Отрывок из книги
… – В августе у нас холодало… Лето короткое, а день ещё долгий, ходишь и не можешь насмотреться. Я гуляла днями напролёт, воздух свежий как Ваши грозы, а в небе листочки кружатся… Наша вишня начинала рано желтеть, в те дни для нас начиналась осень. Я срывала себе первый жёлтый листок, на память, и клала себе на стол. И осенью срывала ещё листья, и хранила их, они высыхали и становились хрупкими как хрусталь. Вы слушали, как шуршит в руках сухой осенний лист? В руках, и прикасаясь к коже, я хранила их там, на груди, и несла домой, бережно, ещё живые. А черенок, Вы видели его изгиб, любовались им? А как листья скручиваются внутрь себя, и так и остаются… С тех пор я люблю листья, хотя с ними удлиняется ночь… Я и тут буду собирать их, в Вашем парке, и… А жилки листа, Вы смотрели на них? И на листьях можно рисовать, особенно на ещё живых, и я рисовала, женские головки, своих сестёр… А ягоды, мы заваривали их и пили отвары и настои, дома уже было натоплено, и, замёрзнув, я грелась возле печи, а отец читал нам вслух… Он любил элегии, и сам писал, в детстве я учила его стихи… Мои окна выходили на север, и я не любила бывать утром в своей комнате, и всё время уходила из неё, возвращаясь лишь к вечеру – вечером свет уже казался неважным, зажигали свечи рано, я люблю свечи. Я отпирала окно, и ждала, задует её или нет, а потом задувала сама, и зажигала вновь. Вам нравится прозрачный тающий воск, медленно исчезающий в пламени? Свеча заменяла мне часы, когда сгорала половина, я тушила её и ложилась в постель. Если заходил отец, я старалась не засыпать, он снова читал стихи, он любил писать об ундинах… И думая, что я уже сплю, он вставал у окна, как сейчас стоим мы, и смотрел на бег туч и времени. Во сне я часто слышала, как он читает, далеко, в своей комнате, там висел мамин портрет… Мы растили сестёр вместе, осенью он отпускал меня, а зимой и весной я отпускала его, и сидела и гуляла с ними… Верите, я до сих пор помню, как пахли их губы… Столько лет минуло, а они живы в памяти, вместе с его стихами… И я хочу увидеть Озеро, я услышала о нём ещё от него, когда вишня начнёт желтеть, я поеду к нему, я уже решила, попрошу дать мне лошадь на несколько дней, Вы же разрешите… А Вы любовались самой первой кромкой льда, когда он ещё тонкий как волосы… А весенним ледоходом, когда льдины налезают другу на друга… Торосы… Удивительная природа, как совершенно создала она наш мир, и нас, губы, руки, глаза… Словно и не могло случиться иначе, мы родились, чтобы увидеть, восхититься, любоваться… И каждый из листьев рождается для нас, и я храню их, храню с прошлой осени, у себя на столе… И уже жду других, новых, они чувствуют малейшее дуновение, как тюль моего окна… Вы знаете, я разрисовала его, нарисовала Благовещение, я покажу Вам однажды, когда у Вас найдётся время… А…
– Укололась, о свою же… Ничего не случилось, я потерплю. Горничная неправильно воткнула, я спешила. Вашу библиотеку не так легко разыскать новоприбывшей, я расспрашивала, и лишь один из стражников подсказал мне. Я плутала и случайно увидела птицу, у Вас живёт множество необычайных и невиданных, многих я не знаю как назвать, они у Вас собраны… Для чего? Вы приручаете их?
.....
В тот год, в неделю весеннего равноденствия, случилась одна из самых судьбоносных встреч в моей жизни. Вечером я шёл по одной весьма виляющей улице, занятый вычислениями в уме одного очень перспективного числа, и как раз в тот момент, когда я делил его на 641, со мной лоб в лоб столкнулась девушка, рассыпав при этом стопку довольно толстых книжек. Пока мы подбирали её книжки, я всё-таки закончил деление, и приступил к осмотру выбранных ею многотомий. Она была явно тоже занята – все семь многотомий были посвящены Каме и Монокаме, кроме того имелось четыре монографии и одна папка с непонятными листами. Я взялся за эту папку, собираясь попутно изучать её, провожая девушку до дома – и совершенно неожиданно для себя ощутил тепло её воздушного соприкосновения, а вслед за ним и колебания её необыкновенно подвижных губ, прошептавших мне вкрадчивое: “Смотри по сторонам!” Я был настолько ошарашен этим словоизъявлением, что лишь через четверть мгновения сумел обхватить её талию, дабы ни в коем случае не позволить ей исчезнуть в неудобном для меня направлении, – и лишь после этого приступил к подробному осмотру её папки. Папка содержала символы нелинейного письма тематиков – чрезвычайно любопытная синтаксическая структура, созданная по “призматическому принципу” – первое слово предложения выступает в роли призмы, через которую рассматривается второе слово, в результате чего каждое явление легко может быть рассмотрено через призму любого другого явления. Я настолько увлёкся возможностями этого комбинационного языка, что не заметил, как мои пальцы проникли в излишне тёплое место под её шерстяной кофтой, и оказались остановленными её чрезвычайно маневренными пальцами, перешедшими в контратаку под поверхностью моего ментана. “Мне не очень нравится твоё показное спокойствие, – снова возникла её голосовая ачарта, – при виде перевёрнутой призмы я уже не могла спокойно усидеть в книжной, и как вкопанная копалась в ней всю дорогу. Взгляни, сколько зиждется на простом, всем известном смысловом переносе. Расскажи, насколько твоё имя вписывается в эту саламандру?” – в этот момент один из её пальцев прочертил впечатляющую по смыслу траекторию, анализ которой потребовал серьёзного напряжения моих умственных способностей.
– Видишь ли, в силу последней переписи я оказался… – следующая саламандра заставила меня отказаться от намерения уклончивости. – Разделённое на восемь слогов, оно превращается в палиндром путём перерасположения…
.....
