежит.

Голос Ани. А она обгрызанная?

Нечаев. Что?

Голос Ани. Обгрызанная ли она? Я, например, люблю грызть ручки. Я из породы грызунов. Ну, в общем, ладно…

Нечаев. Что ладно?

Голос Ани. Ну, в общем, пока… Я просто хотела справиться о самочувствии.

Нечаев. Алло! Алло!

Гудки в трубке.

(Усмехнулся, походил по комнате.)

Снова звонок.

(Берет трубку.) Алло!

Голос Ани. Это опять я. Вы знаете, я подумала, что я вас отрываю отдел, а потом все-таки решила позвонить и узнать, отрываю ли я вас.

Нечаев. Знаете что?

Голос Ани. Нет, не знаю.

Нечаев. Давайте мы с вами сегодня встретимся.

Голос Ани. Да нет, я не смогу встретиться. У меня такая история: вдруг пришла подруга и купила у меня совершенно мне ненужное шерстяное платье, и у меня оказались свободные деньги и как раз свободные дни… Вот…

Нечаев. Что вот…

Голос Ани. вот… Я решила взять и махнуть на юг на пару дней. Правда, в этом что-то есть? (Смеется)

Нечаев. Да, пожалуй. И когда вы летите?

Голос Ани. В четырнадцать сорок. Но вообще, конечно, можно встретиться до полета. На пару минуток, пожмем друг другу руки. Скажем пару словечек и… разойдемся.

Нечаев. Хорошо.

Голос Ани. А сейчас вы позавтракайте. Только не торопясь. И аккуратно прожевывайте пищу. Ну пока! Нечаев. Слушайте, слушайте!

Гудки в трубке.

(Походил по комнате.)

Снова звонок.

Алло!

Голос Ани. Это я. Слушайте, я забыла спросить, а где же мы встретимся?

Нечаев. Действительно, а где?

Голос Ани. Я не знаю… Давайте предлагайте.

Нечаев (помолчав). Давайте у билетных касс Аэропорта. Я вас буду ждать там, где…

Голос Ани. Ну хорошо, хорошо… Я вас сама там найду. Пока! Да… Когда вы будете уходить из дома, похлопайте себя по карману и скажите: «Это я, это я, это все мои друзья!» Я это всегда делаю, чтобы ничего не забыть. (Смеется)

В трубке гудки.

Затемнение.

Сухуми. Маленькая комната. В комнате – Агент по сдаче жилплощади приезжим. Нечаев и Аня. На полу стоят их чемоданы.

Агент. Вот эта комната.

Они оглядывают комнату. Аня растерянно отходит.

Все едут из больших городов. У меня в большом городе живет брат. Он работает музыкантом. Мы с ним близнецы. Но он почему-то никогда ко мне не приедет. Интересно, когда у музыкантов отпуск?

Нечаев. Мы берем эту комнату.

Агент. Вы ее берете. (Усмехнулся.) Когда я вас увидел, я сразу понял, что вам нужно. Я стою на вокзале и жду. Приходит поезд, сходят двое. И я сразу вижу, что им нужно. Отдельная и изолированная. Двое на юге – это грустно.

Где-то ударила музыка.

Это в ресторане. Вы можете слушать музыку, не выходя из дома. Пляж в двух шагах. Ночью здесь слышен шум моря. (Тушит верхний свет. Становятся видны разноцветные блики на стенах.) Красиво! Это от парохода. Он пришел вчера ночью и будет стоять еще два дня. У вас будет иллюминация. Музыка, иллюминация и море. Что вам еще нужно?

Нечаев передает ему деньги.

У вас очень славная девушка.

Нечаев (тихо). Мою жену зовут Аня.

Агент (тихо). Зачем мне знать, что это ваша жена? Юг как война: он все спишет. Будьте счастливы! (Уходит)

Аня. Что он сказал… Вообще, я поняла…

Нечаев (неловко). Отнесемся к этому с юмором.

Аня. Я так и сделала. Мне было почему-то его очень жалко. Он милый и славный старичок и совсем один. А кругом юг, праздник и все по двое. Он подумал, что я…

Нечаев. Не надо.

Аня. Ну подумал, ну что тут сделаешь! Ладно. Выключи свет, пожалуйста!.. Какой красивый пароходик. (Глядя в окно) Он будет стоять два дня. Потом он уедет. И мы тоже. (Села на стул, скороговоркой) Стыдно-стыдно-стыдно. Все, уже не стыдно! (Вскочила, заходила) Так, давай распаковываться. Ну что ты сидишь? Распаковывайся! Как смешно стоят наши чемоданы, как маленькие человечки – один побольше, другой поменьше. (Вываливает на кровать содержимое чемоданов). Ладно, потом разберемся. (Подходит к окну) Как хорошо на пароходе! Разноцветные лампочки… Как Новый год. Ты любишь Новый год?

Нечаев. Любишь.

Аня. Новый год… Новый год… Здравствуй, Сухуми, жаркий город! Пошли в ресторан. Или нет… Давай пока никуда не пойдем. Давай пока посидим в комнате. Это все-таки наша комната. Наша. Я сейчас быстренько сооружу ужин. Ты голоден?

Нечаев. Да.

Аня. Как хорошо. Просто прекрасно. Смотри, что у меня есть. (Выставляет на стол бутылку вина. Накрывает на стол).

Нечаев. Это откуда?

Аня. Это моя подруга. Вдруг взяла и принесла зачем-то. Глупая, правда? А я очень хочу выпить, не знаю, как ты. Знаешь… (храбро) мы выпьем, а потом пойдем в ресторан и потанцуем. А потом всю ночь будем бродить по городу. Давай?

Нечаев. Давай.

Аня. Что ты улыбаешься? Мы с тобой в первый раз пьем вместе. Мы вместе только ели ватрушки. А теперь сидим и пьем в нашей комнате.

Она ставит свою рюмку на стол, проводит по стене пальцем.

Нечаев. Что ты?

Аня. Это я глажу стену. Почему-то вдруг захотелось… Очень милая стена. И еще мне сейчас захотелось чего-нибудь спеть. Только у меня с голосом подкачало. Ну ничего. Я немного спою. «Тира-рира, полюбила я жокея…» Вот и все… Ты смеешься надо мной?

Нечаев. Нет.

Аня. Тогда скажи мне все…

Нечаев. Что все?

Аня. Все-все-все… Только не про нас с тобой, а про себя одного. Все-все-все!

Нечаев. В юности люди живут на горах. Высокие мечты, святое искусство, еще там чего? Романтика нищеты. И, конечно, через все – признание и победа. Путь Гогена… Хемингуэй, Достоевский и тэ дэ. А потом юность проходит. И незаметно и удобно мы начинаем спускаться с гор в долину… Есть хитрая лесенка, по ней мы спускаемся с облаков, только не разбейтесь, когда будете спускаться с облаков… Потом – первый успех. Ты сделал совсем не то, о чем мечтал… (насмешливо) на горах. Но ты уговорил себя: «Я это делаю, только чтобы начать». И успех твой был потому, что фильм про молодежь должен был понравиться. И смелость твоя по мелочам тоже должна была понравиться. И стиль твой был общий, уютный… Но успех был. И ты поверил, что, в общем, ведь не так уж плохо. Во всяком случае, не хуже других. Во всяком случае, даже где-то лучше других. И вообще вещь хороша! А дальше – то же. И ты стал мастером вещей, обреченных нравиться. А потом… идет время и начинает звучать один мотив, как заклинание, один мотив: «Но Бог избави до седых дожить волос, служа пустой забаве…». Но Бог избави… но Бог избави… И все возвращается… Ты снова вспоминаешь горы. Круг. И ты вдруг точно видишь цену сделанного. И ты хочешь делать другое. Но ты уже не можешь. (Замолчал)

Аня. Ты все сделаешь. Я тебе клянусь! Я тебе это предсказала по ладони. И ты мне поверь!

Нечаев. Я тебе верю! Я все сделаю! (Тихо и мягко) Иди сюда!

Аня. Да-да, я сейчас. Я все же выпью… Раз, два, три… (Пьет, продолжает говорить) Я не опьянела. Совсем. Я так хотела опьянеть, и ни в одном глазу. Трезва, как бобик!

Он глядит на нее.

Вот я уже сама к тебе иду. (Подходит) Вот я пришла. Вот я!

Нечаев (тихо). Это ты.

Аня. Да, это я. Знаешь… я хочу, чтобы ты сейчас меня поцеловал.

Нечаев (ласково). Врешь!

Аня (она трезва, действительно страшно трезва). Вру. Знаешь, я в городе ужасно хотела тебя поцеловать. Всю ночь ты мне снился. И когда ты рассказывал, я тоже хотела. А сейчас нет.

Нечаев. А сейчас ты боишься меня…

Аня. Действительно, немного… То есть я никого не боюсь. Нет, пожалуй, я тебя боюсь. Смешно, я купила эту гадость, чтобы быть пьяной и ничего не бояться. А я – как трусливый еж! Нет, ежик – это скучно. Под листьями там разными… Чушь! Я – трусливый заяц. У нас в классе был мальчик, у него была фамилия Заяц… А звали его Лев. Лев Заяц. Это я… Я лев, и я заяц. «Тира-ри…» Ну хорошо. Я иду к тебе. (Подходит снова) Вот я опять пришла.

Он целует ее.

Можешь еще поцеловать, только слегка. Или не надо. Нет, я лучше похожу. Что-то я хочу походить. Что ты так смотришь? (Лихорадочно) Знаешь, как я звонила тебе? Просто ужасно. Из автомата. И все на меня шипели. А я им наврала, что у меня болен двоюродный дядя и я звоню в больницу. Я, пока тебе звонила, уложила кучу родственников. Ну хорошо. Я опять иду к тебе. (Подходит?) Вот и я. Ты смеешься надо мной?

Нечаев. Нет.

Аня (прижалась к нему, так они и стоят). А мне сейчас хочется плакать. Не бойся, я не буду. Когда мне хочется плакать, я начинаю болтать, и все проходит. Как слышна музыка! Пароход стоит два дня, и мы тоже будем два дня. И у нас есть комната, и нам ничего не надо… Милый! Милый… Вот теперь я тебя уже не боюсь. Поцелуй меня.

Нечаев. Слегка?

Аня. Нет-нет. У меня сейчас бегают мурашки по спине. (Шепчет) И такая к тебе нежность. Просто все жжет напропалую. Я просто раскалываюсь от нежности на две половинки. Смешно! Я сама тебя поцелую. (Целует его) Я уже чемпион по поцелуям. И ты возьмешь меня наверняка на съемку. (Шепчет) Смешно. Раньше ты говорил, а сейчас ты молчишь и думаешь. А ты не думай! Ни о чем! Я уже обо всем подумала. Все так, как я хочу! И молчи!

Она плачет. Он вытирает ей лицо.

Это случайно. Это мне просто хорошо. Это меня уже нет. Я уже твой раб. Только не гладь мне волосы. Лучше поцелуй меня в лоб. Как покойника. Хочешь, я сейчас прощусь с собой: «До свиданья, до свиданья, до свиданья! Я люблю тебя. Все!»

В ресторане ударил джаз.

Затемнение.