Читать книгу В обнимку с удачей. Книга 1 - Ефим Терлецкий - Страница 8

Как пел Владимир Высоцкий: «Час зачатья я помню неточно»… Я тоже не помнил, но в соответствии с документами и приказом руководства Бобринского химкомбината № 60 от 6/VII 1933 года, моей будущей маме был предоставлен декретный отпуск с 5/VII, и я родился 4/IX 1933 года.

Это – моё свидетельство о рождении, выданное именно в Бобриках

23 декабря 1933 года Бобриковский химический комбинат дал первую продукцию, и эта дата считается днём рождения предприятия, в связи с этим, по просьбе строителей в честь И. В. Сталина Бобрики переименовали в Сталиногорск, а комбинат стал носить название Сталиногорского химического комбината.

Представляете, какой подарок это был именно для меня! Теперь в моем свидетельстве о рождении вместо упоминания о каких-то Бобриках будет значиться: родился в городе Сталиногорске!

Центральная площадь Сталиногорска с монументом Сталину

Ну что ж, я, пожалуй, оказался одним из первых новых жителей нового города, именуемого по-новому: Сталиногорск.

Родители дали мне имя Ефим. Почему именно такое? Об этом никогда речи не было. Но я догадался, что это в честь моего деда, отца мамы. Отчество мамы было Ефимовна. Но имя Ефим простонародное, русское, православное, происшедшее от греческого имени Евфимий, и зачем еврею давать такое чисто русское, даже церковное, имя?

Я подозреваю, что моего деда звали Хаим. Дело в том, что по еврейской ашкеназской традиции детей принято называть в честь усопших старших родственников. Обычно в нерелигиозных семьях новорожденным присваивали светское имя. По созвучию, как, скажем, Хаим – Ефим, я оказался Ефимом. Родители ласково называли меня Фимуся.

Вот мой самый первый портрет

В шубке

«Фимуся в бурочках», год и 4 месяца

«Знаменитая» фотография «Фимуся в матроске». 1936 год

Мои самые ранние воспоминания о том, что в Испании была война коммунистов с фашистами (гражданская война 1936–1939 годов) и мы, советские дети, носили вместо кепок и тюбетеек – «испанки», такие шапочки типа пилоток с кисточкой впереди. А как звучало: «Но пасаран!» Я не знал, что это значило, но так говорили испанские коммунисты и это было здорово! (Это был лозунг: «Они не пройдут»)…

И вот я в «испанке». Август 1937 года.

1938 год. Готовимся к бою. Это влияние растущей милитаризации

Об этом говорит и воинственная агитка Владимира Маяковского, ставшая пионерской песенкой:

Но пока войны нет, и мы в детском саду

Я – любопытный. Стою у окна и смотрю на фотографа. Остальные дисциплинированно смотрят прямо перед собой. А какое «великолепное» одеяние-форма у дошкольников – просто тюремные робы, называемые халатами. Вот так с детства нас приучали к коллективизму и униформе.

Не любопытный, а любознательный!

Итак, судя по всему, моя жизнь была прекрасной, если бы не… В просторах советской галактики яркой звездой сияла Москва. Для простого советского человека это была не только столица, а нечто гораздо большее, неведомое, может быть, даже мистическое, а на москвичей, столичных жителей, смотрели, как на инопланетян. В недрах Москвы произрастал один такой «инопланетянин» – Алик, неведомый мой родственник, троюродный брат, и даже ровесник. Для меня это был недостижимый образец добродетели. Родители меня все время упрекали: «Вот в Москве – Алик! Как он хорошо кушает, как ведёт себя, как учится». Папа же непременно обличал: «А ты – зелёный, как жаба!» Да, то москвич-инопланетянин, а я – какой-то провинциал из бывших Бобриков. Родителям, конечно, обидно было, что Фимуся кушал плохо.

Вот он, Алик – «отличник боевой и политической подготовки»

Ах, как были правы мои родители! Алик – Альфред Ильич Вайсман впоследствии с золотой медалью окончил школу и с красным дипломом – институт.