Читать книгу Аромат морозной вишни - Егор Алексеевич Громов - Страница 5

ГРОМКОГОВОРИТЕЛЬ: Рейс RT 1238, Санкт Петербург – Москва, просьба пройти на посадку.

– Ой бля! – крикнул я и подорвался с сидушки. Не очень хотелось опоздать на рейс, поэтому я бежал те 20-ть метров словно олимпиец; на месте где был только-что помыт пол, я даже успел немного почувствовать себя камнем в составе сборной по кёрлингу, чуть не оторвав свою подошву от креплений мятых сандалий, которые я прикупил на случай солнечных дней: они были давно забыты в пыли, ровно, как и мои гавайские шорты с рубашкой, купленные для несостоявшегося прошлогоднего отпуска; конечно лечу не карибские острова, но и на контрасте с Питером, погода в Москве достаточно карибская.

Успев, ровно перед последним предупреждением о скором взлёте, я всучил в руку билет бортпроводнику, пересилив себя и сказав: «Спасибо», я взошёл на борт – еле втолкался на борт. В проходе, не смотря на опоздание, было тесновато: в проёмах между креслами столпились люди с ручным багажом, которых, видимо, объединили со всех рейсов в один – толи они все возят фарфор, толи у среднего русского человека появились ценности большие, чем шкафной сервиз.

Как всегда от меж-городских рейсов внутри страны нельзя было ожидать ни чего хорошего: были ущербными, самолёты тряслись как консервные банки, синие чехлы, кресла, которые не меняли также долго, как и отношение к сервису; ведь у нас как всегда – хорошо мы делаем только во время олимпиад и чемпионатов мира по футболу, когда наплыв иностранных туристов просто колоссальный: ведь не хочется упасть в грязь лицом перед чужаками; а на внутреннюю рожу ни кто, ни когда не смотрит.

Единственное удовольствие – это барбарисовые конфетки, которые дают в самолётах. Сразу вспоминается детство, как мы летели с родителями за границу: самолёт взлетал и я набивал рот леденцами и сосал, чтобы сблевануть не от набора высоты и давления, а от передозировки сахаром. Сейчас конечно, слово барбарис является вымирающим, и многие уже не знают что это: фрукт, ягода или вовсе растение.

Мой самолёт тихонько поднимался в небо – там давно я не был. За бортом немного дует, а внутри сероватые – изначально белые стены, и кресла в синей – изначально чистой обшивке, которая не менялась уже лет 20-ть… в принципе, сойдёт.

– Извините пожалуйста, а почему леденцов не дали?

Стюардесса посмотрела на меня, будто я спросил что- то противоестественное и, отвернувшись, пошла дальше.

– Девушка!! – протянул я ей вдогонку; на что она злобно ответила мне, самым лучшем в мире сервисом.

– Мы летим не больше часа, наберитесь терпения. Можно… и без леденцов.

– Ааа, то есть когда не больше часа, значит самолёт блять не взлетает? А вы знаете к чему ведёт отсутствие кисленьких леденцов на борту самолёта? Вы вообще проходили инструктаж?

И я начал:

– гипоксия; для тех, кто не знает сложных сочетаний букв, уточню, – кислородное голодание:

– ухудшение гемодинамики в конечностях;

– увеличение вязкости крови;

– сужение сосудов…

– А дальше!? Я вижу ваше удивлённое от любопытства выражение лица. Дальше: повышенное артериальное давление – и уже простой конфеткой не отделаешься! Появляется отдышка; учащается сердцебиение – даже у тех, кто чрезмерно увлечён спортом, и естественно, у людей с патологической боязнью лифта. – В итоге, только! у самых сильных закружится голова, а менее кардио-васкулярно развитые потеряют сознание! А там уже недалеко до инфарктов и инсультов; а дальше иски! суды! и денежки из вашей зарплаты!

В ответ она аккуратно достала жвачку из кармана и тихо сказав: «Держите и больше не ебите мне мозг» – ушла вглубь салона. Естественно я принял этот подарок от авиакомпании и удовлетворился качеством сервиса; затем услышал блеющий смех пассажира слева.

– Это правильно мужик! Я тоже не понимаю, почему они перестали давать леденцы, уже как пять лет нормально не полетать! Я Обожаю эти клюквенные, а ещё лучше барбарисовые леденцы; мне кажется, их кроме как в самолётах больше ни где не найти; я раньше только что и мечтал как жить в самолёте.

– Волшебно, – не без доли сарказма вывел я и накрыл своё лицо сомбреро.

Мой полноватый, лысый собеседник в синей футболке, на тематику космического фэнтези, уткнулся носом в книгу на тематику диетологии. Возможно, он только и летал на самолётах ради этих леденцов, возможно, единственное место где он может пожрать не попав по взгляд жены: и всё это на высоте более 500-ста метров над уровнем моря, где во время турбулентности он может почувствовать себя в состоянии лёгкой невесомости и вспомнить как это было, когда ещё он не познакомился с фастфудом и переработанной пищей – в общем, получить полный кайф от ощущения свободного падения. «И, возможно, эта сука также виновата в том, что у нас сейчас нету леденцов». На той мысли, луч солнца врезался в угол моего правого глаза, пройдя через открытую зону; я ещё раз попытался согнуть края сомбреро, но не закрепив успеха, просто задвинул шторку над люком и попытался немного вздремнуть.

Я уже не летал на самолёте лет 12-ть, ровно с того момента когда я в последний раз полетел с семьёй в Будапешт. И вот я опять в полете, только без леденцов и немного подташнивает, хотя, 12-ть лет назад я и не имел привычки пить перед самолётом, а запах старой обшивки ещё не разу так сильно не раздражал моё похмелье. Поэтому, убедившись, что худобы осталась традиция оставлять бумажные пакеты, я спокойно, в очередной раз, закрыл глаза.

Почему я полетел в Москву? Единственное, что осталось от моей ночной касатки – это пропуск в общежитие московского университета на имя Кейт Бланшер.

На фотографии была приятная девушка с белыми волосами и сероватыми глазами: внешность достаточно европейская, внешность достаточно обманчивая. «Судя по всему, она отдыхала в Питере на выходных или…не помню, аааа да… Я только помню, что подцепил её в баре, по ней было видно, что она хочет выпить за чужой счёт, а потом и вынести квартиру этого самаритянина» – естественно, я сразу понял, что это мой тип и подошёл к плохо стоящей особе и заговорил, немного шатающимся голосом, возможно, я даже немного забрызгал ей лицо. Она оказалась опытной и, взяв меня за руку, сразу потащила в бар; с того момента память стала постепенно расплываться, пока совсем не свалилась в обрыв.

Самолёт подлетал к Москве; меня пару раз стошнило – увы, не в салоне, моей совести, всё же, удалось добежать до туалета. Не то, чтобы я особо торопился, уж очень хотелось заляпать этот хренов самолет, а потом подать на них в суд за отсутствие леденцов, которые, по моему мнению, жизненно необходимы всем летающим: не только с точки зрения комфорта и внутреннего спокойствия, от всасывающихся внутрь щёк и активно вырабатывающейся слюны; но и безопасности окружающих.

И вот он аэропорт Шереметьево: зеркально отсвечивающий пол, высокие потолки, сотни людей, магазины и жёлтые указательные таблички повсюду – опять я в Москве. Не особо люблю этот город: жизнь тут не такая размеренная; в воздухе пахнет деньгами, которых ни у кого нет; а кошельки охлаждают разбитые надежды, всегда можно встретить таксистов, которые вкидывают цены к луне; баб фоткающихся с сумками в аэропорту, временами заходя в туалет и, переодеваясь для фотки на следующий год. Кстати, те бирки, которые вешают на сумки, они не снимают ещё месяц, чтобы как можно больше людей увидели, что они пользовалась самолётом – и неважно какой рейс: Москва – Монако или Москва – Екатеринбург, главное фантазия и зависть, которые, несомненно, будут вызваны (а города всегда можно и подтереть). Уверен, что в года кризиса, а также по будним дням, когда нет особых дел, они наравне с бабушками, выезжающими писать свои жалобы в жилищное службы, взяв свои опустошённые багажные сумки, с ещё не отлепленными бирками, важно катаются от Речного Вокзала до Домодедовской, заполоняя собою, полностью, зелёную ветку: и так каждый день, 5-ть дней в неделю, с 8:21-го до 17-ти ноль-ноль; а вечером минеральные ванные снаружи и кристаллизованная минеральная вода внутрь; а по выходным долгожданный солярий и программы о путешествиях – что может быть лучше после сложной рабочей недели?

Взяв сэндвич, я позлился на местные цены и не став задерживаться в аэропорту поехал дальше. Мне нужно было доехать до общежития университета. Москва в тот день была серая и, видимо, это портило настроение здешним таксистам, которые вымещали свою злость наглым и дерзким вождением – или всё-таки они торопятся? Но куда (?) можно вообще торопиться в таком городе, как не на работу или в аварию- учитывая, что их рабочее место под жопой, я совсем не разделяю их стремлений.

Музыка была полное говно, пережёвки поп-музыки прошлого, но я не посмел попросить переключить её. Во-первых, я бы уже застрелил кого-нибудь, если бы постоянно слушал чужую музыку – это как есть еду, которую ест твоя девушка веганка: была у меня такая «Жри, – говорит, – полезно», «Если только не дыша и проглатывая» – обычно отвечал я. Она ушла из-за того, что я её не понимаю; я тоже не понимал: какого хуя! один человек может портить пищеварение другого? Моя микрофлора основана на двух банках пива в день и пачке чипсов, приправляемых вечером салатом цезарь. Во-вторых, я ехал в эконом классе, и я предполагаю, что на этом уровне нужно, нужно! радоваться, что не тебе приходится водить, поскольку этих классов сделали столько, что начинаешь чувствовать себя нищебродом обязанным терпеть; поэтому не удивляешься и не возмущаешься, если на сиденьях оставлены следы пищи, а в салоне пахнет сигаретами – а как ещё должен выглядеть эконом? Мне всегда приходил образ из старых американских фильмов 90-х годов, когда люди, беря эконом класс в самолёте, находятся два часа в окружении шумящей толпы, которой дозволено пить и курить: вокруг дым и непослушные дети, и герой сидит среди всего этого, и думает о том какой он счастливчик в этой жизни. Если мысленно всю эту картину впихнуть в маленькую жёлтую китайскую машинку, то получится очень некомфортабельная картинка.

Не став излишне зацикливаться на этом образе, я радовался тому что имел, и немного протерев старый пыльный чехол, я уткнулся взглядом на водительское место: руль был от Порше, на петарде качалась маленькая панда, а над ней висели сувенирные боксёрские перчатки – мило и противоречиво. Не став спрашивать, что из этого принадлежит ему, а что его образу, и приспособившись, я остался наедине с довольно неплохой музыкой, испорченной дешёвыми колонками – оправдать в этой жизни можно всё.