Читать книгу Фата в горошек - Екатерина Крыласова - Страница 2

Было раннее зимнее утро, когда за окном ещё очень темно, когда спится так сладко и снятся самые яркие сны, особенно в детстве.

Сашка сквозь сон почувствовала, как в комнате зажёгся свет и услышала резкий голос матери:

– Давай, вставай быстрее! В школу пора! Портфель собрала с вечера?

Глазам было больно от этого яркого света, их совсем не хотелось открывать и, тем более, вылазить из-под теплого одеяла. Рядом предательски растянулся Мурзик, сложив на неё свои лапки. Сашка обняла кота и прижала его к себе. Она открыла глаза и посмотрела на его довольную, сытую физиономию.

Мурзик вставал в шесть, заслышав возню отца, собиравшегося на работу. Потягиваясь на ходу, он важно вышагивал, идя в сторону кухни и, громко мяукая, требовал причитающийся ему кусочек мяса. Потом, тщательно умыв свою мордочку, спешил в Сашкину комнату и, растянувшись рядом, спал ещё немного, пока мать не поднимала её в школу. И каждый раз не было никаких сил оторваться от этого мягкого и пушистого коврика с подогревом.

– Вставай, говорю тебе! Мне сегодня раньше на работу надо… ещё заплетать тебя…

Мать носилась по комнате, открывала шторы и по пути наводила кое-какой утренний порядок.

Музик приоткрыл сонный глаз и с надеждой посмотрел на Сашку: «Может останешься сегодня, а? И мы ещё полежим», – читала она в его хитрых глазах.

– Думаешь, мне хочется? – сказала она коту, отстраняя его и спуская свои босые ножки с кровати, и тут же кашлянула. Ой, мам, у меня, кажется, горло болит.

Мать подошла, положила ей руку на лоб и сказала раздраженно:

– Ищи градусник.

Градусник запищал, и Сашка прошлепала босиком в соседнюю комнату:

– Мам, 37 и 7, – сказала она, протягивая ей прибор. Мать стояла у зеркала нарядная и красила губы. Брови её нахмурились, она гневно посмотрела на цифры, которые безжалостно нарушали все её планы.

– Господи! Да где ты эти болячки только цепляешь, горе луковое!

И она больно дёрнула Сашку за светлый чубчик.

– Собирайся, пойдёшь к бабушке… Портфель тоже бери, пусть она с тобой учебники почитает, поняла? – неслось Сашке вслед.

– Поняла, но у бабули сегодня хор, – ответила та.

– Ничего, одна побудешь немножко, немаленькая уже. А бабуле твоей всё дома не сидится, – пылила мать.

Через пару минут в пороге она, торопясь, помогала одевать Сашке пальто.

– Опять пуговицы оторвались. У-у, растяпа! У других девчонки как девчонки, ну ты же!.. В кого только такая?

Сашка слушала всю эту тираду равнодушно, на лице её было выражение скорби ужасно больного человека, готового вот-вот отдать Богу душу. Она медленно обувалась, поглядывая на Мурзика, который, потеряв надежду полежать и понежиться рядом с любимой хозяйкой, по обычаю своему вышел её провожать. Куда? Он собственно своей кошачьей головой не понимал, но делал это верно каждый день.

– Жалко, Мурзик, тебя с собой не взять, я скучать по тебе буду… – начала Сашка, надевая шапку, но мать больно дернула её за руку и вытолкала за дверь на улицу.

Бабушка жила в 15 минутах ходьбы от их дома, и после школы Сашка каждый день заходила к ней: делала уроки, играла, пока мать, вернувшаяся с работы, не забирала её домой. Сашка училась уже во втором классе и ужасно гордилась, что она не какая-то там первоклашка, а девушка взрослая, понимающая жизнь.

Бабушкина пятиэтажка стояла у дороги в центре города, окна её однокомнатной квартирки на втором этаже приветливо светились. Двери она никогда не запирала.

– Да кому я нужна? И брать у меня нечего, – говорила она, когда Сашкина мать ворчала на неё.

Сашка, завидев знакомую дверь, выдернула свою руку из материнской и, влетев в подъезд, опрометью промчалась по лестнице. Вбежав в прихожую, звонким голосом прокричала:

– Бабуля!

– Санечка! А чего?.. – донёсся из кухни голос Евгении Васильевны, она поспешила в прихожую, услышав родной голос, – чего ты так рано? Случилось что?

– Я к тебе на целую неделю! – тараторила радостно Сашка, спешно снимая пальто и шапку, – вот только Мурзик без меня как? Мы с тобой учебники сами будем читать…

– На неделю? Мурзик? Ничего не понимаю…

Но тут в прихожую вошла мать, и Евгения Васильевна растерянно обратилась к ней:

– Наташа, объясни мне, что случилось?

– Заболела, коза эта, снова, горло или ещё что, не знаю я… Мерь ей температуру, – и, порывшись в кошельке, положила на тумбочку несколько бумажек, – вот, лекарство купи ей, я с работы позвоню, скажу, какое нужно. Всё, я опаздываю…

И она опрометью выбежала за дверь. Вслед ей неслось:

– Наташа, обед-то себе взяла?

Но в ответ донёсся только стук каблучков и грохот подъездной двери…

Евгения Васильева держала в руках Сашкино пальто.

– Девочка моя, да как же ты ходишь-то, двух пуговиц нет, это ж не лето жаркое, а зима поди! – причитала она, идя в комнату за шкатулкой, в которой хранились пуговицы.

Через полчаса Сашка, наряженная в пестренький халатик с цветочками, который бабушка ей сшила год назад из фланели, с заплетёнными косичками – калачиком, как она любила, и с пуховым шарфиком на шее, приплясывая, стояла рядом с бабушкой у кухонного стола.

– Ну и что, что у меня 38 температура, ты не волнуйся, я посижу одна. А ты иди на свой хор.

– Не шуми, командир, – сказала Евгения Васильевна. Она замешивала тесто и о чём-то своем думала. Вернее, думала-то она о Сашке и о том, что ей предстоит сегодня пропустить своё любимое занятие. Хор стал её отдушиной с тех пор, как она окончательно вышла на пенсию, оставив свою любимую работу. Немного погодя она сказала:

– Ладно, ещё далеко до концерта… Сегодня пусть как-нибудь без меня – и, отряхнув руки, пошла к телефону, – позвоню Станиславу Михайловичу, предупрежу…

Бабушка часто что-нибудь пекла, но когда Сашка болела и её на неделю отправляли в «ссылку», то на столе появлялись пончики, щедро посыпанные сахарной пудрой, как любила Сашка. Бабушка замешивала тесто и давала ей покатать колбаски, которые превращались в колечки и жарились в большом количестве масла. Они оставляли часть теста в холодильнике, чтобы на следующий день свежая румяная выпечка снова была на столе.

Сашка обожала бабушку! Перспектива пожить у неё неделю заставляла радостно колотиться её маленькое сердечко. С бабулей всегда так легко! Можно говорить обо всем-обо всем, шутить и смеяться.

Из окна бабушкиной кухни, через дорогу, был виден угол дома, в котором находилось несколько госучреждений, библиотека, ЗАГС и ещё какая-то контора. Каждые выходные там останавливалась куча машин, украшенных разноцветными лентами и шарами, слышались радостные крики от разношерстной, ярко одетой толпы гостей. Каждый раз, завидя свадебный кортеж, бабушка неизменно говорила:

– О-о, ещё одну повезли посуду мыть…

Сашка бежала к окну, выглядывала на улицу и, сделав большущие глаза, повернувшись, удивленно смотрела на неё.

Сегодня была пятница, свадебный день, и бабушка подойдя к окну и увидев знакомую картину, снова изрекла про посуду…

Сашка повернулась к окну и, поставив свои ручки на локотки, положила на них свою голову.

По-детски вздохнув, она мечтательным голосом сказала:

– Бабуля, ты только посмотри, там такая красавица, я ещё никогда не видела такого пышного белого платья… Настоящая принцесса… Бабушка, ну подойди!

Евгения Васильевна откликнулась на зов внучки и подошла:

– Чего я там ещё не видела?

– Бабушка, а разве невесту могут заставить посуду мыть на свадьбе? Она же такая беленькая, такая наря-а-адненькая, – умилённо говорила Сашка, – и на свадьбе так весело. Мы были с родителями на свадьбе, когда дядя Игорь женился… и я не помню, чтобы тётя Алёна там посуду мыла. А подарков знаешь там сколько надарили? – и она, раскинув руки, показала большую гору.

– Свадьба – это всего лишь один день праздник, а за ним – целая жизнь… – говорила Евгения Васильевна, – некоторые столько сил и денег в это вбухивают, что жить потом некогда…

Но Сашка уже не слушала её. Она умчалась в комнату и через пять минут вернулась важная, нарядная. Где-то она достала бабушкин шарфик из тонкого шифона в белый горошек и, прицепив его прищепками к своим бантам, важно объявила:

– Посмотри, бабуля, я тоже невеста!!!

И, походив так по кухне, снова прилипла к окну.

Бабушка рассмеялась:

– Невеста, да без места.

И, шлепнув её легонько по мягкой части ниже спины, сказала:

– Отойди от окна, продует… Давай уже завтракать, невеста…

Они пили чай, а невеста с фатой в горошек рассуждала:

– Как думаешь, бабуля, я когда-нибудь выйду замуж?

– Выйдешь! Как же такая егоза усидит-то… Только вот где сейчас жениха-то хорошего найдешь?

– Так жених-то у меня есть уже, я же тебе говорила.

– Кто это? – рассмеялась бабушка, – что-то я запамятовала.

– Ну, Андрюшка, из соседнего класса, он мой жених, все знают, – серьёзным тоном начала Сашка, – осенью, когда пошли в школу, я зашла и увидела его в коридоре, он ел кириешки, я смотрела на него, а он подошёл, протянул мне пачку и сказал: «Хочешь?» Ну, я взяла несколько штук… девочки из нашего класса сразу сказали: «Он в тебя влюбился» … Только жалко мне его.

– Почему? – удивилась бабушка.

– Папа пьет у него и, говорят, бьёт… я бы уже сейчас к нам его забрала, но мама сказала «нельзя».

– Да, жалко мальчишку… Ладно, невеста, пошли учебники листать.

Поздно вечером, когда укладывались спать, бабушка, убирая фату и прищепки, понюхала Сашкины волосы:

– М-м… Как же ты вкусно пахнешь, Санечка.

– Чем пахну? – удивилась та.

– Хорошей девочкой, – улыбнулась бабушка, – когда мать принесла тебя с роддома, я развернула тебя и понюхала, как сейчас, твою головку… ни одна девочка не пахнет так вкусно, как ты.

– Просто, я твоя, – сонным голосом сказала Сашка и, порывисто прижавшись, обняла бабушку, – знаешь, я, наверное, не пойду замуж, я с тобой всегда-всегда жить буду. Вот школу закончу, и мама меня навсегда к тебе отпустит… Мы каждый день будем печь пончики и спать рядышком… Я только Мурзика заберу, – проговорила она и заснула.

Бабушка нежно поцеловала ее спящую головку и тихо сказала:

– Спи с Богом и выздоравливай… невеста моя.