Читать книгу Вишенка для дублера. Рассказы о футболе - Егор Альтегин - Страница 3

Тренер всегда алхимик. Кто-то плавит из меди золото, а годом спустя, у другого императора из платиновых ингредиентов добывает латунь. Бывает и наоборот. Гарантийных талонов у тренера нет; никогда, ни у кого.

Двойственное чувство. Отбирают чемодан без ручки, который и тащить уже сил нет, а все равно жалко. Но – все к этому шло, никаких нежданчиков и удивленных глаз. Праздничный серпантин вчерашних побед смела в бездонный совок стерва-уборщица, именуемая Фортуной.

Меняется фон, меняется тон; пресса гадает на преемника – ты мысленно называешь его «приемником» – президент при встрече клеит себе на фасад выцветшую улыбку, которая у него для нелюбимых журналистов и будущих бывших тренеров. Команда перекошена, пуговицы не в тех петлях, теперь только расстегивать и снова. Ты множишь банальности в лезущие в лицо микрофоны; про готовность к отставке и про «приложу все силы». Не важно, что ты говоришь – важно как; микрофоны транслируют твою усталость.

Потом собирается Совет директоров. Тут уместно выражение «как бы». Как бы совет, как бы собирается. Эта одна из мнимых сущностей, современное приведение – все говорят, но никто не видел. Решение принимает Сам.

А когда звонит друг и спрашивает: «Поздравлять или сочувствовать?», ты не переспрашиваешь, не пытаешься удивиться, а как-то очень легко стряхиваешь надоевшее ожидание: «А давай совместим? Через пару дней у меня на даче»?

И смех в трубке, и друг доволен, что ты не раскис, а ты эту его радость запускаешь внутрь, делая своей.

Едешь на базу, где вещи и несколько человек, которые и завтра не перестанут писать, звонить и обнимать при встречах. Это тоже результат, не сразу и поймешь, что важней.

И не читаешь новости спорта, вообще ничего не читаешь; вокруг тебя и так избыток информационно-эмоционального буйства: ахает жена, дочь неуклюже ищет слова поддержки, телефон пузырится от переизбытка смс и неотвеченных. Ты доволен, «нет меня больше в титрах этого сериала».

Ты снова на «другой стороне луны». Там времена года, а не сезоны и предсезонки, там ходят в кино и читают книги. Там живут внуки – взрослые и малознакомые, со своим быстроногим миром. Там можно замереть в кресле-качалке пресловутым пенсионером из анекдота, прислушаться к себе. Дни пустоваты, но в этом и радость. Да, где-то на дне осадок, как в бутылке с плохим вином, и иногда, когда рядом никого, ты вскакиваешь, начинаешь расхаживать по комнате и негромко материться. Быстро успокаиваешься – «а идут они…» Пьешь коньяк или сердечные капли.

Много спишь – то есть нормально, по-человечески спишь, не отвлекаясь на ускоренную перемотку загруженных в память матчей, не мучаясь все этими «почему?» и «где все пошло не так?» Не сидишь ночами за ноутбуком, словно геймер-задрот, перегружая и пересматривая, начиная сначала.

Проходит месяц, два. Ты возвращаешься в интернет, который намеренно называешь «интернатом», веселя близких. Читаешь интервью с «приемником», усмехаешься – тот поет соловьем. Читаешь разговоры с игроками. Не особо удивляясь, знакомишься с изменившимся прошлым – оказывается, ты был деспот и многого не догонял. Молодежь без тебя раскрепостилась, готова рвать и метать, а ветераны верят в свое второе дыхание, даже если с первым давно проблемы.

У президента спрашивают про кредит доверия, и он цитирует себя времен твоего назначения, слово в слово, и как-то неудобно за человека.

Но – становишься ревнив и завистлив, пряча это даже от себя; жаждешь неудач своей бывшей и непоследовательно психуешь, когда ожидания сбываются. Преувеличиваешь некомпетентность «приемника», но когда он на эмоциях вскакивает вместе с запасными, ты тоже там, вместе с ними. Фантомная боль, да.

Все проходит – время мародерствует в памяти, утаскивая без разбору и плохое, и хорошее. Куда-то зовут, то ли в ФНЛ, то в Казахстан; не лезть же в «интернат» из-за любых пустяков?

В каких-то прямых и не очень эфирах тебе цепляют на лацкан микрофон, жарят софитами и ждут откровений. Ты немногословен и высокомерен, но не без снисходительного остроумия. Ходишь на матчи, провоцируя слухи. Тебя видят с людьми, которые вхожи и решают, глупо опровергать. Надо только отдохнуть, оглядеться, кое-что пересмотреть, конечно. Ну а потом – с новыми силами.

Снимают «приемника», ты доволен. Без злобствования – «ну приятно мне, что, повеситься теперь?» И едешь на какую-то тусовку, где он точно будет, находишь, ловишь его ладонь в свою, говоришь что-то хорошее. Встречаешь взгляд.

И еще долго тебя тошнит от этой непристойной, гаденькой радости, ты думаешь, «да не в ревности же дело, не в том, что он закончил строчкой ниже… А в чем? В какой-то мнимой справедливости, от которой никому не стало лучше?»

И проходит еще год. И другой.

Все реже узнают на улице. Как-то незаметно для себя начинаешь тщательнее прислушиваться к телефонным звонкам, если видишь незнакомый номер, подбираешься, как перед прыжком. Снова бессонница, которая куда хуже той, рабочей, пред-после-матчевой. Об интервью уже не просят. А не отказал бы, есть что рассказать. Намекнуть, что хоть завтра готов.

Говоришь другу: «Что я, стервятник, отставок ждать», или – «с детьми поработаю, интересно», а он молчит, не подкалывает и превращает все в шутку. И от этого неуютно и хочется поменять тему разговора.

В жизни все больше прошлого, всех этих: «а помнишь?» Время не ждет, вот и шестидесятилетие вводит войска в твои мечты и планы. Парень, которого ты в прошлой жизни заметил и вынул из дубля, шлет поздравительное смс; он в «Зените», играет почти регулярно. Ты вспоминаешь, как он бежал обнять тебя после своего первого гола, на секунду снова оказываясь там. Улыбаешься, тебе хорошо.

Старший внук дебютирует во второй лиге, привозит запись с игрой – похвастаться. Лет пять назад раскритиковал бы в пух и прах, а тут смотришь и хвалишь этот ужас, радуясь радости ребенка.

И думаешь, «тренер кончился, смотрите срок годности на упаковке».

Капелло, Хиддинк, ага, посравнивай – самоиронии нужно все больше – так всякая лечебная химия со временем требует увеличения дозировки. Где твои медали, дедушка?

Вспоминаешь, листаешь свои апрели и листопады. Дважды выводил провинциалок «из полуподвала в полусвет», то есть в европейский предбанник, выигрывал у каких-то англичан. С молодежкой поработал, нашел интересных парней, с молодыми тебе было легче. Шел по чемпионскому графику с безбюджетным клубом, дикая молодежь тащилась от самой себя и ковала победы на кураже; на экваторе вышли на первое место, но в межсезонке команду растащили по комплектующим – те, кто побогаче. Спасал от вылетов, «заслуженный пожарник Поволжья». Был еще финал Кубка России – проиграли по пенальти, врагу не пожелаешь. Все?

Да, все. Это уже не перерыв между таймами, это три свистка и мемуары. «Не говори с тоской их нет, но с благодарностию: были».

Ты идешь заваривать чай и болтать с женой пустяках, первый раз за много месяцев радуясь всяким привычным мелочам, которые, наверное, и есть жизнь.

А в это время звонит телефон, но ты его не слышишь.