Читать книгу Тайны белых роз - Екатерина Балашова - Страница 1

Говорят, извозчики Старой Столицы знают каждый уголок затерянного среди высоких скалистых гор города, расположение каждого дома, казалось, вросшего в гранит. Но либо Адам Крейвен так сильно желал скрыться от посторонних глаз, что забрался туда, куда и дневной свет проникал с трудом, путаясь в хитросплетении старинных улиц, либо нанятый извозчик прибыл в город недавно, не иначе сосланный за какие-то прегрешения. В любом случае, они добирались уже больше часа, и барон был чрезвычайно раздражен сим прискорбным обстоятельством, ведь прошлая ночь все еще отдавалась болью в несчастной голове. Виски нещадно ломило, а потому он раздраженно задернул синюю бархатную шторку, скрываясь от шума просыпающегося, залитого дождем города.

И приспичило же Крейвену отправиться в мир иной именно сегодня… Винсент Файнс со вздохом откинулся на спинку сидения. Достав серебряную флягу, сделал глоток живительного напитка. В голове прояснилось. Однако, борясь с желанием хлебнуть еще, убрал заветный сосуд в карман скроенного по последней моде сюртука – лекарства подобного толка следовало принимать дозированно. Особенно, когда предстояло работать. Оставить же убийство члена старой аристократии на полицейских было непозволительно. Тем более что, судя по рассказам доверенного лица, что передало приказ Совета, дело обещало быть любопытным.

В очередной раз вздохнув, молодой барон вытащил из внутреннего кармана черный конверт со вскрытой сургучной белой печатью, на которой все же представлялось возможным разглядеть оттиск изящной розы. Чуть засмотревшись на цветок, он на мгновение выпал из реальности, прежде чем вновь вчитаться в ровные строки, написанные изящным почерком Томаса Гранта. Стандартные сухие фразы. Высочайшее повеление Совета… Ничего нового.

Экипаж подпрыгнул, угодив колесом в заполненную водой выбоину, заставляя Винсента зажмуриться и прижать затянутую в черную перчатку ладонь ко рту. Организм бунтовал против любой активности этим дождливым утром, которое наступило слишком рано для человека, заснувшего на рассвете. Впрочем, высшие силы сжалились над ним. Извозчик остановил, наконец, экипаж и открыл дверцу, без слов предлагая господину выйти. Деньги, что платила за работу старая аристократия, не мешали бояться и презирать ее представителей… До парадного входа было рукой подать, и барон не озаботился взять зонт, лишь накинул на плечи темно-синий плащ. Взбежав по высоким ступеням массивного здания, лишенного какого бы то ни было изящества, но полного мрачного шарма, без стука вошел.

– Вход воспрещен! – визгливый голос полисмена иглой вонзился в мозг, заставляя застыть посреди огромного пустого темного холла, от стен которого эхом отдавались звуки. С трудом подавить рефлекторное желание и прижать пальцы к виску.

– Ричардсон! – не выдержав, зарычал визитер на офицера, раздражающего одним своим видом, не говоря уже о поведении. – Старший инспектор Хейлер, я полагаю, уже тут?

Тот подобрался, точно бульдог, собравшийся охранять шляпу хозяина до последнего вздоха, и, проигнорировав вопрос, потребовал разрешение. Рвение и исполнительность офицера заслуживали похвалы. И Винсент без сомнения оценил бы сии качества, не терзай его жесточайшая головная боль и личная неприязнь к молодому полисмену. Так что он просто помахал перед его лицом конвертом с, на этот раз, королевской печатью и, не дожидаясь ответа, направился на второй этаж.

– Инспектор в спальне, – буркнул Ричардсон вслед, оставаясь у дверей.

Преодолев непозволительно громко скрипящую, потемневшую от времени лестницу, молодой аристократ отдышался, прежде чем решительно шагнуть в спальню, забитую работниками полиции. Как сельдь в бочке… Или стайка падальщиков, слетевшихся поживиться плотью почившего.

Раздражение сорвалось едкостью с языка:

– Неужели, пусть и гениальный, но все же простой музыкант, вдруг стал достоин такой почести, как собрание у его хладного тела лучших полисменов города? Или я что-то пропустил, и в Старой Столице больше не происходит преступлений?

И тут же оказался пронзен десятком неприязненных взглядов.

– Барон Файнс. Ну да, как же без вас, – флегматично заметил старший инспектор, прежде чем приказать подчиненным расступиться, дабы подпустить сыщика к трупу. Как только тот подошел, демонстративно поморщился: – Боже, вы что, пили с утра?

Винсент поборол желание фыркнуть и лишь усмехнулся, потому как его самолюбие грела мысль, что пил он в компании дочери инспектора. Присев на корточки, аккуратно, чтобы не испачкать белоснежный манжет, поднял окровавленную простыню, обнажая обезглавленное тело. Нахмурился:

– Вы уверены, что… это Крейвен?

– Так утверждает горничная, – крякнул старший инспектор, пригладив черные модно подстриженные усы. – Она опознала хозяина по перстню, одежде и кистям рук.

– И где эта несчастная, которую вы заставили рассматривать в деталях сие… непотребство? Надеюсь, не отправилась прямиком в дом призрения?

Зная нынешних барышень, визжащих от ужаса из-за любой мелочи, Винсент вполне мог предвидеть подобный исход. Все же, даже его, обезглавленный труп ввел в ступор в первое мгновение. Качнув головой, вопросительно взглянул на инспектора, все еще ожидая ответа.

– Отпаивают успокоительным в соседней комнате, – фыркнул собеседник, перебирая бумаги в одном из ящиков рабочего стола музыканта.

Оставив тело несчастного, барон подступился, бросив взгляд на содержимое.

– Есть что-нибудь интересное?

– Ноты и счета.

Обронив, точно приговор, инспектор потерял к документам всяческий интерес. Приблизившись к камину, порылся кочергой в золе, чтобы выудить оттуда пальцами комочек белого сургуча. Подозвал одного из подчиненных, бросив улику в предоставленный им бумажный кулек.

Винсент едва удержался от того, чтобы закатить глаза и, лишь бросив просьбу не сжечь по случайности “ненужные” бумаги, поинтересовался, заезжал ли уже судебный медик. И получил в ответ очередную колкость. Интересующая барона персона покинула дом минут за пять до явления Файнса, не оставив конкретных фактов кроме, собственно, факта смерти, что наступила между часом и двумя пополуночи.

Сей факт ничуть не раздосадовал барона, напротив, говорить с доктором Миллером он предпочитал наедине, подальше от посторонних глаз и ушей. К тому же, Рупперт Миллер также недолюбливал Хейлера, считая твердолобым человеком недалекого ума.

– Кто-нибудь уже допрашивал несчастную? – задал Файнс очередной вопрос, прижимая платок к губам. Внезапно его бросило в жар и замутило, возможно, от тяжелого металлического запаха с омерзительными сладкими нотками, закупоренного в помещении. Его крепкий обычно желудок сегодня нещадно сдавал позиции.

– Разумеется. Она ничего не знает. Но вас же это не остановит, – цыкнул старший инспектор.

Проигнорировав выпад, барон поспешил прочь, чтобы, первым делом, распахнуть окно в узком сумрачном коридоре, сделав глоток промозглого сырого воздуха.

Услышав тихий скрип половиц под его ногами, горничная подняла заплаканные покрасневшие глаза, с долей страха посмотрев на визитера. Не иначе ее успели запугать обещаниями наказания за дачу ложных показаний или же вовсе заподозрили в убийстве.

– Здравствуйте, мисс, – как можно мягче произнес барон, проходя в комнату и устраиваясь в громоздком и безвкусном кресле напротив, удивительно, что такому вообще нашлось место в пусть и мрачном, но все же доме Адама. – Я барон Винсент Файнс, сыщик на службе Его Величества. Вы можете рассказать мне о том, когда и при каких обстоятельствах обнаружили тело?

Казалось, титул напугал девушку еще сильнее, и она сейчас окончательно замкнется, лишая надежды вытянуть из нее хоть слово. Однако та тихо всхлипнула, промокнув глаза белоснежным платочком, и снова посмотрела на сыщика:

– Конечно, милорд, – наконец выдохнула она и робко вздернула подбородок. – Мне нечего скрывать. Мистер Крейвен любил уединение, что уж тут поделать, но платил неплохие деньги за то, что мне каждое утро приходилось добираться через весь город. Я, как всегда, зашла с черного хода на кухню, чтобы приготовить завтрак. Часов в семь утра. В доме было тихо. Я подумала, мистер Крейвен работал всю ночь и теперь отсыпается, а может, курит у окна эти отвратительные вонючие сигареты, – девушка снова судорожно всхлипнула. Качнула головой, то ли осуждая музыканта за пагубное пристрастие, то ли сетуя на запах. – В таких случаях, я молча ставлю завтрак на столик у двери и удаляюсь, но сегодня…

Слезы с новой силой хлынули из глаз, и Винсент налил из пузатого хрустального графина воды, лично вложив стаканчик в холодную от волнения ладонь девушки, мягко накрыв ее пальчики своими.

– Вот, выпейте, – мягко посоветовал он.

Благодарно кивнув и сделав несколько глотков, та продолжила:

– Накануне, мистер Крейвен отлучался примерно на час, вернувшись в хорошем расположении духа, что в последнее время случалось с ним редко. Я еще подумала: наверное, он получил интересный заказ. Но мистер Крейвен не посвящал меня в свои дела, милорд, – быстро добавила она.

Впрочем, другого трудно было ожидать – прислуга, не лучший кандидат для того, чтобы изливать душу. Тем более прислуга со стороны, да и сам музыкант славился не только своим талантом, но и замкнутостью и мрачным характером. Это отпугивало окружение, являясь не только почвой для огромного количества слухов, но и причиной, по которой потомок древнего рода до сих пор оставался холост и, увы, бездетен.

Повисло недолгое молчание. Горничная мяла в пальцах домотканый платок, периодически вытирая им слезы, прежде чем выдохнуть, посмотрев на сыщика:

– Кто, Господи, мог сделать такое?

– Самый страшный из монстров, полагаю, – задумчиво произнес барон, прежде чем молча покинуть комнату и кинуть подоспевшему младшему помощнику инспектора. – Барретт, опросите соседей. Результаты опросов мне на стол не позже сегодняшнего вечера.

– Сделаю, ваша милость! – жарко воскликнул темноволосый девятнадцатилетний юнец, следуя за бароном к выходу. – Если смогу, принесу вам протокол результатов осмотра, вы же знаете, старший инспектор не особо вас жалует…

– Известный факт, – хмыкнул барон, останавливаясь под козырьком и закуривая сигарету, недовольно взглянув на затянутое свинцовыми тучами небо. Дождь лил вот уже неделю и, казалось, не собирался прекращаться в ближайшие пару месяцев. – И, Уильям, прошу, не кричите во всеуслышание о том, что помогаете мне в расследованиях. Хейлер выкинет вас из полиции, как только получит малейший повод.

Младший помощник инспектора вздохнул, не иначе ему уже попадало за неосторожное восхищение сыщиком или материалы дела, попавшие к тому в руки. Воровато бросив взгляд в холл, тихо спросил:

– Но почему он так к вам относится, милорд? Вы ведь лучший сыщик из тех, что есть в городе. Не только частных, но и полицейских…

– Человеческие взаимоотношения – сложная материя, Уильям, особенно, если густо замешаны на деньгах и власти… – задумчиво хмыкнул барон, беспардонно стряхивая пепел на гранитные плиты крыльца. Затем чуть улыбнулся собеседнику. – Главное, чтобы к вам Хейлер не относился предвзято.

Тот крепко задумался, но к ступеням уже подъехал экипаж, и Винсент поспешил покинуть дом отошедшего в мир иной музыканта. Забираясь в салон, распорядился доставить его в городской госпиталь.

Стоило откинуться на спинку сидения, как мысли унеслись обратно в мрачную, пропитанную благовониями и запахом воска спальню, где так же верно хранил свою тайну мертвец. Тайну, которую Винсент обязан раскрыть.

От воспоминаний вдруг начало подташнивать. А может, он просто не завтракал сегодня? Разум, не занятый работой, вновь в полной мере позволил Винсенту прочувствовать и усталость, и головную боль, только нарастающую от монотонного перестука колес по тонущей в лужах брусчатке и дождя о крышу экипажа. Хотелось вернуться домой, выпить крепкого горячего чая и не выбираться из постели ближайшие сорок часов. Однако извозчик упрямо вез господина на встречу с судебным медиком.

– А, барон. Я вас ждал, – не отрываясь от микроскопа, точно имел глаза на затылке, приветствовал визитера мужчина средних лет с холодными светло-русыми волосами до плеч, старомодно собранными в хвост на затылке. Тонкие черты лица и бледность, в сочетании с темными карими глазами, довершали причудливость облика.

В популярных ныне романах так описывали гениальных ученых, что на поверку оказывались злыми гениями. Или просто очаровательных злодеев, готовых на все ради своей цели… Словом, в воображении барышень зло, каким-то образом, оказывалось куда более привлекательным, чем добро. Быть может, оттого что герой готов был пожертвовать любимой ради всего мира, а злодей изничтожить ради нее весь мир? А может, дело было просто в общей притягательности тьмы, что таила в себе множество секретов, опутывая души своими щупальцами.

Барон покачал головой самому себе. Пожалуй, когда-то он провел слишком много времени в компании юной романтичной писательницы.

– Будете кофе с тостами? – спросил Миллер, наконец отрываясь от работы, чтобы пожать руку подошедшему барону.

В комнате с заспиртованными органами, соответствующего содержания изображениями и стойким запахом химических реагентов подобное предложение могло вызвать отторжение, но только не у тех, кто посещал лабораторию столь же регулярно, как и мужской клуб.

– Не откажусь, – устало отозвался молодой аристократ, скидывая плащ на спинку стула, прежде чем примоститься на краю стола, где были разложены документы. Заметив новую пробирку на стойке, аккуратно вынул, повертев в руке. – Кровь Адама?

Рупперт Миллер кивнул, разливая кофе. Вынув пробирку из чужих пальцев, заменил на чашку крепкого напитка, ревностно оберегая инвентарь. И как он только безошибочно узнавал, когда человека терзает похмелье?..

Винсент кашлянул, маскируя неловкость, и сделал щедрый глоток, склонив голову набок:

– Что насчет орудия убийства? Уже имеются какие-то предположения? Меня, правда, больше занимает, куда делась голова, но тут, боюсь, вы не поможете.

Медик передернул плечами, доедая кусочек тоста со сливовым джемом, слишком воспитан, чтобы говорить с набитым ртом, и лишь затем озвучил неопределенный жест:

– Если скажу, что убийца протащил в дом Крейвена гильотину, поверите? – спросил он, поправив изящные очки. В ответ на вопросительно приподнятую бровь хмыкнул: – Вот и я не поверил. Но это было моей первой мыслью. Срез характерен для широкого и тяжелого лезвия. Возможно, после вскрытия, смогу сказать более определенно.

– Это мог быть топор, – предположил Винсент, допивая кофе и поднимаясь на ноги.

Попросил передать результаты вскрытия с посыльным, после чего, попрощавшись, забрал закупоренную, упакованную медиком в ткань пробирку и направился прочь. Столкнувшись в дверях с воспитанником Миллера, улыбнулся. Вовремя. Альфред Миллс казался славным юношей, вежливым, старательным, но все же, чем меньше людей знает их общие секреты, тем лучше. И Рупперт, являясь другом их семьи уже долгие годы, прекрасно это понимал, в ответ на вопрос о причинах визита барона, заметив, что это не его ума дело.

Головная боль медленно отступала, позволяя мыслить ясно. Пока Миллер колдует над телом убиенного, Винсенту предстояло решить не менее важные вопросы. И оставалось только надеяться, что брат в добром расположении духа. Впрочем, в такую мерзопакостную погоду, трудно быть в хорошем настроении. А на памяти Винсента, она редко бывала другой. И сейчас ритмичный перестук дождя о крышу экипажа, не раздражал, но убаюкивал, несмотря на выпитый кофе. Веки тяжелели, и хотелось просто уснуть, хотя бы на несколько минут. Впереди предстоял долгий день, и он позволил себе эту слабость, прекрасно зная, что проснется, стоит экипажу остановиться. Когда в этом имелась необходимость, биологические часы работали безотказно.

Так и случилось.

От одной только мысли о предстоящем разговоре с братом, Винсент едва не застонал. После последнего инцидента, когда Артуру пришлось раскошелиться, из-за карточного долга Винсента, не сумевшего расплатиться, он был все еще зол. И, конечно, был прав: чтобы принадлежащее Винсенту имение приносило доход, им надо заниматься. Хотя бы ликвидировать последствия пожара двухгодичной давности, практически уничтожившего левое крыло особняка и пейзажный парк, нанять людей, для восстановления оранжереи заморских лекарственных растений… А Винсент всегда находил дела поинтереснее… Даже в долговременных промежутках между расследованиями, которые и без того были нестабильны, хоть и прибыльны.

Подняв подбородок, покинул экипаж, направляясь к огромному старинному особняку фамильного имения, построенному в готическом стиле несколько веков назад. В дверях с кованой решеткой, изображающей не то переплетенные стебли роз, не то щупальца, его уже встречал дворецкий, но барон не стал даже скидывать плащ, лишь быстро прошел вглубь, как и прежде уютного, пусть и с ноткой вычурности, дома, минуя гостиную, чтобы скорее добраться до кабинета Артура.

Небольшой, но дорого обставленный, он всегда нравился Винсенту. Лакированный орех, из которого был сделан стол и книжные полки, всегда казался ему теплым. А может, дело было в воспоминаниях о том, как в холодные дни прислуга разводила камин в кабинете отца, и Винсент засыпал на мягком диванчике, заботливо укрытый пледом, под шелест бумаги и треск поленьев.

И пусть диванчик с тех времен давно уже сменили, да и засыпала на нем племянница, а не он сам, ощущениям это не мешало. Старший из братьев Файнс сидел над старинным фолиантом, недовольно подняв взгляд на нарушителя спокойствия, не удосужившегося даже постучать.

– Ты как всегда бесцеремонен, – не скрывая своего раздражения, заметил он, прежде чем уткнуться обратно в книгу. – Зачем пришел?

– Если говорить о церемониях, то ты мог бы предложить гостю хотя бы чашку кофе. Разве не так должен поступать радушный хозяин? – хмыкнул Винсент, чуть усмехаясь уголком губ, и устроился на подлокотнике кресла, нещадно портя бархатную обивку мокрым плащом.

– Был бы гость желанным… – процедил себе под нос Артур и поджал губы. – И все же, чем обязан? Вновь влез в долги или впутался в очередную авантюру? Кажется, я предельно ясно сказал тебе, что…

– Адам Крейвен погиб этой ночью, – прервал Винсент гневную тираду брата.

И тот осекся, изумленно приподняв бровь.

– Погиб? – наконец, отложил он, судя по всему, безумно занимательный трактат. – Неужели совершил акт самосожжения, когда понял, что не сможет довести новую партию до совершенства?

Бедняга Крейвен, даже его несомненные достоинства не находили в обществе одобрения, часто высмеиваясь вместе с недостатками…

Винсент передернул плечами, поднимаясь:

– Нет. Ты будешь смеяться, но ему отрубили голову. И унесли с собой, – вздохнув, он кинул на стол черный конверт. – Я веду расследование по распоряжению Совета.

Пальцы Артура коснулись знакомой им обоим печати. С него вмиг слетела вся напускная несерьезность. Он поджал губы.

– Я всегда говорил, что случайные связи не доведут его до добра. Но вряд ли Адам спутался с придворным палачом… То был оккультный ритуал?

Винсент отошел к окну, бросив взгляд на тонущий в дымке дождя сад, в котором любил пропадать в детстве. Большой, тенистый, с преобладанием вязов и, конечно, глицинии, со множеством узких дорожек, декоративных каменных мостиков, через несуществующие ручьи, и укромными беседками, что прятались в густой буйной зелени. В них можно было не только отдохнуть, но и побыть наедине с собой. Снова слишком небрежно, относительно ситуации, пожал плечами:

– Если и так, культисты тщательно прибрали за собой. Лично я не заметил ни единой детали, говорившей бы о неком обряде.

– “О неком”? Мы с тобой говорим о вполне конкретном ритуале, – то ли фыркнул, то ли уже рыкнул Артур. Напряжение его стало вдруг физически ощутимо, кажется, даже температура в комнате изменилась.

Винсент и рад бы был подразнить брата, но ситуация не располагала. Потому он повторил, что не обнаружил иных признаков, за исключением обезглавливания жертвы. Возможно, ситуация прояснится после ознакомления с материалами дела, собранными полицией, пока же, стоит предупредить Совет и быть более осторожными.

– Если на нас открыли охоту, следующий удар не заставит себя ждать, не сомневайся, – заверил он, сжав пальцами переносицу.

Культисты, чтоб сожрала их Тьма, зачастую прятались по своим норам, читали старые книги, пытались дешифровать мертвые языки и как многие больные люди были тихими и не доставляли проблем. Но были и периоды обострений, когда, раз в пару сотен лет, уверовав в себя, они хватали ритуальные ножи, топоры и факелы, и на всех парах неслись привносить в мир, по их мнению, темное, доброе, вечное. Все три эпитета, безусловно, были исключительно субъективны, так как мировоззрение культистов шло вразрез не только с мировоззрением представителей старой аристократии, но вгоняло в ступор даже среднестатистических простых людей, которым что культисты, что изгнанники – равно еретики.

Заметив невольный жест, Артур обеспокоенно поинтересовался: спал ли тот ночью? Винсент лишь улыбнулся уголками губ, закатив глаза, когда в спину ударило замечание о том, что Артур и не представлял, как тяжело быть сыщиком на службе короля. Почти каждую ночь отправляться в рейды по борделям и опиумным курильням города, дабы лично участвовать в следственных экспериментах и досмотрах с пристрастием! Винсент фыркнул. У каждого сыщика свои методы ведения дел. Одни зарываются с головой в пыльные книги и досье, а другие бросаются в гущу событий.

– Ты взял образцы? – наконец, прекратив перепалку, поинтересовался Артур и позвонил в колокольчик, чтобы распорядиться о завтраке и кофе.

– Разумеется, – показал Винсент пробирку. – Спасибо Миллеру. Когда я прибыл на место преступления, там яблоку было негде упасть, а уж остаться наедине с покойным… Кстати, с нас результаты экспертизы.

Он устало опустился в кресло визави брата.

– Надо как-нибудь уважить Рупперта, помимо экспертизы, – заметил Артур, разглядывая пробирку на просвет, словно мог на глаз определить наличие посторонних веществ в густой субстанции. – Сам сделаешь или мне доверишь? Не хотелось бы, чтобы ты опять разнес семейную лабораторию.

Естественно, Винсент не забыл последнюю аварию, причиной которой стала неожиданно сильная реакция на неизвестное вещество, найденное на месте преступления, но ведь от такого никто не застрахован. Да и, в конце концов, он имел такое же право на пользование фамильной лабораторией, как и старший брат!

Младший Файнс развел руками, вторя собственным мыслям:

– Я же возместил тебе ущерб, помнишь?

– Да ты сплошной убыток, – бросил брат очередной упрек.

И в лабораторию не пустил. По крайней мере, пока тот не съест завтрак, который как раз внесли в кабинет. И Винсент не смог отказаться. Старый повар всегда знал, чем порадовать господ, даже в не самые лучшие времена. Да и должно же быть в желудке за утро хоть что-то кроме горячо любимого, но не слишком питательного кофе…

Обсудив за плотным завтраком несчастного Крейвена и старшего инспектора Хейлера, которому явно везло в последний месяц на непростые дела, Винсент поднялся, едва вилка коснулась опустевшей тарелки. Еще, чего доброго, кровь свернется. Хотя себе признался: ему не терпится подтвердить или опровергнуть версию брата.

Поэтому, с трудом сохраняя мерный шаг, он поспешил в подвальные помещения, оборудованные технологиями, что хоть и достались им от предков, но ушли далеко вперед по сравнению с тем, что могли предложить обычные люди. Зажег лампы, давая себе больше света, боясь попросту уснуть в уютном полумраке лаборатории, в котором работал обычно.

Их семья всегда знала толк в науке. Колбы, склянки, горелки и реагенты, находились на привычных местах. Здесь вообще мало что поменялось за последние пару сотен лет. Конечно, куда более удобно иметь собственную лабораторию, но некоторое оборудование являлось столь уникальным, что его невозможно было ни найти, ни воссоздать ни за какие деньги. Особенно с тех пор, как высочайшим указом прежнего короля, старой аристократии было запрещено владеть подобными технологиями и производить какие бы то ни было научные изыскания. Деду чудом удалось спасти то, что Файнсы имели сейчас.

Несколько часов работы, три чашки крепкого кофе, и результаты легли на стол. Еще раз задумчиво взглянув на записи, молодой барон поспешил наверх, чувствуя, как голова идет кругом. Все же в лаборатории было слишком душно. Справившись с дурнотой, взбежал по лестнице, и едва не столкнулся в коридоре с племянницей. Кажется, та что-то спросила, а может, пыталась рассказать, но Винсент просто подхватил девушку за талию, чтобы переставить, словно куклу, освобождая себе путь и вызывая справедливое возмущенное недоумение.

Благо Артур за эти часы не сменил своего местоположения и нашелся все там же, в кабинете. Удивленно поднял бровь, закрывая фолиант, и в воздух поднялось облачко тончайшей, как говорится, вековой пыли.

– Уже? Только не говори мне, что приборы отказали…

Винсент фыркнул, обессиленно опускаясь в кресло, и кинул на стол записи.

– Взгляни. Впервые с подобным сталкиваюсь.

Скептично посмотрев на Винсента, старший из братьев Файнс взял бумаги и бросил взгляд на заметки, сделанные торопливой рукой молодого барона. Нахмурившись, поднял на собеседника вопросительный взгляд:

– Винсент, ты до сих пор пьян? Перепутал реагент с препаратами серебра, а теперь делаешь из этого открытие.

– Спустись и убедись в результатах лично, Артур… – видит Великий, Винсент не хотел рычать на брата, но полученные данные приводили в недоумение, и это раздражало.

– Если это привиделось под действием опиума, я прикажу на порог тебя не пускать, – пригрозил Артур, поднимаясь из уютного кожаного кресла, чтобы направиться в лабораторию.

Винсент кивнул, принимая условие, – он был в себе абсолютно уверен. Чуть помедлив, направился следом, краем глаза заметив в гостиной обиженную племянницу. Похоже, отец также обделил девичьи проблемы вниманием.

Добравшись до лаборатории, Винсент обнаружил старшего брата над очередным старинным фолиантом, что передавался из поколения в поколение в семье мастеров крови. К нему прикасались редко, за ненадобностью, но с детства знали почти наизусть.

– Нашел что-нибудь?

Артур покачал головой.

– Нет. Ничего похожего. Ни болезни, ни обряды не вызывают в нашей крови такую реакцию. Кажется… Его просто накачали серебром?.. – вопросительная интонация выдавала его с головой – Артур находился в не менее искреннем недоумении.

– Аммаргеном, – машинально заметил Винсент, уже проанализировав состав крови. В образцах был еще и аммиак. Вот только никак не тянула концентрация на обычный аптечный препарат. – Вопрос: зачем? Надо заехать к Беррингтонам, может, Чарльз сможет на него ответить… – схватил Винсент плащ и направился прочь.

Стоило ему подняться на верхнюю ступень, как во входную дверь требовательно постучали, и Винсент вздрогнул. Нервный импульс прошелся по позвоночнику. Сейчас каждый стук мог нести за собой дурные вести.

Однако Артур мягко сжал его плечо.

– Это ко мне. Клиент. Поезжай домой, отдохни. Я съезжу в госпиталь, затем нанесу Беррингтонам визит сам, и пришлю тебе записку, как только что-нибудь узнаю.

Винсент тихо выдохнул: встречаться со старшим Беррингтоном лично ему хотелось в наименьшей степени. Но и отправиться по совету Артура домой он не мог – след хорош, пока горячий. А значит, следовало забыть про сон и прочие человеческие радости. Или скорее потребности. Как ни велик был соблазн приказать кучеру направиться в особняк, Винсент распорядился ехать в паб “Старая Бетти” – горничная упоминала, будто Крейвен посещал его довольно часто. Место пользовалось популярностью у творческих личностей, уставших от фальши дорогих клубов. Барон и сам не ограничивался мужскими клубами, но в этом пабе еще ни разу не бывал, выбирая все же более престижные заведения – статус. Хотя и не мог не признать, что в этом заведении, немного грубом, неотесанном и подчеркнуто простом был свой определенный шарм. Пройдя в полутемный зал, дешево и сердито отделанный темным полированным деревом, и выбрав самое неприметное местечко, заказал холодную говядину и эль.

В этот час посетителей оказалось немного, а наблюдать за ними просто. Поэтому, лишь на миг задержав взгляд на двух новобранцах, что, судя по разговору, утром отбывали на фронт, он сразу приметил музыкантов в паре столиков от себя. Одного из них он видел при дворе мэра, других в консерватории, еще, кажется, на приемах. В отличие от Артура, прививающего дочери любовь к прекрасному в операх и консерваториях, Винсент балету и театрам предпочитал прекрасных муз, порхающих по сцене.

Быстро закончив с поздним обедом, барон Файнс направился к музыкантам, которые как раз обсуждали кончину Крейвена. Слухи в городе распространялись быстро, а обрастали небылицами и вовсе со скоростью цунами.

Представившись, он подсел за их столик, чтобы задать несколько вопросов, и понял – удача ему улыбается. Музыканты охотно поведали сыщику о личности скрипача, нелюдимого, склочного, но безумно талантливого, а также о его немногочисленных связях и конфликтах. Вот, например, далеко ходить не надо, с хозяином “Старой Бетти”. Уж, что они там не поделили, музыканты ответить не смогли, но ругань стояла на все заведение. Хозяин угрожал Крейвену, и с тех пор Адам тут больше не объявлялся.

Задумчиво кивнув, Винсент поблагодарил собеседников и направился в сторону бара, где крутилась рыжеволосая официантка. Судя по разговорам завсегдатаев, дочка хозяина.

– Сэр, желаете еще эля? – очаровательно улыбнулась та, ловко протирая пузатые бокалы. Знать, жизнь заставила ее работать в заведении отца с детских лет.

– Нет, благодарю, мисс Эллинс, – барон ответил ей зеркальной улыбкой, не удержавшись от чисто оценивающего взгляда. Впрочем, ей, должно быть, не привыкать к мужскому вниманию. – Скажите, хозяин заведения на месте? Мне необходимо переговорить с ним.

Девушка нахмурилась, румянец отхлынул от лица:

– Вас что-то не устроило? Не понравилась еда или выпивка?

– Нет-нет, все было великолепно, – поспешил успокоить Винсент, не заинтересованный в том, чтобы раньше времени напугать. – У меня имеется к нему несколько вопросов профессионального толка.

Красавица несколько бесконечных секунд вглядывалась в честное лицо барона, чтобы затем скользнуть за стойку и крикнуть в глубину подсобных помещений:

– Отец, вас хотят видеть, – что-то услышав в ответ, добавила: – Аристократ.

В салоне появился новый клиент, и девушка поспешила принять заказ. Винсент проследил за ней взглядом, любуясь ладной фигуркой, и пропустил момент, когда сзади подошел не старый еще, невысокий мужчина. Учтиво кашлянул, привлекая внимание:

– Вы хотели меня видеть?

– Да, мистер Эллинс, – барон кивнул, не упустив узнавания на лице собеседника. Да. Изгнанник. Но облеченный некоторой властью, так что уделить время придется. – Я барон Винсент Файнс, сыщик на службе Его Величества. Этой ночью был убит один из ваших постоянных посетителей, Адам Крейвен. Я знаю, что накануне у вас произошла ссора. Не могли бы вы посвятить меня в детали?

– Убит? – хозяин паба невольно побледнел, вероятно, вспоминая, как и чем угрожал музыканту. Нервно оглянувшись на зал, что медленно, но верно заполнялся посетителями, предложил пройти в отдельный кабинет. На маленьком столике немедленно оказался эль и дорогая закуска – для особых клиентов. – Понимаете, – медленно начал он, подбирая слова, – я ничего не имею… имел против Крейвена, но терпеть отношения с ним Хейзел намерен не был. Ведь поиграет и бросит, стервец. Да, и изгнанник… Простите… Я с ним и по-хорошему говорил, просил. В тот день тоже, а он уперся, как баран…

Винсент понимающе кивнул. За Крейвеном, несмотря на его нелюдимость, тянулся шлейф интрижек. Как и всякий творческий человек, тот искал музу… Вот только вытерпеть тяжелый характер творца могли немногие. Немногие могли конкурировать с тем образом музы, который музыкант рисовал в своей голове. Помнится, с год назад, Артур также имел с ним неприятный разговор…

– Скажите, в последний визит Крейвена или накануне, вы случайно не заметили, может, за ним кто-то следил? Или в заведение заходили подозрительные незнакомцы?

Выдохнув, почувствовав себя спокойнее и уверенней, Эллинс передернул плечами:

– Мне некогда следить за посетителями, ваша милость.

– Могу я в таком случае опросить вашу дочь? Ведь она работает в зале, – мягко поинтересовался Винсент, и тут же напоролся на настороженный взгляд хозяина паба, но не позволил себе проиграть противостояние, не отведя взгляда.

– Хорошо, – вздохнул Эллинс. – Я позову ее.

С этими словами он вышел, а через пару минут в кабинет скользнула девушка. Чуть склонила голову, смущенно потупившись, оставив браваду и общительность для общего зала.

– Звали, ваша милость?

– Присядьте, – предложил Винсент, не рискнув предполагать реакцию девушки на неприятное известие. И лишь дождавшись, пока та опустится на краешек дивана, продолжил. – Возможно, вам уже известно, что сегодня ночью Адам Крейвен был убит?

Та побледнела, но быстро собралась, утвердительно кивнув. Заправила за ухо выбившуюся из прически медную прядку, скорее чтобы занять руки, чем из-за неудобства.

– Скажите, вы не замечали возле Крейвена подозрительных людей? Возможно, кто-то досаждал ему?

– Простите, милорд, но мистер Крейвен не посвящал меня в свои дела. Даже выпив, он не становился словоохотен, тем более… с прислугой, – последнее слово девушка буквально выплюнула и вновь раздраженно поправила прическу. Взяла себя в руки. – Когда… Я оставалась у него только пару раз, но видела, как к нему в дом заходили хорошо одетые мужчины. Передавали конверты. Возможно, то были заказчики. Да… Придворный капельмейстер заходил, они так разругались, что Адам даже отослал меня домой. Как только до рукоприкладства не дошло…

Винсент кивнул, отпуская девушку, которой больше нечего было сказать, кроме дурного о покойнике. Наедине с самим собой, позволил себе усталый вздох. Придется наведаться в консерваторию. Но это завтра. Вечерние сумерки сменились почти чернильной темнотой, и пусть, обычно, в это время Винсент только начинал активную деятельность – сегодня темнота буквально прибивала к месту, делая любую активность невыносимой. Необходимость выспаться становилась первостепенной задачей и, ввалившись в особняк, он отмахнулся от дворецкого, попытавшегося вручить хозяину корреспонденцию и о чем-то сообщить, поднимаясь. Раздеваясь на ходу, вошел в темную спальню, чтобы рухнуть на широкую постель, способную вместить троих.

Дворецкий мгновенно обратился в мягколапую грациозную кошку, кружащую вокруг хозяина, подбирая одежду и едва слышно вздыхая, что его милость совсем себя не бережет. И с одной стороны, барон был искренне благодарен Генри за заботу, с другой просто хотел тишины, но не смог выразить ни того, ни другого. Едва его накрыли одеялом, барон мгновенно уснул.

Но всего через пару часов верный дворецкий вновь подступился к его постели, разбудив мягким прикосновением к плечу.

– Ваша милость, срочная записка от графа Беррингтона.

Тихо застонав, Винсент с сожалением оторвал голову от подушки. Несколько бесконечно долгих секунд он восстанавливал в памяти события вчерашнего, или все же еще сегодняшнего, дня, после чего приказал подать крепкий кофе в малую гостиную. Увы, долгие неспешные завтраки в приятной компании откладывались до завершения дела. Приведя себя в порядок, спустился. Лишь сделав глоток благословенного напитка, развернул свернутый вчетверо листок бумаги с монограммой семейного герба в углу. Изящная “Б” была увита розовыми стеблями с острыми загнутыми шипами, о которые, казалось, можно уколоться взглядом. А нежные бутоны покоились там, где начинались изгибы, словно бы розы устало сложили там головы.

Быстрый острый почерк Чарльза Берринтона иглами своих пиков впивался в мозг. Информация воспринималась не сразу и, болезненно поморщившись, барон сделал еще глоток кофе, прежде чем вновь перечитать записку.

Дорогой Винсент!

Предоставленные Артуром образцы крови А.К. повергли меня в недоумение. Содержание в крови серебра, как вы и упоминали в своих записях, зашкаливает. Совершенно точно сделано это специально.

Зачем? Не берусь даже предположить.

Однако, серебро и отрубленная голова наталкивают на определенные мысли… Возможно, казнь. Быть может, пытка. Вы не упоминали оккультной символики. Такое, я полагаю, вы бы не упустили.

В любом случае, любовь к серебру и отрубанию голов, прослеживается у многих наших врагов. На вашем месте я бы опросил аптекарей города: возможно, они изготавливали на заказ нечто подобное, либо что-то знают.

Впрочем, вы и без меня все знаете.

С уважением,

Ваш несостоявшийся тесть

Чарльз Беррингтон.

Ну конечно, как же без камня в его огород…

Поставив пустую чашку на стол, Винсент откинулся на спинку дивана и провел ладонями по лицу, смывая остатки сна. Теперь все равно не уснет… Не хотел он рассматривать предложенную Беррингтоном версию, однако ничего не попишешь. Карманные часы с гравировкой на крышке говорили, что ехать в консерваторию слишком рано, но это и к лучшему, будет время прочитать материалы дела, которые оставил для него Барретт. Кстати, надо поручить ему аптекарей. Юноша смышленый, да ноги быстрые. А он пока побеседует с капельмейстером. Версии версиями, а его тоже сбрасывать со счетов рано.

Слухи об Антуане Унгаретти ходили самые разные, порожденные как желчной завистью, так и искренним восхищением. Винсент не мог судить об их правдивости – он капельмейстера лично не знал, однако его отношения с Крейвеном то и дело будоражили высший свет. Им приписывали то взаимную ненависть, то страстный роман… Впрочем, на то он и высший свет – от безделья и скуки его представители выдумывали такие небылицы, что Элизабет Беррингтон, промышляющей графоманством, и не снилось.

Убедившись, что ничего интересного в свой визит на место преступления не упустил, Винсент распорядился о завтраке и об экипаже. Усидеть дома, когда мысли так и рвались за пределы родных стен, было невозможно.

Надев шляпу и плащ, он вышел в бесконечный дождь. Экипаж, запряженный четверкой вороных, подали к самым ступеням и, как бы не спешил Винсент, он не мог не поприветствовать улыбчивого юношу.

– Тебе удалось отдохнуть хоть немного, Томас? – поинтересовался он, ответив улыбкой на улыбку.

Мальчик быстро закивал и начал бурно изъясняться на языке жестов. Благо барон уже давно привык к подобной эмоциональности кучера и легко улавливал движения.

Являясь сыном прежней горничной, Томас вырос в доме Файнсов, и потому Винсент не смог бы поступить иначе, чем нанять мальчика на работу. Более того, он выплачивал тому повышенное жалование и заботился о нем, как о самом доверенном лице. Впрочем, Томас именно таковым и являлся, полностью заслуживая привилегии.

Нырнув в экипаж, барон прикрыл глаза – у него было немного времени наверстать упущенное. Томас не гнал лошадей, а потому экипаж мерно плыл по брусчатым мостовым. Перестук копыт усыплял, и даже звуки просыпающегося города не могли ничего ему противопоставить. Совсем скоро Винсента затянуло в пучину сновидений. Слишком темных, тяжелых… Он увязал в них, подобно бабочке в паутине. Даже если вырвешься, все равно либо липкий, либо израненный. Такие сны обычно порождали по пробуждении головную боль, подобную той, что преследовала барона после особо бурных увеселений. Посему он с облегчением вынырнул в реальность, стоило экипажу остановиться.

Громадина консерватории, построенная в лучших традициях готического стиля, нависала над соборной площадью подобно самому кафедральному собору, стоящему напротив оной. Оба здания являлись единым комплексом старинных сооружений, которые, несмотря на все политические потрясения последних лет, ровно как и сотни лет до этого, горожане берегли как зеницу ока. У Винсента они не вызывали ни восхищенного трепета, ни гордости, свойственной старшему поколению, он не считал их чем-то сверхценным, отмечая, как те обветшали. Хотя сейчас, поднимаясь по ступеням величественного и мрачного строения, он вспомнил, как в глубоком детстве приходил сюда с матушкой. Теплые воспоминания? Отчасти. Но больше, непоседливое желание оказаться там, куда доступ маленькому мальчику запрещен.

Найти в огромном здании интересующую персону, как ни странно, оказалось не трудно. Унгаретти в консерватории знали все, включая самых маленьких учеников, некоторые из которых терялись за собственными инструментами. Он оказался статным мужчиной средних лет с серебристой проседью в чернильных волосах. Увидев печать на предоставленном для ознакомления документе, отпустил ученика, отчаянно мучающего скрипку, и жестом предложил занять одно из двух кожаных кресел. Налив воды из графина, сделал несколько глотков, и не пытаясь скрыть напряжения.

– Вы пришли из-за смерти Адама, не так ли? – догадался он, тяжело опускаясь визави гостя. – Ужасная потеря для искусства. Для нас всех…

– Да, к сожалению, я вынужден потревожить ваш покой сим неприятным разговором, – отозвался Винсент, чуть склонив голову, изучая собеседника взглядом. – Мне стало известно, что за несколько недель до трагедии у вас с Крейвеном произошел некий конфликт. Не могли бы вы посвятить меня в детали сего происшествия?

Унгаретти чуть поджал губы, выдавая, как ему неприятна тема, но смотрел на визитера спокойно и уверенно. Казалось, данное место держится только на стати этого человека, и он никогда не позволит себе опустить плечи. Это внушало уважение.

– Видите ли, – вздохнул он, пытаясь пристроить руки, сцепив их в замок и устроив на остром колене. – Без ложной скромности скажу, что Адам был самым талантливым из музыкантов и композиторов, вверенных мне, и я многое сделал для его продвижения. И в тот раз… То был уникальный шанс для музыканта его уровня, и я сделал все, чтобы он достался именно ему. Сказать честно – более достойного кандидата и быть не могло. Написать оперу для короля. Но… – мужчина досадливо поморщился, – Крейвен отказался. Накричал, когда я попытался настоять. В последнее время он сильно изменился, стал дерганным, несдержанным. Стремился к мнимой свободе, что могла погубить карьеру… Впрочем, я также не смог сдержаться. Уязвленное самолюбие, негодование… И Адам выставил меня прочь, захлопнув за спиной дверь.

Похоже, Унгаретти действительно было трудно смириться с прискорбным и необратимым фактом. Да и не стал бы человек вроде него убивать из-за такого, в сущности, пустяка.

– Как вы считаете, а что могло так повлиять на характер Адама Крейвена?

Мужчина чуть пожал плечами, а затем отошел к огромному окну, выходящему на шумную площадь, вновь сцепив пальцы в замок.

– В последнее время Адам считал, будто его творчество ограничено, что он не может работать, ибо его душат рамки правил и традиций. И невозможность… Эта “несвобода” угнетала его. Он все чаще искал спасения у девиц и алкоголя.

– Вот оно как. Что ж, спасибо за уделенное время, – Винсент поднялся. – Если вдруг вспомните новые детали, сообщите мне, пожалуйста.

Только это вряд ли, насколько барон успел заметить, люди искусства жили в некой параллельной вселенной со всем остальным миром и часто не замечали, что происходит вокруг. Особенно, если в этот момент у них в голове звучала не написанная музыка или слова.

Одно он мог сказать точно: Унгаретти сожалел о смерти Крейвена. Да и вряд ли бы испачкал руки в крови бунтаря, тем более так грубо. Уж скорее отравил бы. Конечно, учитывая дозу аммиака и серебра в крови Адама, можно было подумать и об этом, но опыт работы с людьми подсказывал барону, что капельмейстер предпочел бы пирожные с цианидом…

Винсент успел спуститься по широкой пологой лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой, когда в просторном холле с высоким, словно в храме, сводом и огромными свисающими с потолка многоярусными люстрами, его нагнал слегка запыхавшийся Унгаретти.

– Не могу знать, пригодится ли вам… Незадолго до нашей ссоры, Адам жаловался на горничную. Сказал, она без спроса впустила в дом церковников, и те истрепали ему все нервы.

– Церковников? – удивился барон, развернувшись к капельмейстеру и вопросительно изогнув бровь. – Сомневаюсь, чтобы Адам писал для них музыку. Он упомянул, что от него хотели?

Унгаретти печально развел руками:

– Увы, его больше беспокоило поведение горничной… Так что, я, вероятно, зря побеспокоил вас, это не существенно.

– Кто знает… – задумчиво отозвался барон, кивнув то ли себе, то ли собеседнику и, поблагодарив, поспешил прочь.

Нырнув в экипаж, услужливо ожидавший аристократа на улице, взял позабытую на сиденье кожаную папку, принимаясь перебирать бумаги. Кажется, Уилл передавал ему информацию о горничной… Едва необходимый листок оказался в руках, Винсент сообщил кучеру адрес. Бросив взгляд в окно, успел заметить, как проплыла мимо облаченная в сутану фигура, и задернул шторку.

Проповеди церковников утомляли, вызывая головную боль и стойкое неприятие. Впрочем, неприязнь у них с церковью была взаимная, уходящая корнями в те времена, когда старая аристократия еще находилась у власти, а потому была неискоренима, как неискоренима и фальшь людей в черных одеяниях.

Нет, он не говорил решительно за всех. Были среди старой аристократии любопытные экземпляры, нашедшие себя в лоне церкви. Молодой граф Энчфолд, представитель одной из побочных ветвей Бейли, например. И это с жуткой наследственной аллергией на ладан… Впрочем, Винсент был наслышан, что жизнь в их доме далеко не сахар.

Молодой барон качнул головой. Их семьи приглядывали друг за другом, связанные общей тайной, но все же, происходящее за закрытыми дверями, за ними и оставалось.

Лишь спустя час с лишним, экипаж, наконец, остановился у небольшого скромного особняка, в котором горничная снимала комнату. Во время подобных поездок Винсента спасала только профессия, благодаря которой всегда было о чем подумать и чем занять себя. И то, иногда, мелочная суета Старой Столицы утомляла его. Будто не было войны… Впрочем, тут, в глубоком тылу, работающем на фронт, сие бедствие почти не чувствовалось, докатываясь лишь отголосками сухих сводок и слухами. Только налоги выросли вдвое. Даже на фронт отсюда не забирали почти никого – слишком рискованно было отправлять воевать тех, кто непрерывно находился под пагубным воздействием изгнанников. Наверное, как-то так размышляли военные чиновники, приближенные ко двору? Впрочем, рабочих рук тоже не хватало, так что дела могли обстоять куда прозаичнее…

Покинув салон, барон поднялся по видавшим виды ступенькам и постучал в дверь. Когда-то, дом на окраине являлся местом проведения лучших приемов в городе, о которых ходили не просто слухи – настоящие легенды. Но судьба дама капризная, и вот разорившийся хозяин оказался вынужден перестроить фамильное гнездо под нужды доходного дома, вложив в это последние сбережения.

Винсент давно не слышал о нем…

Консьерж удивленно воззрился на аристократа, однако, отлично вышколенный, немедленно стер с лица сие выражение, вежливо поинтересовавшись, к кому направляется его милость. Услышав имя, объяснил, как пройти в искомую комнату, и даже предупредил о поврежденной доске на пятой ступени.

По лицу горничной, судя по закатанным рукавам и забрызганному переднику, посвятившей неожиданный выходной стирке, скользнул легкий испуг. Она послушно отступила в сторону, обронив приветствие и пропуская гостя внутрь.

– Простите за вторжение, мисс Лид, но вскрылись факты, которые требуют вашего разъяснения, – начал Винсент без предисловий, заперев за собой дверь, и девушка чуть вздрогнула, когда щелкнул замок.

Теперь они оказались наедине в весьма бедной, но чистой комнате. Такой же скромной, как ее хозяйка. Из украшений был разве что маленький букет сухоцветов, стоящих на столе, да и тот надо было еще разглядеть за развешанным посреди комнаты бельем, источавшим запахи мыла и ромашки.

– Какие же? – проблеяла девушка испуганно, нервно сжимая пальцами передник.

– До меня дошла информация, будто вы впустили в дом Крейвена представителей церкви и стали свидетельницей их конфликта. Вы можете рассказать мне, что произошло?

– Ах это… – горничная облегченно выдохнула, явно ожидая чего-то более ужасного. У нее имелся личный конфликт с Крейвеном? Заправив за ухо выбившуюся из простенькой прически прядь, виновато потупилась. – Видите ли, милорд, они просто несли слово божье и собирали деньги на храм. Я пустила их на порог, сказала, что позову хозяина. Отвернулась только на миг, руки вытереть, а они уже поднимались по лестнице. Сэр Адам так кричал… Назвал их ворами и велел убираться.

– Церковники прошли в дом? – изогнул бровь барон. – Что они хотели?

Сбор денег на храм казался чем-то маловероятным.

Горничная виновато потупилась:

– У меня нет привычки подслушивать, милорд… Но сэр Адам кричал так громко… Насколько я могу судить, он застал их в одной из личных комнат. Они требовали у него какие-то бумаги или списки?.. – нахмурилась она, усомнившись в собственной памяти. – Тогда он заявил, что позовет полицию.

Кивнув, барон поблагодарил девушку и, настоятельно попросив сообщить ему, если она вспомнит еще подробности, направился прочь, бросив прощание через плечо. Шел быстро, но стараясь сохранить достоинство и не сорваться на бег, лишь сжимал пальцы в кармане в кулак. У Крейвена могли искать лишь одни бумаги…

– К Беррингтонам, – отдал он распоряжение, забираясь в экипаж. Дело, настораживающее на первый взгляд, принимало еще более серьезный оборот.

Едва прибыв на место, без стука влетел в кабинет Чарльза. Старший Беррингтон только и сделал, что вопросительно изогнул бровь, отрываясь от собственных записей. Винсента с головы до ног окатило волной насмешливого презрения, заставившего охладить пыл.

Да-да, манеры, конечно.

Чарльз Беррингтон был статным человеком пятидесяти лет. Его платиновые волосы, в молодости собранные в хвост, сейчас были коротко подстрижены и отливали серебром. Глаза цвета голубого льда смотрели на визитера с благосклонной насмешкой.

Барон перевел дыхание, прежде чем опуститься в кресло визави хозяина дома и озвучить цель своего визита:

– Простите за внезапное вторжение, Чарльз. Боюсь, нам необходимо созвать Совет.

Беррингтон удовлетворенно кивнул, доставая черные листы для записей.

– Узнали что-то важное относительно Адама, барон?

– Верно. Открылись новые обстоятельства, указывающие на возможную связь между убийством и старой аристократией. Незадолго до смерти, к Крейвену приходили церковники и настойчиво интересовались некими бумагами. Учитывая, что помимо семейного архива у Адама водились лишь ноты и счета, я смею предположить, искали архитектурные чертежи старого города.

Чарльз нахмурился, заметив, что после смерти родителей Адам передал все документы в архив Беррингтонов и даже близко не приближался к тем обязанностям, которые возложили на него кровные связи.

В чем-то Винсент Крейвену даже завидовал. Ему-то самому с юных лет пришлось вникать в нюансы обязанностей семьи Файнс, и он сделал это. Сделал настолько хорошо, что обратного пути уже не существовало.

– Ввиду открывшихся обстоятельств, я готов предположить, серебром Адама пытали, не найдя в доме искомое. Боюсь, на нас и секреты предков снова открыли охоту.

– Думаете? – нахмурился Беррингтон-старший, отдавая записки подоспевшему мальчишке-посыльному. В ответ на кивок и вовсе потемнел лицом, заметив, однако, что обвинения серьезные и бросаться ими бездоказательно как минимум неразумно.

И был, несомненно, прав: доказательства формируют гипотезы, не наоборот.

– Согласен. И тем не менее, я уверен, подобная вероятность достойна внимания старейшин Совета. Проблемы легче решать на начальных стадиях, – заметил Винсент.

– Боюсь, как бы мы не упустили момент… – отозвался Чарльз и, скользнув к мини-бару, наполнил два бокала янтарной жидкостью, прежде чем вручить один из них молодому барону.

Винсент передернул плечами и сделал щедрый глоток, смочив пересохшее горло. Он не застал времен последних гонений, зная о тех тяжелых, трагических событиях лишь по рассказам, но отцу они до самой смерти являлись во снах.

– Потому я и предлагаю не откладывать встречу.

Пока фанатики шныряют где-то рядом, выслеживая очередную жертву, никто не мог чувствовать себя в безопасности, ни взрослые, ни дети. Спокойно спать по ночам, не зная, досчитаются ли всех поутру.

Беррингтон-старший кивнул. Запечатав два письма, отправил с ними второго посыльного. Время потекло в напряженном молчании. Изредка они перекидывались ничего не значащими репликами, но обстановку разрядить не получалось. Следовало все обдумать. И Винсент так глубоко погрузился в мысли, что едва не подпрыгнул, когда дверь в кабинет неожиданно распахнулась.

Замерев на пороге, Элизабет сообщила, что члены Совета прибыли и ждут в малой гостиной.

Благодарно кивнув дочери, Чарльз направился прочь. На пару мгновений оставшись наедине с бывшей невестой, Винсент хотел было поинтересоваться, как у нее дела, но не успел и рта открыть. Девушка выскользнула из кабинета, не удостоив гостя даже взглядом. Что ж, заслуженно. Но разбираться с этим было некогда, и барон поспешил в малую гостиную, опасаясь по пути растерять все мысли.