Читать книгу Сарум. Роман об Англии - Эдвард Резерфорд - Страница 5

2000 год до н. э.

До рассвета оставалось несколько часов.

В центре святилища стояли шестеро жрецов в длинных одеяниях из некрашеной шерсти, почтительно склонив бритые головы с узким треугольником волос, спускавшимся на лоб. Высокие кожаные сапоги защищали ноги от холода. Каждый жрец держал несколько заостренных деревянных колышков.

У входа в круг лежал преступник, связанный прочными веревками из сыромятной кожи, – на рассвете его принесут в жертву богу Солнцу.

Длух, верховный жрец, стоял неподвижно, будто изваяние, сжимая в правой руке церемониальный посох с позолоченным бронзовым набалдашником в форме лебедя, символа бога Солнца. На левой ладони жреца покоился клубок льняной бечевы. Длух – чисто выбритый, длиннолицый, высокий и сухопарый – задумчиво смотрел вдаль.

Причин для беспокойства хватало. Священным землям Сарума угрожала страшная беда. Если боги не смилостивятся, уничтожения не избежать. Чем же задобрить богов? И сколько времени осталось до неминуемой катастрофы?

– Если Крун захворает… – еле слышно пробормотал Длух, чуть сильнее сжал посох и поспешно отогнал ужасную мысль – забот и без того хватало. Он указал посохом на четыре точки круга и отрывисто приказал: – Установите метки.

Жрецы торопливо направились к указанным местам и воткнули колышки в землю: ночью, как обычно, служители Стоунхенджа проводили астрономические измерения.

В осеннем небе, усыпанном звездами, холодно сиял месяц. Под его светом призрачно поблескивали величественные пустынные холмы, покрытые утренней росой. На холмах мертвенно светились меловые могильники – продолговатые и округлые, будто лодки на неподвижных волнах моря. Обитатели Сарума чтили древних предков, которые неустанно охраняли покой живых.

Священные земли простирались на много миль. Здесь были не только курганы, но и небольшие святилища – круги из деревянных столбов, окаймленные земляными валами. Возвышенность считалась священной уже много веков; сюда со всех концов острова приходили паломники.

В самом центре возвышенности, на пологом склоне холма, стоял хендж – огромная меловая площадка диаметром триста двадцать футов, окруженная, в отличие от других святилищ, земляным валом и глубоким рвом. Жрецы Стоунхенджа гордо утверждали, что сила их святилища больше. К входу на северо-западной стороне вела прямая церемониальная дорога длиной шестьсот ярдов. У входа высились два огромных серых валуна, образуя ворота, куда пропускали только жрецов и пленников, обреченных на жертвенную смерть. В меловом круге находились два насыпных кургана (их использовали для астрономических наблюдений), внешнее кольцо из пятидесяти шести деревянных столбов (нынешний верховный жрец установил их на месте сгнивших) и внутреннее, еще не достроенное двойное кольцо стоячих камней – священных долеритов.

Сооружение, возведенное восемь веков назад, считалось местом колдовским. Здесь жрецы совершали ритуальные жертвоприношения богу Солнцу и богине Луне и проводили важные астрономические вычисления, на основании которых великий вождь Крун управлял своими обширными владениями.

Кроме Стоунхенджа, в округе были и другие хенджи, например святилище в Эйвбери, где обитало соседское племя, однако Длух постоянно напоминал своим жрецам, что в звездах они разбираются лучше, потому что Стоунхендж построен точнее.

И в самом деле, в день летнего солнцестояния светило появлялось над горизонтом точно напротив входа в святилище; первый алый луч освещал дорогу, проходил между валунами и падал в центр мелового круга. В день зимнего солнцестояния последние лучи заходящего солнца освещали синеватые глыбы с противоположной стороны. В хендже жрецы с помощью деревянных кольев вычисляли время солнцестояний и равноденствий, определяя, когда начинать сев зерна, сбор урожая и прочие важные дела, упомянутые в священных сказаниях. Хендж, будто гигантские солнечные часы, отсчитывал дни и времена года.

Над хенджем и над всем Сарумом властвовал бог Солнце, озаряя своим сиянием возвышенность и долины. Все жители окрестностей знали, что он с рассвета до заката следит за ними, заливая ярким светом пустынные холмы и ложбину пятиречья. Мел сверкал под его жгучими лучами. Бог Солнце дал людям день и ночь, зиму и лето, время сева и время урожая, мог облагодетельствовать, а мог и покарать. Власть его была безмерна.

Длух медленно переходил от одного деревянного колышка к другому, разматывая льняную бечеву. Торжественное безмолвие святилища успокаивало верховного жреца, способствовало его размышлениям и позволяло забыть о бедах, постигших племя. Он всецело отдался сложным измерениям и вычислениям, пытаясь разобраться в загадках мироздания.

Внезапно два босоногих гонца с пустыми носилками подбежали по росистой траве к святилищу. У самого входа они опустили носилки на землю и распростерлись перед жрецами. Длух сурово свел брови:

– Как вы смеете прерывать священнодействие?

– Нас Крун послал, – ответили гонцы, не поднимая глаз: простым смертным запрещалось смотреть на верховного жреца. – Он хочет с тобой увидеться.

– Среди ночи? Он захворал? – встревоженно спросил Длух.

– Не знаю, – с заминкой ответил гонец постарше. – Он гневается.

Его спутник согласно закивал.

– Я приду, – вздохнул Длух, велел жрецам с первым лучом солнца принести в жертву связанного преступника и уселся на носилки.

Носильщики быстро пробежали семь миль, отделявшие возвышенность от пятиречья, где в самом центре Сарума стояло жилище великого вождя Круна.

Сарумом с незапамятных времен правил род Круна, прямые потомки легендарного Круна-воителя, чьему могильнику на холме поклонялись до сих пор, а на церемонии назначения нового вождя жрецы перечисляли восемьдесят поколений его предков. Чтобы подчеркнуть преемственность власти, каждому вождю давали имя Крун, а верховным жрецом избирали одного из родственников. Длух был сводным братом нынешнего вождя.

Еще не рассвело; месяц заливал долину призрачным светом. С взгорья открывался прекрасный вид на долину. Лес на холмах вырубили, а долину обнесли частоколом, охраняемым воинами Круна. Для путников, приплывающих в Сарум по реке, этот вид служил грозным напоминанием о власти вождя. У самого входа в долину на холме виднелось просторное сооружение с выбеленными мелом бревенчатыми стенами, окруженное земляным валом, обмазанным красной глиной. За валом начинался двор с хозяйственными постройками.

В долине на берегу находилось небольшое торжище; через него проходили все товары, которые развозили по пяти рекам или отправляли на юг, в гавань на побережье. Торговлей, как и прочей деятельностью жителей Сарума, заправлял вождь.

На хмуром лице Длуха мелькнула улыбка.

– Благословенный Сарум, – прошептал верховный жрец, вспоминая счастливое время.

Пятиречье и прежде было средоточием власти Сарума, но теперь владения Круна простирались далеко за пределы ложбины: вниз по реке на юг, до естественной гавани на берегу моря; священные земли на северном взгорье, а на востоке и западе – по двадцать миль в обе стороны. На острове не было мест плодороднее и богаче. Торговцы с севера приносили на обмен великолепные каменные топоры, с востока – красивую посуду из обожженной глины, с запада – золотые украшения, созданные искусными ирландскими мастерами, а из неведомых краев – янтарь, гагат, жемчуг и прочие чудесные изделия. Люди жили богато: на холмах в округе паслись отары бурых овец, на склонах зеленели поля, засеянные пшеницей, ячменем и льном, в низинах бродили тучные стада коров и свиней. В лесах охотники промышляли пушниной, которую потом продавали за море, а сам Крун любил охотиться на оленей и вепрей.

В окрестностях Сарума жило около трех тысяч человек; сюда не вторгались банды захватчиков. «Крун – великий вождь, – говорили жители острова. – Славен род владыки благословенного Сарума».

Благословенный Сарум… Отчего же боги сейчас обошли его милостью? Почему гневаются? Эти вопросы больше всего занимали Длуха на пути к дому вождя.

Перед жилищем Круна горели факелы на треножниках. Стены, камышовую крышу и вход украшали многочисленные оленьи рога и клыкастые головы вепрей – охотничьи трофеи. До недавнего времени вождь славился своим гостеприимством и любил устраивать охоту.

Верховный жрец решительно вошел в дом. Внутри горели восковые свечи. Прислужник у входа задрожал при виде Длуха и поспешно распростерся у порога, не поднимая головы.

– Где Крун? – осведомился верховный жрец.

– В своем покое.

Длух прошел в глубину жилища и отодвинул тяжелый занавес, отгораживающий небольшое помещение – спальню Круна.

В комнате царил полумрак. Длух помедлил, давая глазам привыкнуть к неверному свету единственной свечи.

У входа на полу в страхе скорчилась пятнадцатилетняя девушка – одна из нескольких новых жен, которых Длух присылал Круну в последние месяцы. Вождю понравилась крепкая и складная девушка с пухлыми губами, пышной грудью и широкими бедрами, поэтому сейчас верховный жрец недоуменно поморщился и перевел взгляд на Круна.

Беда, грозящая благополучию Сарума, подкосила вождя: глаза ввалились, плечи поникли, сам он исхудал, в черной бороде серебрились седые пряди, хотя он держался с прежним достоинством.

Крун стоял в дальнем углу спальни, у широкого помоста, накрытого шкурами. Рядом с ним на полу сидела Айна, его старшая жена. Она с юных лет жила с вождем, который даже сейчас, когда она постарела, относился к ней с любовью и уважением. Глаза Длуха привыкли к сумрачному освещению; он заметил, что Крун пал духом. Лицо вождя потемнело от гнева, орлиный нос походил на громадный клюв, а взор сверкал от ярости. Сейчас Крун напоминал зловещую хищную птицу.

– Я пришел, – негромко произнес Длух.

Помолчав, Крун хрипло прошептал:

– Она украла мою силу. – (Длух поглядел на девушку.) – Забери ее и принеси в жертву богу Солнцу, верховный жрец! – велел Крун. – Верни мне мою силу.

Длух задумался. Человеческие жертвоприношения совершались редко – на жертвенный алтарь святилища приводили только преступников и тех, на кого выпадал священный жребий. Верховный жрец не собирался приносить девушку в жертву только потому, что этого хотел вождь. Длух помотал головой.

– Ты что, не понимаешь?! – злобно прошипел Крун. – Она украла мою силу. Я ни на что не способен.

– Я могу тебя вылечить, дам тебе целебный отвар, – невозмутимо ответил Длух.

Крун гневно посмотрел на верховного жреца и медленно уселся на помост.

– Не надо мне отваров, – устало сказал вождь.

Айна осторожно приблизилась к нему. Заботливая и верная женщина всегда терпеливо обучала младших жен ублажать Круна и сейчас пыталась успокоить мужа, ласково поглаживая его по ноге, потом взяла его лицо в ладони и нежно поцеловала в губы.

Любовь и преданность Айны растрогала Длуха. Женщина робко улыбнулась и, продолжая ласкать Круна, с надеждой поглядела ему в глаза, но затем печально вздохнула, уселась у его ног и расстроенно покачала головой.

– Не надо мне отваров, – повторил вождь. – Отдай девчонку богам, иначе род Круна прервется.

Длух сокрушенно вздохнул, вспоминая, как пришла беда, грозившая разрушить благополучие Сарума.

Все началось с того, что однажды Крун со свитой отправился на побережье встречать торговцев из дальних краев. Длух обрадовался путешествию; он любил гавань среди невысоких холмов, где в заводях на побережье вили гнезда цапли и пеликаны. Ему нравилось расспрашивать путешественников о неведомых землях.

Десять челнов, обтянутых ярко раскрашенными шкурами, спустились вниз по реке. Крун, облаченный в роскошное алое одеяние, сидел в первой лодке вместе с двумя сыновьями. В летнюю жару берега реки обнажились, повсюду витали ароматы свежих трав, ряски и тины. К полудню путники выбрались к устью реки и сразу же заметили судно чужеземных торговцев, пришвартованное у торжища на южной стороне гавани.

Чудесный корабль заметно отличался от широких челнов-куррахов, сплетенных из ивняка и обтянутых шкурами. Обитатели острова пользовались этими челнами с глубокой осадкой для путешествий по рекам и для перевозки грузов; если дул попутный ветер, ставили мачту с крохотным парусом, в помощь гребцам. Чужеземный корабль из досок, плотно пригнанных друг к другу и законопаченных смолой, был в два раза больше самого большого курраха; посредине его высилась прочно закрепленная мачта, на поперечной перекладине которой висел квадратный кожаный парус. Позади удивительного судна виднелся огромный руль для управления лодкой, так что с помощью руля и паруса искусные мореплаватели могли выдерживать заданный курс даже без попутного ветра. Островитяне не умели строить такие корабли.

Чужеземные торговцы оказались невысокими широколицыми здоровяками, скуластыми и смуглыми, с курчавыми черными бородами, блестящими от благоуханных масел. Языка островитян они не знали, и им помогал объясняться торговец с материка. Они привезли с собой огромные кувшины вина (жители острова никогда прежде его не пробовали), отрезы льна, искусно расшитые бисером, куски янтаря, крупный жемчуг и великолепные украшения.

– Какие товары вам нужны? – спросил Крун.

– Пушнина, – ответили торговцы. – А еще нам нужны гончие. На материке говорят, ваши охотничьи собаки лучшие.

Вождю и его сыновьям понравились новые товары, хотя вино, пусть и слаще местного темного пива, не шло ни в какое сравнение с крепким хмельным медом, который варили жители Сарума. Начался оживленный обмен товарами. В подарок сыновьям Крун выбрал бронзовые кинжалы, искусно украшенные самоцветными камнями и золочеными узорами, – таких не создавали даже ирландские мастера. За каждый кинжал торговцы потребовали шесть пар гончих. Длуха возмутила неимоверная цена, но Крун только рассмеялся во все горло.

– Самый подходящий подарок для сыновей великого вождя! – заявил он. – А гончих у меня хватает.

Верховный жрец до сих пор помнил тот ясный солнечный день. Крун увлеченно беседовал с торговцами и раскатисто хохотал, сверкая глазами. За ним неотступно следовали два сына, рожденные преданной Айной: старшему минуло шестнадцать, а младшему – четырнадцать. Оба унаследовали от родителей высокий рост, благородные черты лица и черные глаза. Юноши были прекрасными охотниками, отважно ходили на вепря и даже на тура. В тот день за плечами у них развевались короткие зеленые накидки, у пояса поблескивали новые кинжалы. Сыновья с улыбкой глядели на отца.

– После моей смерти они станут великими вождями, – заявил Крун. – И наряд у них должен быть как у вождей.

Пока Крун с сыновьями вели торг, Длух расспрашивал мореплавателей:

– Откуда вы приплыли?

– С великого моря на юге. С востока на запад его можно переплыть за несколько месяцев, – ответили чужеземцы.

Длух удовлетворенно кивнул: об этом море рассказывали и другие торговцы. Обычно товары из Средиземноморья попадали в Британию с северного побережья Франции, куда их доставляли по крупным рекам Юго-Западной Европы. Редкие смельчаки отваживались на опасное путешествие вокруг европейского атлантического побережья. Жрецу-астроному интересно было беседовать с заморскими гостями еще и потому, что свой долгий путь они прокладывали по звездам.

Предводитель торговцев, лысый толстяк с круглой головой и умными глазами, скрытыми сетью глубоких морщин, тараторил так быстро, что толмач за ним еле поспевал:

– В наших краях очень жарко, а солнце стоит выше, чем у вас. Однажды я отправился в путешествие на юг, в дальние страны, туда, где в небе светят странные, незнакомые созвездия. Просто чудеса!

Длух и прежде слыхал такие рассказы, поэтому решил, что чужеземец говорит правду. Наверняка на далеком юге есть звезды, которых просто не видно из-за северного горизонта, точно так же как пропадает из виду земля, если уплываешь далеко в море. К югу от Сарума солнце стояло выше, а значит, если уйти далеко на юг, то где-то там оно должно оказаться точно над головой. Похоже, торговец в своих путешествиях побывал именно в таких местах.

– А долго туда добираться? – с любопытством спросил Длух.

– Трудно сказать… – Толстяк задумчиво покачал головой. – Может быть, четыре месяца пути морем, а может быть, и все шесть.

– Скажи, в дальних краях на юге солнце стоит прямо над головой?

– Почти.

Шесть месяцев морского пути… Точное расстояние определить трудно, но Длух понимал, что это очень далеко. Он погрузился в размышления, и на его обычно суровом лице мелькнула улыбка: если определить расстояние от острова Британия до тех областей, где солнце стоит точно над головой, тогда, зная угол наклона солнца над островом, вполне возможно несложным методом, с помощью колышков и бечевки, вычислить примерное расстояние земли от Солнца, то есть получить сведения, дотоле неизвестные жрецам. В уме Длуха возникли любопытные мысли: если угол наклона солнца меняется, то на дальнем севере наверняка существуют края, где солнце так низко восходит над горизонтом, что светила почти не видно. Или это возможно только за краем земли? А где именно находится край земли? Может быть, торговец там побывал?

– Нет, на краю земли я не бывал, – ответил толстяк. – Но встречал человека, который знает, где это.

– И где же?

– Он мне не сказал.

– Соврал, наверное, – грустно заметил Длух, однако решил, что боги благоволят Саруму.

И вождь Крун, и его сыновья остались довольны встречей с заморскими гостями и вечером устроили пиршество в их честь.

На следующее утро торговцы отплывали на запад, надеялись разжиться оловом на побережье, а потом добраться до Ирландии, где, по слухам, было много золота.

Этот день Длух запомнил на всю жизнь. На рассвете он принес в жертву овцу, прося богов даровать отважным путникам удачу. К полудню с юго-востока задул ветер, на горизонте собрались клубы облаков. Едва корабли медленно отплыли от берега, как раздались громкие голоса: юноши, весело переговариваясь, столкнули три кур раха на мелководье и поспешили за торговцами к выходу из залива. Среди молодых людей были и сыновья Круна.

– До свидания! – радостно выкрикивали они, торопливо гребя вслед за кораблями. – Мы тоже на юг поплывем!

Люди на берегу махали им руками, смеялись и одобрительно вос клицали. Крун, Длух и их спутники взобрались на холм, откуда было лучше видно, как челны выплывают из гавани в открытое море.

Небо затянуло тучами, но кое-где солнце выглядывало в просветы, заливая темную морскую гладь яркими лучами. Лодки добрались до восточной оконечности мыса и по узкому проливу вышли в море. Ветер усилился, на волнах появились барашки. Лодки обогнули мыс и, повернув на запад, все больше удалялись от берега. Грузный торговый корабль решительно рассекал волны, а за ним разноцветными поплавками устремились три ярко раскрашенные лодчонки. Наконец они поравнялись с холмом, где стоял Крун со спутниками.

– Слишком далеко отплыли, – пробормотал вождь.

Челны на две мили отдалились от берега, и высокие волны то и дело скрывали хрупкие суденышки.

Внезапно Длух заметил, что надвигается шторм. Вначале над восточным горизонтом появилась сизая туча, которая росла и ширилась с необычайной быстротой. Клубы облаков, потемнев, угрожающе сомкнулись и нависли над морем. Через несколько мгновений с востока огромной черной птицей налетела буря.

Длух коснулся плеча Круна и махнул рукой вдаль. Вождь, помрачнев, встревоженно заметил:

– Пусть поворачивают к берегу!

Тяжелая туча ворочалась, напоминая уже не птицу, а гигантский темно-лиловый цветок, неумолимо раскрывающий лепестки. Длух с ужасом смотрел на небо. Челны плыли в открытое море за деревянным кораблем, не замечая, как надвигается шторм, – небо на западе оставалось ясным и светлым.

Люди на холме встревоженно закричали, но гребцы их не слышали. Только когда торговцы развернули парус и поплыли на запад, юноши решили повернуть к берегу и наконец увидели грозовые тучи над мысом.

– Гребите к заводи, глупцы! – пробормотал вождь.

Волны и сами бы вынесли куррахи на песчаный берег заводи, но гребцы упрямо держали курс на мыс, хотя море штормило, а течение у скал было опасным.

– Безумцы! – воскликнул Крун.

Все вокруг погрузилось во мглу, море вздыбилось раненым зверем, на берег обрушились огромные волны. Соленые брызги и клочья пены долетали до самой вершины холма. Через несколько мгновений лодки исчезли из виду. Длух надеялся, что они удержатся на плаву.

Великий Крун, дрожа от страха за сыновей, умоляюще обратился к жрецу:

– Брат мой, попроси богов пощадить моих наследников!

Длух, громким голосом воззвав к морским божествам, отсыпал из кошеля на поясе пригоршню золотого песка и развеял над морем, но порыв ветра отбросил крупинки драгоценного металла, запорошив жрецу глаза.

Странным образом буря затронула только мыс: над морем завывал ветер, бушевали волны, дождь шел стеной, а неподалеку, в заливе за мысом, вода едва подернулась рябью.

Корабль торговцев уплыл на запад, а лодки так и не вернулись. Вождь Крун потерял обоих сыновей. Тела, вынесенные на берег много дней спустя, похоронили в Саруме.

Родных братьев у вождя не было. Длух, единственный оставшийся в живых родственник, как полагалось жрецам, дал обет никогда не знать женщины. Впервые за всю историю Сарума власть над поселением передавать было некому. Всем в округе было известно, что боги благоволят роду вождя, чьи предки основали поселение на священной земле, поэтому соседние племена боялись нападать на Сарум. Однако теперь, когда Крун остался без наследников, некогда великий род его угаснет, а в плодородную долину у пяти рек придут завоеватели.

По острову поползли слухи, что боги отвернулись от благословенного Сарума и даже сам бог Солнце не озаряет своей милостью хранителей Стоунхенджа.

И действительно, месяц спустя произошло солнечное затмение. Вождь окончательно пал духом и обреченно заявил жрецу:

– Мы пропали.

Трагические события изменили Круна даже внешне: черные как смоль волосы поседели, широкие плечи поникли, он сгорбился и казался меньше ростом, некогда ясные глаза помутнели. Он целыми днями не выходил из дому, лишь изредка призывая к себе Длуха, и то лишь для того, чтобы спросить:

– Неужели боги наложили проклятие на весь наш род?

Увы, ответа у жреца не было.

– Да, судя по всему, боги нас наказали, – уклончиво сказал он. – Надо подумать, чем их умилостивить.

– Думай быстрее, – велел вождь. – Если род Круна пресечется, то…

Продолжать он не стал – все было и без того ясно.

День ото дня Длух приносил жертвы богам и молился в святилище, но безрезультатно. Вождю спешно следовало обзавестись наследниками. Много лет прошло с тех пор, как Айна родила Круну двух сыновей. Их смерть надломила жену вождя. Она всегда вела себя скромно, но с достоинством. Если Крун хвалил сыновей, Айна с затаенной гордостью улыбалась, однако не произносила ни слова, а если на них обрушивался отцовский гнев, то мудро держалась в стороне, охраняя мир и покой семьи. Крун ласково обращался к ней «мать моих сыновей» и часто призывал ее к себе, хотя больше и не делил с ней ложе.

Смерть сыновей Айна, по своему обыкновению, оплакивала скрытно. Привязанность вождя к жене объяснялась, в частности, тем, что она произвела на свет наследников, однако трагедия странным образом всколыхнула в Айне глубокие чувства к раздавленному горем мужу. Она изо всех сил пыталась ему помочь справиться с утратой, но безуспешно.

– Мне уже поздно детей зачинать, – объяснила она Длуху и обратилась к Круну: – Тебе нужны новые жены, молодые и сильные, которые смогут продолжить твой род. Пусть жрец выберет подходящих.

С приближением зимы Длух занялся поисками новых жен для вождя. С наступлением осеннего равноденствия жрец принес в жертву пятьдесят шесть волов, пятьдесят шесть баранов и пятьдесят шесть овец, а после этого привел Круну двух девушек из достойных семейств.

Прошла весна, наступило лето – холодное и дождливое. Урожай пропал, а новые жены не понесли, хотя вождь всю зиму делил с ними ложе.

– Боги не сменили гнев на милость, – встревоженно говорили обитатели Сарума. – Наши подношения их не устраивают.

В душе верховный жрец понимал, что они правы – жертвоприношения оказались бесполезны. Похоже, жители Сарума не на шутку прогневали богов.

Крун впал в уныние. Некогда грозный властелин и счастливый хозяин богатых угодий превратился в согбенного старика.

– Ты еще не стар, – напоминал ему Длух, скрывая сожаление. – Мы найдем тебе новых жен.

Вскоре после летнего солнцестояния жрец привел к вождю улыбчивую юную красавицу, крепкую и ладную, с пышными формами. Новая жена Круну понравилась. Жрец выбрал ее, потому что с делянки ее отца, несмотря на холод и дожди, собрали хороший урожай. Если боги благоволили семейству, то наверняка они милостиво посмотрят на то, что девушка стала женой вождя.

Увы, сейчас она испуганно сжалась в углу. Айна сокрушенно качала головой, а вождь злобно глядел на жреца.

– Что ж, будь по-твоему, – вздохнул Длух, понимая, что это богов не умилостивит.

На рассвете девушку принесли в жертву, а вечером Крун гордо объявил, что его силы восстановились, и потребовал новых жен.

Выполнить требование вождя Длух наотрез отказался, понимая, что боги не удовлетворятся ни принесенной в жертву девушкой, ни новыми женами. Причины несчастий, постигших Сарум, коренились в ином.

– Жертвоприношений богам недостаточно, – объяснил он Круну. – Они хотят большего.

– Чего им от нас надобно?

– Не знаю, – огорченно вздохнул Длух. – Следует прибегнуть к гаданию, может быть, что-то и прояснится.

Жрецы при помощи особых церемоний напрямую общались с богами – задавали вопросы и получали ответы. Длух редко пользовался этим методом, потому что истолковывать приметы и предзнаменования было делом долгим и сложным, а верховный жрец предпочитал логические объяснения. Однако же сейчас ничего другого ему не оставалось. Жрецы отправились в лес, за птицами. Пойманных птиц несколько дней держали в клетках и кормили зерном, смешанным со всевозможными травами, золотым песком, раскрошенным в пыль камнем и почвой – все это оставит в птичьих желудках следы, по которым и совершалось гадание.

Затем сотни клеток принесли к хенджу, где ранним утром Длух, в окружении младших жрецов, начал церемонию гадания. Острым бронзовым ножом он осторожно вскрывал птичью грудку, заостренной палочкой вытягивал внутренности и внимательно их осматривал, пытаясь истолковать желания богов. Перед тем как выпотрошить каждую птицу, жрец громким голосом задавал богам вопрос:

– Скажи, о великий бог Солнце, будет ли у Круна наследник?

Он тщательно осмотрел внутренности первого десятка птиц и с облегчением вздохнул – боги дали положительный ответ.

Однако ответы на последующие вопросы оказались менее ясными. Чего именно требовали боги? Во внутренностях четко просматривалось три странных знака. Жрецы изумленно ахнули и переглянулись, смутно догадываясь, что они означают.

– Принесите еще птиц, – велел Длух и, изучив внутренности еще тридцати трех птиц, обернулся к жрецам. – Вам все ясно?

Жрецы взволнованно закивали.

Верховный жрец задал последний вопрос:

– Кто станет новой женой вождя?

Чтобы получить ответ, жрецам пришлось вскрыть двадцать птичьих тушек, но загадка так и не разрешилась: во внутренностях каждой птицы обнаружились крохотные золотые песчинки. Подобное случалось чрезвычайно редко, и смысл божественного предсказания оставался неясным.

Вечером Длух рассказал Круну об ответе богов.

– У тебя будет наследник, – заверил жрец вождя. – Для этого необходимо соорудить новое святилище, из камня.

Жрецы пришли к такому выводу, обнаружив в птичьих внутренностях крошки дробленого камня и песчинки.

– Желание богов будет исполнено, – кивнул Крун.

– Вдобавок первенца нужно принести в жертву. Если ты повинуешься воле бога Солнца, то после этого твоя жена родит тебе сына-наследника.

Крун, ужаснувшись, горестно воскликнул:

– На склоне лет я не успею зачать двоих детей!

– Боги даруют тебе долгую жизнь, – пообещал ему Длух. – И твой сын станет великим вождем.

– А кто будет моей новой женой? – спросил Крун.

Длух помрачнел – точного ответа на этот вопрос жрецам получить не удалось.

– Девушка, увенчанная золотом, – сказал он.

– Как это? – недоуменно осведомился вождь.

– Не знаю, – вздохнул Длух. – Наверное, боги имели в виду девушку из богатого и знатного рода, дочь вождя.

– Отыщи ее поскорее, – приказал Крун.

Однако этим повеление богов не ограничивалось – святилищехендж следовало построить к определенному времени, к тому дню, когда солнце взойдет точно над церемониальной дорогой и взглянет в лицо полной луне.

Жрецы, хорошо знакомые с астрономией, прекрасно понимали смысл этого загадочного требования. Хендж был сложным, почти магическим сооружением, позволявшим отслеживать не только смену времена года и рассчитывать дни по теням, которые отбрасывали столбы, вкопанные в лунки, но и многое другое.

– Иногда в день летнего солнцестояния, – объясняли жрецы ученикам, – бог Солнце восходит в одном конце церемониальной дороги, а богиня Луна садится напротив него, в другом конце. В день зимнего солнцестояния они меняются местами – солнце удаляется на юго-запад, а луна восходит над дорогой.

Солнце и Луна, мужское и женское начала, лето и зима – великий круг хенджа заключал в себе все эти противоположности. В движении солнца и луны по небосклону наблюдались определенные закономерности.

– В хенджах на севере такого не бывает, а значит, наш хендж пользуется особым благоволением богов, – с гордостью заявляли жрецы.

Как ни странно, они были правы, хотя их знаний и не хватало для того, чтобы определить истинную причину этого явления. Дело в том, что на разных широтах земного шара солнце и луна движутся по-разному. И все же Стоунхендж хранил в себе и другие тайны. Незадолго после постройки святилища первые жрецы-звездочеты заметили, что путь луны по небосводу колеблется и полный цикл его колебаний повторяется каждые девятнадцать лет.

Когда-то в незапамятные времена жрецы устанавливали у входа в хендж столбы, отмечающие место появления богини Луны в день зимнего солнцестояния, – оказывается, год за годом она немного меняет положение, сдвигается вдоль горизонта, и повторяет свои движения каждые девятнадцать лет. Эти движения получили названия священных колебаний.

– Для того чтобы их обнаружить, потребовалось сто лет, – говорили жрецы ученикам, подчеркивая необходимость тщательных и постоянных наблюдений.

Более того, солнечный год не делится без остатка на двадцать девять лунных месяцев, однако Длух путем сложных вычислений пришел к выводу, что солнечный и лунный календарь можно согласовать именно на основе девятнадцатилетнего цикла. Через две тысячи лет это открытие припишут греческому астроному Метону Афинскому.

– Священные знания таят в себе множество секретов, – говорили жрецы ученикам. – Вы достойны узнать один из них: изменчивая богиня Луна раз в девятнадцать лет, в один и тот же день, полностью обращает к нам свое лицо.

В этом и заключался смысл предсказания. Длуху и его жрецам было известно, что в конце очередного священного колебания богини Луны, сейчас достигшего середины, произойдет редкое и примечательное событие: в день летнего солнцестояния светило взойдет точно напротив луны, заходящей в противоположном конце; вдобавок будет полнолуние. Случится это через десять лет. Подобное астрономическое совпадение наблюдалось очень редко, его не видел никто из живущих.

– За такой короткий срок святилище не построить! – вскричал юный жрец.

– Успеем, раз такова воля богов, – холодно заметил Длух.

Много дней верховный жрец разрабатывал план строительства, вкладывая в него все свои знания священных таинств. Пользуясь магическими числами, известными жрецам из наблюдений за солнцем и луной, он произвел сложнейшие расчеты движения светил по небосклону, вычислил их пути и последовательность дней. Наконец он удовлетворенно вздохнул и прошептал:

– Мы создадим прекрасный памятник богам, чудо в камне.

Придуманный Длухом хендж и в самом деле стал самым большим святилищем на острове. Первоначально хендж состоял из незавершенного круга голубых камней от шести до восьми футов высотой, но верховный жрец решил заменить их величественными монолитными глыбами – сарсенами – втрое выше обычного. Сарсены придется добывать в двадцати милях от Сарума. Непосредственно в центре сооружения, за алтарем, полукругом-подковой установят пять гигантских трилитов – обособленные группы из двух вертикально поставленных камней, покрытых третьим, – так, чтобы концы подковы открывались на северо-восток, строго по оси хенджа. Неоконченный круг голубых камней заменят кольцом из тридцати гигантских сарсенов и накроют их сверху массивными плитами, образуя замкнутый круг. Длух тщательно продумал каждую деталь своего плана, делая пометки мелом на кусках коры. Завершив работу, он созвал жрецов и объявил:

– План святилища готов. Теперь надо найти человека, который займется строительством.

Посовещавшись, жрецы приняли решение:

– Стоунхендж будет строить Нума.

Несколько дней спустя жрецы снисходительно разглядывали приближавшегося к хенджу Нуму-каменщика – приземистого и коренастого, в длинном кожаном переднике. Мастер, погруженный в задумчивость, неуклюже переваливался на ходу и размеренно кивал взлохмаченной тяжелой головой.

Мужчины в роду Нумы отличались высоким ростом, однако каменщика боги наградили куцым торсом и короткими кривыми ногами. Огромная нелепая голова сидела на широких плечах, как яйцо, а невозмутимое и безмятежное выражение лица делало Нуму похожим на истукана. Короткопалые широкие ладони казались обрубленными. Каменщик сторонился людей и разговорчивостью не отличался, однако, если дело касалось его любимой работы, он внезапно обретал удивительное красноречие и говорил громко, возбужденно размахивая руками. Впрочем, чаще всего он молча обращал к собеседнику по-детски доверчивый взгляд, что создавало у людей впечатление, будто каменщика легко обмануть.

Забавная внешность Нумы скрывала его острый ум и мастерство – в его семье все были прекрасными гончарами и плотниками. Короткие толстые пальцы творили чудеса. Каменщику было всего двадцать пять лет от роду, но он с ранней юности прославился на весь остров умением обрабатывать камень.

Нума очень обрадовался, что жрецы решили поручить ему постройку святилища, – от такой великой чести отказаться было немыслимо, – и он с гордостью выпятил грудь, намереваясь на деле доказать свое мастерство. Однако, выслушав указания жрецов, каменщик изумленно распахнул глаза, а на широком лбу выступила испарина. Завершить строительство святилища в невероятно короткий срок было немыслимо.

– Огромные камни? За десять лет? – в отчаянии воскликнул он.

Жрецы не стали слушать его возражений, и коротышка-каменщик задрожал от страха: он не справится с поставленной задачей, ведь для этого потребуется целая армия помощников и каменотесов! Жрецы невозмутимо смотрели на Нуму, и он понял, что его ждет, если святилище не будет построено в срок.

«Меня принесут в жертву богу Солнцу!» – сокрушенно по думал каменщик.

Он внимательно изучил рисунки Длуха, и на круглом лице проступил ужас.

– Такого еще не бывало, – пробормотал он, разглядывая огромные арки, а потом ткнул пальцем в рисунок и спросил: – Как это построить?

Судя по рисункам верховного жреца, массивные каменные плиты, уложенные поверх кольца сарсенов, должны быть слегка изогнутыми, чтобы образовывать замкнутую окружность. Можно ли с такой точностью обтесать тридцать гигантских камней?

– Это уже твоя забота, – ответили жрецы.

Нума горестно свесил голову: «Ох, не миновать мне жертвенного алтаря!» И все же другого выхода не оставалось – повеление жрецов следовало исполнить во что бы то ни стало. Придется придумать, как построить огромное святилище.

– Мне нужно пятьдесят каменщиков и каменотесов, – заявил Нума. – И еще работников… – Он лихорадочно подсчитывал, сколько людей понадобится для того, чтобы протащить громадные камни – каждый весом в тридцать пять тонн, а то и больше – из каменоломен двадцать миль по холмистой местности. – Пятьсот работников и упряжки с волами.

Жрецы невозмутимо согласились на все требования:

– Получишь и людей, и тягловых волов.

Нума сообразил, что за людьми и скотом придется присматривать, а он не сможет одновременно заниматься и строительством святилища, и обустройством жилья, и поиском провизии для работников.

– Мне нужен помощник, – заявил он.

– Выбирай кого хочешь.

Коротышка-каменщик, поразмыслив, объявил:

– Я возьму в помощники Тарка, из речного племени.

В пятиречье не было человека умнее Тарка – его уважали все обитатели Сарума. Многочисленные семьи, живущие у реки, держались особняком от землепашцев и скотоводов, а род свой вели от охотников и рыболовов, населявших местность в незапамятные времена. У многих представителей речного племени были мелкие черты лица, острый нос и длинные гибкие пальцы ног, совсем как у первобытного охотника Тепа. Семейства, расселившись по берегам пяти рек, промышляли рыболовством, охотой и торговлей и на всю округу славились хитроумием, проницательностью и смекалкой. В пятиречье их прозвали водяными крысами.

Как и большинство своих соплеменников, Тарк был смугл и темноволос, с длинными, необычайно гибкими пальцами ног. Высокий и стройный, он зачесывал назад густую шевелюру, а бороду коротко стриг и подпаливал. Черные глаза холодно поблескивали, когда Тарк вел торг или заключал сделки, но наполнялись нежным светом, когда он пел глубоким, мелодичным басом. Видный мужчина умел располагать к себе и нравился всем женщинам в округе. Он слыл преуспевающим торговцем, держал шесть лодок и артель под ручных и часто отправлялся в плавание на материк, откуда привозил рабов и особые товары, чтобы угодить Круну и жрецам, но в любых сделках прежде всего пекся о выгоде для себя. Он восхищался мастерством Нумы-каменщика, завел с ним дружбу и часто привозил ему подарки.

Нума понимал, что Тарк лучше всех справится с порученным ему делом.

– У тебя есть месяц на подготовку, – объявили жрецы каменщику. – Постройка святилища начнется в новолуние.

Жрецы, верные своему слову, призвали к работе сильных юношей из всех семейств округи – в строительстве хенджа приняла участие треть мужского населения пятиречья. По распоряжению Тарка у каменоломен соорудили амбары для зерна и начали валить лес – из стволов делали катки, на которых огромные камни перетаскивали к святилищу.

К концу месяца у Нумы забрезжила надежда. Все складывалось удачно. Тарк обрадовался возможности угодить жрецам, а каменщик с уверенностью смотрел в будущее и даже однажды заявил своему другу-торговцу:

– Похоже, мы успеем вовремя.

Подготовка к строительству шла полным ходом. Тем временем Нума размышлял о том, как лучше всего обтесать камни, чтобы они плотно прилегали друг к другу и образовывали правильное кольцо, в соответствии с замыслом Длуха. Раздумья привели его неожиданно к гениальному решению.

В конце месяца Нума пришел к жрецам доложить о ходе подготовительных работ и восторженно заявил:

– Камни надо обтесывать прямо в каменоломне и уже готовыми волочить к святилищу.

Жрецы удивленно уставились на коротышку-каменщика: предполагалось, что каменные глыбы будут оттаскивать к месту строительства и там обтесывать их до готовности.

– Нет, это глупо, – настойчиво повторил Нума. – Во-первых, обтесанные сарсены тащить легче, а во-вторых, если обрабатывать их в святилище, то придется избавляться от гор щебня.

– Значит, каждый камень сначала обтешут в каменоломне и только затем поволокут в святилище? – изумленно воскликнул один из жрецов. – Мало ли что случится за день пути!

– Ничего страшного, – невозмутимо ответил Нума и показал жрецам свои рисунки.

Каменщик предложил обтесывать плиты перекрытия по деревянному шаблону, чтобы добиться единообразия, а для закрепления плит придумал очень необычный способ.

– На верхушке каждого стоячего камня надо оставить небольшие выступы-шипы, а в нижней части каждой плиты следует выдолбить углубления-гнезда, – объяснил Нума жрецам. – Точно так же работают с бревнами плотники. А чтобы камни легче было устанавливать, вершину стоячих камней сделаем чуть вогнутой, а нижнюю поверхность плиты – чуть выпуклой, чтобы не соскальзывала.

– Такое соединение будет очень прочным, – заметил один из жрецов.

– Да, – радостно закивал Нума. – Наше святилище будет нерушимо, как брачные узы.

Жрецы удовлетворенно переглянулись – такой величественный хендж наверняка понравится богам.

Узнав о задумках каменщика, Длух возрадовался; впрочем, сейчас его больше всего занимали поиски новой жены для вождя – Круну срочно требовался наследник. Долгие месяцы верховный жрец обдумывал загадочное повеление богов, но ответа не находил. Лишь вера в могущество всесильного бога Солнца удерживала Длуха от отчаяния. Где найти девушку, увенчанную золотом? Что вообще означает это предсказание? Может быть, боги намекали, что новой женой Круна будет дочь племенного вождя? У некоторых племен существовал обычай украшать золотым обручем девушек знатного рода. Однако это объяснение Длуха не устраивало – он полагал, что боги имели в виду иное. Гонцы из Сарума обошли все соседние племена, но подходящей невесты не отыскали.

– Золотым краем называют Ирландию, – вспомнил один из жрецов постарше. – Там много золотых дел мастеров. Возможно, новая жена вождя будет оттуда родом?

Поразмыслив, Длух решил послать гонца в далекие земли на западе. Молодой жрец по имени Омних вызвался отправиться в опасное путешествие.

– О верховный жрец! – воскликнул юноша, возбужденно сверкнув глазами. – С твоего позволения и по воле бога Солнца я доберусь до Ирландии и привезу Круну новую жену.

Длух принес в жертву двух баранов. Три дня спустя куррах нагрузили щедрыми дарами и юный Омних с тремя спутниками отправился в дорогу.

Вернулись они только через два года.

За два года каменотесы Нумы обработали десять гигантских сарсенов. Крун воспрянул духом. Он несколько раз являлся в святилище, следил за ходом строительства, начал выезжать на охоту и снова делил ложе с верной Айной. Поначалу многострадальная жена вождя обрадовалась, тревога на ее лице сменилась удовлетворением, но шли месяцы, и Круна обуяло нетерпение. Он ждал новой жены, и у губ Айны залегли горькие складки, а плечи уныло поникли. Длух, обеспокоенный здоровьем вождя, однажды спросил у Айны, как Крун себя чувствует.

– Он здоров, – вздохнула она. – Только поскорее бы новую жену привезли!

Крун, измученный ожиданием, не раз нетерпеливо хватал верховного жреца за руку и просил:

– Принеси в жертву богу Солнцу еще одного барана, чтобы Омних вернулся с новой женой для меня.

Всякий раз Длух исполнял просьбу вождя и сурово напоминал ему:

– Не отчаивайся. Боги будут довольны новым святилищем и сдержат свое обещание.

– Поторопи строителей, – настаивал Крун. – Время идет, я старею.

Лишь изредка сумрачные годы ожидания освещал луч надежды, будто солнце выглядывало из-за туч, нависавших над возвышенностью поздней осенью и ранней весной.

Работа в каменоломнях продолжалась круглый год, лишь изредка прерываемая ненастьем. Впрочем, место, откуда брали камень для строительства, строго говоря, не было каменоломнями – громадные глыбы сарсенов не выкапывали из-под земли, а брали с поверхности. Огромные валуны лежали на пустынных склонах холмов и издали казались неподвижным стадом серых овец.

Там Нума проводил каждый день. С раннего утра и до темноты коротышка-каменщик в длинном кожаном переднике объяснял рабочим, как именно надо обтесывать камни. Несмотря на несуразный вид, он держался со спокойным достоинством, и все его приказания беспрекословно исполнялись.

Работники – и те, кто обрабатывал камень, и те, кто валил лес, – круглый год жили в шалашах. Четыре раза в год, в дни летнего и зимнего солнцестояния и осеннего и весеннего равноденствия, с разрешения жрецов Тарк приводил в поселок рабынь, и лучшим работникам давали два дня отдыха. Жрецы не позволяли строителям святилища общаться с женщинами, однако на второй год было объявлено, что Нуме-каменщику за его славные труды боги разрешили взять жену.

– Нет у меня времени жену искать, – раздраженно буркнул каменщик, хотя мысль о жене ему понравилась.

Однажды весенним утром он отправился за советом к своему приятелю Тарку.

– Мне нужна женщина, – сказал Нума.

Тарк понимающе усмехнулся – сам он был женолюбом, кроме жены, держал рабынь для постельных утех и не раз предлагал их приятелю, заверяя, что жрецы об этом не узнают. Каменщик объяснил Тарку, что ему нужна не просто женщина, а жена, и торговец, внимательно выслушав друга, серьезно ответил:

– Приходи через три дня, я что-нибудь узнаю.

Слово свое он сдержал – за три дня выяснилось, что многие достойные семейства в округе сочтут за честь породниться с искусным мастером-каменщиком, строителем священного хенджа. Перечислив достоинства и недостатки каждой девушки, Тарк заключил:

– Лучше всех – Катеш, дочь Пандеха-горшечника, с западной реки. Пандех рад услужить жрецам и отдаст дочь всего за пять шкур, хотя за нее уже предлагали двадцать.

– Что, так хороша собой? – изумился Нума.

– Да, я видел ее. Черноглазая, волосы густые, длинные, а фигура… – Тарк сделал непристойный жест и рассмеялся. – Завидую я тебе.

Через два дня, когда Пандех гордо вывел дочь из хижины, Нума удостоверился в правоте слов торговца. Тринадцатилетняя Катеш оказалась настоящей красавицей: сияющие черные глаза, молочно-белая кожа, черные волосы до пояса, ладная фигура. Девушка была чуть выше Нумы и стояла скромно потупившись, хотя в ее позе сквозило что-то вызывающее. Впрочем, это каменщику понравилось.

Нума поговорил с отцом Катеш, чувствуя, как красавица украдкой смотрит на него, и немедленно принял решение.

– Я возьму ее в жены, – сказал он горшечнику.

Спустя несколько дней Нума с Тарком отправились к Пандеху, вручили ему пять шкур, и каменщик забрал девушку. Они медленно спускались в лодке к месту слияния пяти рек, Тарк мелодично насвистывал, а каменщик сидел, глупо улыбаясь своей удаче.

Нума привел Катеш в северную долину, где стоял его дом. Девушка, как полагается жене, пожарила мясо и испекла пшеничные лепешки, а после ужина каменщик порывисто схватил ее в объятия. Она молча высвободилась, скинула с плеч бесформенное одеяние из домотканой шерсти – такие носили все женщины, – обнажила упругую пышную грудь и с вызовом посмотрела на своего мужа, словно оценивая, сможет ли он ее удовлетворить.

В последующие месяцы Нума не переставал восхищаться своей красавицей-женой, и даже строители святилища добродушно подшучивали над кривоногим коротышкой, глядя, как он каждый вечер торопится домой.

Катеш тяготилась выпавшей ей участью. Среди окрестных земледельцев было много желающих взять в жены бойкую и жизнерадостную красавицу, но ее отец, стремясь заручиться благоволением жрецов, отдал ее странному каменщику.

– Говорят, он ростом не вышел и видом невзрачен, – всхлипывала она.

– Он лучший каменщик острова, к нему даже жрецы с почтением относятся, – убеждал ее отец.

– А вдруг он мне не понравится?

– Хуже будет, если ты ему не понравишься, – строго сказал горшечник.

Встретившись с каменщиком, Катеш и вовсе отчаялась. Нума заметил, что она украдкой его разглядывает, но не подозревал, какое отвращение в ней вызывает.

«Ох, какой урод! – думала Катеш. – Ниже меня, ноги кривые, голова огромная, пальцы как обрубленные… Нет, притерпеться можно, но он весь какой-то… нелепый. Как же его полюбить?»

Всю ночь она рыдала, прощаясь с мечтами о прекрасном муже, а утром кинулась умолять родителей, но все напрасно.

– Отец тебе завидного мужа нашел, – сказала мать, грустно покачав головой.

Через несколько дней, когда каменщик принес назначенный выкуп – до смешного малый, – Катеш, обливаясь горькими слезами, спряталась в амбаре, так что родителям пришлось ее разыскивать и вести чуть ли не силой. На прощание мать дала дочери суровое напутствие:

– Тебе уже тринадцать. Ты взрослая женщина, сможешь убедить мужа, что ты его любишь. Вдобавок твой долг – во всем ему повиноваться. Если поступишь иначе, тебе худо придется.

В последующие годы Катеш выполняла материнский наказ, но в тот ясный, солнечный день, в лодке на пути к новому очагу, девушка глядела на высокие гряды холмов, окружавшие Сарум, и думала, что ей всю жизнь суждено промучиться с постылым мужем.

Однако же, памятуя о словах матери, каждую ночь Катеш покорно отдавалась каменщику. Нума гордился своей мужской силой, и ему не приходило в голову, что жене могут быть не по нраву его неуклю жие ласки. Впрочем, мысль о том, что ее красота приводит мужа в возбуждение, доставляла Катеш некоторое удовольствие, но больше всего ее устраивала возможность проводить дни в одиночестве. Ночи приходилось терпеть.

Несколько раз Нума приводил ее в святилище, где полным ходом шло строительство – древние священные камни заменяли громадными новыми сарсенами. Работники жадно разглядывали Катеш и ухмылялись, а она с отвращением представляла себе их сальные шутки и проклинала богов за то, что ей в мужья достался кривоногий коротышка, полюбить которого она не могла.

Примерно в это же время Нума-каменщик сделал поразительное открытие. Чтобы лучше понять замысел жрецов, он соорудил небольшую деревянную модель нового святилища с точным соблюдением всех пропорций. Жрецы подтвердили, что именно так они и представляют себе новый хендж, однако каменщику что-то в конструкции не нравилось, хотя он и не понимал, что именно. Он целыми днями разглядывал деревянный макет и наконец сообразил, в чем дело.

Последующее поведение Нумы весьма обеспокоило Катеш – она решила, что муж окончательно утратил рассудок, – и доставило немало радости соседским ребятишкам. Каждый вечер при свете лучины каменщик выстругивал крошечные деревянные арки и собирал из них маленькие хенджи. На закате и на рассвете он устанавливал странные сооружения на траву перед домом, сам ложился рядом и пристально рассматривал их на просвет.

– Эй, ты такой большой, а с игрушками возишься! – кричали дети, подбегали к Нуме и прыгали вокруг, опрокидывая деревяшки.

Каменщик добродушно ворчал, ласково отгонял ребятню и опять начинал составлять деревянные арки по кругу.

– Да они у тебя кривые! – заметила однажды Катеш.

Спустя месяц каменщик прекратил свои странные занятия и отнес жрецам первоначальную модель хенджа и свои арки.

– В замысле нового святилища есть изъяны, – без обиняков начал Нума, расставляя деревяшки по кругу. – Смотрите, при свете солнца ровные столбы, накрытые поперечными плитами, кажутся неустойчивыми, верх словно бы перевешивает. Но если стоячие камни вверху чуть сузить, то они будут выглядеть ровными, прямыми сверху донизу, – объяснил он изумленным жрецам и в доказательство развернул кусок коры с изображением. – Надо строить вот так.

Впоследствии греки назовут этот выразительный архитектурный прием энтазисом – созданием оптической иллюзии, зрительного эффекта, придающего стройность вертикальным сооружениям, – такой высокий уровень строительного искусства не обнаружен ни в одном доисторическом монументе на территории Европы.

Следующей весной Катеш сказала Нуме, что ждет ребенка. Лицо каменщика озарила счастливая улыбка.

– Когда я стану отцом? – спросил он.

– По моим подсчетам, к Первозимью или чуть позже, – ответила Катеш, радуясь, что угодила мужу.

– Родится мальчик, – уверенно заявил Нума и гордо напыжился. – Будет каменщиком, как я.

Он отнес жрецам овцу, дабы принести ее в жертву и призвать на первенца благословение богов. На строительство святилища он приходил в хорошем настроении, а каждый вечер часами сидел в хижине, удовлетворенно рассматривая набухший живот жены.

Наступила осень, и Нума с нетерпеливой радостью ожидал приближения зимы. Тем временем обитатели Сарума отчаивались – юный жрец Омних до сих пор не объявился.

– Где моя новая жена? – гневно вопрошал Крун.

– Потерпи, боги обязательно сдержат свое обещание, – успокаивал его верховный жрец, хотя сам томился ожиданием.

– А вдруг Омних утонул? Сгинул в пути? Надо другого жреца послать, – мрачно настаивал вождь.

Длух внутренне признавал правоту слов Круна. В народе росло недовольство.

– Если Омних не вернется к Первозимью, то придется отправить на поиски еще жрецов, – кивнул он и пообещал: – К зимнему солнцестоянию у тебя будет новая жена.

Поздней осенью, чтобы подбодрить и своих жрецов, и строителей святилища, Длух посетил каменоломни, где работа шла полным ходом.

День выдался пасмурный и ветреный. Кое-где сквозь тяжелые, низкие тучи пробивались солнечные лучи, резко освещая сумрачную, пустынную равнину. Порывы студеного северо-западного ветра вздымали пыль над торфяными болотами и швыряли острую каменную крошку в лица жрецов и работников.

Нума, растрепанный и чумазый, повалился ниц к ногам верховного жреца, а потом, поднявшись, отряхнул длинный кожаный передник и отправился показывать гостям выполненную работу.

За прошедший год каменотесы совершили невероятное: три огромных сарсена уже подготовили к отправке в святилище, завершалась обработка еще нескольких камней. Жрецы направились к громадному валуну – шириной семь футов и длиной в десять человеческих ростов, – у которого суетились каменотесы.

– Это будет самый высокий стоячий камень, – гордо заявил Нума, похлопав серый бок валуна. – Сейчас ему будут придавать форму, откалывая лишнее, – объяснил он.

По всей длине валуна продолбили глубокий желоб и точно по этой линии разожгли костры, подбрасывая в них хворост длинными жердями. Когда камень раскалился едва ли не добела, а воздух вокруг задрожал от жара, Нума велел принести воды. Работники бы стро притащили кожаные бадьи с холодной водой и опорожнили их в желоб, над которым тут же взвились клубы пара.

– Быстрее, быстрее! – торопил сородичей каменщик.

Каменотесы выливали воду из ведер и поспешно отскакивали в сторону, чтобы не обвариться. Через несколько мгновений раздался резкий треск, и со всех сторон послышались восторженные возгласы: по всей длине огромного валуна, в точном соответствии с выдолбленным желобом, пробежала трещина. Этим трудоемким способом древние каменотесы успешно раскалывали камни любой величины.

Затем Нума показал жрецам и другие работы в каменоломне. Повсюду лежали валуны в разных стадиях готовности, и каменщик тщательно следил за ходом их обработки. Вначале сарсены вчерне обивали тяжелыми округлыми булыжниками из той же породы, понемногу стирая поверхность в пыль и придавая столбам желаемую форму, а затем начиналась более тонкая работа.

– Видите, точные удары наносят в одном и том же направлении, сверху вниз, начиная с вершины и по всей длине камня. Таким образом мы добиваемся единообразия поверхности сарсенов.

И действительно, обработанные камни были по всей длине покрыты тоненькими бороздками – когда сарсены установят на площадке святилища, то свет будет отражаться от ребристой поверхности, дополняя величественную картину.

Только теперь, любуясь массивными сарсенами, Длух в полной мере осознал, каким искусным мастером своего дела был Нума.

Внезапно к ним подбежал запыхавшийся мальчишка.

– О верховный жрец! – вскричал он. – Немедленно возвращайся в Сарум, Крун захворал!

Крун был при смерти. В тот же день, когда верховный жрец отправился в каменоломни, вождя сразила внезапная хворь – его знобило, хотя по телу разливался жар. Послали за жрецами, но Крун чувствовал себя все хуже и хуже, и никакие снадобья не помогали. Он лежал на соломенной подстилке, обливаясь по том; по измученному телу пробегала легкая дрожь, кожа приобрела землистый оттенок, ввалившиеся глаза потускнели, недвижный взор обратился к потолку.

Прихода Длуха вождь не заметил. Верховный жрец понял, что жить вождю осталось недолго. У края подстилки тенью сидела Айна. Верная жена Круна превратилась в согбенную старуху с дряблым телом и жидкими седыми космами. На впалых морщинистых щеках блестели дорожки слез.

Длух склонился к вождю, что-то тихонько зашептал, но Крун его не слышал.

– Он умирает, – сказала Айна, утирая пот со лба вождя.

– Боги не допустят его смерти, – уверенно возразил жрец.

Айна промолчала.

В словах Длуха особой уверенности не ощущалось, он произнес их лишь для того, чтобы утвердиться в вере, полагаясь на всемогущих богов. Ему были ведомы травы, изгоняющие хворь из плоти, но исцелить дух ни один знахарь не в силе. И все же Длух приготовил снадобье из пахучей вербены, самой действенной из трав, вознес молитву богам, обтер ароматной смесью чело вождя и смочил его пересохшие губы. Увы, за ночь хворь не отступила.

Двое суток Крун пребывал на грани смерти. Верховного жреца охватило отчаяние: неужели боги лишили Сарум своего благословения? Неужели новое святилище пришлось им не по нраву? Длух не знал, что и думать.

Слух о недомогании Круна разнесся по всем долинам пятиречья. Жители Сарума приуныли – никто не знал, что случится после смерти вождя. Повсюду царила мрачная, напряженная тишина. Над некогда благословенной местностью нависла страшная угроза.

Спасение пришло неожиданно: вернулся Омних с новой женой для вождя.

По реке медленно плыл большой белый куррах – в два раза больше лодки, в которой юный жрец отправился в опасное путешествие. Мудрый Омних, памятуя о пророчестве богов, увенчал девушку золотым обручем, с которого ниспадала кружевная сеть, спле тенная из золотых нитей. Девушка стояла на носу курраха, чтобы ее видели все обитатели окрестных деревень. Новая жена вождя была высокой и стройной, с пышной грудью и широкими бедрами, однако красотой не блистала – длинноносая, с невыразительными серыми глазами и изрытой оспинами кожей. И все же дочь ирландского вождя происходила из знатного рода, женщины которого отличались плодовитостью – и мать, и бабушка произвели на свет по двенадцать детей.

Омних хорошо подготовился к возвращению – он научил девушку языку, на котором говорили жители Сарума, и объяснил ей, чего от нее ожидают. Девушка покорно выслушала жреца и, судя по всему, поняла свою задачу.

О радостном событии заговорили все. Верховный жрец лично вышел встречать куррах и проводил девушку на холм, к дому Круна, удовлетворенно отметив, что новая жена вождя хорошо запомнила наставления Омниха и прекрасно сознает свое предназначение. Она со спокойным достоинством приблизилась к постели Круна и, не обращая внимания на Айну, решительно объявила:

– Меня зовут Раха, я твоя новая жена. Ты выздоровеешь, и я рожу тебе наследника.

С самого детства Крун больше всего любил древний праздник Первозимья – его отмечали с незапамятных времен. Жрецы, пользуясь солнечным календарем, вычислили, что начало зимы приходится на тридцать девятый день после осеннего равноденствия, но все знали, что ритуальное празднование священного дня зародилось в глубокой древности. Обряды совершались не в святилище, а в доме каждого земледельца – в конце осени забивали скотину, готовясь к зимним холодам, и в эту ночь богов просили благословить поля и даровать им плодородие. Поговаривали, что в день, когда бог Солнце погружается в сон, из могил выходят духи.

Присутствие жены, рожденной в неведомых землях на западе, странным образом вернуло вождю силы. Лицо его посвежело, взгляд прояснился, и теперь в нем сквозила надежда и уверенность в завтрашнем дне.

На третьи сутки после выздоровления Крун признался верховному жрецу:

– После гибели моих сыновей я утратил веру в богов… Мне жить не хотелось.

Длух задумчиво кивнул:

– Если Крун умрет, то и Саруму не выжить. Но теперь…

– А теперь хоть я и ослаб, но мне есть ради чего жить.

Выздоровление вождя казалось настоящим чудом. Раха и Айна не отходили от Круна ни на шаг. Новая жена была немногословной, но каждый день, пристально глядя вождю в глаза, настойчиво повторяла, будто заклинание:

– Ты поправишься.

Ее уверенность придавала Круну силы.

– Она знает, что я поправлюсь, – объяснил он верховному жрецу. – Ее мне боги послали.

На пятый день Длух объявил:

– Пора подумать о свадьбе.

– Свадьбу сыграем в ночь Первозимья, – ответил вождь. – Это богам по нраву придется.

Свадебный обряд состоялся в доме Круна на закате солнца. При свете лучин, свечей и факелов в просторном помещении собрались представители двадцати самых значительных родов Сарума.

– Подойдите, – велел верховный жрец вождю и его новой жене.

Крун с Рахой послушно выступили вперед. Длух с удовлетворением отметил, что к вождю будто вернулись силы и молодость.

Верховный жрец начал обряд с традиционного приглашения:

– Входи, Зерновица!

Старая Айна и ее прислужницы торжественно внесли в дом странный предмет в два локтя длиной – примитивный символ плодородия, сплетенную из пучков соломы женскую фигуру с тяжелыми грудями и широко раскинутыми ногами. Зерновицу осторожно уложили на скамью в центре.

– О бог Солнце, благослови Зерновицу и надели ее плодородием! – воскликнул Длух.

– Надели ее плодородием! – хором повторили гости.

После этого Айна с женщинами, пританцовывая, трижды обошли вокруг скамьи. Каждый круг завершался глубоким поклоном.

Следующая часть обряда напомнила верховному жрецу о том, что предстоит исполнить Круну. Длух взял тяжелую, потемневшую от времени дубинку и положил ее между раскинутых ног Зерновицы.

– Мы пахали, мы сеяли, а теперь урожай соберем! – дружно воскликнули мужчины.

Айна с женщинами снова трижды обошли вокруг скамьи, громко хлопая в ладоши.

На этом обряд закончился, а чучело оставили на скамье до следующего захода солнца.

Длух подвел к скамье Круна и его новую жену.

– О бог Солнце, могущественнейший из богов, ты, что даруешь жизнь, свет и тепло! – воззвал верховный жрец. – Скрепи своим благословением союз этих людей и надели их многочисленным потомством!

Все громко захлопали в ладоши, а Длух увенчал Раху золотым обручем и провозгласил:

– Ты избранница богов.

Вождь Крун посмотрел на соломенное чучело, ласково взглянул на верную Айну и обратил изумленный взор к новой жене. Ночь Первозимья, волшебная ночь, когда даже бог Солнце засыпал крепким сном, наполняла Круна почти забытым ощущением счастья. Восторженное возбуждение горячей волной разлилось по телу вождя, и он воспрянул духом.

На этот раз и сам Крун, и верховный жрец уверовали, что полоса несчастий в Саруме подошла к концу.

Несколько дней спустя в скромной хижине посреди северной долины случилось событие, обрадовавшее коротышку-каменщика больше, чем известие о новой жене вождя. У Нумы родился сын – круглоголовый крепыш, большеглазый и короткопалый, как отец. Каменщик поднес младенца к свету и внимательно осмотрел.

– Ха, руки-то отцовские! Прекрасным каменщиком станет, – удовлетворенно хмыкнул он, отдал ребенка Катеш и ласково потрепал ее по голове. – Ты мне еще много каменщиков народишь.

Катеш слабо улыбнулась.

В полнолуние, пока еще не грянули первые морозы, в хижине каменщика устроили пиршество. Нума расстелил перед входом камышовые циновки, и Катеш расставила на них знатное угощение – молочный поросенок, зажаренный на вертеле над углями, пшеничные лепешки, спелые ягоды, а еще кувшины темного эля и сладкого хмельного напитка, который делали из пчелиного меда, собранного в лесу. На пиршество Нума пригласил своих лучших каменотесов, родственников Катеш, своего приятеля Тарка и, разумеется, жреца, ведь только жрецам ведомо, каким именем назвать ребенка.

Перед заходом солнца младенца вынесли из хижины и показали жрецу, серьезному юноше в тяжелом одеянии из бурой некрашеной шерсти. По обыкновению служителей бога Солнца, голову он брил, оставляя надо лбом узкий треугольник волос, острым углом спускающийся к переносице. Жрец молча осмотрел ребенка, потом перевел взгляд на взволнованное лицо коротышки-каменщика и, внезапно утратив суровость, улыбнулся:

– Сын похож на отца, а потому имя ему – Нумати.

Имя означало одновременно и «подобный Нуме», и «человек камня». Гости, оценив шутку, разразились возгласами одобрения, и пиршество началось.

Наконец, когда от выпитого меда гости захмелели, Тарк-рыбак глубоким выразительным басом затянул песню. Все с радостью к нему присоединились, вразнобой выкрикивая то охотничьи песенки, то скабрезные частушки. На смуглых щеках Тарка вспыхнул яркий румянец.

– А теперь споем малютке колыбельную, – объявил рыбак и тихонько начал выводить медленную, ритмичную мелодию, которая вилась в прохладном воздухе, будто струйки дыма от угасающего костра.

В древнем чарующем напеве говорилось о заповедном лесе, полном птиц и зверей, что рос на дне моря. Тарк обвел затуманенным взором счастливые лица гостей и мечтательно уставился вдаль.

Поздним вечером Нума и Катеш распрощались с гостями.

– Твой приятель замечательно поет, – заметила Катеш.

Коротышка-каменщик согласно закивал нелепой головой, удовлетворенно вздохнул и погрузился в сон.

Три дня спустя Нума решил, что настало время перетаскивать обработанные сарсены из каменоломни в святилище: схваченный морозом грунт затвердел, и по нему легче было волочить массивные камни.

– До первого снега полпути успеем проделать, – сказал он. – А может, и по снегу получится проволочь.

Каждый обтесанный сарсен установили на деревянные салазки, а вдоль предполагаемого пути уложили штабеля ровных бревен – толстые стволы поваленных в лесу деревьев служили деревянными катками. В работе по перевозке камней принимали участие пятьсот крепких мужчин и сотня воловьих упряжек.

Работники трудились не покладая рук, а вот волы упрямились, к вящему раздражению Нумы.

– Волы куда упрямее людей, – заметил один из жрецов, выслушав жалобы каменщика.

Нуме со вздохом пришлось признать, что жрец прав.

С парой волов в упряжке совладать легко, но, чтобы сдвинуть с места громадный сарсен, требовалось двадцать, а то и тридцать упря жек. Могучие животные справились бы с задачей, если бы действовали согласованно, но добиться этого не представлялось возможным. Каменщику пришлось отказаться от своего замысла и использовать волов лишь для того, чтобы помогать мужчинам, тянущим веревки из скрученных кожаных ремней, втаскивать сарсены на склоны холмов.

Вдобавок оказалось, что салазки под тяжестью сарсена намертво увязают в снегу, поэтому работу пришлось отложить до весны.

Вскоре после весеннего равноденствия Раха объявила, что ждет ребенка. Обитатели Сарума возрадовались.

Новую жену Круна все считали странной: она была неразговорчивой, ни на что не жаловалась, ничего не просила, не обзавелась ни друзьями, ни врагами, но от вождя не отходила ни на шаг. На остальных женщин в доме Круна Раха не обращала внимания, ничем их не обижала, а словно бы не замечала их присутствия. Некоторых это задевало, но верная Айна терпеливо сносила такое поведение. Теперь, когда Раха понесла, все надежды Сарума возлагали только на нее.

Длух часто размышлял, счастлива ли она. Впрочем, это никого не волновало. Раху привезли сюда из неведомых краев, потому что так повелели боги, и она покорно исполняла свое предназначение.

Крун лучился счастьем. Казалось, он черпал силы в новой жене и всякий раз, глядя на ее разбухший живот, радостно восклицал:

– Тебя мне боги послали!

Лето выдалось на удивление благодатным; наступили ясные жар кие дни, на склонах холмов в пятиречье заколосились хлеба, обещая богатый урожай. Круна это обнадежило: похоже, Сарум вернул себе милость богов. За месяц до летнего солнцестояния Нума приступил к возведению первой гигантской арки-трилита в Стоунхендже.

Коротышка-каменщик был доволен жизнью: жена родила ему прекрасного сына, строительство нового святилища продвигалось быстро, да и вождь вскорости обзаведется наследником – воистину боги с улыбкой взирали на долины и холмы пятиречья.

После родов Катеш стала вспыльчивой и раздражительной, но Нума не придавал этому значения: она была хорошей женой, вкусно готовила, отлично шила одежду из кожи и мехов и во всем остальном заботилась о муже, хотя на его ласки отзывалась без особых восторгов. Впрочем, каменщика это не останавливало – его восхищало крепкое, ладное тело молодой жены. Она любила сидеть у костра перед хижиной, дожидаясь возвращения Нумы, и всякий раз приветствовала мужа ласковой улыбкой, а он нетерпеливо хватал Катеш в охапку и уносил в дом.

Иногда каменщик проводил в каменоломнях целый месяц, а Катеш в одиночестве возделывала делянку на склоне холма, ухаживала за ребенком и изредка встречалась с соседками, мужья которых тоже трудились в каменоломнях. Строительство святилища шло полным ходом, и Катеш никогда не жаловалась на отлучки мужа.

Да, она была хорошей женой.

Иногда, после долгого отсутствия, Нума спрашивал Тарка-рыбака:

– Скажи, чем мне обрадовать Катеш?

Тарк отправлялся в гавань на берегу залива, где выменивал у заморских торговцев украшения или связки разноцветных бусин, а потом объяснял приятелю:

– Женщины любят такие вещи.

Нума вручал подарок жене, та заливалась довольным румянцем, а коротышка-каменщик счастливо улыбался.

Однажды в начале лета, возвращаясь из каменоломен, Нума спо ткнулся об узловатый корень боярышника, торчащий на тропе, и едва не упал. Рядом с корнем валялся серый камешек размером с кулак: на нем, к изумлению Нумы, были заметны следы грубой резьбы – когда-то камню придали форму коренастой женщины с широкими чреслами и тяжелой грудью. Нума с удовольствием обнял фигурку короткопалыми широкими ладонями – она словно бы символизировала изобилие и плодородие.

– Наверное, неизвестный резчик очень любил эту женщину, – пробормотал Нума, засовывая каменную фигурку в кожаный кошель на поясе.

В углу хижины каменщика уже набралась целая груда необычных предметов – кремнёвые наконечники стрел и копий, россыпи разноцветной гальки и камешки странной формы. Нума часто их разглядывал, пытаясь понять, какие силы их сформировали. К этим предметам теперь добавилась и каменная фигурка Акуны, созданная охотником Ххылом несколько тысяч лет назад.

Итак, Нума приступил к возведению первых арок-трилитов в Стоунхендже. Установка огромных сарсенов была весьма непростым делом. Сначала требовалось выкопать яму на глубину, равную длине той части камня, которую следовало закопать, потом подтащить к яме сарсен так, чтобы конец его свешивался с края, и обвязать другой конец веревками и канатами. Затем двести человек, разбившись на две группы, приводили гигантский сарсен в вертикальное положение – одна бригада тянула веревки, перекинутые через высокую бревенчатую перекладину, а вторая подкладывала под камень бревна, чтобы он не завалился назад. Когда камень наконец соскальзывал в яму, ее с отчаянной быстротой начинали заполнять щебенкой, которую затем утрамбовывали. Камни самого высокого трилита зарыты в землю на глубину восемь футов.

Громадные плиты перекладин, весившие несколько тонн, необходимо было поднять на высоту двадцать футов. Поначалу строители не знали, как это сделать, однако Нума подсказал им решение:

– Надо уложить плиту у подножия будущих опор, подсунуть под нее слой бревен, а потом рядом уложить бревна в два слоя, крест-накрест и перевалить плиту на них, затем добавить еще один слой бревен, обвязать для прочности веревками, и так постепенно наращивать помост, пока не поднимем перекладину на нужную высоту, вровень с верхом опоры. После этого останется только сдвинуть перекладину, чтобы ее гнезда легли на шипы вертикальных камней.

Нума взял пучок прутиков и плоскую гальку и наглядно показал, что имеется в виду. Под руководством каменщика перекладины установили на место, и к празднику солнцестояния в центре хенджа красовались две арки трилитов.

В день солнцестояния жители Сарума собрались в святилище, и со всех сторон послышались изумленные восклицания.

– Наш храм – великое чудо, – говорили люди.

Год выдался урожайным. Крун счастливо улыбался, а Раха гордо выпячивала тяжелый живот.

– Боги смилостивились, – заметил вождь верховному жрецу, и тот согласно кивнул.

Прошло лето, наступила ранняя осень, и тут грянула беда.

До завершения постройки святилища оставалось шесть лет – Луна вступила в тринадцатый год своего цикла. Однажды теплым осенним вечером Длух пришел в гости к вождю, и они негромко беседовали у дома на холме. Внезапно из дома раздался жуткий крик, и мужчины вбежали внутрь.

Родовые схватки у Рахи наступили раньше времени. Длух посмотрел на роженицу и понял, что случилось несчастье. Та ночь навсегда осталась в памяти верховного жреца: разгневанный Крун сыпал проклятиями, Длух отчаянно взывал к богам, Айна молча обнимала несчастную Раху, стараясь облегчить ее мучения. Вождь побледнел и, шатаясь от горя, вышел из дому. Роженица истекала кровью; кровь покрывала постель, пол и даже стены, будто в доме вождя принесли кровавую жертву богам. Раха умерла, не выжил и ребенок, вышедший из ее утробы. Вместе с ними умерла и надежда на благосостояние Сарума.

Айна, сокрушенно качая головой, взяла на руки окровавленное безжизненное тельце, а служанки, рыдая над телом Рахи, осыпали его священными травами. Верховный жрец не смог сдержать подступивших слез.

Он навсегда запомнил кровь; запомнил он и лицо вождя.

Крун одиноко сидел в амбаре при свете двух свечей. Бледное, помертвевшее лицо вождя ничего не выражало – ни гнева, ни отчаяния. Невидящими глазами Крун уставился на верховного жреца. Длух понял, что вождь потерял рассудок от горя.

В то лето в долине у реки произошел еще ряд событий, впрочем не столь значительных.

Однажды ясным летним днем, когда Катеш играла с малышом на бере гу неподалеку от хижины, на реке показалась лодка Тарка – рыбак вез Нуму из святилища.

Медленное течение колыхало длинные ленты водорослей, поверхность реки рябила, отбрасывая солнечные блики. Катеш умиротворенно вздохнула и, закрыв глаза, подставила лицо теплым солнечным лучам. Упитанный младенец радостно гукал у ее ног.

Катеш, хорошо помня материнский наказ, старалась ублажать мужа. В общем, жаловаться ей было не на что: сына она обожала, а к нелепой внешности Нумы притерпелась… Соседки часто улыбались, глядя на коротышку, но всегда добавляли:

– Повезло тебе, Катеш, твой муж – прославленный мастер-каменщик.

Катеш издалека заметила лодку Тарка. Нума сидел, повернувшись против течения, а рыбак греб, сильными размеренными взмахами весла толкая лодку вперед. Женщина невольно сравнила двух мужчин: своего мужа, коренастого большеголового коротышку, и Тарка – высокого, стройного, с широкой грудью и мускулистыми ру ками. Внезапно Нума показался Катеш чужаком, а Тарк… Она и сама не понимала, что ей вдруг привиделось, и изумленно глядела на лодку.

Нума с радостным восклицанием спрыгнул на берег, обнял жену и схватил сына в охапку.

– Вот погляди, какой у меня каменщик растет! – гордо сказал он Тарку и повел всех в хижину.

Обычно Катеш видела Тарка только издалека, когда он проплывал по реке к торжищу у гавани. Нума всегда с уважением отзывался о своем приятеле, а от соседок Катеш знала, что Тарк слывет женолюбом; впрочем, ее это не удивляло. Но сейчас, вблизи, его присутствие чем-то смущало женщину.

Нума торопливо ушел в хижину, а Катеш с Тарком остались стоять у входа. Хорошей жене следовало предложить гостю воды, накормить его пшеничными лепешками и скромно усесться чуть поодаль, не поднимая глаз, но Катеш растерянно молчала, заливаясь стыдливым румянцем под оценивающим взглядом рыбака.

Тарк, ласково улыбаясь, смотрел на юную жену каменщика, словно понимая, о чем она думает. Он хорошо помнил и жалел темноглазую белокожую красавицу. «Зря я Нуме про нее рассказал, – думал он. – Он и не представляет, что женщине нужно для счастья. Вот и сейчас бегает по хижине, камень какой-то ищет!» Что ж, жалей не жалей, ничего не поделаешь.

Нума вышел из дому, гордо неся на короткопалой широкой ладони каменную фигурку, найденную под корнями боярышника.

– Вот, погляди! Мастерски вырезано, правда?

Тарк внимательно осмотрел фигурку, длинными тонкими пальцами ощупал древнее изображение и признал правоту слов своего приятеля.

– Древний резчик любил свою женщину так же горячо, как я люблю свою жену, – заявил Нума, обнимая Катеш за талию.

Тарк неожиданно встретился взглядом с Катеш. Она поспешно отвела глаза и все оставшееся время не смотрела на мужчин. Что-то в Тарке смущало ее – то ли воспоминания о глубоком выразительном голосе и мечтательном взоре рыбака, то ли стройная фигура, широкие плечи и сильные руки, то ли само его присутствие. Катеш, понимая, что Тарк догадался о ее чувствах, с облегчением вздохнула, когда он ушел.

– Хороший у меня приятель, правда? – спросил Нума.

– Слишком высокий, – ответила Катеш.

– Ну и что, зато другим женщинам нравится, – рассмеялся каменщик.

– Мне больше мой муж по нраву, – вздохнула она и обняла его.

Катеш по-прежнему выходила к реке – не очень часто, но и не очень редко. Примерно месяц спустя Тарк причалил к берегу и заговорил с Катеш. Лодка его была полна товаров: рыбак вез их из гавани в хендж.

– Ты это все у чужеземных торговцев купил?

– Да, они из дальних краев товары привезли, – кивнул Тарк и принялся показывать ей свою добычу: яркие ткани с далекого юга, бронзовые ножи с севера, богато изукрашенные пояса – творения искусных восточных мастеров.

Катеш восхищенно выслушала его и, забыв о смущении, спросила:

– А ты тоже бывал в дальних краях?

– Не везде, – ответил Тарк.

Он переступил через борт лодки и, усевшись на берегу рядом с Катеш, начал рассказывать о своих путешествиях через пролив, о чужеземных торговцах и о неведомых странах. Катеш слушала Тарка словно зачарованная, а когда он уплыл, проводила лодку задумчивым взглядом.

После этого Тарк часто причаливал к берегу у хижины каменщика и подолгу беседовал с Катеш. Со временем она невольно стала сравнивать ловкого и обходительного рыбака со своим мужем: жизнь Тарка была полна приключений, а коротышка-каменщик только и знал, что сновал, как жук, от каменоломни к хенджу и обратно в каменоломню, а говорил лишь о своих сарсенах. Долгими летними днями Катеш сидела на берегу с Нумати и смотрела на белых лебедей в заводи – когда птицы легко взмывали в небо, то грациозные изгибы длинных шей и мощный размах крыльев чем-то напоминали ей о рыбаке, который без страха пересекал море.

Однажды летним днем Катеш взяла Нумати и вышла посидеть на берегу. Она наелась пшеничных лепешек, накормила сына, и он уснул на коленях матери. Катеш осторожно переложила малыша на траву, а сама улеглась рядом и задремала, убаюканная тихим плеском волн. Солнечные лучи согревали ей щеки.

Вздрогнув, она проснулась. Солнце сдвинулось с прежнего места над верхушками деревьев, но все еще стояло высоко над головой. Ребенок исчез. Катеш испуганно огляделась: Нумати не мог отползти далеко. Неужели он упал в реку? Катеш побежала вдоль берега, пристально вглядываясь в воду и с холодеющим сердцем думая: «Он утонул, водоросли утащили его на глубину… Я его не найду!»

Оказалось, что Нумати заполз за куст, шагах в двадцати от места, где они уснули, и теперь сидел на берегу. Катеш бросилась к сыну, но он наклонился и, будто нарочно, соскользнул в воду. Его тут же подхватило течением и понесло вдаль.

С горестным воплем Катеш прыгнула в реку, изо всех сил стараясь удержаться на плаву, и длинные пряди речных водорослей тут же опутали ей руки и ноги мягкими, но прочными петлями. Малыш покачивался на воде совсем рядом, но Катеш не могла до него дотянуться. Она отчаянно завопила.

Лодка Тарка с невероятной скоростью обогнула излучину. Рыбак, услышав крики, налег на весла, и легонькое суденышко помчалось по реке. Он сразу понял, что случилось, подгреб к ребенку, стремительно выхватил его из воды и отвез на берег. Убедившись, что малыш не захлебнулся, Тарк бросился на помощь Катеш, которая не могла высвободиться из водорослей. Он торопливо подплыл к ней, обхватил ее сильными руками и выволок из воды. Катеш обессиленно поплелась к ребенку, заметив, впрочем, и влажный блеск смуглой кожи Тарка, и сверкающие капли в его черной бороде.

Добравшись до хижины, Катеш торопливо завернула малыша в шерстяное одеяло, а Тарк развел костер у входа и невозмутимо принялся сушить свою одежду. От кожаной куртки повалил пар. Катеш, запинаясь и дрожа от испуга, стала невнятно благодарить Тарка, но он лишь добродушно рассмеялся:

– Река опасна и непредсказуема, как женщина. Будь с ней поосторожнее.

Он откинул со лба мокрые черные пряди, пригладил бороду, задумчиво посмотрел на Катеш и встал. В порыве благодарности Катеш потянулась к нему. Он ласково сжал ее руку. По телу Катеш пробежала доселе неведомая дрожь возбуждения.

Тарк все понял и промолчал, лишь придвинулся ближе. Катеш, закинув голову и приоткрыв дрожащие губы, неотрывно смотрела на него. Внезапно он перевел взгляд ей за плечо и дружелюбным голосом воскликнул:

– Нума, как ты вовремя пришел! Твой сын учится плавать!

Коротышка-каменщик торопливо спускался из хижины к реке.

После того как Нума распрощался с приятелем, он повернулся к жене и сказал:

– Хоть ты Тарка и не привечаешь, он нашему сыну жизнь спас. Он верный друг и хороший человек.

Катеш, напуганная случившимся, старалась не думать ни о Тарке, ни о том впечатлении, которое он на нее произвел. На берег реки она больше не выходила, а Тарк, хотя и часто проплывал мимо хижины, встреч с Катеш не искал.

Прошло лето. Через два месяца после летнего солнцестояния жрецы объявили о начале сбора урожая. В северной долине урожай собрали быстро, и Катеш отправилась на соседскую делянку помочь вязать снопы – Нума в очередной раз ушел в каменоломни.

Работа в поле Катеш нравилась, а за детьми они с соседкой присматривали по очереди. Когда связали последний сноп, женщины ушли готовить праздничный ужин. На закате солнца к костру потянулись мужчины, а с берега раздался приветственный крик, и хозяин делянки привел к дому нового гостя:

– Поглядите, кто к нам приехал! Будет у нас настоящий праздник урожая, с песнями, как полагается.

Из-за его плеча выглянул ухмыляющийся Тарк.

Катеш, не сдержавшись, посмотрела на него. Хотя они уже давно не встречались, по телу женщины снова пробежала восторженная дрожь. К счастью, Катеш сидела в тени, а все остальные глядели на рыбака, и никто этого не заметил.

На темном небе высыпали звезды. Все собрались у костра, и Тарк начал петь. Мужчины с удовольствием ему подпевали – то скабрезные частушки, то хвалебные песни об охотничьей удаче.

– А теперь – колыбельная, – сказал Тарк и затянул свою любимую песню – напевную, грустную мелодию.

Слова колыбельной рассказывали о незапамятных временах, о заповедном лесе, полном птиц и зверей; а потом боги, устав от птичьего гомона и звериного рыка, накрыли лес глубокими водами, будто огромным одеялом, и теперь только изредка в шуме волн слышны голоса птиц и зверей.

Звуки глубокого выразительного голоса всколыхнули в Катеш неведомые прежде чувства.

– Ах, как хорошо! – вздохнула она.

Катеш тихонько раскачивалась в такт чарующей мелодии и пыталась разобраться в своих чувствах: ей нравилось сильное, гибкое тело Тарка, нежный голос и мечтательный взгляд. Она взяла на руки спящего Нумати, незаметно ушла в хижину и, уложив ребенка в колыбельку, села у порога, под небом, усеянным звездами. Ее преследовали неотвязные мысли о Тарке.

Чуть погодя с реки послышался тихий плеск весел. Катеш всмотрелась в темноту, но лодку не разглядела.

Тарк появился на тропе внезапно, ступая бесшумно, как дикий зверь. Катеш непроизвольно подалась ему навстречу, забыв о муже и сыне.

– Ты знала, что я приду? – прошептал он.

Катеш, ахнув, прильнула к нему.

– Я для тебя колыбельную пел, – признался он, обнимая ее и увлекая за собой в хижину.

Целый месяц Нума провел в каменоломнях и только в последний день лета решил вернуться в Сарум. Он собирался выйти сразу после полудня, чтобы засветло добраться домой, но припозднился. По дороге он дважды останавливался передохнуть. С наступлением сумерек в роще завыли волки, однако Нуму это не испугало.

До вершины холма, ведущего в долину, каменщик добрался глубокой ночью. Темное небо затянули облака, лишь кое-где сверкали звезды. Луна еще не взошла, и на траве поблескивала роса. С пастбища на взгорье тянуло овечьим навозом, над хижинами в долине вились дымки костров. Каменщик, предвкушая встречу с женой, позабыл об усталости и закричал во весь голос:

– Катеш! Катеш! Нума вернулся!

По долине прокатилось эхо, залаяли собаки. Коротышка довольно усмехнулся и торопливо зашагал по тропе. У входа в хижину горел костер, освещая поляну, сама хижина и роща за ней оставались в тени. Где-то по соседству лениво гавкнул пес, и все стихло.

– Катеш! – радостно заорал каменщик – и тут увидел, как из хижины выскользнул какой-то человек, перебежал поляну и скрылся за деревьями.

Нума рассеянно заморгал и вгляделся в темноту: ему показалось, что он различил знакомую фигуру и характерную походку приятеля. Сердце Нумы отчаянно забилось, и он ворвался в хижину.

Едва Катеш с Тарком обнялись, как до них донесся голос Нумы.

Катеш отпрянула и испуганно прошептала:

– Уходи, скорее!

Она заставила себя успокоиться, но чувство стыда не отпускало. Катеш не могла понять, отчего поддалась преступной слабости. Нума ворвался в хижину и гневно уставился на жену:

– Кто к тебе приходил?

– Здесь никого не было, – пролепетала Катеш, мотая головой.

– Нет, здесь кто-то был, я сам видел! – заорал каменщик и выбежал из хижины в рощу.

Верховный жрец не сомневался, что Крун обезумел от горя, но успокоить его не мог – слишком свежи были воспоминания о потоках крови в доме вождя. Увы, оставалось лишь надеяться, что рассудок вернется к Круну.

После смерти Рахи вождь неожиданно спросил Длуха:

– Правда, что богиня Луна покровительствует охотникам?

Жрец ошарашенно уставился на Круна – даже малые дети знали, что бог Солнце покровительствует земледелию и скотоводству, а богиня Луна – охоте.

– Отвечай, жрец! – потребовал вождь.

– Да, покровительствует.

– А еще она охраняет мертвых, верно?

– Верно, – кивнул Длух.

Опять же, всем было известно, что богиня Луна охраняет могилы предков на взгорье.

Крун печально огляделся и вздохнул:

– Мой дом – жилище мертвых.

Жрец молчал – сказать ему было нечего.

– Вы, жрецы, начинаете каждое обращение к богам со слов: «Бог Солнце, ты, что даруешь жизнь…» – Вождь с размаху стукнул кулаком по стене и воскликнул: – А Круну бог Солнце даровал только смерть!

Длух бросился успокаивать вождя, но тот не умолкал, гневно сверкая налитыми кровью глазами:

– Раз Круну дарована смерть, он ее примет! Отныне мы будем молиться не богу Солнцу, а богине Луне. И Сарум назовем не благословенным поселением, а обителью смерти!

Жрец заикнулся было, что незачем хулить богов, но Крун его не слушал.

– И жертв богу Солнцу не смей приносить! – орал вождь. – Бог Солнце над Сарумом больше не властен. Только богиня Луна достойна наших жертв, и новое святилище мы строим для нее.

Длух решил, что от горя вождь помутился рассудком, но Крун, помолчав, хрипло спросил:

– Где Омних?

– В святилище, – ответил Длух.

– Он привез мне новую жену из Ирландии, обещал, что она родит мне наследника… – простонал вождь. – Омних меня обманул!

– Ты с ума сошел! – воскликнул верховный жрец.

– Омних заслуживает смерти.

О таком кощунстве невозможно было даже помыслить.

– Омних – жрец, – напомнил Длух. – Служители богов неприкосновенны.

Крун уставился вдаль невидящим взглядом. Верховный жрец вздохнул и вышел из дома вождя.

Длух не верил, что Крун осмелится нарушить священные заповеди богов, но на всякий случай отправил жреца в леса на западе Сарума, в сутках пути по реке. На следующий день слуги Круна явились в святилище за Омнихом и вернулись к вождю ни с чем. Крун взъярился и призвал к себе Длуха.

– Куда ты спрятал Омниха?! – заорал вождь.

Длух промолчал, видя, что Крун по-прежнему безумствует.

– Ты тоже решил меня предать? – пробормотал вождь.

– Нет, я не предам ни тебя, ни богов, – печально ответил верховный жрец.

– Боги меня предали! – настойчиво повторил Крун. – Отдай мне Омниха.

– Нет! – решительно ответил Длух.

Вождь осыпал его проклятиями.

На следующий день Длух отправил Омниха к горам Уэльса, в дальнее святилище, надеясь, что там юноша будет в безопасности.

В последующие пять лет Длух не раз опасался, что Крун замышляет убийство всех жрецов. Безумие вождя темной пеленой накрыло пятиречье, и обитатели Сарума жили в постоянном страхе. Весть о случившемся разнеслась по всему острову и за его пределы; даже чужеземные торговцы опасались путешествовать вверх по реке.

– Сарум – обитель мертвых, – говорили они.

Так оно и было. Спустя месяц после смерти Рахи умерла и верная Айна. Крун помрачнел еще больше, перестал выходить из дому и сидел в одиночестве, не допуская к себе близких и родных. Он ожесточился, признавал только власть богини Луны, с подозрением относился к окружающим и каждый день заставлял слуг выведывать, о чем говорят не только обитатели пятиречья, но и жрецы в святилище.

– Ты язык-то придержи, Крун услышит, – опасливо наставляли жен мужья.

Вождь запретил любые чествования бога Солнца – ни дни солнцестояния, ни праздники равноденствия отмечать было нельзя. Вместо этого каждый месяц совершались обряды, посвященные богине Луне. Длух воспротивился было такому порядку, но Крун возмущенно заявил:

– Если не желаешь поклоняться богине Луне, новому святилищу не бывать!

Длух для виду смирился, однако продолжал наставлять жрецов:

– Терпите, и воздастся вам по заслугам. Пройдут лихие времена, мы построим святилище, и воля богов будет исполнена.

Вдобавок он приказал, чтобы обряды в честь бога Солнца совершались по-прежнему, хотя и втайне. Сам он часто взывал к божеству:

– О бог Солнце, дай мне силы перетерпеть темные времена, наставь руку мою!

Больше всего верховного жреца угнетали бесконечные жертвоприношения. Крун, наотрез отказавшись от помощи жрецов, утверждал, что повинуется лишь воле богини Луны. Раз в три месяца слуги вождя приводили к нему какую-нибудь девушку из окрестных селений. Поначалу жители Сарума считали это за честь и надеялись, что вождь наградит семью счастливицы. Увы, они не подозревали, чем обернется выбор Круна. В течение трех месяцев девушке приходилось под неустанным присмотром денно и нощно обхаживать и ублажать вождя. Из дому ее не выпускали, обращались хуже, чем со скотиной, а если запуганной бедняжке не удавалось забеременеть, ее приносили в жертву богине Луне.

Поначалу Длух отказывался исполнить требование вождя.

– Богиня Луна мне благоволит, исполняет мои желания, не то что твой бог Солнце! – взъярился Крун. – Не хочешь, я сам убью девчонку, но тогда святилища тебе не видать!

Потом, чуть успокоившись, вождь потрепал Длуха по плечу и напомнил:

– Саруму нужен наследник. Сам видишь, я старею, времени у нас не осталось.

Длух печально согласился, не зная, что на это возразить. Как бы то ни было, девушке лучше закончить жизнь на алтаре святилища, чем погибнуть от руки вождя, – боги сразу отправляли души жертв к умершим предкам, в священные земли.

Итак, каждые три месяца жрецы совершали жертвоприношение, строительство святилища продолжалось, а слуги Круна находили вождю новую жену. Обитатели Сарума пытались прятать дочерей, но вездесущие лазутчики Круна стали врываться в хижины по ночам, угрожающе размахивая каменными топорами, и уводить девушек.

Крун все больше и больше походил на хищную птицу. Голова его совершенно поседела, но мощи своей он не утратил, однако появилось в нем нечто жестокое и бесчеловечное: от неугодных ему наложниц он избавлялся так же легко, как от ненужной скотины.

Никто в Саруме не обрадовался восходу кроваво-красной луны, предвестницы нового урожая.

– Это Крун напоил Луну кровью, – шептались повсюду.

Ни одна из девятнадцати наложниц вождя не забеременела. Их всех принесли в жертву.

Лазутчики донесли Круну, что жрецы тайком совершают обряды в честь бога Солнца. Вождь призвал к себе Длуха и отчитал его:

– Ты прогневил богиню Луну! Из-за тебя мои наложницы остаются бесплодны.

Верховный жрец мысленно попрощался с жизнью, однако даже в ярости Крун не осмелился поднять руку на верховного жреца. Длух неожиданно сообразил, что вождь наверняка опасается гнева бога Солнца.

Строительство Стоунхенджа продолжалось, но работники приуныли. Лазутчики Круна сновали повсюду, над меловыми утесами больше не слышались хвалебные песнопения в честь бога Солнца, и даже каменотесы Нумы горестно бормотали:

– Боги прокляли Сарум. Напрасно мы строим святилище, от него толку не будет.

Все чаще и чаще жрецам приходилось пускать в ход плетки, чтобы заставить работников волочить громадные сарсены к хенджу. Однако же Нума невозмутимо продолжал свои труды и подбадривал каменотесов. Величие нового святилища понемногу становилось очевидным, но по ночам верховный жрец, оставшись в одиночестве, в отчаянии взывал к небесам:

– О бог Солнце и богиня Луна, пошлите мне знак, что вы благосклонны к нашим стараниям!

Вот уже пять лет Крун безумствовал. Алтарь святилища принял очередную, девятнадцатую жертву – юную девушку, почти ребенка, темноволосую и темноглазую, с пухлыми алыми губами. Длух помнил, как ее, напуганную до полусмерти, привели в дом вождя, где бедняжка изо всех сил старалась угодить Круну, который с бесстрастной холодностью принимал ее ласки. Считалось, что напуганная женщина легче беременеет, однако наложницам Кру на страх не помогал. Когда клинок священного бронзового ножа кос нулся горла бедняжки, в наивном взгляде верховному жрецу почудился вопрос: «За что?!» Ответа у Длуха не было.

Катеш не знала, когда именно в ней вспыхнуло запретное, мучительное чувство. Может быть, в тот самый день, когда Тарк отвез ее из родительского дома в хижину Нумы? Помнится, тогда рыбак всю дорогу тихонько напевал какую-то песенку. Смотрел ли он на Катеш?

Нет, вряд ли это случилось в тот день.

Может быть, это произошло, когда Катеш украдкой поглядывала на мужчин, занятых обсуждением строительства святилища? Рыбак, высокий и стройный, запрокидывал голову и заливисто смеялся, подставляя солнцу четко очерченные губы – смотреть на него было приятно, не то что на неуклюжего коротышку Нуму.

Нет, вряд ли это случилось в тот день.

Скорее всего, это произошло тем вечером, когда жрец дал имя малышу Нумати. Тарк мелодичным, выразительным голосом пел песни у костра, а Нума опустил тяжелую голову на плечо жены и захрапел… Вот тогда она и посмотрела прямо в глаза рыбака – такие ясные и понимающие.

Нет, это случилось не в тот день.

И не в тот день, когда Тарк вытащил Нумати и Катеш из реки.

А вот когда сбор урожая подошел к концу, она точно знала, что Тарк к ней придет, хотя весь день они даже не взглянули друг на друга. С тех самых пор муки тайной страсти стали для Катеш самым прекрасным чувством на свете.

В ту, первую ночь Нума что-то заподозрил, но не отыскал ни следа Тарка в роще, ни лодки на реке. В конце концов он решил, что ошибся, и успокоился.

После смерти Рахи в Саруме воцарилось уныние. Катеш избегала встреч с Тарком и старалась во всем угодить мужу. Несколько раз она даже побывала в святилище, где с изумлением взирала на установленные сарсены. Строители уже возвели четверть задуманного числа арок. Каменщик деловито сновал по святилищу, отдавая приказания.

– Мой муж – великий человек, – во всеуслышание объявляла Катеш, почтительно следуя за Нумой по хенджу.

Прошла зима, наступила весна. Катеш присматривала за младенцем, обходительно прислуживала мужу и даже поверила, что и думать забыла о Тарке.

Летом, когда Крун отправил на алтарь четвертую жертву, Нума отправился в каменоломни и провел там два месяца.

Завидев Тарка на тропе у хижины, Катеш сначала решила спрятаться, но потом набралась смелости, вышла на порог и вежливо поздоровалась.

– Я принес весточку от Нумы, – учтиво начал Тарк. – Он проведет в каменоломне еще месяц. Работы много.

Катеш кивнула: все знали, что Крун недоволен жрецами, и каменщик не хотел, чтобы его обвинили в недобросовестной работе.

– Спасибо, Тарк, – ответила она и, по обычаю, предложила гостю еды и питья.

Рыбак, словно услышав мысли Катеш, уселся поодаль и начал рассказывать о строительстве хенджа, о событиях в гавани и об участи наложниц вождя. Поначалу Катеш слушала его рассеянно, но затем ей стало любопытно, и она засыпала Тарка вопросами. Что говорят о Саруме торговцы? Довольны ли жрецы строительством святилища? Беседа затянулась почти до вечера. Тарк ушел, когда солнце начало клониться к закату.

Через два дня он пришел снова, и на этот раз Катеш держалась приветливее.

Еще через два дня, в сумерках, она услышала плеск весла на реке, и поняла, что это Тарк.

Они пылко поцеловались и вошли в хижину, но Катеш медлила – перед ее взглядом возник образ мужа. Если она поддастся своей страсти, то больно ранит Нуму, а боги наверняка пошлют ей ужасное наказание. Задрожав, Катеш отвернулась, боясь посмотреть на Тарка, но не устояла, торопливо сбросила одежду и, обнаженная, бросилась к нему в объятия с криком:

– Избавь меня от мук!

Пылкая тайная связь продолжалась все лето и осень, пока Нума занимался доставкой сарсенов из каменоломни в святилище. Катеш как одержимая наслаждалась ласками Тарка, запоминая каждую его черточку. Иногда она с дрожью вспоминала о неминуемой каре богов и гневе мужа, но страх исчезал при мыслях о заливистом смехе рыбака, его нежном взгляде и ласковом голосе. Ей хотелось родить Тарку ребенка, сбежать с ним за дальние моря, но Катеш понимала, что это невозможно. В мрачные дни правления Круна ей оставалось только предаваться запретной страсти и страшиться неведомого будущего.

– Теперь повсюду лазутчики и соглядатаи, – говорила она Тарку. – Если нас увидят, то обязательно доложат жрецам…

– Не волнуйся, – успокаивал ее рыбак, – я очень осторожен, о нашей связи не узнают.

Если муж мог представить жрецам доказательства неверности жены, то, по обычаям Сарума, женщину приносили в жертву богам, а ее соблазнитель должен был заплатить дань оскорбленному мужу. При мысли об этом Катеш сокрушенно качала головой и стенала:

– Почему боги не дали мне другого мужа?!

Тарк совершенно не походил на неуклюжего коротышку-каменщика. Иногда он откидывался на спину, потягиваясь, будто кот, а Катеш с восторженным вздохом усаживалась на него сверху; он лениво улыбался, а она ритмично двигалась над ним, выгибая спину и довольно постанывая. Она обнимала его, заглядывая в сонные глаза, и нежно укачивала, как ребенка. В отличие от Нумы, Тарк был с ней нежен и ласков, раз за разом заставляя ее стонать от возбуждения в его объятиях.

Когда каменщик возвращался домой, Катеш всем своим видом показывала, что рада его приходу, и по-прежнему старалась его ублажать. Терзаясь угрызениями совести, она клялась себе, что прекратит преступную связь с Тарком, но всякий раз, встречаясь с рыбаком, поддавалась порыву страсти.

В начале зимы оказалось, что Катеш ждет ребенка. Нумы уже месяц не было дома. Уж теперь-то кары богов не миновать!

– Он обо всем узнает! – вскричала она и горько зарыдала при мысли о страшной участи, ждущей ее за нанесенное мужу оскорбление. – Меня ждет смерть на священном алтаре!

Тогда Тарк и посоветовал ей, что делать.

На следующий день Нума с удивлением увидел своего приятеля, который решительно шагал навстречу упряжкам, волочащим сарсены по меловым грядам. Тарк подошел к каменщику и отвел его в сторону.

– Давай я тебя сменю, – сказал рыбак. – Работа в святилище движется медленно, тебе надо со строителями разобраться, пока жрецы не стали жаловаться.

Нума поблагодарил друга за совет и поспешил в святилище. Впрочем, намеренных задержек он не обнаружил, хотя заметил несколько ошибок и тут же указал строителям, как их исправить.

– Надо же, какой Тарк придирчивый! – довольно бормотал он, возвращаясь домой.

Катеш встретила мужа с распростертыми объятиями и бросилась готовить ему ужин. Нума посидел у костра перед хижиной, поиграл с сыном, а после ужина заметил, что Катеш глядит на него с необычным блеском в глазах. В ту ночь жена отдалась ему с неведомой прежде страстью. То же самое повторилось и следующей ночью. В Катеш словно бы вспыхнуло глубокое чувство, и удивленный каменщик обрадовался, восторженно потирая короткопалые руки. Он принялся рассказывать ей о своей работе на строительстве святилища, о трудностях обработки и передвижения огромных камней. К его изумлению, Катеш восхищенно внимала его рассказам, дотошно расспрашивала и просила подробных объяснений.

– Мой муж – самый лучший каменщик на острове! – то и дело восклицала она. – Все в Саруме о нем знают.

Нуме льстило уважение жены. Всю зиму Катеш ублажала его с невероятным пылом, и ее восторженные стоны возбуждали коротышку-каменщика еще больше. Ранней весной он заметил, что Катеш понесла. Нума удовлетворенно ощупал ее набухший живот и поцеловал жену.

– Я рожу тебе ребенка, – счастливо улыбаясь, прошептала Катеш.

В начале лета Нума отвел жрецам овцу, чтобы боги проявили милость к нерожденному младенцу.

Хотя в Саруме по-прежнему властвовал обезумевший вождь, отправляя своих наложниц на священный алтарь, Нуму переполняло счастье. Он часто приводил в святилище малыша Нумати, как две капли воды похожего на отца, и строители с улыбкой глядели на две нелепые фигурки, вперевалочку бродящие по хенджу. Нумати ловко лепил из глины всевозможные игрушки.

– Вырастет, станет мастером-каменщиком, – гордо заявлял Нума. – Во всем отца превзойдет.

Он подводил малыша к огромным сарсенам и подробно объяснял, как обтесывали и перетаскивали серых исполинов.

– Я научу тебя работать с камнем, – обещал он. – Будешь мне помогать, святилище вместе построим.

За долгие годы строительства Нума проникся любовью к величественному хенджу. Обычным людям не разрешалось входить за земляной вал, окружавший святилище, но мастеру-каменщику было позволено ступить в святая святых, и он с великим почтением взирал на таинства жрецов, что совершались в жертвенном круге, за широким меловым валом, рассеченным дорогой, что стрелой уходила к горизонту. С наступлением сумерек каменщики и работники расходились по домам, а Нума оставался и наблюдал за священнодействиями молчаливых служителей богов. На святилище опускалась волшебная тишина, дневной свет угасал, и темнеющие небеса куполом накрывали меловой круг и величественные сарсены.

Каждый день на рассвете жрецы отмечали место восхождения солнца и положение светила по отношению к пятидесяти шести деревянным столбам, вкопанным внутри мелового круга, ведя точный отсчет дням и месяцам года. Со временем и Нума постиг это искусство, но некоторые действия жрецов по-прежнему ввергали его в недоумение. В закатных сумерках жрецы с охапками колышков и мотками льняной бечевы уходили на взгорье, откуда всю ночь до самого рассвета наблюдали за звездами и за движением луны и планет, отмечая их положение колышками; протянутая между кольями бечева сплеталась в запутанную сеть.

– Странные они, эти жрецы, – изумленно вздыхал Нума, возвращаясь домой.

В середине лета Нума, разглядывая тяжелый живот жены, восхищенно заметил:

– Мальчик родится, еще один каменщик!

– А если девочка? – рассмеялась Катеш.

– Ну или девочка, – согласился он. – Такая же красавица, как ты!

Однажды Нума погладил живот жены и почувствовал, как брыкается ребенок.

– Надо же, какой сильный! – удивился каменщик. – Нумати был спокойнее. А когда малыш родится?

– Месяца через два, – пожала плечами Катеш.

– Нет, Нумати был спокойнее, – повторил каменщик.

Однако, вернувшись в святилище, он неожиданно сообразил, что Катеш ошиблась в сроках, – судя по положению солнца над полукругом пятидесяти шести столбиков, с возвращения Нумы из каменоломни прошло всего полгода, так что ребенок родится не через два, а через три месяца.

– Ничего, мы подождем, – ухмыльнулся он и, тут же забыв обо всем, поспешил к работникам.

В эти мрачные, безумные годы Длух обретал покой только по ночам. Он отправлялся на священное взгорье, к меловым могилам предков, и входил в величественный круг хенджа. Там, в тишине, под темным куполом ночного неба, на верховного жреца снисходило умиротворение. Именно тогда, несмотря на царивший в Саруме страх, Длух вершил свои самые точные расчеты и наблюдения за небесными светилами.

Звезды стали его верными спутниками и добрыми друзьями. Каждую ночь он рассматривал созвездия в вышине: Млечный Путь, что рассекал темный северный небосклон, будто меловая дорога, уходящая к горизонту; величавый Лебедь, Баран, Олень и Тур. Что бы ни происходило на земле, свет звезд неизменно оставался ясным, укрепляя веру Длуха в вечных богов.

Размеренное движение светил успокаивало и поддерживало верховного жреца. По настоянию Длуха вдоль мелового вала внутри святилища снова установили пятьдесят шесть деревянных столбов, в строгом соответствии с учением древних жрецов, которые за долгие годы тщательных наблюдений обнаружили священное значение этого числа – ведь именно пятидесяти шести дням равнялся промежуток между тремя солнечными годами и тремя лунными годами из тринадцати лунных месяцев. А промежуток между пятью солнечными годами и пятью лунными годами из двенадцати лунных месяцев опять же равнялся именно пятидесяти шести дням. Воистину, если чтить богов и послушно внимать их воле, то они откроют свои тайны посвященным.

Наблюдая за небесами, Длух точно рассчитал движение пяти звезд, вечно странствующих по небосводу. Древние звездочеты полагали эти звезды детьми бога Солнца и богини Луны, но не сумели выявить ни закономерность их движения, ни числа, которым они подчиняются. Ночь за ночью высокий, сухощавый жрец молча отмечал положение странствующих звезд колышками, протягивая между ними обрывки бечевы.

– Длух-паук снова заплел все своей паутиной, – шептали наутро жрецы.

Верховному жрецу удалось точно определить небесные пути двух звезд, но порядок движения оставшихся трех ускользал. На рассвете Длух, глядя на сияющий над горизонтом диск, радостно восклицал:

– О великий бог Солнце, Длух тебя не покинул! Тебя по-прежнему чтят в Стоунхендже!

Однако больше всего верховный жрец стремился постичь самую сокровенную тайну богов – разгадке этой тайны и были посвящены действия жрецов, так удивлявшие Нуму. Месяц за месяцем Длух, проведя свои вычисления, взволнованно расхаживал по святилищу и восклицал:

– Почему напрасны наши старания?! Отчего боги не хотят раскрыть нам свою тайну?! Чем они недовольны?!

– Многие поколения жрецов пытались постичь божественную мудрость, – напоминали ему жрецы. – Эта тайна не поддается объяснению.

Длуха это не устраивало. Тайна, которую он жаждал разгадать, была связана с самым загадочным и устрашающим небесным явлением – затмением солнца. В конце концов, если древние звездочеты смогли определить все пути солнца и луны по небосклону, почему бы не рассчитать и движения светил относительно друг друга?

Увы, несмотря на тщательность наблюдений, верховному жрецу не хватало основополагающих знаний. Он не подозревал, что Земля имеет форму шара и не догадывался об устройстве Солнечной системы, поэтому вычислить периодичность затмений был не в состоянии. Однако Длух привык во всем добиваться совершенства, а потому ночь за ночью отправлял жрецов совершать бесполезную работу.

– Я всю свою жизнь посвящу разгадке этой тайны, – упрямо бормотал он.

Отчего богиня Луна осмеливалась закрыть светлый лик бога Солнца? Тайна эта занимала жреца больше, чем строительство нового святилища.

К удивлению Нумы, жена разродилась на месяц раньше срока. Катеш протянула ребенка мужу и гордо пояснила:

– Девочка. Еще одного каменщика придется подождать.

Нума осторожно взял младенца на руки и недоуменно нахмурился: девочка была крепкой и здоровой. Вдобавок у нее было узкое личико и очень длинные пальцы. Совсем как у Тарка. Каменщик посмотрел на жену, а она со счастливой улыбкой встретила его взгляд. Нума отдал ребенка Катеш и вышел из хижины.

В глубокой задумчивости каменщик отправился на взгорье и там, глядя на величественные меловые гряды Сарума, хмуро размышлял, что делать дальше. Сомнений у него не оставалось: отцом ребенка был Тарк. Каменщик с глубокой обидой понял, чем объяснялась внезапная страсть Катеш, – жена знала, что понесла, а потому решила его обмануть. Он с отвращением расхаживал по гребню холма, задетый предательством жены и друга.

Домой он вернулся только вечером, так и не приняв никакого решения. Ужинал он в одиночестве, а потом долго сидел перед хижиной, раздумывая о случившемся.

Он знал, что по обычаям Сарума неверную жену полагалось отдать жрецам на заклание, а соблазнитель Тарк обязан был откупиться за нанесенную обиду щедрыми дарами. Однако такое наказание каменщика не привлекало: жену он любил и не желал ей смерти. Сам наказать Катеш он не мог: вместо того чтобы восхищаться его мастерством каменщика, все в округе станут потешаться над неуклюжим уродцем, которого жена обвела вокруг пальца. Нума сокрушенно поник; задетая гордость пересилила любовь к Катеш.

Чем больше он размышлял, тем явственнее видел внутренним взором своего приятеля Тарка, высокого красавца, любимца женщин. Почти всю ночь Нума неподвижно просидел перед хижиной, будто каменный истукан. Наконец он поднялся и медленно заковылял в дом.

Катеш крепко спала рядом с новорожденной дочерью. Нума с отвращением посмотрел на жену, склонился к малютке и ласково провел коротким пальцем по щеке девочки.

– Ты ни в чем не виновата, – прошептал каменщик, с улыбкой потрепал по голове спящего Нумати и улегся на соломенную подстилку, но снова вспомнил о Тарке и вздохнул: – Я отомщу!

Безлунной летней ночью меловой круг Стоунхенджа казался широко раскрытым всевидящим глазом, глядящим на россыпь серебристых звезд в темном куполе небес.

Верховный жрец в одиночестве стоял посреди священного круга и смотрел на знакомые созвездия, стараясь забыть о девятнадцатой наложнице Круна, принесенной в жертву на рассвете. До окончания строительства святилища оставался год.

В безлунную ночь невозможно проводить расчеты солнечных затмений. Длух вздохнул, потянулся и окинул взором звездный небосвод.

Внезапно на западной стороне созвездия Лебедя верховный жрец заметил яркую блуждающую звезду, за которой тянулся ореол света. Звезды-скитальцы были редкими гостями на небосводе, и древние звездочеты отмечали каждое такое появление и считали их предвестниками богов. Длух всмотрелся в звезду и заметил, что окружающий ее ореол был не серебристым, как говорилось в священных преданиях, а золотым.

– Звезда увенчана золотом! – воскликнул он и неожиданно сообразил, что это может означать.

Неужели пришло спасение? После многих лет разочарований жрец отказывался верить новому предзнаменованию. Всю ночь он следил за странной звездой, которая медленно двигалась по ночному небу.

На следующий день все обитатели Сарума увидели звезду, увенчанную золотом. Жрецы, собравшись в святилище, отмечали, как она движется и разгорается все ярче и ярче. На рассвете звезда переместилась к середине созвездия Лебедя и была видна даже после восхода солнца.

Верховный жрец понял, что пришло время доказать силу своей веры, и во всеуслышание объявил:

– Боги снизошли к мольбам своих верных жрецов и смилостивились над многострадальным Сарумом. Мы всегда поклонялись богу Солнцу и не переставали его чтить. О великий бог Солнце, прими в жертву тучного барана!

Рано утром в святилище явились гонцы от Круна – вождю не терпелось узнать, что означает сияющая звезда.

– Звезда увенчана золотом, – уверенно возвестил Длух. – Это знамение: милость богов вернулась в Сарум. Вскорости Крун обретет новую жену, которая родит ему наследников.

– Но откуда же явится эта новая жена? – изумленно спросили жрецы.

– Блуждающая звезда сияет в созвездии Лебедя, – объяснил Длух. – Всем известно, что именно в лебедя обращается бог Солнце, когда летит над морем. Значит, новую жену вождя надо искать у воды.

С тех самых пор, как Нума убедился в измене жены, он редко возвращался домой, объясняя свое отсутствие тяготами строительства. Катеш он ничем не попрекнул и по-прежнему дружелюбно обращался с Тарком. Однако поведение коротышки-каменщика несколько изменилось: с работниками он разговаривал резко и отрывисто, часто ограничивался кивками. Впрочем, все прекрасно понимали, какая ответственность возложена на забавного уродца, и послушно исполняли его приказания. Неоспоримое мастерство каменщика заслуживало глубокого уважения.

Нума зачастил в гавань, где покупал у заезжих торговцев наложниц и приводил их к себе в хижину у каменоломни. Если слухи об этом и доходили до Катеш, она не осуждала мужа.

Вскоре после появления кометы в небесах Нума в очередной раз отправился в гавань. Оказалось, что там, у причала с подветренной стороны холма, стоит корабль торговцев – прочное деревянное судно с двумя рядами весел. Корабль пришел из далекого порта на Атлантическом побережье Европы. На причале собралась толпа – жители долин спешили в гавань, чтобы поглазеть на чужеземцев и заморские товары.

Среди торговцев, худощавых и смуглолицых, выделялся их вожак – лысый кареглазый здоровяк с черной бородой, которая завивалась тугими кольцами. Ослепительная белозубая улыбка то и дело озаряла темнокожее лицо. Торговцы недаром называли вожака сладкоречивым – его мелодичный мягкий голос завораживал слушателей. На пальцах сверкали и переливались десятки золотых перстней.

Люди зачарованно смотрели на товары из неведомых краев: безделушки, богато изукрашенные драгоценными камнями, связки разноцветных бус, амфоры с вином и яркие ткани. Здоровяк прищелкнул пальцами, и торговцы послушно развернули здоровенную шкуру неизвестного зверя – огромная голова чем-то напоминала рысь, в разверстой пасти блестели грозные клыки, а при виде когтей Нума содрогнулся от страха. Больше всего удивлял невиданный доселе окрас меха – чередование рыжих и угольно-черных полос.

– Такой любого быка задерет, – пробормотал каменщик, изнывая от желания узнать, где водятся эти чудовищные хищники.

Впрочем, средиземноморские торговцы привозили немало удивительных товаров с далекого Востока к северным берегам.

После этого здоровяк дал понять зачарованным зрителям, что сейчас им покажут особый товар. Торговец гордо выпятил грудь и напыжился, издавая утробные восторженные восклицания и размахивая руками. Он предлагал на продажу удивительную рабыню чудесной, неземной красоты – дочь заморского вождя, пятнадцатилетнюю девственницу… В общем-то, работорговцы всегда нахваливали живой товар, но смуглолицый здоровяк делал это так умело, что люди на пристани затаили дыхание. Наконец, когда напряжение достигло предела, торговец снова щелкнул пальцами, и его спутники вывели на палубу девушку, с головы до ног укутанную в плотную тяжелую ткань. Торговец картинным жестом сорвал покров с рабыни, и все ахнули.

Обнаженная девушка стояла неподвижно. Под солнечными лучами волосы ее отливали золотом, а на бледном лице сияли огромные синие глаза.

Никогда прежде островитяне не видели светловолосых людей. Толпа изумленно молчала, а хитроумный торговец довольно усмехался.

Ошеломленный Нума взирал на чудесное видение. От прочих женщин красавицу отличали и прекрасная фигура, и светлая кожа, и высокая грудь, и мечтательные синие глаза, и, конечно же, рос кошные золотистые волосы. Необыкновенная девушка словно бы не принадлежала к человеческому роду, а была созданием самих богов.

– Волосы что ни на есть настоящие, – заверил торговец, в доказательство своей правоты сорвал с головы девушки несколько волосков и передал их для осмотра.

Красавица не вскрикнула от боли, а только поморщилась, не сводя взгляда с далекого горизонта. Она, уроженка одного из бесчисленных племен, кочевавших по бескрайним степям, простирающимся от Восточного Средиземноморья до Азии, попала в рабство год назад. Ее увезли на запад и продали торговцам в Юго-Западную Европу. Потом она переходила из рук в руки до тех пор, пока один из череды ее хозяев не сообразил, что темноволосые жители северного острова высоко оценят ее невиданную красоту.

Девушка вызвала в коротышке-каменщике бурю неведомых прежде страстей. Казалось, даже время не властно над ее красотой. В жилах Нумы вскипела кровь, он забыл о своем возрасте, о неверной жене, о неприхотливой жизни. Больше всего на свете ему хотелось обладать этим чудом.

Лысый здоровяк объявил о начале торгов, и каменщик, утратив всякий стыд, заорал во весь голос:

– Пять шкур! Пять!

Люди вокруг расхохотались – такая прекрасная наложница стоила гораздо дороже. Нума, не обращая внимания на насмешки, замахал руками и выкрикнул:

– Двадцать шкур!

Для него это было целым состоянием, но смех не умолкал.

Внезапно на причал вышел жрец, повелительным жестом остановил торги и решительно подошел к торговцу. Толпа почтительно расступилась. Жрец объявил лысому бородачу, что девушка – посланница богов и ее следует отвести в святилище. Торговец с поклоном согласился, зная, что жрецы заплатят ему хорошую цену, и красавицу торопливо завернули в покрывало.

Люди на причале разочарованно вздохнули, – наверное, в день освящения нового хенджа девушку принесут в жертву богам. Нума хотел было возмутиться, но вовремя сообразил, что это бесполезно, – против воли жрецов не осмеливался выступить никто. На глаза его навернулись невольные слезы.

Жрецы привели девушку к Длуху, сняли с нее покрывало, и золотистые волосы снова засияли под лучами солнца. Верховный жрец изумленно оглядел красавицу с головы до ног.

– Воистину она увенчана золотом, – наконец признал он и спросил девушку: – Откуда ты?

Наречия островитян девушка не знала и жестами дала понять, что родилась далеко на востоке, среди заснеженных гор. Она, как и многие чужеземные рабыни, называла себя дочерью великого вождя, погибшего в битве. Длух решил, что это похоже на правду.

Девушку отвели в дом на холме, к вождю.

– Вот о ком нам поведали боги, – без колебаний заявил верховный жрец. – Она родит тебе наследника. Боги смилостивились над Сарумом.

Крун восхищенно оглядел красавицу и, сорвав с ее головы волосок, спросил:

– Это и правда она?

– Да, – уверенно ответил Длух.

– Может быть, и так, – недоверчиво пробормотал вождь и улыб нулся, впервые за долгие годы. – Как ее зовут?

– Менона, – поразмыслив, ответил верховный жрец.

Имя означало «обещанная».

На следующий день Длух совершил традиционный обряд и объявил Менону женой вождя, но прежде обратился к Круну и потребовал:

– Принеси барана в жертву и признай, что бог Солнце – величайший из богов.

Круна почтительно склонил голову:

– Воистину.

Услышав такой ответ, верховный жрец понял, что безумие отступило.

Всю ночь Длух провел в святилище, глядя в небеса и клятвенно обещая никогда больше не подвергать сомнению всемогущество бога Солнца, а на рассвете принес в жертву барана.

К вождю словно бы вернулась молодость – он снова стал обходить свои владения, приглашал торговцев из гавани в дом на холме, отказался от лазутчиков, и жители Сарума без страха искали у него совета и справедливости.

Девушка и впрямь совершила чудо. Длух жестами объяснил ей, что она дар богов и что ей суждено родить на свет наследников великого вождя. Менона с достоинством кивнула. Участи своей она не противилась, в доме Круна ей нравилось больше, чем на торговом корабле или в рабстве. Верховный жрец теперь уже с уверенностью считал, что она на самом деле дочь вождя, потому что руки у нее были нежные, непривычные к тяжелому труду, а со слугами она обращалась, как и подобает женщине знатного рода.

Воистину она была даром богов. На наречии островитян она не говорила, но прекрасно понимала и исполняла все желания Круна, явно зная толк и в постельных усладах. Лицо старого вождя лучилось счастьем.

Теперь, когда опасность миновала, Омних вернулся из святилища в горах, и праздник осеннего равноденствия в Саруме провели с прежней пышностью, вознося молитвы богу Солнцу.

Тем летом жители пятиречья возрадовались, один только Нума отчаивался. Его обуял страх, словно пелена туч застила небеса, – строительство святилища задерживалось.

В задержке были повинны каменотесы. Вот уже два года Нума пытался ускорить обработку сарсенов, но безуспешно: мастера то хворали, то получали увечья, новых работников требовалось обучать, что отнимало время. Каменщик постоянно сновал между каменоломней и святилищем, подбадривал строителей, однако работа застопорилась.

Вот уже пять лет в хендже ощущалась острая нехватка сарсенов.

Все лето Нума подгонял каменотесов: громадные камни нужно было доставить в святилище к осеннему равноденствию, однако обработка сарсенов шла медленно. Строительство нового святилища следовало завершить к празднику летнего солнцестояния, но весной, по размякшему грунту, сарсены на место не перетащить.

– Придется волочить в хендж нетесаные камни, – заявил Нума. – Обработаем их на месте.

Жрецы, узнав о задержке, разгневались и обвинили каменщика в том, что он не выполнил волю богов, чем поставил под угрозу судьбу Сарума.

Длух сурово нахмурил брови:

– На строительство хенджа отправятся все мужчины Сарума. Задержка недопустима.

Жителям пятиречья объявили, что всякий мужчина, достигший пятнадцатилетнего возраста, лишается права обзаводиться семьей до тех пор, пока не отработает год на строительстве святилища.

Спустя три дня после праздника осеннего равноденствия в каменоломнях, под началом Тарка, собралось около тысячи мужчин.

Тарк, хоть и соблазнил жену друга, не утратил к нему уважения и старался помочь в беде. Он снабжал работников едой и жильем, подбадривал их и помогал составлять упряжки для перетаскивания массивных камней. От внимания Нумы это не ускользало, но коротышку-каменщика больше заботило другое: он до дрожи боялся непреклонных, холодных взглядов жрецов.

Из каменоломни к хенджу требовалось в две ходки перетащить десять сарсенов. Спустя четыре дня после осеннего равноденствия пять камней уложили на салазки и поволокли по меловым грядам.

За четыре дня до Первозимья сарсены дотащили в хендж, совершив трудное путешествие в невообразимо короткий срок. Теперь предстояло вернуться в каменоломни за оставшимися заготовками. На этот раз обессиленные упряжки работников волочили камни медленнее, несмотря на угрозы Нумы, подбадривания Тарка и побои жрецов.

В довершение всех бед повалил снег. Три дня бушевала вьюга, северо-восточный ветер собирал снег в огромные сугробы. Работники дрожали от холода в наскоро сооруженных шалашах, и на третий день начались обморожения.

Нума с ужасом следил, как снег засыпает деревянные катки, салазки и даже громадные сарсены, – два камня застряли на склоне, и их занесло почти полностью, так что пришлось втыкать в сугроб колья, помечая место. На третий день из снега торчали только верхушки кольев.

Когда буран прекратился, Нума окончательно впал в отчаяние: толстый слой снега покрыл равнину на многие мили вокруг, скрывая холмы и распадки. Мороз крепчал, и не оставалось ни малейшей на дежды на то, что снег растает, – скорее всего, он пролежит всю зиму, а весной талая вода пропитает грунт, и тяжелые камни на крепко увязнут. Каменщик торопливо подсчитал дни, оставшиеся на строи тельство, и понял, что к празднику летнего солнцестояния не успеть.

Наутро Длух послал на равнину трех жрецов. Они безмолвно приблизились к застрявшим сарсенам и оглядели заснеженные холмы.

– Как ты доставишь камни? – наконец спросил Нуму один из жрецов.

– Не знаю, – потупившись, ответил каменщик.

– Придумай что-нибудь, – велели жрецы и ушли.

Нума уныло смотрел себе под ноги, прекрасно понимая, какая участь его ожидает, если он не выполнит повеления жрецов.

Тем временем начали роптать измученные работники; от холода многие захворали, а один даже заплутал в буране и сгинул в снегу. Нума, не зная, что делать, попытался сдвинуть с места один сарсен, но все было напрасно – салазки вязли в сугробах. Даже шуточки Тарка больше никого не подбадривали. В конце концов каменщик решил отпустить работников домой, но жрецы ему не позволили.

– Верховный жрец велел доставить камни в святилище, – напомнили они Нуме.

Трое мужчин пытались сбежать, но жрецы поймали беглецов и до полусмерти отхлестали плетками.

Два дня Нума с тысячей работников мерзли на вершине гряды. Им оставалось только уповать на милость богов и надеяться на чудо.

Длух пересилил свой гнев и сообразил, что надо делать.

Алтарную площадку в святилище спешно очистили от снега. Верховный жрец принес в жертву богам шесть баранов и взмолился:

– О бог Солнце, к тебе взывает твой верный служитель! Помоги!

Потом, превозмогая сомнения, он заявил жрецам, что по воле богов святилище обязательно будет построено в срок.

Бог Солнце внял мольбам.

На третий день с юго-запада подул теплый ветер, налетели дождевые тучи, и ливень растопил снега, а к ночи ветер сменился и ударил мороз. Утром Нума потрясенно оглядел окрестности: в ясном небе ярко светило солнце, а меловые холмы покрылись сверкающей ледяной коркой. Нума топнул и подпрыгнул, проверяя лед на прочность, а затем швырнул увесистый булыжник, но ледяной покров даже не треснул, а камень заскользил по гладкой поверхности.

– Вот теперь мы сарсены дотащим, – усмехнулся Нума.

Работники торопливо соорудили огромные салазки, снова обвязали сарсены кожаными веревками и поволокли массивные камни к святилищу. Однако же трудности не прекращались: втаскивать сарсены на гряду стало легче, а вот с вершины камни скользили по пологому склону, и их приходилось удерживать изо всех сил. Дважды огромный сарсен срывался, подминая под себя работников, – так погибло двадцать человек и сотни получили увечья.

Морозы стояли целый месяц. К празднику зимнего солнцестояния все сарсены доставили в святилище.

Казалось, опасность отступила, но Нуму не отпускала тревога – он глядел на суровые лица жрецов и непрестанно думал о том, что должен в срок обработать и установить десять камней.

Тем временем Крун преисполнился новой уверенности – в тот день, когда взгорье сковало льдом, Менона объявила, что ждет ребенка. Длух принес в жертву богам овцу, и все в Саруме, даже Нумакаменщик, обрадовались долгожданной счастливой вести.

Студеной зимой и теплой весной в Саруме кипела работа.

Нума и его каменотесы трудились не покладая рук. Сарсенам спешно придавали нужную форму, а груды щебня собирали в глубокие корзины и оттаскивали их в ямы, вырытые неподалеку от святилища. Сотни людей устанавливали готовые камни стоймя на места, указанные жрецами. Коротышка-каменщик выбивался из сил, следя, чтобы при этом не допустили ошибок.

Тарк ежедневно виделся с Нумой, но не замечал в приятеле никакой враждебности.

Новорожденную девочку назвали Пийя. Тарк навестил Катеш и спросил:

– Нума знает?

Катеш замотала головой:

– Нет, что ты!

– А он на тебя не гневается?

– Я редко вижу его, он все время в святилище, ему со мной некогда и словом перемолвиться, – ответила она.

– Мне он тоже ничего не говорил, – задумчиво произнес Тарк.

После рождения дочери Нума действительно редко виделся с женой. Тарк знал, что каменщик зачастил к рабыням, но решил, что приятель ищет разнообразия.

Катеш твердо намеревалась хранить верность мужу и холодно встречала бывшего возлюбленного.

– Между нами все кончено, – объявила она. – Я обо всем забыла.

Впрочем, Тарк догадывался, что это неправда, но Катеш оставалась непреклонна:

– Боги меня покарают.

Нума изредка возвращался домой и всякий раз увлеченно играл с детьми. Малютка Пийя его обожала. Он подхватывал малышей на руки и весело бегал с ними вокруг хижины, а они визжали от восторга.

Длух напряженно следил за ходом строительства, и даже сам Крун как-то пришел в святилище, желая убедиться, что все будет закончено в срок.

Весной стало ясно, что Менона вскоре разродится. Впрочем, и верховный жрец, и вождь прекрасно помнили, что первенца следует принести в жертву – только после этого боги обещали даровать Круну наследника.

– Не вздумай противиться воле богов, – предупредил Длух вождя.

– Я молод и полон сил, – беспечно заявил Крун. – У меня будет много сыновей.

К радости обитателей пятиречья, ранней весной вождь несколько раз выезжал на охоту.

Неустанные заботы Нумы принесли плоды: все сарсены обтесали и поставили стоймя. К началу лета оставалось только поднять и установить на место пять перекладин. Жрецы объявили, что по окончании строительства устроят грандиозное пиршество для работников.

Освящение нового храма обещало стать грандиозным торжеством. Со всего острова на меловое взгорье Сарума стекались паломники. В жертву богам намеревались принести не только огромное количество животных, но и людей.

– Боги возрадуются, что в Саруме их почитают по-прежнему, и снизойдут к нам в своей милости, – сурово напомнил Длух жрецам. – Для жертвоприношения следует выбрать девятнадцать человек из тех, кто угоден богам. Девятнадцать – по числу лет, за кото рые богиня Луна завершает свой цикл колебаний.

До праздника летнего солнцестояния и до завершения всех замыслов коротышки-каменщика оставалось меньше месяца.

«Вскоре все будет конечно», – думал Нума.

Предстояло всего-навсего выдолбить по два гнезда с нижней стороны каждой перекладины, в которые войдут шипы стоячих камней, а затем поднять каменные плиты на леса из бревен и уложить поперек сарсенов. Скрепленные веревками бревенчатые леса были прочными и легко выдерживали вес перекладин. Самым трудным было опустить плиты так, чтобы гнезда накрыли шипы. Нума гордился точностью своих расчетов и всегда лично следил за действиями строителей.

Однажды вечером, в самом начале лета, работники разошлись по домам, а Нума, как обычно, остался в святилище, наблюдая за тем, как жрецы готовятся к своим ночным бдениям. Ночь выдалась ясной. Луна еще не взошла. Жрецы не обращали на Нуму внимания, и он проворно вскарабкался на леса, проверяя прочность веревок и надежность сооружения.

Окончив работу, он спустился в святилище, оглядел громадные серые камни и обратился с мольбой к богу Солнцу:

– О величайший из богов, позволь Нуме достойно завершить свои труды!

Он удовлетворенно вздохнул и отправился домой.

На следующее утро каменщик встретился с Тарком в святилище, чтобы обсудить приготовления к пиршеству, которое решили устроить в долине на берегу реки, примерно в миле от хенджа.

Работники на лесах крикнули Нуме, что плита готова к установке на опоры, и каменщик, не прерывая разговора с Тарком, заковылял к сарсенам так быстро, что длинноногий рыбак еле за ним поспевал. Нума остановился точно в том месте, над которым следовало опустить перекладину. Огромную плиту осторожно сдвинули с лесов на опорные столбы. Тарк с восхищением следил за ловкими действиями строителей и почти не слушал, что говорит ему Нума. Внезапно рыбак вздрогнул и недоуменно уставился на коротышку-каменщика.

– Ты соблазнил мою жену, и она от тебя понесла! – прошипел Нума с перекошенным от гнева лицом. – Такого не прощают!

Тарк побледнел, только сейчас сообразив, что Нуме известно о его связи с Катеш. Впервые за долгие годы рыбак испугался: во взгляде приятеля бушевала злоба. Тарк понял, что Нума готов его убить.

Внезапно одна сторона лесов рухнула; четырехтонная каменная перекладина соскользнула с бревен, мгновенно размозжив череп Тарка, стоявшего прямо под ней.

Никто не понял, отчего и как это произошло. С лесов упали двое работников: один сломал ключицу, второй – ногу. Нума успел отскочить в сторону и отделался синяками.

Два дня спустя перекладину благополучно установили на место.

Жрецы не попрекнули каменщика за случившееся, и Нума решил, что они ничего дурного не заподозрили. Он вернулся домой и рассказал обо всем Катеш. Она побледнела, вздрогнула и пошатнулась, а потом понуро уставилась себе под ноги.

– Видно, меня боги уберегли, – вздохнул Нума.

Катеш невольно сглотнула слезы. Коротышка-каменщик злорадно ухмыльнулся. Внезапно Катеш взглянула ему в глаза, честно и без утайки, не скрывая своего горя, и по выражению лица Нумы догадалась, что это он виновен в смерти Тарка. Торжествующий коротышка-каменщик устыдился своего поступка, но тут скорбный взгляд Катеш полыхнул ненавистью и презрением. Женщина поспешно отвела глаза, но Нума успел понять, что жена прониклась к нему безмерным отвращением.

Как положено примерной жене, Катеш продолжала заботиться о муже, хотя относилась к нему как к чужому. Они почти не разговаривали и не делили ложе.

Увы, Нума напрасно считал, что трудности его закончились. Спустя три дня после смерти Тарка выяснилось, что гнездо, выдолбленное в последней каменной перекладине, слишком смещено к центру. Плита была безнадежно испорчена. Разумеется, можно было выдолбить новое гнездо, но каждый камень святилища должен быть безупречным. Времени на обтесывание и доставку новой плиты не оставалось.

Нума попытался выяснить, что привело к этой нелепой ошибке. Оказалось, что неопытный подмастерье в спешке принял царапину на камне за разметку гнезда и выдолбил в плите лунку. Вина за недосмотр, естественно, возлагалась на мастера-каменщика. Вдобавок гнездо на внутренней стороне перекладины располагалось в очень заметном месте – в промежутке между опорными сарсенами, и при всем желании его нельзя было скрыть от глаз жрецов.

– Мы не успеем подготовить новую плиту, – виновато доложил Нума.

Жрец вперил в каменщика холодный взгляд:

– Сделай изъян незаметным и установи перекладину.

Нума заполнил гнездо глиной и вдавил в нее осколки щебня – теперь никто, кроме него самого, не смог бы обнаружить изъян в плите. И все же святилище стало несовершенным. Нума содрогнулся при мысли о том, что об изъяне станет известно верховному жрецу.

– Не миновать мне жертвенного алтаря, – пробормотал каменщик. – Такова моя участь.

Перекладину водрузили на место, и строительство Стоунхенджа завершилось – за пять дней до праздника летнего солнцестояния.

На пиршестве в честь строителей святилища Нума, исполненный гордости и страха за свою жизнь, напился хмельного меда и крепко уснул. Впрочем, наутро он продолжал терзаться мыслями об убийстве Тарка, об изъяне, допущенном при строительстве хенджа, и о всеведущих жрецах.

Перед самым рассветом, когда луна еще не зашла, верховный жрец Длух явился в новое святилище.

«Свершилось», – удовлетворенно думал он.

Создание нового святилища не только знаменовало окончание лунного и солнечного цикла, но и свидетельствовало об окончании невзгод благословенного Сарума. Круг исполинских камней сомкнулся, заключив в себе солнце и луну, день и ночь, зиму и лето, весну и осень, жизнь и судьбу Сарума, бесконечную смену дней и гармонию небес.

За пять дней до праздника летнего солнцестояния вождь Крун, по обычаю, пошел охотиться на вепря.

На заре Длух призвал к себе носильщиков и отправил гонцов к вождю.

Перед каждой охотой верховный жрец совершал жертвоприношение богине Луне и просил ее послать щедрую добычу. На рассвете Длух прибыл на опушку леса в восточной долине, где уже собрались охотники – пятьдесят мужчин в толстых кожаных куртках, – вооруженные короткими тяжелыми копьями с широкими кремнёвыми наконечниками, луками и стрелами. Посреди поляны красовался Крун – высокий, полный сил, как в молодости. Седые кудри прикрывал излюбленный головной убор вождя – лихо заломленная шапка с длинными зелеными перьями. С широких плеч Круна ниспадала короткая зеленая накидка, а на поясе висел устрашающий кремнёвый охотничий нож. Четверо сильных и ловких юношей-носильщиков стояли рядом с легкими носилками, ожидая приказаний. Крун хриплым басом перешучивался с охотниками. Длух обрадованно вздохнул – именно таким он и помнил своего сводного брата.

Всех очень обрадовало то, что вождь снова вышел на охоту. Краснолицый толстяк Муна, старший охотник в традиционном багряно-черном одеянии, деловито расхаживал по поляне. Голову Муны, по обычаю, венчали оленьи рога, а в руках у него был охотничий рожок, богато изукрашенный золотом и бронзой. Старший охотник давал последние наставления псарям – восемь пар гончих нетерпеливо рвались с поводков. Собаки тяжело дышали, высунув язык; в студеном утреннем воздухе из жарких пастей вырывались облачка пара. От Муны ни на шаг не отходил его внук, десятилетний мальчишка, которого впервые взяли на охоту.

– Сам Крун обещал его свежей кровью окропить, как вепря поднимем, – ухмыльнулся Муна.

Вождь поглядел на мальчика и вспомнил, как в таком же возрасте отправился на охоту с отцом. Охота была успешной, и отец, отрезав кровавый кусок от туши вепря, мазнул сына по щеке – юный Крун не смывал засохшую кровь целый месяц и гордо носил отметку, свидетельствующую о его взрослении.

– Окроплю, окроплю, – хохотнув, пообещал вождь и призвал всех к молчанию.

Верховный жрец размеренно начал древний охотничий обряд:

– О богиня Луна, защитница охотников, ты, кому принадлежат души всех зверей, охрани нас и пошли нам добычу!

Муна протрубил в рожок, Крун уселся на носилки, и охотники вошли в чащу.

Величественное зрелище навсегда сохранилось в памяти жреца – вереница охотников, скрывающаяся в лесах восточной долины Сарума.

Вечером охотники вернулись.

Обитатели Сарума считали, что их способ охоты на вепря – самый лучший. Увы, в нем было много недостатков – хитрый вепрь легко мог обмануть охотников и убить одного из них. Вдобавок человек, возглавлявший охоту, всегда оказывался под угрозой нападения разъяренного зверя. Однако же Крун предпочитал охотиться по древней сарумской традиции. Гончие загоняли зверя в чащу, охотники, растянувшись длинной цепью, окружали добычу и, замкнув круг, криками и шумом гнали вепря на середину, где его дожидался вождь и лучшие воины. Крун много раз охотился подобным образом и всегда возвращался с добычей. Впрочем, существовала опасность, что испуганный зверь может наброситься на загонщиков или пробьется сквозь заслон охотников и мощными сверкающими клыками задерет вождя.

Когда носилки внесли в долину, вождь еще дышал.

Охота началась удачно: вепря загнали, зверь выскочил на опушку, где его дожидался Крун с охотниками, и тут случилась беда. Хитрый секач прорвался сквозь цепь охотников, набросился на вождя, вспоров ему живот и грудь, а потом удрал. Крун истекал кровью. Длух, глядя на землистое лицо вождя, решил, что тот не доживет до утра.

Верховный жрец старался облегчить страдания своего давнего друга – сейчас Крун был не великим вождем Сарума, не злодеем, принесшим в жертву девятнадцать наложниц, а именно старым приятелем, изнемогавшим от страшных ран. Длух наложил на раны повязки, напоил вождя настоем целебных трав и вместе с Меноной всю ночь не отходил от ложа Круна.

Вождь знал, что умирает. Глубокие воспаленные раны не поддавались ни зельям жрецов, ни молитвам Длуха.

Боги послали Саруму еще одно страшное испытание.

Длух и Крун хорошо помнили завет богов: первенца вождя необходимо принести в жертву, и только после этого родится наследник.

Верховный жрец погрузился в размышления: повеление богов не допускало иных толкований, а все предыдущие предсказания сбылись. Однако ясно было, что больше детей у вождя не будет. Если сдержать данное богам обещание и принести ребенка в жертву, то род Круна прервется, а значит, новое святилище возводили напрасно. Неужели боги решили наказать Сарум за вероотступничество?

Длух замялся, не зная, что делать.

– Не приноси ребенка в жертву, – еле слышно прошептал Крун, оставшись наедине с верховным жрецом.

Длух содрогнулся и промолчал, не смея взглянуть на умирающего вождя.

– Другого наследника не будет. Обещай мне, что ребенок останется в живых, – потребовал Крун, с усилием приподнимаясь на локте и вперив горящий взгляд в Длуха. – Поклянись!

Верховный жрец едва не разрыдался, однако понимал, что обязан сдержать обещание, данное богам, ведь он сам поклялся никогда не подвергать сомнению всемогущество бога Солнца.

– Воля богов будет исполнена, – печально изрек он.

– Спаси ребенка, жрец! – простонал Крун.

Вождь, безжалостно отправивший на алтарь девятнадцать наложниц, теперь сам испытывал страшные мучения. Отчего боги так жестоки?

– Не подвергай сомнению волю богов! – с горечью напомнил Длух, хотя в тот миг не верил, что боги сдержат свое обещание.

Крун, совершенно обессилев от боли, не разгневался, а начал терпеливо объяснять верховному жрецу, почему ребенка не следует приносить в жертву:

– Я уже отдал богам своего первенца, ведь мои сыновья утонули в морской пучине. Жрецы неправильно истолковали предсказание, только и всего.

Он раз за разом повторял эти слова, пытаясь убедить верховного жреца, что без наследника Сарум погибнет. Однако Длух оставался неумолим:

– Воля богов будет исполнена. Они не оставят нас своей милостью.

Крун безвольно поник.

Целый день старый вождь отчаянно цеплялся за жизнь и взывал к Длуху, умоляя его не приносить ребенка в жертву. Увы, мольбы были напрасны. Перечить верховному жрецу никто не осмеливался.

Тем временем у Меноны начались родовые схватки – преждевременно, от потрясения, вызванного видом ужасных ран Круна. Прислужницы увели ее в спальню и призвали повитух.

На заходе солнца в доме зажгли лучины. Вождь, изнемогая от боли, снова воззвал к жрецу:

– Я умираю! Спаси ребенка, жрец!

Длух задрожал и отвернулся, скрывая подступившие слезы. В полночь раздался первый крик новорожденного, и жрец поспешно удалился в спальню роженицы.

На пороге верховный жрец замер, с трудом сдерживая радостный крик и изумленно глядя на чудесное явление. Воистину, непостижимые боги сдержали обещание. Повитухи протянули Длуху не одного, а двух младенцев – девочку и мальчика, крепких и здоровых, хотя и рожденных до времени. Менона слабо улыбнулась.

– Отдайте мне первенца! – сурово потребовал Длух.

Как он и предполагал, ему отдали девочку.

– Вот первенец, обещанный богам! – возвестил верховный жрец. – У Сарума есть законный наследник.

Наступил день летнего солнцестояния.

Все жители пятиречья со страхом ожидали этого дня.

Нума и Катеш проснулись на рассвете и, разбудив детей, сели у порога хижины.

Обитатели Сарума знали, что для освящения нового хенджа жрецы должны избрать девятнадцать человек, которым суждено окончить свою жизнь на жертвенном алтаре. Суровые служители богов парами разбрелись по долинам, шли от поселения к поселению и взмахами церемониальных бронзовых ножей указывали на избранную жертву. Никто не знал, на кого падет выбор жрецов: иногда это был преступник, словом или делом оскорбивший богов, иногда – простой земледелец или дочь богатого торговца. Жертвой мог стать любой – мужчина или женщина, старик или младенец, ведь, по утверждению жрецов, все люди подвластны могущественному богу Солнцу.

Нума дрожал от страха, слишком хорошо помня все свои прегрешения: изъян в перекладине нового святилища, убийство Тарка… Жрецы наверняка обо всем догадались, ведь им известно все. Лоб Нумы покрылся испариной.

– Жрецы за мной придут, – вздохнул каменщик.

– За мастером, который построил новое святилище? – удивилась Катеш и замотала головой. – Нет, не придут.

Нума ничего не ответил. «Наверное, Катеш обрадуется, если выбор жрецов падет на меня», – печально подумал он и вздрогнул, посмотрев на детей. Выбор жрецов был непредсказуем. Что, если жребий падет на сына или на малютку Пийю? Ведь перед богами все равны…

«Ох, Нумати…»

Солнце клонилось к закату.

– Жрецы уже не придут, – заявила Катеш.

Каменщик облегченно перевел дух.

В наступивших сумерках на тропинке, вьющейся по склону холма, появились два жреца – старый и молодой. У хижины они остановились перед дрожащим от страха Нумой. Молодой жрец торжественно вручил старому длинный бронзовый нож.

Старик медленно наставил его на сына каменщика.

– Нет! – воскликнул Нума. – Возьмите меня! Я убийца! Я осквернил святилище! Это я заслуживаю смерти.

Молодой жрец покачал головой. Нума обернулся и сообразил, что нож указывает не на сына, а на Катеш.

– Такова воля богов, – объявил жрец.

Нума понял, что жрецы хотя и жестоки, но всеведущи и справедливы.

Обряд освящения хенджа начался на закате.

На склонах холмов у святилища собралось почти четыре тысячи человек. На почетном месте, отведенном вождю, стояли двое мужчин: один держал кожаный нагрудник вождя, расшитый золотом, а второй – тяжелую булаву, богато изукрашенную янтарем.

К святилищу медленно двинулись жрецы, за которыми шли девятнадцать человек – жертвенных избранников. У начала длинной меловой дороги процессия остановилась, дожидаясь захода солнца. Пламенеющий свет заката окрасил алым белоснежные одеяния жрецов и заставил сверкать драгоценные камни на багряной мантии верховного жреца. Длинное лицо Длуха было выбелено мелом, голову венчала бронзовая диадема с золотым солнечным диском, а в руках верховный жрец сжимал длинный посох с рукоятью в форме священного лебедя.

Наконец солнце скрылось за горизонтом. В наступивших сумерках над долиной медленно взошла луна. Наступила самая короткая ночь года. Люди умолкли, ожидая, когда свершится самый важный обряд.

Нума-каменщик молча глядел на творение своих рук – величественный хендж. В центре святилища кольцом стояли серые камни, залитые лунным сиянием. Исполинские сарсены отбрасывали длинные тени. За камнями виднелся полукруг массивных трилитов и ужасающий алтарный камень. Нума, повинуясь повелению жрецов, всю свою жизнь посвятил строительству хенджа. Воистину власть жрецов велика! Каменщик обнял детей, крепко прижал их к себе – их жизнь тоже пройдет под грозной сенью сарсенов.

Близился рассвет.

Небо на востоке едва заметно посветлело, и жрецы, напевно взывая к богам, медленно двинулись по меловой дороге к святилищу. Нума, прищурившись, пытался разглядеть Катеш среди жертвенных избранников.

– Вашей матери выпала большая честь, – сказал он детям. – Она стала избранницей богов.

Малютка Пийя непонимающе уставилась на него, а Нумати тихонько всхлипнул. Сам каменщик не испытывал ни сожаления, ни отчаяния – величие святилища подавляло все чувства, кроме преклонения перед всесилием богов.

На востоке показался краешек восходящего солнца.

В центре хенджа, у алтарного камня, неподвижно стоял верховный жрец Длух.

Гонцы принесли ему весть о смерти Круна. Великого вождя Сарума похоронят в огромном меловом могильнике на взгорье, и дух его упокоится, взирая на пятиречье. Смерть вождя в ночь солнцестояния была добрым знамением.

Только сейчас, ожидая, когда бог Солнце озарит своим сиянием новое святилище, Длух осознал важность всего, что случилось после трагической гибели сыновей Круна.

С чего начинались священные предания жрецов? О чем говорилось в них – прежде, чем возник Сарум, прежде, чем океанские воды затопили путь на восток и отрезали остров от материка? Прежде, чем древние звездочеты составили бесконечный список движения небесных светил – на его изучение и запоминание уходило два года? Какие слова были самыми первыми, самыми важными – важнее, чем объяснение священных волшебных чисел?

Вот в чем смысл нового святилища – смысл, заключенный в исполинских камнях, в девятнадцати наложницах Круна, в девятнадцати годах священного колебания богини Луны, в противостоянии солнца и луны, которого так долго ждали. Вот почему новое святилище совершенно и нерушимо, вечный круг, неразрывное кольцо. Из страданий Круна и его соплеменников родился новый наследник. Никто не смеет сомневаться во всемогуществе великих богов!

Все в этом мире не случайно. Намерения богов, пусть и невнятные людям, совершенны в своей ужасающей соразмерности и неизменны, как звезды в небесах. Внезапно на Длуха снизошло откровение.

От рода человеческого требуется лишь одно: беспрекословное повиновение и послушание. В этом и заключалась воля богов, поэтому они и покарали Сарум смертями вождя и его сыновей. Лишь жертвоприношения могут умилостивить богов и снять проклятие.

В честь богов люди возводят святилища, в честь богов пытаются разгадать тайны небесных светил, но главное – не в этом. Люди не должны ставить под сомнение волю богов. Люди обязаны повиноваться.

На мантии верховного жреца заблестели капли росы. Вот-вот взойдет солнце.

В светлеющем небе полная луна сместилась над западным горизонтом и застыла точно в дальнем конце меловой дороги. На востоке небо засинело, у самого горизонта появилась тонкая серебристая полоса, постепенно наливаясь алым и шафранным. Голоса жрецов взлетали к куполу небес. Напряжение толпы нарастало. Восточный край неба засиял переливами багрянца, лазури и бирюзы. Лунный диск повис над меловыми грядами.

И вот над горизонтом вспыхнул первый луч восходящего солнца, высветив меловую дорогу, стрелой вонзающуюся в сердце святилища. Бог Солнце явил свой грозный лик. Жрецы умолкли. В ужасающем молчании послышался стон первой жертвы, которую подвели к алтарному камню.

Длух, обратив лицо к солнцу, медленно вознес над головой первенца Круна, показал девочку богу и воскликнул:

Бог Солнце вступил в свой новый храм, Стоунхендж, озарив его золотым сиянием. Солнечный диск медленно поднимался на востоке, а точно напротив него, на западе, висел серебряный шар Луны. Бог Солнце и богиня Луна величаво взирали друг на друга. Люди затаили дыхание.

Жертвенных избранников торопливо подводили к алтарному камню. Нума пристально вглядывался в их лица. Катеш была седьмой. Жрецы схватили ее за руки и уложили спиной на камень. Над ее бледным телом взметнулся окровавленный бронзовый нож, блеснув в лучах солнца. Все было кончено.

Верховный жрец Длух так и не сумел рассчитать периодичность солнечных затмений.