Читать книгу На запад от первой звезды - Екатерина Бордон - Страница 15

– Три перелома, пять сотрясений мозга. Открытые раны я уже бросила считать! – голос директрисы срывается на визг, – И это за два месяца у тебя одного, Гакин! В вашем потоке на всех студентов за год столько травм не наберется!

– Раны, не угрожающие жизни питомца, – меланхолично уточняет молодой человек, перекатывая во рту ириску.

Вирсавия Обидовна скрипит зубами:

– Я тебя отчислю. За необоснованное причинение вреда. И прекрати называть людей питомцами!

На последнем слове рука директрисы гулко приземляется на поверхность стола. Отражаясь от стен, по кабинету несколько секунд гуляет эхо.

– Подшефные, подшефные, – примирительно вскидывает руки Гакин. – Всё время путаю. А отчислять меня не за что, вы сами это прекрасно знаете.

Раздражающе стучит по зубам жесткая ириска, когда Миша расплывается в ехидной улыбке:

– Так что, я пойду?

– Иди, – цедит директриса.

Гакин поднимается, отвешивает насмешливый поклон и шагает к выходу. Женщина с раздражением наблюдает за уголками белоснежных ангельских крыльев, торчащих из-под кожаной косухи.

Уже у двери Миша оборачивается:

– И, да… Вирсавия Обидовна, вы бы не вызывали меня больше по пустякам. Получается, я здесь с вами прохлаждаюсь, а питомцы мои там одни, без присмотра. Не хорошо как-то…

Директриса от возмущения делает глубокий свистящий вдох, заодно подбирая слова, чтобы отчитать наглеца. Но, пока она собирается с мыслями, Миша Гакин исчезает за дверью.

– Слышал, Горимир? – сипит выведенная из себя Вирсавия, – И этот мизантроп учится на ангела-хранителя!

Из смежной с кабинетом комнаты появляется мужчина, неторопливо устраивается в освободившемся кресле и задумчиво изрекает:

– Да, занятный экземпляр. И что, действительно нельзя отчислить?

– Нет. Главное правило училища – спасать людские жизни любой ценой. Поломанные конечности при этом даже поощряются. Получается, что студент, вроде как, не побоялся крайних мер.

– Интересные у вас правила, – ухмыляется мужчина и надолго замолкает.

В ожидании Вирсавия Обидовна нервно постукивает острыми ноготками по деревянному столу.

Наконец её собеседник произносит:

– Есть у меня один индивид, Денис Тяпушкин. Кость в горле, навроде Гакина твоего, только человек. По крышам скачет, с парашютом прыгает; если где-то намечается самоубийственное мероприятие – он там. Кого не приставлю к этому безбашенному, больше недели не выдерживают. Бюджет рассыпается из-за постоянных трат на психотерапию и антидепрессанты. Ангелы-хранители – народ нежный, сама знаешь.

Женщина коротко и как-то нервно кивает, а Горимир снова усмехается состоянию сестры, но от комментариев воздерживается.

– Так вот, – продолжает он, – давай моего экстремала к твоему Гакину подшефным определим. На месяцок, под предлогом контрольного задания. Справится – молодец, продолжит обучение.

Женщина морщится, представляя подобный исход, и Горимир спешит ее заверить:

– Поверь, шансы у него невелики. А если облажается, и у тебя будет предлог для отчисления, и я не сильно расстроюсь. По рукам?

Вся ангельская сущность Вирсавии протестует. Нельзя доверять священную человеческую жизнь недоучке, промышляющему членовредительством.

Но, в таком случае, разве может она допустить, чтобы Гакин закончил училище и вышел из этих стен уже полноправным хранителем?

Решение кажется очевидным:

– По рукам.

***

Денис Тяпушкин увлеченно листает книгу, не подозревая о присутствии невидимого наблюдателя. Тонкие мозолистые пальцы подрагивают от нетерпения, парень бормочет себе под нос:

– Где-то здесь… Оно должно быть здесь…

Миша Гакин, три дня назад назначенный хранителем к этому странному и, несомненно, скучному субъекту, пытается оторвать языком от зуба прилипшую ириску. Других занятий у него здесь просто нет.

Тяпушкин откладывает одну книгу, берется за следующую, а Миша решает, что директриса назначила ему этого подшефного в наказание. Ну от чего можно защищать книжного червя? От пореза бумагой?

Вдруг Тяпушкин вопит: «Нашел!», – и бросается закидывать вещи в дорожную сумку. Озадаченный резкой сменой двигательной активности, Гакин заглядывает в книгу.

«Легенда о золотом сердце» гласит заголовок, а ниже маршрут: «На запад от первой звезды».

Ангельское сердце покалывает тревожным предчувствием.

***

Миша Гакин

Следом за питомцем впервые покидаю родной город.

Имени парня я не запомнил, да и не старался. Зачем? Уже через три недели мне дадут нового подшефного, а ему назначат постоянного хранителя. Так какой смысл мозг напрягать? Лучше я буду впитывать эмоции новых мест и ощущений.

Владикавказ встречает нас грозой и сильным ливнем. А ещё компанией из пяти человек, которые прямо на перроне начинают обнимать и тискать моего питомца. Удивленно таращусь на шумное действо, пока не замечаю кое-что поинтереснее.

За спинами людей стоят наши – четыре ангела-хранителя.

Вот это уже занятно…

***

– Шевели ягодичками, Добавок! – прикрикивает Бести, – Будешь так тормозить, всех подшефных растеряешь.

Нехотя ускоряю шаг, но, кажется, вся группа слышит скрип моих зубов. Как не стёр их за эти дни в крошку, не знаю. Видимо, ангельская природа защищает и от таких неприятностей.

Наша лидер бойко шагает рядом со своим питомцем, и её внешняя расслабленность никак не вяжется с теми наставлениями, что она дала новичкам перед восхождением. Архип Савельевич, единственный из хранителей, кому Бести не дала кличку, замечает мой взгляд.

– Этот этап восхождения простой: ни крутых подъемов, ни ледников, ни трещин, – поясняет он, – к вечеру альпинисты доберутся до горячих минеральных ванн, там пару дней отдохнем.

Я молча киваю, хотя не очень понимаю, от чего, собственно, отдыхать. Срок моей «практики» перевалил за середину, предчувствие хранителя молчит, питомец раскраснелся щеками, взбодрился и перестал быть похожим на ботаника-мозгляка. Из всех неудобств – самоуверенная выскочка Бести. В день знакомства я уточнил, не от слова ли «бестия» произошло её прозвище, так теперь эта пигалица считает меня личным врагом.

Остальные посмеиваются над нашими перепалками, только Архип Савельич неодобрительно качает головой. Он с альпинистами пятый год в горах, ведет сразу двоих, да еще и постоянным хранителем, а не гастролером, как большинство из нас. Никак не пойму, почему при этом всем лидер группы – самоуверенная малявка, а не опытный возрастной ангел.

К вечеру люди разбивают лагерь возле минеральных источников, и мы тоже устраиваемся на привал.

Палатки и теплая одежда ангелам не нужны, без еды можно обойтись – в таких условиях сплошное удовольствие подниматься в горы. Знал бы – давно упросил директрису отправить меня хранителем к какому-нибудь альпинисту.

Незнакомые эмоции гонят меня вверх, и я отделяюсь от группы, чтобы осмотреться. Скидываю косуху, разминаю крылья и взлетаю на ближайшую осыпь. Вид отсюда крышесносный!

Машинально тянусь к карману, но его нет – куртку я оставил внизу. Обидно. С ириской наслаждаться красотами было бы приятней.

Но сильно расстроиться не успеваю – за спиной слышу биение и шелест крыльев, и через секунду ко мне присоединяется Архип Савельевич.

Он явно хочет поговорить, но как-то тушуется, а я не тороплю. Мы долго сидим на острых камнях, молча глядя на долину у подножия горы.

– Зря ты так с ней, – без предисловия начинает мужчина, – Думаешь, раз молодая, то и неопытная? Мы с ней вместе начинали, пять лет в одной связке. Только она умеет на всю группу внимание делить и за каждого бороться, мне же на других плевать, лишь бы мои подшефные целы были.

Ответить я не успеваю. И, хотя на этот раз не слышу приближения ангела, чувствую затылком посторонний взгляд. Конечно, это она – предмет монолога нашего старшего товарища.

Губы сжаты в тонкую линию и, кажется, даже подрагивают от напряжения. Архип Савельич понимает Бести без слов:

– Опять соревнование?

Девушка кивает. Единственное слово, которое она произносит, откликается во мне предчувствием беды:

– Началось.

***

Ангельская интуиция вопит.

Быстро осматриваю питомца, его страховку, замерший в морозной корке ледоруб. Вроде, всё в порядке. Тогда о чём мне пытается сообщить внутренняя сирена?

Треск раздается не там, где я жду. Не на отвесной скале, а далеко внизу, где отставшая тройка альпинистов все еще тащится по леднику. Доли секунды хватает, чтобы отыскать источник звука – трещина. Она растет, ширится, стряхивая в свои глубины белый наст. Выдержав первых путников, лёд крошится под ногами последнего, выбрав его в жертвы.

Секунды требуются мне, чтобы скинуть куртку, но они кажутся нескончаемыми. Никогда больше не надену эту «смирительную рубашку» для полётов!

Косуха падает вдоль отвесной скалы тёмной тенью, а я светлой спешу к трещине. Что-то кричит сверху Архип Савельевич, но мои уши сейчас различают только свист ветра.

Вижу, как Бести навалилась всем телом на ледоруб лидера группы, второй хранитель уцепился за страховочный трос, а третий изумленно смотрит по сторонам, как будто не понял еще, куда пропал его подшефный.

Эх, всыпать бы ему пару оплеух. Не для того, чтобы соображал быстрее, а просто так, раздражение снять.

В щель ныряю, почти не сбавляя скорости, и сразу жалею об этом. Зависнуть головой вниз – дело непростое, а развернуться в таком узком пространстве еще сложнее.

Растяпа! Самому себе что ли врезать пару раз?

Кое-как, цепляясь за сколы и уступы, принимаю верно-вертикально положение, и утыкаюсь взглядом в ступни сорвавшегося альпиниста. Вот он, горемыка, висит, болтается, поглядывает опасливо то вверх, то вниз. Странно, что не вопит в три октавы.

Медленно обхватываю паренька поперёк груди и делаю взмах крыльями. Он мое прикосновение не чувствует, разве что мысль в голове мелькает: «Похоже, у меня есть силы, чтобы выбраться».

А тем, кто его пытается из трещины вытянуть, кажется, что открылось второе дыхание. Поэтому я сейчас поднатужусь, а они там наверху через минуту отпразднуют спасение друга.

Ноша быстро утекает из рук. Видимо, Бести и два хранителя-малька тоже облагодетельствовали своих питомцев «вторым дыханием».

Что ж, пора на поверхность и скромному спасителю. Старательно стираю улыбку с лица, потому как герой-то я герой, но о скромности забывать не стоит.

Пусть в душе я жду благодарностей и поздравлений, но лицо моё появляется над поверхностью, не искаженное эмоциями. И тут же натыкается… Нет, не на благодарности и поздравления, а на кулак нашей разгневанной лидерши.

***

Чувствую себя жирафом, попавшим из зоопарка в саванну. Мир вроде тот же, но по каким правилам здесь живут, до меня никак не доходит.

Вытянув из трещины, Бести популярно мне объяснила, почему я нахожусь в родстве с некоторым рогатым скотом. Дескать, всё у них было под контролем, и вообще вполне штатная ситуация. А вот я своим геройством подверг опасности троих альпинистов, зависших на скале.

Судя по взгляду, которым смерил меня Архип Савельевич, я и правда нехило оплошал.

***

Здесь в горах одиночество ощущается особенно остро, хотя и в городе мне было к этому не привыкать. Понадеялся, дурак, на дружеское расположение? На, получай, кислый привкус обиды и несбывшихся надежд, который даже ириской не перебить. Сминаю фантик и прячу в карман.

Да, косуху свою я нашёл, как только люди благополучно добрались до места нового лагеря. Лучше бы и не снимал её часом раньше, честное слово.

Квадратики конфет пришлось долго выискивать по вмятинам на снегу, но я собрал все до единой. Дурацкое занятие помогло отвлечься от не менее дурацких мыслей.

Зато теперь, здесь на скале, обида вцепилась в мою шкурку основательно, и путь вниз показался таким заманчивым…

– Эй, Добавок, чего раскис? – бодрый голос Бести врывается в мое одиночество.

Молчу, потому как подозреваю, что за свои мысли снова могу получить в нос.

Она устраивается рядом, долго смотрит в темноту и просто дышит. Я зачем-то подстраиваюсь под ритм этих вдохов-выдохов, и чуть не пропускаю момент, когда она начинает говорить:

– Ты зла не держи. Я набросилась на тебя как на врага, только забыла, что враг у нас всех здесь один. Эта гора. Пожалуйста, давай поможем людям вернуться домой без потерь, а после ты уйдешь и забудешь нас, как самую страшную практику в своей жизни.

Бести улыбается, даже подмигивает, а я только киваю в ответ. Нет сил ни отвечать, ни анализировать. Почему ее слова выжигают во мне дыру?

***

На десятый день восхождения люди разбивают лагерь на высоте 4000 метров.

К моему удивлению, отдыхать они не торопятся. Собираются вместе и отправляются к подножию высокой скалы, захватив с собой только ледорубы.

Архип Савельевич шагает рядом со своими питомцами и явно не удивляется подобному раскладу. Мальки пожимают плечами и двигаются следом. Только Бести остается сидеть на вытоптанном снегу, одним взглядом показывая мне идти со всеми.

Весь путь до ледяной стены люди непривычно молчат, а добравшись до подножия, начинают разгребать снег. Через минуту из-под белого одеяла показывается выложенный большими камнями крест.

Да, я ангел, и в человеческих эмоциях не разбираюсь, но в этот момент ощущаю общую боль.

Ребята быстро раскидывают в стороны лишние камни, а единственная девушка в группе – подшефная Архипа Савельича – тихо всхлипывает в стороне. Хранитель стоит рядом и невесомо обнимает подрагивающие плечи. Странно, только сейчас я замечаю, как эти двое похожи.

Закончив расчищать крест, альпинисты принимаются выцарапывать ледорубами что-то на самом крупном валуне. Похоже, надпись была на нём и раньше, но от непогоды и частых камнепадов почти полностью стесалась.

Мой питомец тем временем рассказывает самому юному участнику группы:

– Мы с ним начинали в альпшколе, там и услышали эту легенду о Золотом сердце. Инструктор еще подтрунивал, мол: «Тебе, Бестужев, с такой фамилией в политику надо, а не в горы». Но Вадик увлекся этой идеей и меня увлек.

Парень вздыхает, как всхлипывает, а я, кажется, впервые заглядываю в его глаза. Ясные, замутненные соленой пеленой, они смотрят на серый камень, но видят совсем другое. И мне вдруг становится неловко, что я до сих пор называю его питомцем и даже не помню имени.

– Пять лет прошло, как гора его забрала, – продолжает мой подшефный, – А мы все ищем Золотое сердце.

Больше не сказано ни слова, и мрачную тишину нарушают только девичьи всхлипы, да скрежет металла по камню. Буквы на самодельном памятнике медленно складываются в слово «Бест».

***

Бести я нахожу на осыпи недалеко от лагеря. Заметив мое приближение, девушка ощетинивается негативом, предупреждает меня безмолвно – лучше не лезь. Но я пришел не с душеспасительными беседами.

Потерять подшефного – главный страх и движущая сила моих поступков. Я без зазрения совести ломаю людям конечности, если это дает мне уверенность в спасении их от худшего. Странно, что устав нашего училища называет подобные крайности смелостью, я-то знаю, что все как раз наоборот.

И вот сейчас рядом со мной сидит хранитель, переживший смерть подшефного. Что я могу? Посочувствовать? Сказать, что понимаю? Спросить, каково ей?

Нет уж, лучше просто сидеть рядом и смотреть на гору под ногами. По крайней мере, в этом не будет фальши, только уважение к силе этой маленькой хранительницы.

Жесткий квадратик из кармана выуживаю рефлекторно, незачем он мне сейчас. Хотя…

Бести на ириску косится так, словно ждет от нее подвоха, но все же сгребает с моей ладони. Шелестит оберткой, пробует на зуб, наконец, отправляет в рот целиком.

А я представляю, как тягучая сладость растекается по языку, затмевая своей приторностью тоскливую горечь. По крайней мере, надеюсь, что так происходит не только у меня.

К лагерю мы возвращаемся вместе, так и не сказав друг другу ни слова. Завидев нас, Архип Савельич спешит к Бести, а по мне скользит равнодушным взглядом.

– Завтра выдвигаются. Пока вас не было, направление вычисляли, – говорит он, и глазами указывает на небо.

– На запад от первой звезды, – вздыхает девушка и неторопливо бредет к своему подшефному.

***

Ночью начинается сильная буря. Люди жмутся друг к другу в палатках в тщетных попытках согреться. Мы же только и можем, что окружить лагерь кольцом хранителей – какая никакая защита от ветра. Увы, с холодом ангелы бороться не умеют.

Сутки спустя измученные альпинисты решают возвращаться.

Наше с мальками ликование по этому поводу прерывает Бести:

– Это не конец пути, а середина. С горы еще надо спуститься.

***

Она права, обратный путь дается нам непросто. Из-за плохой погоды люди передвигаются очень медленно и осторожно – по несколько раз проверяют страховочные тросы, карабины и сцепку с товарищами. Пару раз случаются срывы, но и мы, и альпинисты, реагируем моментально, поэтому всё обходится без серьезных последствий.

Только две недели спустя группа, наконец, спускается к подножию горы.

***

– Проветрился, Гакин? – летит мне в спину язвительный вопрос сокурсника. – Говорят, ты в горы ездил отдыхать. Ну и как там, а?

Останавливаюсь, чтобы Антон меня догнал. Очень хочется до хруста сжать пальцы в кулаки, но я выдавливаю из себя улыбку. Так что, когда самодовольная рожа сокурсника возникает перед моим лицом, в нее летит не мощный хук, а ядовитое:

– И тебе привет.

Антон не унимается:

– Расскажи по секрету, сколько ног переломал? В горах-то, наверное, это проще простого, и не узнает никто, чьими стараниями…

Всего секунда, и я избавлен от раздражающего общества Антона. Всё же хук часто оказывается эффективнее слов.

Переступаю через хнычущего задиру и продолжаю свой путь к кабинету директрисы. Вот с ней придётся договариваться вербально…

***

Бести

Наблюдаю за сбором группы, и хочется выть в голос. Половина людей – новички. Из хранителей – все, кроме меня, даже Архипа Савельича нет. За него вроде и радостно: подшефные остепениться решили, малыша ждут. Но мне-то что теперь делать, если еще здесь, на ровной земле я чувствую подступающую панику?

Люди шумно переговариваются, радуются встрече, и хранители ловят эту волну – знакомятся, шутят, смеются. Так и чешется рука каждому отвесить по хорошему подзатыльнику.

Запускаю пятерню в волосы и шумно выдыхаю, успокаиваю сама себя. И тут прямо перед моим носом возникает ладонь, а на ней… ириска?

Аж зажмуриваюсь, так мне страшно сейчас поднять глаза и ошибиться.

– Эй, командирша, чего раскисла?

Вот теперь можно выдохнуть. И глаза открыть, и даже кинуться обниматься… Но я ограничиваюсь первыми двумя пунктами.

– Добавок, ты никак заскучал в своем городе? – бросаю высокомерно. – Экстрима не хватает, ягодички вернулся размять?

Он не обижается. Лыбится довольно, почти смеётся. Я тоже не сдерживаюсь, начинаю хохотать. И всё-таки выполняю третий пункт…