Читать книгу Дьявол против кардинала - Екатерина Глаголева - Страница 5

Часть первая
Епископ Люсонский
Глава 4. Королева-беглянка

Оглавление

– Ну, что? – нетерпеливо воскликнула Мария Медичи, едва граф де Бренн приоткрыл дверь в ее покои.

– Все сделано, – коротко ответил тот. – Карета спрятана на том берегу, возле деревянного моста.

Королева-мать стала нервно ходить по комнате, шурша юбками и стуча каблуками. Она вдруг застывала на месте, точно пораженная какой-то мыслью, потом снова принималась расхаживать по скользкому плиточному полу. Действительно, было от чего взволноваться: утром в Блуа прибыл гонец от герцога д’Эпернона и передал письмо, сообщив, что его «следует читать между строк». Нагрев письмо над пламенем свечи, королева увидела проступившие строчки, написанные лимонным соком: все готово для побега, герцог будет ждать ее в Лоше двадцать второго февраля. Но сегодня уже двадцать первое! Что это? Насмешка? Ловушка? На всякий случай Мария Медичи отдала соответствующие распоряжения: карета готова, но что дальше?

Солнце давно уже село, и за окном растеклась густая, чернильная мгла. На часах – без четверти двенадцать. В комнате было жарко натоплено, к тому же королева вся горела от возбуждения. Она подошла раскрыть окно и, вскрикнув, отскочила назад: в окне появилась чья-то голова. Де Бренн подбежал к ней с канделябром: ночным гостем оказался Дюплесси, секретарь герцога д’Эпернона.

– Но, бог мой, сударь, как вы сюда взобрались? – не могла скрыть удивления королева, когда Дюплесси наконец перелез через подоконник и очутился в комнате целиком. Ее покои находились во втором этаже, и до земли было не меньше ста двадцати локтей.

– Лестницы готовы, ваше величество, ждем только вас, – ответил секретарь с учтивым поклоном.

В покоях королевы-матери поднялась страшная суета. Горничные и камеристки сбивались с ног, собирая и увязывая в узлы платья, сорочки и белье своей хозяйки. Тем временем специально выставленные люди следили за тем, чтобы о поспешных приготовлениях не стало известно в замке. Однако в нем царил сонный покой.

Около шести утра королева в дорожном платье, прижимая к груди несколько шкатулок с драгоценностями, с которыми она никогда не расставалась, перешагнула через подоконник своей спальни, выходившей на западную террасу, и нащупала ногой лестницу. До рассвета было еще далеко, город крепко спал, нигде не мерцало ни огонька, темно – хоть глаз выколи. Лестница скрипела и раскачивалась, грозя завалиться на сторону, и королева, не привыкшая к подобным упражнениям, то и дело вскрикивала от страха. Кое-как спустилась она вниз, вся позеленев, с дрожащими коленями и трясущимися руками.

– Отлично, ваше величество, – шепнул ей Дюплесси, поддерживая ее под локоть, – теперь пожалуйте сюда: переберемся через вал и…

– Что, еще одна лестница? Ни за что! – взвизгнула королева. – Лучше умереть!

Дюплесси закусил губу. Ну и что теперь делать? Половина пути пройдена, и если королева отказывается спускаться вниз, то наверняка не полезет и обратно наверх. Не волоком же ее спускать, в самом деле! И тут Дюплесси озарило.

– Мантии! – громко шепнул он де Бренну. Тот был озадачен лишь на секунду и тотчас понимающе кивнул. Ощупью нашел нужный узел, в который были связаны зимние накидки. Сталкиваясь в темноте лбами, они расстелили их на земле, уложили туда королеву вместе со шкатулками, обернули, обвязали бечевками, привязали к концу получившегося куля толстую веревку и стали осторожно спускать по насыпи на крепостном валу, наваленной во время ремонта, на дно пересохшего рва.

Почувствовав, что куль коснулся земли, торопливо спустились по лестнице и принялись рвать бечевки, высвобождая королеву. Как ни странно, такой способ передвижения понравился ей несравнимо больше, и Мария даже развеселилась. Правда, обнаружилось, что одна из шкатулок была утеряна, но искать ее сейчас не было никакой возможности.

Отряхнувшись и оправив платье, подбитое мехом, Мария двинулась дальше пешком. По бокам шагали де Бренн и Дюплесси. Когда они вышли на улицу, Дюплесси зажег факел, чтобы освещать им дорогу. Позади семенила служанка, нагруженная тюками с одеждой, завершали шествие двое охранников.

Несмотря на ранний час, им навстречу уже попадались люди. Крестьяне, направлявшиеся на рынок, не преминули высказать свои предположения о том, где провела ночь эта тетка, подцепившая сразу двух куманьков, и куда направляется теперь. Де Бренн схватился было за шпагу, но Мария остановила его.

– Они принимают меня за гулящую бабенку, – шепнула она ему, хохотнув. – Вот забавно!

Де Бренн искоса бросил на нее взгляд: королева казалась помолодевшей на десять лет.

Гулко стучали башмаки по деревянному мосту. Луара текла расплавленным оловом меж оцепеневших берегов.

Перейдя через мост, путники в замешательстве остановились и закрутили головами: где же карета? Под вопрошающим взглядом королевы де Бренн смешался и побледнел. В самом деле, он же сам пригнал ее сюда и спрятал вон там, в тех зарослях! Придерживая шпагу, он побежал к кустам. Ф-фу! От сердца отлегло. Здесь карета! Выпряженные, но стреноженные лошади стояли неподалеку, а кучер, пританцовывая, хлопал себя руками по плечам.

– Запрягай, болван! – прошипел де Бренн, и испуганный кучер бросился ловить лошадей.

Неожиданная задержка пробудила в беглецах оправданные страхи. Дюплесси и де Бренн беспрестанно посматривали в сторону замка, опасаясь погони. Наконец все уселись в карету: «Гони!» Через три с половиной часа бешеной скачки вдали показались башни замка Лош. Герцог д’Эпернон лично выехал встречать королеву-мать в сопровождении двухсот всадников и торжественно препроводил ее в свои владения.

Заседание Государственного совета закончилось около трех часов, и Людовик вместе с советниками спустился на первый этаж старого замка Сен-Жермен. При их появлении в большом зале заиграл небольшой оркестр из двух скрипок, двух альтов и лютни, а истомившиеся фрейлины захлопали в ладоши. Анна Австрийская, улыбаясь, пошла навстречу супругу, и тот, учтиво поклонившись, взял ее под руку.

– Танцевать, танцевать! – воскликнула Мари де Люинь и, схватив за руку мужа, встала с ним во вторую пару.

За важной, степенной паваной последовала веселая гальярда. Король протанцевал и ее в паре с королевой, не сводя с нее влюбленно-восторженных глаз, и даже реже сбивался с ритма. Давно не видали его таким веселым и раскрепощенным. После гальярды король поклонился и отошел в уголок вместе с венецианским посланником, но и беседуя с ним, он переглядывался с женой, которая теперь танцевала бурре с молодым Анри де Монморанси. Люинь, по обыкновению, присоединился к королю, и кавалером Мари, которая не могла отказаться от танцев, несмотря на свое интересное положение, стал его брат Брант. Затем оркестр заиграл сарабанду, Анна взяла бубен и вышла на середину круга. Она танцевала легко и изящно, и не один только Людовик любовался ее грациозными движениями. Другой брат Люиня, Кадене, тоже выскочил в круг и принялся высоко подпрыгивать, стукая башмаком о башмак, взмахивать руками и притоптывать ногами. При этом он топорщил усы и вращал глазами, изображая пылкого испанца. Фрейлины покатывались со смеху, да и трудно было удержаться от улыбки при виде такого «кабальеро». Танец закончился, и Анна, тяжело дыша, села в кресло. Людовик учтивой фразой завершил беседу с венецианцем и прошел через весь зал к своей супруге. Фрейлины и придворные кавалеры наперебой осыпали ее комплиментами, а старый глуховатый Бельгард чересчур громко спросил, что бы она сделала с мужчиной, который заговорил бы с ней о любви.

– Убила бы! – шутливо ответила Анна, обмахиваясь веером.

– Ах, я убит! – воскликнул старик и, закатив глаза, повалился на одно колено, прижав руки к груди.

Все расхохотались, а Людовик смеялся громче всех. Анна подняла к нему лицо и посмотрела на него так нежно, что ему захотелось прямо сейчас подхватить ее на руки и унести куда-нибудь далеко, где они были бы совершенно одни. Он ласково пожал ее руку, лежавшую на подлокотнике.

В это время в зал вошел какой-то человек, одетый по-дорожному, и остановился в растерянности, оглядывая присутствующих. Поколебавшись, решился, подошел к Люиню и с поклоном передал ему какое-то письмо. Люинь прочел его, и даже издали было видно, как он побледнел. Велев вновь прибывшему следовать за собой, он поспешил к королю. Заметив, что происходит нечто странное, придворные начали перешептываться, танцы сами собой прекратились, понемногу затихла и музыка. Все смотрели на короля, читавшего письмо. Окончив читать, Людовик поднял глаза от бумаги, обвел взглядом зал и коротко произнес:

– Господа, я получил донесение от губернатора Блуа. Минувшей ночью королева, моя мать, бежала из замка и укрылась во владениях герцога д’Эпернона.

На этом король быстрым шагом направился к выходу.

С минуту в зале длилось оцепенелое молчание, а затем все зашумели, засуетились и побежали собираться. Солнце не успело еще скрыться за горизонтом, а карета за каретой уже мчались по дороге из Сен-Жермена в Париж.

– Я, нижеподписавшийся Арман Жан дю Плесси де Ришелье, епископ Люсонский, находясь в здравом уме и твердой памяти, в присутствии нотариуса, мэтра Жака Тиссандье из Авиньона, составил нижеследующее завещание седьмого дня марта 1619 года от Рождества Христова…

Секретарь Мишель Ле-Маль обмакнул перо в чернильницу и выжидательно посмотрел на Ришелье. Исхудавшее и пожелтевшее лицо епископа с ввалившимися щеками и запавшими глазницами тонуло в подушке, костлявая рука безжизненно лежала поверх одеяла. Из щели меж тонких губ долетал тихий, еле слышный голос:

– Завещаю похоронить себя в кафедральном соборе Люсона, коему оставляю свое столовое серебро, церковное облачение и три фландрских настенных ковра… Основанной мною семинарии завещаю свою библиотеку и наличные деньги в сумме одной тысячи ливров… Это все, что я могу ей передать, ибо никаких иных средств не имею…

Анри де Ришелье на цыпочках вошел в комнату и тихонько притворил за собой дверь.

– Ну что? Как он? – спросил маркиз у камердинера Дебурне.

– Да плох, плох, – шепнул тот, покачав головой. – Утром доктор приходил, кровь отворял. Вот, завещание пишут…

В тишине раздавался только скрип гусиного пера по бумаге. Вдруг со двора послышался стук привратного молотка. Дебурне поспешно вышел.

Вскоре в прихожей зазвучал громкий басовитый голос, с которым пытался спорить тенорок Дебурне. Однако его возражения силы не возымели, тяжелые шаги протопали прямо к двери, которая распахнулась, явив взору присутствующих большую фигуру в засыпанном снегом плаще на меху.

– Куда! Куда! Нельзя к нему! – все еще увещевал пришельца камердинер. – Плащ хотя бы снять извольте! – сдался он наконец.

Незнакомец скинул ему на руки плащ и остановился на пороге.

– Неужто и в самом деле плох? – нерешительно пробасил он, глядя на восковое лицо Ришелье.

Тонкие голубоватые веки епископа затрепетали, он приоткрыл глаза.

– Кто здесь? – спросил он еле слышно.

Незнакомец подошел к постели. Ришелье вгляделся в его лицо.

– Господин дю Трамбле? – произнес он голосом, задрожавшим от надежды.

– Ну, слава Богу, узнали! – обрадовался гость. – А я ведь двести лье без остановки к вам скакал, да по такой-то погоде! Вот. – Он полез куда-то за пазуху, извлек оттуда запечатанное письмо и передал секретарю.

Ле-Маль взломал печать, пробежал письмо глазами.

– Король приказывает вам немедленно покинуть Авиньон и прибыть в Ангулем, где вас ожидает королева-мать, – произнес он неуверенным голосом, не совсем понимая, что происходит.

То же недоумение отразилось на лице Ришелье.

– Королева-мать изволила две недели тому назад бежать из Блуа, – пояснил дю Трамбле. – Суматоха тогда поднялась, на Люине лица не было – поди узнай, что у ее величества на уме.

Дю Трамбле оглянулся и поискал взглядом стул. Нотариус живо вскочил и уступил ему свое место.

– Восемь дней в седле, ноги не держат, – как бы извиняясь, сказал гонец, уселся и продолжил рассказ.

– После того как королева лишилась мудрого советника в вашем лице, – дю Трамбле слегка поклонился Ришелье, – рядом с ней возник очередной итальянский проходимец – некто аббат Руччелаи из Флоренции. Он-то и стал вбивать ей в голову мысли о том, чтобы вернуть себе прежнюю роль – слыханное ли дело, чтобы мать короля была изгнана из Государственного совета! Но как ее вернешь? Король предпочитает держать матушку на расстоянии, в Блуа под охраной. Остается бежать! А куда? Руччелаи сунулся было к герцогу Бульонскому, но тот поостерегся играть с огнем – мол, годы уже не те. А вот герцог д’Эпернон оказался сговорчивее: он был обижен, что власть его урезали, а еще пуще, что сыну его, архиепископу Тулузскому, до сих пор кардинальскую шапку не пожаловали. Так что королева укрылась у него в Ангулеме и прислала королю письмо: мол, мое место подле вас, прогоните Люиня, все зло от него, и заживем по-прежнему, душа в душу. А не то – во Франции найдутся благородные дворяне, способные постоять за свою государыню. Король наш нраву горячего, хотел было тотчас собирать войска и идти на матушку войной. Да только Люинь совсем другого склада – ему лишь бы тишком, да молчком, да без драки. Канцлер Силлери, хоть Люиня и не любит, тоже воевать отсоветовал. Тем временем брат мой, отец Жозеф, поговорил с Деажаном о вас. Деажан подступил к королю: есть, мол, лишь один человек, который заставит вашу матушку образумиться. Вот и пришлось мне в ваши палестины добираться!

Ришелье попытался сесть на постели. Брат Анри и секретарь поддержали его и подложили под спину подушки.

– Можете идти, мэтр, мы с вами закончим позже, – тихо, но твердо сказал Ришелье нотариусу. Тот откланялся и удалился.

Умирающий епископ совершенно преобразился. В него словно вдохнули искру жизни, глаза загорелись. Немного посидев и словно собравшись с силами, он отбросил одеяло и спустил ноги с постели.

– Ну, что стоишь? Одеваться! – приказал он камердинеру.

Тот оторопел. Ришелье сделал нетерпеливый жест рукой.

– Может, и правда повременить? – неуверенно предложил дю Трамбле, чувствуя себя несколько неловко.

– Одеваться! – повторил Ришелье. – И принеси нам что-нибудь поесть. Дорога дальняя.

Дебурне ушел, пожимая плечами и хлопая себя руками по бокам.

Через два часа карета уже увозила ожившего епископа из Авиньона.

Дьявол против кардинала

Подняться наверх