Читать книгу Путин и я - Ека Козлова - Страница 3

Могущественная империя Союза Советских Социалистических Республик стремительно начала терять своё былое политическое влияние. Первой провозгласила о своей независимости Польша, за ней Венгрия, потом Германия, следом Чехословакия, Болгария, Румыния, Албания…

Но именно с падением Берлинский стены, которую жители Германии в народе называли «Позорная стена», стало понятно, что это уже не остановить.

Всё изменилось за одну ночь с 9-го на 10 ноября 1989 года. На улицах Дрездена начались массовые беспорядки. Желающие обрести свободу немцы ринулись ломать Берлинскую стену чуть ли не голыми руками. Разгромили и сожгли своё собственное Германское Министерство государственной безопасности. Разъярённая толпа ликовала! Осмелев окончательно, группировка восточных немцев обступила особняк на улице Баутцнерштрассе 112а, в котором находился отдел КГБ СССР.

В это время в ведомстве на ночном дежурстве нёс свою службу советский разведчик, подполковник Владимир Владимирович Путин. Мгновенно оценив последствия возникшей угрозы, он не побоялся в одиночку выйти к бунтарям и убедил их остановиться! Он не позволил им проникнуть в здание ведомства СССР и разграбить секретный архив КГБ.

Сложно представить, что он чувствовал в этот момент, но я знаю точно, что именно решимость и мужество Владимира Владимировича произвели необходимое впечатление. Сильные лидеры всегда вызывают уважение. Толпа почувствовала в этом молодом, неприметном мужчине железную силу воли, увидела, что он будет защищать интересы своей Родины в любой ситуации, и отступила. Ещё никому не известный будущий президент России в ту тревожную ночь совершил героический подвиг, но расскажут о нём только спустя много лет.

А я, в возрасте десятилетней девчонки, конечно же тоже ничего не знала об этом выдающемся человеке и я не знала, что происходит в Германии. Я просто проснулась от ночного кошмара в холодном поту, в своей квартире в Москве.

– Мам, мама…

Мама крепко спала на диване, который стоял вблизи моей кровати.

– Мам, – снова позвала я, растолкав её за плечо. – Мне страшно.

– Что случилось, почему ты не спишь? – пробормотала она.

Я села в кровати, пытаясь вспомнить свой сон. В тёмной комнате было тихо и спокойно, сквозь вуаль тюлевой занавески мерцали уличные огни дмитровского шоссе.

– Я не знаю, но мне страшно. Мне снились люди, очень много людей. Они пытались проникнуть в мой дом и, наверно, хотели ограбить его, – растерянно объяснила я.

– Это просто сон, не бойся. Здесь никого нет.

– Это было не здесь…

– Не важно. Спи.

***

Днём нас с Маринкой, моей лучшей подружкой и одноклассницей, поставили дежурными на дверях при входе на второй этаж. Возмущению Маринки не было предела. Тратить большую перемену длинною в двадцать пять минут на то, чтобы присматривать за малолетками, ей категорически не хотелось. Но как оказалось, именно сегодня была наша очередь и отвертеться вариантов не было. Как говорила председатель нашей пионерской дружины: Добровольные дежурства у нас обязательные! И спорить с ней было бесполезно.

Дежурили все старшеклассники без исключения по честной пионерской очереди. Так что хочешь не хочешь, а исполнять свой долг старшего товарища для октябрят приходилось всем, кто таковым являлся.

А мы являлись. Мы как раз в этом году перешли учиться в пятый класс, навсегда закрыв за собой двери начальной школы. Сказать, что мы были рады? О, нет! Мы были в восторге и чувствовали себя по-настоящему взрослыми.

– Да ладно тебе, нашла из-за чего расстраиваться. Можно подумать, это наша последняя перемена, – решила я подбодрить Маринку.

– Я вообще не понимаю, зачем мы это делаем? Кому они нужны, эти малолетки. Подумаешь, зайдут на другой этаж и что? Мы тоже сбегали к старшеклассникам, ничего не случилось.

– Так заблудиться могут, – не уступала я.

– То же мне проблема, – продолжала вредничать Маринка.

– Не привычно сюда возвращаться, да? – я сменила тему разговора и заглянула в коридор второго этажа, где веселилась малышня на перемене, – совсем недавно и мы были такими.

– Только не говори, что ты скучаешь. Бред! – фыркнула Марина. – Я даже рада, что мы наконец-то ушли отсюда. Я бы и не возвращалась, если б не эти дурацкие дежурства.

К нам подбежал мелкий пацан и одёрнув меня за подол коричневой школьной формы, спросил:

– Тётенька, можно я пройду?

Маринка посмотрела на меня ехидными глазами и закатилась звонким смехом.

– Какая я тебе тётенька, – возмутилась я. – Я старше тебя всего на пару лет.

– Не важно, – деловито ответил он. – Мне пройти надо.

– Ты забыл, что уходить с этажа нельзя?

– Меня учительница отпустила. За мной мама пришла. Не верите, спросите у Марьи Ивановны из третьего «Б».

– Девчонки, пропустите его, – увидев, что у мелкого возникли трудности при пересечении границы, попросила учительница.

– Здрасти, Марья Ивановна, – в один голос сказали мы с Маринкой.

– Мордасти! – передразнила она. – Правильно говорить: Здравствуйте!

Она нарочно посмотрела на нас суровым взглядом, а потом улыбнулась и пролепетала тонким голоском:

– Как вы выросли за лето, молодцы! Вот и ваша очередь настала за младшими присматривать, – умилялась Марья Ивановна.

– Да, а мы прям рады! – натянув резиновую улыбку, соврала Маринка.

– Хорошо, давай руку, провожу, – предложила я мелкому. – Не хорошо одному по школе ходить, да ещё на большой перемене, с ног сшибут.

Пацан согласился, и взявшись за руки, мы вместе отправились на первый этаж, где его ждала мама.

– Как твоё имя и фамилия? – спросила она, когда мы подошли ближе.

– Аня Седова, а что?

– А класс какой?

– Пятый «А».

– Скажу твоему классному руководителю, чтобы тебя наградили грамотой за добросовестное исполнение обязанностей дежурного по этажу.

– О, здорово, спасибо.

– Это тебе спасибо, Аня. Побольше бы таких пионеров, как ты. Молодец!

– До свидания, – самодовольно улыбаясь, попрощалась я.

– До свидания, – улыбнулась в ответ женщина.

Стоило мне выйти с раздевалки и свернуть обратно к лестнице, как я тут же столкнулась лоб в лоб с нашим председателем дружины пионеров Катей.

– Привет, – сказала я и подняв правую руку, отдала пионерский салют.

Катя в ответ сделала то же самое, но молча.

– Говорить «привет» необязательно. Пионерский салют и есть тот самый приветственный привет для пионера, – объяснила она.

– Хорошо, поняла, – ответила я.

– Что ты поняла? Тебя в пионеры ещё в конце четвёртого класса приняли, чем ты всё лето занималась? Не нашла время, чтобы научиться себя вести, как настоящий пионер? – прищурив с подозрением глаза, спросила Катя.

– Я училась, честное пионерское. Случайно вырвалось у меня, – нашла я себе оправдание.

– А пост дежурного почему покинула? – продолжала нападать Катя.

– Я это… Пионер товарищ и вожак октябрят! – начала я тараторить правила пионерии, пытаясь обелить свою честь перед председателем. – Пионер друг пионерам и детям трудящихся всех стран. Пионер… Короче, я мелкого провожала. Его с уроков раньше отпустили и за ним мама пришла. Вот я и решила его проводить до раздевалки, чтоб по школе один не ходил и не заблудился.

– А почему все восемь законов пионерии не пересказала? То же не выучила?

– Я выучу, Кать, честно, – пообещала я.

Катя тяжело вздохнула, мол, что с тебя взять, но выражение её лица всё равно оставалось зловредным.

– И попробуй только не выучить! – пригрозила она. – Теперь на тебе лежит большая ответственность, ты должна пример октябрятам подавать. А какой из тебя пример, если ты сама до сих пор ни правил, ни законов пионерии не знаешь? – Катя нахмурилась ещё больше.

«Что-то мне прям дурно от этой Кати!» – успела подумать я.

– Аня, тебя учительница зовёт, – послышался голос Маринки.

Я подняла голову вверх. Со второго этажа через перила свисала вниз головой Маринка.

– Я пойду, Кать. Зовут! – выдохнула я с облегчением и побежала прочь.

– Левченко, а ты почему себя, как мартышка ведёшь? Ещё по периллам прыгать начни! – закричала Катя на Маринку.

Мы засмеялись и спрятались в углу лестничного пролёта второго этажа, присев на карточки, чтобы нас не было видно.

– И чтобы все правила у меня выучили к четвергу, – продолжала угрожать Катя. – И не делайте вид, что вы меня не слышали. Я знаю, что вы там.

– Она сейчас к нам поднимется, – скривила рожицу Марина, испугавшись, что придётся остаток перемены выслушивать нравоучения Кати.

Я подкралась к периллам и осторожно заглянула вниз на первый этаж.

– Нет, она ушла, – ответила я, не увидев зловредного председателя.

Маринка хихикнула.

– Вот же зануда, – решила я заступиться за подругу. – Главное тебя мартышкой обозвала, а сама орёт на всю школу, как баба на базаре.

– Да ну её, – отмахнулась Маринка. – Это она здесь в школе правильная, а мне сестра рассказывала, что они курили вместе в кинотеатре, когда тусовались на последнем ряду.

– Офи-игеть, – протянула я, не веря собственным ушам. – Кто бы мог подумать. И ведь не стыдно ей после этого пионерский галстук надевать? – моему смущению не было предела. – А ещё к нам пристаёт. Я уже думала не отделаюсь от неё.

– Я, кстати, так и подумала, что тебя спасать надо. Она с проверкой пришла, а тебя нет. Ничего мне не сказала и вниз ушла. А тут слышу, ты на первом этаже с ней встретилась. Вот я и решила наврать, что тебя учительница зовёт, чтоб отделаться от неё быстрей.

– Спасибо, – растерянно ответила я, всё ещё пытаясь переварить услышанное.

Наш председатель дружины пионеров хоть и не нравилась особо никому, потому что слишком строгой была, но всё равно вызывала страх и уважение.

«А как мне теперь ей в глаза смотреть? Курит она, вот дела!» – думала я, находясь под не приятным впечатлением.

– Ой, Наташа идёт. – внезапно обрадовалась Марина, увидев свою старшую сестру.

Я обернулась. По лестнице с третьего этажа быстрым шагом к нам спускалась Наташа и она явно была чем-то обеспокоена.

«Странно, подумала я, разве мог её кто-то напугать?»

Наташа была одной из первых кто продвигал среди старшеклассников идею свободной формы одежды и самовыражения. Она осветляла свои рыжие волосы в белый цвет, постоянно жевала жвачку «Donald Duck» и специально делала яркий макияж. Её короткую джинсовую юбку украшали салатовые шнурки, а поверх водолазки она носила футболку с изображением популярной британской электроник-рок-группы Depeche Mode. Учителям это не нравилось, да и не все одноклассники её поддерживали. Наташкина класуха даже грозилась отчислить её из школы за нарушение формы одежды. Но тогдашняя наша директриса Ирина Владимировна была женщиной лояльной. Она разрешила одеваться кому во что нравится, но только иногда и под предлогом, что школьная форма находится в стирке. Наташка этим правилом злоупотребляла, но заставить её надеть старомодный костюм синего цвета с юбкой ниже колен, её никто не мог. Она была для нас неким символом свободы. Человеком, который ничего не боялся и был способен отстоять своё мнение. Наташка рассказывала нам о моде, о зарубежной музыке и про крутые вечеринки западной молодёжи, о которых мы не могли даже мечтать. Она была нашим проводником в мир взрослых и мы по-настоящему восхищались ей.

– Берлинская стена пала! – сходу заявила она. – Сейчас сидели на уроке химии обсуждали.

– Куда упала? Сломалась? – спросила я.

– С кем я дружу, – закатила глаза Маринка. – На голову тебе упала, – подколола она.

Наташка рассмеялась.

– Её сами немцы сломали. Они требуют объединения ФРГ с ГДР и независимости, – объяснила она мне. – Этой ночью в Германии произошёл государственный переворот. Все студенты, вся молодёжь на улицах Берлина протестуют. Наши учителя переживают, что мы тоже можем по их примеру бунт поднять.

– Я так и знала, – всполошилась я. – Я утром в школу пришла и сразу Маринке сказала, что-то случится. Мне сон дурной приснился.

– Какой сон? – заинтересовалась Наташа.

– Да врёт она всё, – выпалила Маринка.

– Нет, не вру.

– Рассказывайте! – настояла Наташа.

Я собралась с мыслями и начала рассказывать:

– Приснилось мне, что я хозяйка большого и красивого дома. Ночь тёмная стоит, а во дворе какие-то люди с факелами бегают, кричат, ругаются, и страшно мне так стало, жуть прям. Я оделась, выхожу во двор, а там толпа незнакомых мне мужчин и женщин, говорят мне что-то, а что говорят не понятно, будто язык ни наш не русский. Я стою перед ними одна и спрашиваю: Что вам нужно? Зачем вы пришли?

– Да врёшь ты всё. Ты бы никогда одна ночью никуда не пошла. На такое даже не каждый мужчина способен, а тут ты. Ты даже перед классом на уроке литературы стесняешься стихи рассказывать.

– Если я стеснительная, это не значит, что я трусиха.

– Значит!

– Нет, не значит. Стихи рассказывать, это другое.

– Не другое, а то же самое.

– Но во сне же я вышла.

– Ага, во сне все смелые, а ты попробуй по-настоящему одна ночью на улицу выйти, вот тогда и посмотрим, какая ты смелая!

– Короче, при чём здесь какой-то дом? – спросила Наташа, пытаясь докопаться до истины.

– Я не знаю, но у меня до сих пор плохое предчувствие.

– А люди-то эти, что тебе ответили? Когда ты такая вся «смелая» вопросы им задавать начала, – продолжала язвить Маринка.

– Что-то ответили. Не помню. А потом ушли.

– Ага, испугались наверно тебя, – рассмеялась она.

– Да хватит уже спорить! Вы хоть понимаете, что это значит? Если Германия получит независимость, нашу страну ждут глобальные перемены!

– Так Польша уже получила и ничего не случилось.

– Не умничай, – толкнув меня локтем в бок, проворчала Маринка.

– Химоза говорит, что это приведёт к полному краху СССР.

– И нас ждут глобальные перемены, – задумчиво повторила я, делая вид, что хоть что-то понимаю в происходящем.

– Да это капец, как клёво! – обрадовалась Маринка. – Уже задолбал этот застойный «Совок»!

– А какими они будут эти глобальные перемены? – внезапно возник у меня вопрос.

– Пока никто не знает, – пожала плечами Наташа.

– Звучит как-то стрёмно, – ответила я.

– В «Совке» жить, вот что стрёмно! – продолжала радоваться Маринка. – У меня есть предложение, давайте отпразднуем это дело. Сбежим с уроков и устроим вечеринку у нас дома, – предложила она.

– Я не могу с вами пойти, – ответила Наташа. – У нас сейчас биология будет, мне нельзя прогуливать. Людмила Даниловна совсем что-то обозлилась, грозится до экзаменов меня не допустить и на второй год оставить. А я уже не могу в этой школе учиться. Я хочу побыстрей закончить девять классов и свалить нафиг отсюда в путягу. Хоть с людьми нормальными пообщаюсь по интересам, а не с этими задротами одноклассниками, – Наташка тяжело вздохнула, нудула пузырь из жвачки и лопнув его, задумчиво поправила рукой свой шикарный начёс на чёлке.

– Тогда мы сбежим вдвоём.

Марина протянула мне руку.

– Бежим? – предложила она.

– Бежим! – согласилась я.

***

Сорвав с себя пионерские галстуки и демонстративно бросив их под ноги, мы радостно прыгали на большой кровати родителей Маринки и искренни верили, что совсем скоро наша жизнь изменится к лучшему.

– Ты понимаешь это? – запыхавшись, выкрикнула Маринка.

– Что? – спросила я.

– Что мы тоже с тобой участвуем в государственном перевороте, – ответила она, – и своим протестом поддерживаем молодёжь Германии, которая бесстрашно прямо сейчас борется за свою свободу!

– Да! – вслед за Маринкой выкрикнула я. – Мы поддерживаем молодёжь Германии! Долой «Совок»! Откройте границы!

– Они откроются! Обязательно откроются! – засмеялась Маринка, пытаясь допрыгнуть до потолка. – Мы сможем путешествовать по всем странам, слушать любую музыку и носить одежду, которая нам нравится. А ещё, ещё у нас разрешат гомосексуализм! – размечталась она.

– А это нам зачем? – не поняла я Маринкиных ожиданий.

– Чтобы жить, как в Америке.

– Фу, нет, это уже перебор.

– Почему?

– Зачем нам мужики гомики? За такого замуж не выйдешь.

– Зато мы сможем стать лесбиянками и нас не посадят в тюрьму, только потому что мы придерживаемся других сексуальных взглядов.

– Я не хочу быть лесбиянкой, – уверено ответила я.

– А я хочу! – заявила Маринка.

– Нет, ты прикалываешься, – рассмеялась я, не поверив ей.

– Не прикалываюсь! – на полном серьёзе ответила Марина и перестала прыгать на кровати.

Я тоже остановилась, и какое-то время мы просто смотрели друг на друга.

– Ты сама прекрасно знаешь, что мне нравится певица Мадонна, – начала объяснять она. – А Мадонна самая настоящая лесби, все об этом знают. Наташка говорит, что на Западе это очень модно и не запрещено, как у нас.

– Тебе зачем такой «модной» быть? – не понимала я.

– Я хочу вырасти по-настоящему свободной и раскрепощённой, понимаешь? – спросила она.

– Нет, – ответила я.

– Ты просто слишком старомодная и ещё не осознала, какие возможности перед нами открываются, – деловито ответила Маринка.

Она всегда считала себя более продвинутой в таких вопросах, и всё благодаря Наташе.

– Я забыла совсем, – спрыгнув с кровати, опомнилась я. – Мне же сегодня на репетицию к трём часам в Дом пионеров нужно. Ещё галстук погладить придётся, – я взяла его в руки, весь помятый и скомканный, затоптанный моими собственными ногами, и почему-то мне стало грустно в этот момент. – Мы новый спектакль будем ставить ко Дню рождения Комсомола, – пробубнила я, пытаясь хоть немного разгладить галстук руками.

– Да забей ты. Кому этот бред совковый нужен. На ваши спектакли хоть кто-нибудь ещё ходит?

– Конечно, родители приходят. Мама моя, если с работы может пораньше уйти.

– Ну и иди, а мне некуда не надо. Я буду слушать Мадонну и ждать перемен, – ответила она и принялась что-то искать в письменном столе.

Я помолчала немного, а потом добавила:

– Знаешь, а меня ведь правда не покидает плохое предчувствие из моего сна, что мой дом хотят обворовать.

Марина обернулась и задумчиво посмотрела на меня.

– Так ведь это всего лишь сон. Это не по-настоящему. Не переживай, – успокоила она.

Она достала аудио кассету с новеньким альбомом американской поп-дивы, которую её старшая сестра купила по блату у знакомого фарцовщика на «Горбушке». Наташке пришлось заплатить целых пять рублей, все деньги из своей копилке, чтобы заполучить её. Она даже отказывалась давать эту кассету переписывать своим знакомым, чтобы её не затёрли и не испортили. И хранилась эта кассета в отдельном ящике письменного стола, как бесценное сокровище.

Из динамика магнитофона «Весна» потянулась мелодичная песня Мадонны: Like a Virgin (Как девственница)

Наташа не была уверена, что перевела эту песню правильно с английского языка, но примерно по смыслу в ней говорилось о распутной девушке, которая встретив того самого мужчину, вновь почувствовала себя девственницей.

Перевод, конечно, был так себе, потому что ничего не понятно было. Но Маринка была уверена, что в этих словах есть тайный смысл, который мы сможем познать когда повзрослеем. А я верила Маринке и всецело доверяла её музыкальному вкусу.

– Я ушла, Марин, – предупредила я.

– Дверь захлопни, – попросила она, и рухнув обратно на кровать, принялась подпевать:

Я была разбитой и нецелой.

Меня использовали, я была грустной и печальной,

Но ты дал мне почувствовать себя,

Да, ты дал мне почувствовать себя,

Новенькой и блестящей.