Читать книгу Игра воображения - Екатерина Кравцова - Страница 4

Просмотрев очередную серию кошмара, предложенного мне Мирозданием для развлечения, я почти не выспалась и спустилась к завтраку в самом мерзком расположении духа. Даже поднесенная немедленно благоухающая яичница с зеленью и кружка свежего кофе не смягчили мое отвращение к миру. Мир был мне должен, и очень много, за ночные безобразия. Харчевня в этот утренний час почти пустовала, если не считать еще одного посетителя. На нем-то я и остановила взгляд. Я любила разглядывать людей, а в этом случае интуиция подсказывала, что разглядывание может принести пользу.

Недалеко от меня в углу за столиком сидел мужчина лет 40 с небольшим. Внешность его безошибочно указывала на род занятий – это, вне всяких сомнений, был один из тех искателей приключений, что наводнили Европу в XYIII веке. Сероглазый блондин, одетый во что-то темное – мне понравилось за ним наблюдать… Вряд ли кому в этой эпохе знаком термин «белокурая бестия» – а между тем незнакомец полностью отвечал характеристике Ницше. Разве что с возрастом стал несколько тяжелее на подъем и был, как будто, слегка припорошен невидимой пылью неудач и потерь, неизбежных при его образе жизни. Однако ничто не повлияло – да и не могло повлиять – на изящество и легкость движений, пластику хищника, вынужденного скрываться среди обычных людей.

Я лениво ковырялась в тарелке, погрузившись в придуманную биографию незнакомца, пока, наконец, не заметила, что сама стала объектом пристального внимания с его стороны. Разумеется, если хоть половина из моих догадок верна, никто не может следить за ним безнаказанно… Только вот наблюдал он за мною очень осторожно, гораздо осторожнее, чем я за ним.

Ох, не давала мне покоя моя интуиция, не зря же ее нахваливал шеф… Я просто голову готова была прозакладывать, что не просто так мы повстречались с этим господином в придорожном трактире. И памятуя о своем образе избалованного капризного создания, я решила пойти напролом.

Выскользнув из-за стола, я быстро подошла к нему и, небрежно улыбаясь, спросила:

– Простите, вы же авантюрист?

По-моему, он все-таки слегка поперхнулся пивом. (Ну, еще бы, вряд ли ему когда-нибудь напрямик задавали такой вопрос.) Правда, быстро пришел в себя, как-то неопределенно усмехнулся и ответил вопросом:

– А что вам угодно, госпожа?

– Это зависит от того, верна ли моя догадка. Если я ошиблась, то прошу меня извинить и откланиваюсь.

– Мой же ответ, в свою очередь, зависит от того, какое дело привело вас ко мне…

Я непроизвольно поморщилась. Играть словами я тоже умела, но сейчас вовсе не была расположена. Впрочем, выбора не оставалось.

– Что ж, попробуем начать сначала. Я – графиня Корсакова, и у меня небольшое дело при дворе герцога Рейхштадтского (боже, чего мне стоило без запинки выговорить эту фамилию…). Обстоятельства заставили меня отправиться в путешествие без провожатых, но теперь мне понадобился кто-то, кто…

– Охранял бы вашу хорошенькую головку от шальной пули? – слово «хорошенькую» он произнес с некоторой брезгливостью, как будто исключая наличие в женских головах хотя бы малой доли здравого смысла.

Вот так начало… Я мысленно призвала в свидетели шефа, что все необходимые формальности были соблюдены. В конце концов, хватит реверансов.

– И в хорошеньких головках (я в точности повторила интонацию собеседника) время от времени вызревают вполне годные к употреблению идеи… Кроме того, их обладательницы иногда бывают в состоянии достойно оплатить свои маленькие женские капризы.

Мой собеседник неожиданно улыбнулся и неторопливо поднялся из-за стола.

– Генрих Штайнберг, к вашим услугам, госпожа, – с поклоном произнес он. Правда, руку мне поцеловать не попытался. Но это было бы, пожалуй, уже чересчур. Я и так почувствовала, что он признал во мне достойную нанимательницу.

В общем, начало было положено. Вокруг меня начали собираться люди, с которыми мне следовало исполнить стоящую передо мной непростую задачу.

* * *

По его собственному признанию, никакие дела не удерживали господина Штайнберга в этом городишке, и уже через час, потраченный мною на «чистку перышек», мы могли выезжать в направлении герцогства Рейхштадтского. Замечу, что, наняв себе спутника, я приобрела одновременно весьма практичного управляющего. Он окинул мой шикарный экипаж скептическим взглядом и посоветовал купить обыкновенную лошадь под седло, поскольку путешествовать верхом, вне всяких сомнений, гораздо удобнее.

Возразить на это было нечего, и я со вздохом призналась, что не слишком хорошо разбираюсь в лошадях. Вместо ответа он слегка приподнял левую бровь, рассеченную маленьким шрамом, и исчез на полчаса. По истечении этого времени я стала обладательницей крепкой выносливой кобылки довольно спокойного нрава.

Я влезла в чудовищно неудобное дамское седло (надеюсь, с достаточной легкостью), и мы тронулись в путь. Карета ехала за нами «до особых распоряжений». Кто знает, когда она могла бы пригодиться в нашем путешествии?.. Я так и не решилась последовать совету Генриха и оставить карету на постоялом дворе, даже рискуя выглядеть занудой. Пользуясь удобным моментом, я продолжила тайное изучение «сподвижника»…Понятно, не прошло и нескольких мгновений, как он это заметил.

– Почему госпожа так рассматривает меня? – обратился он ко мне, едва заметно усмехаясь, – Может быть, вы сожалеете, что прибегли к моим услугам?

Вопрос прозвучал ну очень ехидно. Видно, мой рыцарь изрядно сомневался, что еще кто-нибудь мог бы польститься на мои условия. Уж больно расплывчатые задачи я ставила. Я даже не знала, отчего это он сам согласился поступить ко мне на службу, и подозревала, что у него имелись на то свои причины. Однако нахала следовало поставить на место, да побыстрее. Мои скромные познания в области найма слуг ограничивались единственным тезисом: если сразу не указать им, «кто в доме хозяин», после не оберешься хлопот.

– А что, – не менее ядовито откликнулась я, – Вы собираетесь дать мне повод для сожалений? Или так низко себя цените, любезный господин Штайнберг?

Вместо ответа он только негромко фыркнул. Постепенно у меня создавалось впечатление, что он втихомолку надо мною посмеивается. И поскольку я не знала причины веселья, а вслух интересоваться этим не собиралась, оставалось делать вид, что не замечаю насмешек вовсе.

Мы некоторое время ехали по неправдоподобно хорошей дороге, и, наконец, оказались в маленьком городке… или большой деревне. У них, у немцев, разница между населенными пунктами была не слишком заметной. Везде имелся стандартный набор: относительная чистота улиц, черепичные крыши, главная площадь с памятником или фонтаном и средневековое здание ратуши, маленькое, почти игрушечное.

Разве что в здешних краях было не так много зелени, но та, что имелась, цвела по-летнему пышно. «И это север!» – мысленно посмеивалась я, вспоминая родную питерскую натуру.

Я с любопытством озиралась, время от времени тыча во что-нибудь пальцем и задавая Генриху дурацкие вопросы. Он слегка морщился, но отвечал подробно и внятно. Мне оставалось только дивиться его терпению и подсознательно ждать, когда мои мелкие провокации окончательно выведут его из себя. В этот раз я не дождалась ничего подобного – у моего наемника явно были весьма крепкие нервы.

Чем ближе мы подъезжали к площади, тем громче становились звуки музыки, с трудом пробивавшиеся сквозь гомон толпы. В городке явно шло какое-то веселье.

– Что это? – задала я очередной идиотский вопрос.

– Приезжие артисты развлекают местных ценителей прекрасного, – равнодушно откликнулся мой спутник.

Похоже, он раз и навсегда решил игнорировать мои попытки наладить светскую беседу.

Между тем мы подобрались так близко, что уже могли различить приятный мужской голос, распевающий какую-то мелодичную песенку. Я прислушалась, и застыла на месте, напряженно морща лоб: на минуту мне показалось, что я схожу с ума.

– Не оглянуться я не мог тому видению вслед,

Ведь оглянуться же могло и оно…

Правду говоря, я сталкивалась с этим явлением не впервые, но так и не смогла к нему притерпеться. Чем больше я путешествовала по разным эпохам, тем сильнее укреплялась в мысли, что все повторяется – как ни старайся сотворить что-нибудь оригинальное. Вот и на этот раз, хотела я или нет, но получила нежданный «привет из будущего». Менестрель, вероятно, полагал, что создал нечто выдающееся… На самом же деле у него получился лишь посредственный вариант песни про «девочку-виденье», смертельно надоевшей мне еще дома.

– Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я… – пропела я по-русски, с лукавством покосившись на Генриха.

В ответ он скорчил гримасу крайнего утомления, и лениво осведомился, о чем я пою.

– Примерно о том же, что и вон тот юноша, – я указала прямо на певца, ибо в этот момент мы уже выехали на площадь, до отказа набитую горожанами.

Нам повезло, что мы не успели спешиться: пешком нам вряд ли удалось бы протиснуться к фонтану, возле которого расположился певец. Наконец-то я смогла поближе рассмотреть его… На первый взгляд юноша изрядно напоминал лубочную картинку своей кукольной, ненатуральной красивостью. Каштановые локоны, фарфоровая кожа, карие глаза в обрамлении густых изогнутых ресниц и вызывающе кокетливая родинка в правом уголке рта… Да, еще бархатный баритон, как будто специально предназначенный для распевания любовных серенад.

Словом, внешность его была бы совершенно безукоризненна, однако условия жизни и род занятий вносили свои коррективы. Со второго взгляда я заметила следующее: романтический красавец явно давно не мылся, а глаза его блестели вовсе не возвышенным голодным блеском.

– Я вкушаю с благородным нектаром

Лишь бесплодные свои сожаленья —

Оказалась, – ах! – ужасным ударом

Для меня утрата девы – виденья, —

певец проникся сюжетом, это было заметно сразу, – на его глазах даже выступили вполне искренние слезы.

Бюргеры снисходительно аплодировали, у них, видимо, пока не возникло ощущения, что их вниманием злоупотребляют. К тому же денег за концерт с них пока никто не просил.

За нашими спинами послышался шум совсем другого рода: появление стражей порядка во все времена сопровождается примерно одинаковыми звуками. Пара солдат под предводительством дюжего командира сноровисто протолкались через народ и окружили примолкшего бедолагу-певца.

– Не положено, – произнес командир интернациональную формулу власти.

Менестрель не нашелся что ответить, и только пискнул нечто бессвязное. Командир забубнил что-то про арест, солдаты ухватили поэта под руки…

Мне отчего-то активно не понравилось их обращение с представителем богемы. Кроме того, нужно было поддерживать имидж безумной русской аристократки, и я решила вмешаться. Я открыла было рот, но Генрих опередил меня на долю секунды. Он смерил мизансцену ленивым взглядом и небрежно поинтересовался:

– Что вам нужно от парня, молодцы?

И видимо, что-то такое прозвучало в его голосе, что заставило солдат замереть на месте, а командира вступить в переговоры. Наше преимущество состояло во внезапности, и в том, что мы так и остались в седлах. Командиру приходилось обращаться к Генриху снизу вверх, отчего тон его сам собою становился почтительным.

– По приказу господина бургомистра, арестуем бродягу Шметтерлинга, дабы, сняв с него показания, выдворить за пределы города, – его речь сильно смахивала на доклад начальству.

Мой спутник тут же использовал ситуацию – принял начальственный вид, и распорядился:

– С его слов, – он пренебрежительно кивнул в сторону менестреля, – запишете, что он сожалеет о случившемся и готов впредь обходить ваш славный город стороною. Благородная госпожа изволит забрать сего музыкантишку с собой, и оплачивает ваше беспокойство, солдаты.

Я тоже приосанилась. Обо мне отчего-то говорили в третьем лице, и через мгновение я поняла, почему.

– Госпожа из России, не изволит изъясняться по-немецки, и доверяет все переговоры мне, как ее управляющему, – предупредил Генрих дальнейшие расспросы, и вполголоса добавил, наклонившись к уху командира: – Странные они, эти русские, поверь мне, приятель… Но деньгами швыряются знатно – ты не останешься внакладе. Не будем спорить с благородной госпожой, если уж ей приспела охота каждый день слушать песенки этого бездельника.

Солдат понимающе ухмыльнулся, принял от Генриха увесистый кошель с деньгами, и по его команде пииту возвратили свободу. После этого стражи порядка испарились так же быстро, как и возникли. По-моему, они опасались, как бы моя внезапная придурь не миновала.

Только я изготовилась отчитать Генриха за неподобающие намеки, отпущенные в диалоге со стражниками, как выяснилось, что мои испытания не закончились.

Менестрель со странным именем Шметтерлинг (надо же, «мотылек», фонвизинщина чистой воды, а я-то думала, что таких фамилий в природе не существует) мгновенно оправился от потрясения и по-свойски обратился к Генриху:

– Могу я узнать, госпоже понравился я сам или мои песни? Я должен знать доподлинно, свела меня судьба с подлинной ценительницей поэзии или всего лишь со скучающей богачкой…

Приготовленная для Генриха отповедь застряла у меня в горле, и я очутилась перед нешуточной дилеммой: объяснить пииту «кто есть мать Кузьмы» или сперва душевно побеседовать с господином Штайнбергом.

Однако Генрих не собирался и дальше вести беседу в том же фривольном духе.

– Тебя, парень, прежде всего судьба свела со мной – и я не знаю, кому из нас от этого придется хуже, – безрадостно отрезал он, и обратился, наконец, ко мне: – Прошу меня извинить, госпожа, за доставленное неудовольствие, в свое оправдание могу лишь заметить, что это был единственный способ выручить юношу…

Произнося свою покаянную речь, вид он имел настолько ехидный, что я осознала как никогда ясно: придется смириться с отдельными проявлениями неуважения к моей персоне… Разумеется, во имя достижения благородных целей.

– Где ближайшая приличная гостиница? – спросила я пиита на чистейшем немецком языке, которого, якобы, совершенно не понимала.

Вьюнош остолбенел, к большому удовольствию Генриха.

– Ну что застыл? – раздраженно поинтересовалась я. Мне начало надоедать затянувшееся представление, разыгранное нами на глазах изумленных горожан.

Поскольку оно до сих пор было бесплатным, почтенные бюргеры даже не собирались расходиться.

– В самом деле, ты разве не слышал, что велела госпожа? – присоединился ко мне Генрих, почти совершенно избавившийся от ехидства в голосе и взгляде, – Проводи нас до гостиницы, в которой не зазорно будет остановиться на ночлег.

Шметтерлинг закивал и проследовал через площадь к маленькому проулку. Вскоре выяснилось, что там находится небольшая гостиница, над воротами которой значилось, что «именно здесь только для благородных путешественников…» и прочее. У меня появилась устойчивая надежда на нормальный отдых, горячий ужин и ночлег на чистых простынях. Правда, слуг во дворе не было видно, но Генрих быстро разрешил это небольшое неудобство.

– Шметтерлинг, позаботься-ка о лошадях, – приказал он, направляясь к двери трактира.

Он был прав на все сто – нежданное приобретение, безусловно, следовало пристроить к делу. Сам поэт, правда, был другого мнения на сей счет.

– У меня есть имя! – от возмущения срываясь на петушиный фальцет, заявил он.

– Вот как! И какое же? – полюбопытствовал Генрих, не оборачиваясь, и только самую малость замедлив шаг.

– Клаус, – представился юноша с непонятной гордостью.

Можно подумать, это поименование принадлежало прежде какому-нибудь эпическому герою!

Генрих приподнял брови, подумал пару секунд, и затем отрицательно покачал головой.

– Нет, – припечатал он, -Никакой ты не Клаус… Посмотри на себя, парень, – ты же истинный Шметтерлинг! Зачем тебе имя?

От неожиданности я застопорилась на месте. Моему наемнику свойственно, оказывается, довольно нестандартное чувство юмора. Отрадно сознавать, что рядом со мной находится не тупой солдафон, а вполне гармоничная личность. Эта мысль удобно устроилась в моей голове и не покидала насиженного места довольно долго, вызвав какое-то смутное беспокойство. Я даже к ужину отнеслась сперва без должного почтения, пытаясь уяснить, что же меня беспокоит. Однако дальше смутных ощущений в тот день дело не пошло, постепенно я успокоилась, и даже смогла отдать должное куриной грудке, плавающей в умопомрачительном соусе. Положительно, кухня галантного века, пусть и в обыкновенном небольшом трактире, могла отвлечь кого угодно от абстрактных умозаключений.

* * *

После того, как наша компания неожиданно пополнилась поэтом, Генрих ненавязчиво напомнил мне, что неплохо бы нанять парочку настоящих вояк. Он как будто чувствовал, что грядущее приключение будет не слишком мирным. Мне пришлось согласиться с этой необходимостью, и прямо в трактире Генрих подсел за стол к двум мрачным личностям, уныло поедающим что-то неаппетитное из общей миски. Похоже, это было все, что они могли себе позволить, а на их бывалых физиономиях читалось застарелое похмелье. Генрих о чем-то пошептался с ними, покосился в сторону стойки, и оттуда, как по мановению волшебной палочки, побежали поварята с запотевшими кувшинами, обширными мисками и дымящимися горшочками.

Я громко прыснула в своем углу. Методы вербовки не отличались большим разнообразием. Но зато обе стороны хорошо знали правила игры. Физиономии вояк заметно прояснились, и они принялись переглядываться между собой. Генрих следил за развитием событий с совершенно особенным хулиганским выражением лица. При этом он даже не улыбался, но глаза так явно смеялись, что мне стало завидно. Вот бы научиться так же лихо работать с кадрами…

– О чем он там шепчется с этими громилами? – чуть слышно прошелестел за моей спиной Шметтерлинг.

– Нанимает для меня пару бывалых парней, которые хорошо знают цену деньгам, честному слову и своевременному молчанию, – откликнулась я, с сожалением отрываясь от наблюдения и переводя взгляд на пиита.

К моему крайнему изумлению, он чего-то очень сильно испугался. Мало этого, он, похоже, решил напугать и меня.

– Вы так неосторожны, госпожа, – глаза его округлились, будто у напуганного страшной сказкой ребенка, – Такие темные личности на все способны, уж поверьте мне!

Между прочим, это была в моих глазах наилучшая рекомендация. Мне как раз и нужны были люди, способные на все. Я совершенно не представляла, чем нам придется заниматься в ходе нашей операции, так что способности моих спутников должны быть неограниченными – просто на всякий случай. Однако Шметтерлинга я обязана была успокоить – он и без того плохо ладил с Генрихом, не хватало, чтобы и с доблестными ландскнехтами не сошелся с самого начала…

– Объясни мне, дорогой мой, что тебя так пугает в этих достойных господах? – ласково улыбаясь, поинтересовалась я.

– Боже мой, госпожа, должно быть, в России таких злодеев не бывает, но у нас здесь…

И тут началось. Вот уж никогда бы не подумала, что этот юноша, ведущий столь призрачный образ жизни, способен выдавать такие страстные монологи на темы личной безопасности каждого. Послушать его, так никто из нас не должен был подходить к наемникам вообще и этим в частности ближе, нежели на километр, да и то с особыми предосторожностями. Иначе говоря, все складывалось превосходно – я даже решила немного увеличить жалованье потенциальных компаньонов, если они и вправду окажутся настолько опасны.

Я терпеливо выслушала бредовый монолог Шметтерлинга и разразилась ответной речью. Красной нитью сквозь нее проходила мысль, что в России водятся такие персонажи, какие бедняге пииту и не снились, даже в самых страшных кошмарах. В заключение, я упомянула о своей несомненной способности управляться с означенными персонажами легко и непринужденно.

Пока я вселяла уверенность в наполненное комплексами сердечко своего «придворного барда», Генрих завершил первый тур переговоров и подвел к нам соискателей на места в личной гвардии моего графского сиятельства.

Чем-то два этих мужика были неуловимо похожи. Не то угрюмой сосредоточенностью, проглядывающей сквозь мутное марево похмелья, не то еще какой-то трудно описуемой деталью поведения.

– Двое из ларца, одинаковых с лица, – не сдержавшись, произнесла я по-русски.

Сказочная формула из моего детства произвела на солдат неотразимое впечатление. Они ощутимо расслабились и даже почти одинаково усмехнулись. Подозреваю, что это стало завершающим штрихом к моим чисто русским чудачествам, на описание которых, видимо, не пожалел красок Генрих.

Молодцы откликались на клички Раупе и Краваль и очень просили не утруждаться в поиске их настоящих имен. Я понимающе кивнула. Меня мало занимали причины, по которым они скрывали «паспортные данные» – наверняка эти причины были достаточно вескими. По правде говоря, мне их паспорта были и вовсе ни к чему.

Мы переночевали с изрядным комфортом, а на рассвете были безжалостно изъяты из постелей неумолимым Генрихом. Ради меня он нацепил на лицо любезную приветственную улыбку, которая никого не могла обмануть… Его голос все равно остался напористым и властным, когда он предлагал «выехать немедленно, пока не наступила жара». Нельзя было отрицать очевидное: он давил на меня возрастом и опытом, которого я не имела. Отныне, видимо, мне предстояло передать ему все полномочия, оставив за собой только главное – решать, куда и для чего мы едем. Способы выполнения этих задач он, похоже, собирался выбирать сам.