Читать книгу Воры над законом, или Дело Политковского - Ефим Курганов - Страница 3

Петербургскую публику озадачить крайне затруднительно, почти что и невозможно, пожалуй.

Петербургская публика – она ведь привыкшая едва ли не ко всему, к самым невообразимым, фантастическим вывертам властей предержащих. Безо всякого сомнения, особливо касается сие замечаньишко моё царствования незабвенного нашего государя Николая Павловича.

Его Величество не просто отличался натурою совершенно бешеной (от чокнутого батюшки своего), неумеренно злопамятной и мстительной, беспощадной, ибо при этом полностию уверен был, опять же от батюшки своего, в собственной исключительной справедливости, будучи буквально помешанным на идее справедливости. В общем, компот получался весьма и весьма опасным, даже взрывоопасным для окружающих.

Однако же в первую неделю февраля 1853-го года, даже ко всему привыкшей петербургской публике пришлось-таки поизумляться вдоволь.

Судите сами, любезные читатели и читательницы мои, хотя, конечно же, чтобы понять, что происходило при Николае Павловиче, как у всех поджилки тряслись от его «справедливости», надобно было, конечно, там находиться, в том обуянном страхом Петербурге. Однако же приступаю к повествованию.

5-го февраля было затеяно весьма обширное военно-уголовное следствие, и длилось оно до вечера шестого февраля. Скорости какие-то истинно лошадиные, а не человеческие, даже для молниеносного на расправу Николая Павловича. Уж очень не терпелось в тот раз государю, пришедшему в совершенное неистовство.

Да, за два дня виновные были определены. Но при этом главный фигурант дела ускользнул ещё 1-го февраля, и ускользнул на веки вечные, что только усиливало многократно государево бешенство, ибо делало невозможным полное и абсолютное торжество справедливости, к коему неизменно стремился Николай Павлович.

Но ведь при всём своём ужасающем самовластии, государь так и не стал патроном Ангела Смерти.

А главный фигурант дела, о коем настоящая речь впереди, просто вдруг помер, а точнее не просто, а со страху, по всей видимости. Ну как же тут государю не прийти в полнейшее неистовство супротив такой несправедливости?

А кого же тогда подозревали и обвиняли, чьи вины выясняли, ежели главный фигурант вдруг совершенно определённым образом улетучился, в нарушение всех государевых ожиданий и предположений о скорейшем торжестве справедливости?

Ну как тут не прийти в неистовство, и особливо такой вспыльчивой и вместе сверхсправедливейшейнатуре, как Его Императорское Величество?!

К тому же надобно непременно помнить: ежели чего и ненавидел государь сей столь люто, так именно казнокрадство, буквально снедавшее его Россию.

И ежели кого государь Николай Павлович и мечтал казнить, уничтожить, стереть в прах земной в первую очередь, так это предателей короны, а потом сразу же и воров, разграбляющих его империю и являющихся также в некотором роде государевыми изменниками.

Итак, ежели наиглавнейший виновник сумел ускользнуть, то кого же тогда в военно-ссудной комиссии, возглавлявшейся генералом-фельдмаршалом Паскевичем, князем Эриванским, подвергли уголовному преследованию?

Вопросец данный весьма немаловажный, и даже неизбежный, как мне неминуемо представляется – в самом деле, кого?

В открывшемся 4-го февраля 1853-го года следствии обвиняли в том наиспешнейшем расследовании не кого-нибудь, а самых всамделишных генералов и даже одного адмирала. Такого прежде не бывало даже при самом Николае Павловиче. Даже в мятеже 14-го декабря среди обвиняемых щеголяли в основном поручики да прапорщики, встречались полковники да подполковники, попались и два генералишки. Но так, чтобы судили одних генералов и адмирала – такого сроду не бывало!

В общем, было-таки чему изумляться ко всему как будто привыкшей петербургской публике. Но погодите – это ещё не все.

Ежели главный виновник ускользнул от наказания, то за что же был объявлен розыск в отношении почтеннейших генералов и одного адмирала? А обвиняли их в недостаточном усердии, в том, что отъявленных негодяев, воров хитроумных, за шкирку сии генералы не схватили.

И что же, по окончании следствии состоялся суд? Дело и в самом деле дошло до суда?

Да, дошло, и причём мгновенно, можно сказать. Суд состоялся уже 9-го февраля, то бишь чрез два дня по окончании стремительного двухдневного же следствия.

И заслуженные генералы, вкупе с одним адмиралом, понесли наказание. Самое что ни на есть всамделишное. Хотя по-настоящему пострадал лишь один из генералов, герой многих боевых кампаний, прославившийся ещё в войнах и с Наполеоном Бонапартом.

Да, было от чего ко всему привыкшим петербуржцам стать вдруг очень даже озадаченными.

Генералов скопом начали судить за… недогадливость. И было приговорено, дабы они (в совокупности) вернули в казну один миллион двести рублей серебром.

Отчего была указана именно данная сумма – об этом разговор впереди.

И отчего вдруг государь Николай Павлович стал преследовать недогадливых генералов, не могущих распознавать армейских казнокрадов – об этом тоже предстоит разговор. И уверяю: разговор будет наискрупулёзнейший. Но до него покамест далеко.

Итак, милостивые государи и всемилостивейшие государыни, 9-го февраля 1853-го года, в стольном граде Санкт-Петербурге состоялся военный суд, и длился он ровно один день, коий пролетел как единое мгновение. Суд над почтеннейшими российскими генералами и одним адмиралом. Причём все обвиняемые были членами комитета раненых и инвалидов при военном министерстве (комитет сей был учреждён по завершении войн с Наполеоном Бонапартом).

Строго говоря, в феврале 1853-го года военному суду был предан весь комитет в полном составе – опять же случай беспрецедентный для Российской империи того времени; да и для других времён.

Это был самый настоящий скандал, и преграндиозный, скажу я вам откровенно.

По распоряжению государя был арестован комитет военного министерства. И потом уже только было наряжено следствие.

И все члены комитета о раненых в той или иной степени подверглись наказанию, в том числе и тюремному. Ну, слыханное ли дело? Это всё же комитет военного министерства, управляемый высшими офицерами, полководцами нашими, в боевых сражениях доказавшими верность свою престолу.

Тут уж и ко всему как будто привыкшая петербургская публика закипела и задрожала даже. Воображение ко многому привыкших столичных жителей на сей раз было весьма сильно взбудоражено, и не на шутку.

«А уж не хватил ли на сей раз Николай Павлович лишку? Не перегнул ли палку строгий наш государь?» – стали поговаривать в столичном обществе.

И ещё судачили тогда, самые неумеренные прогнозы делая; вот некоторые из сих прогнозов:

«Ежели Николай Павлович засудил целый комитет военного министерства, то что же будет дальше?! Неужто пойдёт Его Величество и другие генеральские головы сносить?»

Но дальше, увы, ничего подобного не происходило в столице империи российской, и в области собственно военного управления.

Надобно признать, к величайшему сожалению моему, что то был всего лишь эпизодец, вызванный наисильнейшим приступом императорского безудержного гнева.

Борьба с военным казнокрадством была после этого оборвана, хотя я лично не сомневаюсь, что строгий государь наш отличнейшим образом был осведомлён в следующем.

Безобразия отнюдь не иссякли, а наоборот, продолжают неукоснительно и беззастенчиво твориться: более того – нарастают подобно снежному кому.

Да махнул, как видно, рукой император, догадался, что из начальничков российских любви страстной к казённым суммам никак не вытравить. Или недосуг Николаю Павловичу стало – забот-то у него было немеряно; забот невпроворот, можно сказать. Ещё бы! Такой громаднейшей империей управлять!

Строго говоря, всё началось и окончилось скандальнейшим делом комитета о раненых. Но страху на генералов государь-таки навёл, что, однако же, следует признать, вовсе не оберегло нас от страшной, позорной крымской кампании.

В общем, военный суд, состоявшийся 9-го февраля 1853-го года, было истинным событием в тогдашней петербургской жизни. То была этакая неожиданно яркая вспышка, много чего неприглядного осветившая.

Тем не менее, вопиющее казнокрадство в армии и при этом на самом военно-командном верху и потом преспокойненько продолжалось.

Так что показательного урока не получилось, увы, а точнее, не получилось показательного процесса. А император всероссийский явно о таковом процессе мечтал, дабы дать острастку, дабы неповадно было лихоимцам свои гнусные дела на Руси творить.

Его Величество ведь был очень большой морализатор, и вместе с тем, можно сказать, великий романтик; правда, он так и не смог научить подданных жить, служить, и командовать, не воруя. Потому, собственно, и не смог, что был романтик. Понял в итоге, что не смог справиться с воровством даже ближайших сподвижников и под конец своей императорской жизни сильно загрустил. Но мы, однако, что-то забежали вперёд.

Остановимся на факте: Император Николай Павлович более всего в приближённых ценил исполнительность, верность и преданность, и получил во многом воров. Интересно, что братец его, Александр Павлович совершенно не был романтик, и был даже циник, в верность и преданность не верил, и при нём воровства как будто было гораздо меньше.