Читать книгу Золотые ласточки Картье - Екатерина Лесина - Страница 2
ОглавлениеЧеловек вытащил альбом из стола, притом что стол этот был самым обыкновенным, разве что старым. Лак его потускнел, покрылся трещинами, столешницу украшали весьма характерные круглые пятна, которые остаются от горячих кружек, а слева виднелась выцарапанная надпись: «Васька – дурак».
Человек надпись погладил, читая ее кончиками пальцев, и закрыл альбом. Тоже старый, тяжелый, в переплете из искусственной кожи. И пахнет от альбома пылью. Запах этот человека будоражит, заставляя вспоминать…
Вспоминать он любил.
Сладко заныло сердце.
Человек открыл альбом, задержавшись на первой фотографии. Общая. Курс, кажется, еще второй… или уже третий? Нет, на обороте год написан, и значит, все-таки второй. Надо же, какие все… молодые. Вглядываясь в лица однокурсников, человек улыбался сам себе. Так и не поняли.
Никто не понял.
Не заподозрили даже… глупые-глупые люди… друзья и подруги… подруги и друзья… как же его они раздражали… Интересно будет взглянуть на них, на тех, кем они стали. В социальные сети он заглядывал, просто поддерживая маску, но там – все лгут.
И здесь лгут.
У людей есть право на эту ложь, ведь он и сам притворяется. А потому человек перевернул страницу. Первая фотография… Первое убийство… Тогда все получилось случайно, человек не знал, что убийство способно доставлять такую радость. Тогда он совсем не умел радоваться…
– Здравствуй, – сказал он женщине, которая давным-давно жила лишь в его памяти. – Я скучал по тебе, – сказал человек, солгав, но мертвые не способны различать ложь.
Мертвые вообще ни на что не способны.
Ее нашли, а он потом долго трясся, что найдут и его. И этот страх, который потускнел через месяц-другой, тоже был частью игры.
Человек перевернул страницу. Еще одна. Мертвой она была лучше. Правдивей. Ушла красота, осталась пустая человеческая оболочка… Женщина-бабочка вновь стала женщиной-гусеницей. Он завернул тело в простыню, белый кокон, мертвый кокон, из которого никто не вылупится… и пускай…
Он закрыл глаза и откинулся, пристроив голову на спинку кресла. В полудреме, в полусне он вновь и вновь переживал сладкий момент чужой смерти.
Он видел страх в чужих глазах. Отчаяние. Ощущал, как бьется под ним тяжелое сильное тело, не способное вырваться. И слышал хрип. И видел, как глаза тускнеют, теряя жизнь. Каплю за каплей.
Он и сам задыхался вместе с жертвой и, задохнувшись, заново учился дышать. С каждым вдохом мир обретал новые краски. А он сам, едва ли не с детства лишенный этой способности – чувствовать, – обретал ее.
Ненадолго.
Сначала хватало на год… потом окружающий мир вновь тускнел. Краски выцветали. Звуки гасли. Все менялось, возвращая его в тот момент, когда…
– Скоро, – пообещал он сам себе, перелистывая страницу за страницей.
И памяти, запертой в лицах – их, в отличие от его первой-второй, никогда не найдут, – хватало, чтобы мир ожил. Неделю? Две? Пускай…
Неделя или две… А там состоится глупая встреча.
Васька – дурак.
Точно дурак, тогда ничего не понял и сейчас… Человек замер, пораженный очевидной простотой догадки. Конечно! Он должен изменить правила игры. Немного. Ровно настолько, чтобы охота стала интересней. Для начала следовало узнать, кого еще Васька пригласил.
– Васька – дурак, – сиплым голосом произнес он, закрывая альбом.
Голуби на крыше отозвались воркованием. Глупые птицы.
Идея с самого начала была глупой. Но разве Ляльку переубедишь?
– Много ты понимаешь! – воскликнула она, наматывая светлую прядку на бигуди. Бигуди были крупными, разноцветными и мягкими, а прядки, напротив, жесткими, и это обстоятельство Ляльку премного огорчало. – Сваха – это модно! И надежно!
– Чем надежно? – внутренне Софья уже смирилась с тем, что придется к этой самой свахе обращаться, поскольку с детства Ляльке ни в чем отказать не могла. Нет, она, конечно, пыталась, но Лялька от этих попыток отмахивалась легко, привычно приводя аргументы, доказывавшие полную Софьину несостоятельность в столь важном деле, как поиски мужа.
– Всем! Помоги, – Лялька повернулась спиной, – ровно крути. Снизу вверх… На Руси сватовством издревле занимались специально обученные женщины. Считай, это исторически сложившаяся традиция, которая была разрушена.
– Кем?
– Коммунистами, естественно. Сонька, не тупи.
Сонька не тупила, но пыталась совладать с бигудями и Лялькиными волосами.
– Но это неважно, главное, что мужик нынче робкий пошел, боязливый. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Софья верила, как-никак у Ляльки четырежды случались отношения, которые она с гордостью именовала серьезными, а однажды дело едва до свадьбы не дошло. Может, и дошло бы, когда бы Лялька не совершила стратегическую ошибку, вернувшись из командировки на сутки раньше и без предупреждения. Почти-уже-супруг сюрпризу не обрадовался, а его новая приятельница и вовсе пришла в расстройство.
– Посмотри, кто на форумах сидит? Разведенные, озабоченные или маменькины сынки…
Софья вздохнула.
Не то чтобы ей так уж хотелось замуж, но с личной жизнью определенно не ладилось, здесь Лялька была всецело права… разведенные, озабоченные или маменькины сынки…
Хорошо сказано.
Вот Матвей Игоревич, начальник Софьи, он из разведенных, в третий раз, к слову, и сам шутит, что развод – это тоже своего рода традиция. Петька из соседнего отдела – определенно озабоченный, не способный пропустить мимо ни одной юбки, пусть бы и носит эту юбку Ангелина Витольдовна, дама предпенсионного возраста, глубоко счастливая в браке и собственных ста двадцати килограммах веса. А вот Витюша, Софьин единственный подчиненный, – он явно из породы маменькиных сынков. И маменька его на работу провожает, сама несет пакет с судочками, в которых остывает домашняя еда, звонит семь раз на дню, напоминая, что Витюше надо покушать, выпить минералочки и витаминчики принять…
Тряхнув головой, Софья снова занялась бигудями.
Ну их всех… От работы отдохнуть надобно, тем более что у Софьи – отпуск законный и провести его надобно с пользой. Вот только у Ляльки на это имелись собственные планы.
– У нее замечательные отзывы! Десятки благодарных клиентов! Да половина из тех, кто к ней обращается, в течение полугода замуж выходят!
– А вторая половина? – поинтересовалась Софья, вытирая руки полотенцем.
– Что вторая? А… вечно ты занудничаешь. И вторая выходит, но чуть попозже, – Лялька повернулась к зеркалу, оценивая работу. – И вообще, Сонька, хватит уже киснуть… Ну что мы с тобой теряем?
Ничего.
Софья послушно кивнула: Ляльке она уступала с детства. Она чудесно помнила первую встречу. Новый дом, новая квартира, пугающе огромная, на целых четыре комнаты. Запах бумаги и краски, рулоны с обоями, которые у мамы получилось достать по большому блату. Сияющий белизной унитаз. И не менее сияющий, но куда более внушительный рукомойник…
– Иди, дорогая, погуляй, – мама выставила Софью за дверь, всучив два бутерброда с маслом.
Переезд проходил одновременно с ремонтом, что прибавляло маме забот, а Софья мешалась под ногами. Она была спокойным ребенком, но мало ли… и вообще, пусть во двор идет, погода-то хорошая. Софья и вышла. Села на лавочку, не зная, как быть дальше.
– С маслом? – деловито поинтересовалась рыжеволосая девчонка, указав на бутерброд.
– Ага. Хочешь?
Софья разодрала слипшиеся куски батона и протянула один девчонке. Та взяла, но спасибо, как положено воспитанной девочке, не сказала.
– А я знаю. Ты из тридцатой квартиры! – девчонка села рядом.
Она ела и говорила с набитым ртом, облизывала пальцы, несмотря на то, что пальцы эти были не очень чистыми. Руки вытирала о колготы, красные, с зелеными квадратными латками на коленях. Юбка на девчонке была желтой, а кофта – васильковой. Рыжие косички торчали в разные стороны, перехваченные черными резиночками.
– Ага, – ответила Софья, не зная, что еще сказать.
– Меня Лялькой звать.
– Софья.
– Я тут давно живу, – она махнула в сторону дома. – Вот как выродилась, так и живу. Я тут все знаю! Хочешь, покажу тебе кошку? У нее котята! Маленькие совсем! Она их в подвале прячет…
В подвал соваться было нельзя, но посмотреть на котят очень хотелось, и Софья, оглянувшись на дом, решила, что если она быстренько сходит, глянет одним глазочком, то ничего страшного не произойдет. Она вернется…
…Тогда еще Софья не знала, что с Лялькой подобное невозможно.
Из подвала их извлекли поздним вечером. Мама причитала, папа взялся за ремень… но потом, уже в кровати, Софья про себя решила, что прогулка того стоила. В конце концов, она и вправду видела котят, троих рыжих, а одного – угольно-черного… вдруг да родители разрешат его взять?
Если очень-очень попросить…
…Не разрешили, потому что квартира новая, ремонт и обои дефицитные, и вообще в доме не должно кошатиной пахнуть.
– Чушь, – сказала Лялькина мама, ставя очередную латку – у Ляльки вечно одежда рвалась на коленях и локтях, как будто бы эти колени и локти были неоправданно остры. – В доме должно пахнуть живым…
…Например, пирогами. Или булками. Или кашей гречневой, невероятно вкусной, потому как Лялькина мама гречневую крупу на сале обжаривала, а потом уже варила.
Она разливала чай в глиняные кружки, разрисованные Лялькой, и чай оттого становился вкусней.
– Не надо бояться жить, – говорила она. И Ляльку никогда не ругала, даже тогда, когда Лялька в новом, только-только купленном платье полезла лягушек ловить… – А то ведь жизнь пройдет, и что тогда?
Софья сама стала бояться, что да, пройдет и… Но, наверное, она была изначально другой.
Боязливой.
И родители Лялькину маму не одобряли.
Разведенка. И продавщица в местном гастрономе. Что с нее взять-то? Софье надлежало дружить с детьми людей приличных, но с ними было невыносимо скучно, и Софья снова и снова нарушала запрет и попадала с Лялькой в очередную историю.
– Мы ведь не нарочно, – сказала как-то Лялька, когда Софьин отец, не выдержав, за ремень взялся. – Нам просто интересно!
Время шло.
Одни связи рвались, другие – становились прочней. Лялька поступила в театральный, на что Софьины родители лишь головой покачали, мол, актриса – это не профессия… Благо сама Софья родительские надежды оправдала, выбрав себе стезю экономиста…
Была учеба.
И был выпускной, к которому родители приобрели подержанную иномарку.
На ней они и разбились. Потом сказали, отец с управлением не справился: сердце остановилось. У него сердце пошаливало, а он терпел, боясь показаться слабым. И дотерпелся.
Софья все никак не могла понять, как это может быть. Вот он утром собирается на дачу, а «Москвич» опять не заводится. Его давно надо на металлолом сдать, но разве отец послушается? Он к машине привязан и пытается доказать, что поломка – ерундовая, а мама торопится.
И Софья предлагает свой «Форд», потому как выходной, и она все равно никуда не поедет. На дачу надо бы, но она обещала Ляльке, что поможет ей… Мать ворчит, и отец тоже ворчит, потому как семья – она важней подруг, но сумки грузятся в багажник, мать садится на переднее сиденье и долго возится с ремнем безопасности.
Требует, чтобы вечером Софья непременно позвонила. И чтобы не вздумала на дискотеку пойти. Маме невдомек, что Софье уже двадцать четыре и для дискотек она старовата…
Она так и не позвонила. Позвонили ей…
И хорошо, что Лялька была рядом. Без Ляльки Софья, наверное, сошла бы с ума. Она плохо помнила и похороны, и первые дни после них. Пустота квартиры давила. И Софья переходила из комнаты в комнату… Мамин халат и ее же тапочки. Папина большая кружка. Он пил чай только из нее… Газета, забытая на подоконнике. Очки. И томик Пушкина с банкнотой вместо закладки.
Наверное, она, Софья, не умела жить одна. И впала бы в депрессию… или без «бы», потому что то время – череда дней, где каждый новый повторял предыдущий. Софья заполняла их вымышленными ритуалами и работой. Тогда она очень много работала, и начальник, пребывавший в стадии очередного развода, неожиданно это оценил повышением.
– Тебе нужно сделать ремонт, – заявила Лялька, которая появлялась часто.
– Зачем?
– Затем, что твоя квартира теперь на мавзолей походит. И еще затем, что ремонт отвлекает от дурных мыслей. Поверь мне.
Софья поверила.
Деньги имелись: ей неплохо платили, а тратить она не умела совершенно, обходясь малым. Да и от родителей остался счет в банке. Ремонт, как и предрекала Лялька, захватил, закружил Софью, обеспечив ее ворохом мелких и крупных проблем, среди которых места горю почти не осталось.
Ремонт закончился.
Горе осталось за чертой. Софья не то чтобы смирилась с одиночеством, скорее приспособилась к нему. А теперь Лялька заговорила о замужестве.
– Сонька, ну сама подумай, – она взяла Софью за руку, – ну когда еще тебе такой шанс выпадет? Тебе и делать-то ничего не надо!
Это и было подозрительно, но…
Сонька со вздохом протянула оставшиеся бигуди.
– Хорошо.
– Ты чудо! – взвизгнула Лялька. – Значит, завтра идем, да?
Идем. Чего уж теперь.
Современная сваха обреталась в центре города, в двенадцатиэтажном, только года два как выстроенном доме, о котором говорили, что будто бы квартиры в нем стоили немереных денег. Слухам Софья не верила, да и не выглядел дом элитным.
Обыкновенный.
И в лифте кто-то успел накорябать матерное слово.
– Ты оделась, как бухгалтерша, – прошипела Лялька, глядя, как на электронном табло сменяются этажи.
– Я и есть бухгалтерша.
Лялька фыркнула. Сама она выбрала бирюзовое платье с пышной юбкой, браслеты нацепила, которые больше кандалы напоминают, и цепочку тяжелую, позолоченную, толщиной с Софьину руку… волосы взбила, губы накрасила.
Яркая.
Рядом с ней Софья теряется, но огорчения по этому поводу не испытывает. Привыкла. Да и, признаться, удобно ей в тени. Спокойно.
– Все равно я тебя из этой скорлупы вытряхну, – пообещала Лялька, когда лифт остановился на двенадцатом этаже.
Софья кивнула: вытащит.
Непременно.
Когда-нибудь, но, по возможности, не скоро, потому что на скорые перемены в собственной жизни она не согласна. Она вообще перемены воспринимает плохо.
На лестничной площадке алым пламенем цвела китайская роза. И Софья, в целом к цветам равнодушная, залюбовалась.
– Энергетика хорошая, – сказала Лялька, окончательно успокаиваясь. Актрисы из нее не вышло, как и предрекали Софьины родители, а вот дизайнер по интерьерам получился успешный.
Их ждали. Дверь открыла сухонькая женщина в синем глухом платье в пол. Окинув Ляльку неприязненным взглядом, она сказала:
– Проходите.
И бахилы выдала.
В квартире пахло ванилью, очень сильно, и от запаха этого у Софьи закружилась голова. Или не от запаха, но… розовые стены с серебряными голубками. Массивная, какая-то излишне вычурная мебель, которой было слишком много, и фотографии в рамочках.
Невеста и жених. Жених и невеста… десятки невест и десятки женихов.
– Благодарные клиенты, – пояснила женщина, глядя исключительно на Софью. – Регина Васильевна многим помогла устроить личную жизнь.
Невесты были красивыми и не слишком. Худыми. Полными. Высокими и низкими. Блондинками, брюнетками, рыжими, но, странное дело, в белых платьях они смотрелись одинаковыми, будто надевшими униформу.
– Входите, – велела женщина, остановившись перед массивной дубовой дверью.
И Софья шагнула.
Лялька собралась было следом, но была остановлена:
– Регина Васильевна с каждым беседует индивидуально.
Комната, против ожиданий, оказалась невелика. Никаких голубков, розовых обоев и чужих свадебных фотографий. Скупая, если не сказать бедная, обстановка.
Стол. Два кресла. Компьютер.
И герань на подоконнике. Женщина в деловом костюме эту герань поливала из желтой пластиковой леечки.
– Проходите, – не оборачиваясь, произнесла она. – Присаживайтесь. Я сейчас… а то вечно о ней забываю, а растение сохнет. Это не очень честно по отношению к нему.
Современная сваха на сваху вовсе не походила.
Слишком… аккуратная? Нет, скорее глянцевая. Софья оценила и костюм, и неброские, но явно недешевые часики на запястье, и кулон-капельку с темной жемчужиной…
– Вы ожидали иного? – спросила Регина Васильевна, усаживаясь за стол.
– Да. Нет. Не знаю, – Софья вдруг растерялась.
Что она здесь делает?
В кабинете? В квартире этой? Неужели и вправду надеется, что однажды коллекцию снимков Регины Васильевны пополнит и ее, Софьи, свадебная фотография? Ерунда какая…
– Понимаете, – Софья почувствовала, что краснеет. Такое с ней случалось при волнении, но волнении сильном, для которого сейчас не было ни малейших причин. – Я… я вовсе не хочу выходить замуж.
– Совсем?
У нее было приятное лицо, округлое, с мягкими чертами, пожалуй, несколько полноватое, но это Регину Васильевну нисколько не портило.
– Не то чтобы совсем… Наверное, если глобально, то хочу, но вот не прямо сейчас и не за первого встречного… и вообще, меня Лялька подбила… Она думает, что я слишком спокойно живу… Даже не так, не спокойно – уныло…
А глаза у свахи темно-карие, почти черные, но все равно – теплые. И глядя в них, Софья вдруг испытала непреодолимое желание все рассказать.
О себе. О квартире, которая после ремонта изменилась, но не вычеркнула воспоминаний, ведь она, Софья, распрекрасно знает, какой эта квартира была в прежней жизни. О родителях. О работе, занимающей почти все время, и это к лучшему, потому как, когда время вдруг становилось свободно от работы, Софья не знала, чем себя занять.
Но это еще не повод замуж выходить, верно?
Она вдруг запнулась, осознав, что только что выложила едва ли не все о себе женщине, совершенно незнакомой.
– Выпейте, – Регина Васильевна протянула стакан. – Я рада, что вы решили обратиться ко мне…
А вот Софья рада не была. Она словно очнулась от наведенного сна и теперь не знала, как ей быть: сделать ли вид, будто бы ничего страшного не произошло? Или же подыскать предлог и уйти? Или просто уйти, без предлога…
Пока думала, пила теплую минералку с едким хлористым запахом. Пузырьки газа щекотали нёбо, отчего хотелось не то чихать, не то плакать.
– Ваша подруга права в том, что вам действительно следует… несколько изменить жизнь. Хотя бы на время. Вы, Софья, уж не обижайтесь на меня, я всегда говорю, что думаю. Вы прячетесь от мира. Вы его боитесь. Уж не знаю, из-за смерти родителей ли, или она стала для вас подходящим предлогом, но подумайте сами, что вас ждет?
Работа.
И снова работа. Много-много дней работы, и редкие выходные, которые Софья посвящает уборке. Иногда она выбирается на дачу, но и только. Если прежде подобная предопределенность не только не пугала, но даже внушала некоторое успокоение – стабильность в жизни очень важна, – то теперь вдруг Софья едва не взвыла, представив, как оно все будет.
Кошку, что ли, завести?
Или и вправду мужа?
– Люди, которые приходят ко мне, – продолжила Регина Васильевна, – часто думают, что я мановением руки разрешу все их проблемы. Так не бывает. Собственные проблемы, за редким исключением, человек должен решить сам. Иначе проблема вернется, не сегодня – так завтра, не завтра – так послезавтра.
– Вы выдаете людей замуж.
– Нет. Я лишь показываю, что они могут стать счастливыми. Это довольно сложно объяснить… – Регина Васильевна провернула золотой ободок обручального кольца. – Почему-то большинство людей органически не способны чувствовать себя счастливыми. Здесь и сейчас. Нет, они изобретают некие условия… К примеру, говорят, вот отправлюсь на отдых в Турцию, и тогда… или – куплю себе шубу, и тогда…
– Выйду замуж…
– Одно из наиболее распространенных заблуждений. Наше общество изначально настраивает женщину на то, что вне брака она не может быть счастлива. И мужчина, неважно какой, алкоголик, тунеядец, скрытый садист, становится залогом этого самого внутреннего счастья. Своего рода синей птицей, которую женщина должна окольцевать, иначе – страшно подумать – она не состоится в жизни.
Странный разговор. Разве не должна сваха убеждать в обратном?
– Я семейный психолог, – призналась Регина Васильевна. – И сваха… Помимо того, что люди не умеют быть счастливы, они не способны говорить о том, почему несчастны. Ко мне приходят женщины, требуя немедленно найти им мужа. У них уже все готово, продумано, список гостей составлен, ресторан выбран, заветное платье ждет своего часа. Не хватает только супруга.
– Зачем вы мне это говорите? Я и без мужа…
– Несчастны.
– А с ним счастливой стану?
– Это зависит от вас, – Регина Васильевна поворачивала кольцо. – Вам нужно радикально изменить жизнь. Ненадолго. Недели на две, на три, чтобы выпасть из привычной колеи. Это даст возможность взглянуть на себя со стороны. Определить, чего именно вы хотите.
– Чего? Наверное, того же, что и все: быть счастливой. Разве сложно?
– Просто, Софья. На самом деле в этом нет ничего… сверхъестественного. Когда в последний раз вы гуляли босиком по траве? Или просто сидели, наслаждаясь солнечным днем? Или, напротив, дождь за окном, а у вас кружка чая и плед теплый? Когда вы радовались зиме? Или весне? Или тому, что случайный прохожий вам улыбнулся? Вы заперлись в своем несчастье и сами себе мешаете жить.
– И что вы предлагаете?
– Взять отпуск.
– Уже.
– Замечательно, – Регина Васильевна открыла ноутбук. – В таком случае предлагаю вам провести две недели на вилле «Белый конь». Поучаствовать в смотринах…
– Что?
– Я все-таки сваха, – она улыбнулась. – На самом деле это мероприятие… своеобразное. Но думаю, вас оно встряхнет. Несколько мужчин и женщин. Никаких взаимных обязательств, кроме одного – две недели вы должны прожить на вилле. Считайте, что поехали в санаторий… Вы бывали в санаториях?
– Давно… мама возила на минеральные воды.
– Вот что-то вроде того. Гарантирую, что все мои клиенты – люди порядочные, быть может, с несколько неудавшейся личной жизнью, но и только.
Софья молчала. Поехать?
Вилла «Белый конь». Ерунда какая… Она не собирается тратить время впустую…
А как тогда собирается? Вопрос читался в глазах Регины Васильевны, и Софья поняла, что соврать не сможет. Она занята? Если бы…
– И… сколько это будет стоить?
Остался шанс, что цена за личное счастье окажется неподъемной, но Регина Васильевна ответила:
– Нисколько. Дело в том, что хозяин виллы – мой клиент. И он очень хочет найти себе жену.
Холостой и богатый? Заманчиво, но… Софья собирается отдохнуть, а не замуж. С замужем она пока погодит.
– И скажи, это чего ради ты весь этот цирк затеял? – Стас остановился возле кресла, слишком низкого с виду, чтобы быть удобным.
– Не злись, – примирительно произнес Василий. – Будет весело.
– Просто обхохочешься, до чего весело.
– Ай, что ты в настоящем веселье понимаешь? – Василий сел, правда, не в кресло, которых сам избегал ввиду их исключительной коварной мягкости, а на пол. – Представь, как оно будет…
– Погано.
– Чудесно. Съедутся все, собственными глазами увидят, кем я стал…
– И удавятся от зависти. Тебе это надо?
– А если не только это? – из Васькиного голоса исчезло веселье. – Если мне нужно, чтобы мне позавидовали, не все, а именно эти вот люди? Регина утверждает, что я не могу быть счастлив, пока не разберусь с собственным прошлым. А я не разберусь один!
– Шантажист.
– Какой уж есть, – Василий сел по-турецки и руки положил на колени, к слову сказать, голые.
В доме, несмотря на кондиционер, было жарко. Василий одевался по-пляжному. Сейчас на нем была желто-сине-зеленая гавайка и шорты-бермуды. На ногах – резиновые шлепанцы. На шее – цепь, которая выглядела слишком тяжелой и большой, чтобы быть настоящей.
– Так ты поможешь?
– Куда я денусь, – буркнул Стас, все же присаживаясь. – Значит, Машка будет…
– Первым номером, – Василий осклабился. – И Толика я пригласил… Через Регину, конечно… То-то же они удивятся этакому совпадению.
Да уж, удивятся, но вряд ли обрадуются. Это не парой вежливых фраз в «Одноклассниках» перекинуться, играя во взрослые отношения, притворяясь, что будто бы, несмотря на развод и истрепанные вконец нервы, все у нас хорошо.
– Кто еще?
Василий улыбался.
Он всегда улыбался, даже когда было совсем хреново. И, наверное, этот его оптимизм, порою вымученный, натужный, и удерживал Стаса на краю.
Край случался часто.
…Новорожденная фирма и работа от рассвета до заката, а потом и наоборот, от заката до рассвета… За работой летят дни и месяцы, а ничего-то не меняется, только усталость приходит. И кажется, что если Стас упадет, то уже не встанет, издохнет, как загнанная лошадь.
Он почти готов упасть, но Васька говорит:
– Погоди, еще неделька, и заживем с тобой, как белые люди… Я себе панамку куплю и тапочки.
– Тапочки зачем? – усталый разум Стаса требует отдыха.
– А просто так… Должен же я что-то купить за честно заработанные? А пока только на тапочки и хватает.
Купил. И себе, и Стасу, резиновые, фирменные и до жути неудобные, но стало легче.
…И снова работа. И дни летят, и месяцы уже собираются в годы, а фирма не новорожденная, обрастает потихоньку и клиентами, и персоналом, только работы не становится меньше. А Ольга капризничает.
Ольга тоже устала.
Она замужем, а живет одна. И считает копейки от зарплаты до зарплаты, а ведь Стас мог бы не маяться дурью… Видно же, что у них ничего не получается. Бросать надо. С отцом помириться. Отец подыщет Стасу хорошее местечко, там, где работы мало, а платят много. Ольга ведь молодая.
Ей хочется жить не хуже, чем остальные.
Чтобы если не шубу, то хотя бы пальто новое и сапоги нормальные. И сумочку. Обыкновенные женские желания, и Стас, не способный их исполнить, чувствует себя виноватым.
А Василий твердит свое:
– Погоди чуток… Еще немного – и заживем, как белые люди… Купишь своей шубу из каракульчи.
– Почему из каракульчи? – К бессоннице Стас привык, как и к скандалам, которые теперь случались ежедневно, став чем-то обыденным, сродни супружескому долгу…
– Не знаю, – пожал плечами Василий. – Каракульча – это круто.
Василия Ольга возненавидела. Именно он в ее воображении стал тем человеком, который сбил Стаса с пути истинного. И бесполезно было рассказывать, что идея-то как раз принадлежала Стасу…
Шубы Ольга не дождалась.
Поклонник. И букеты.
Она – почти свободная женщина, потому как дома Стас бывает редко. Она просит развода… Поклонник обещает жениться и увезти на отдых, а отдых Ольге нужен. У нее почки. И язва. И нервы истрепаны вконец…
– Оно к лучшему, – сказал Василий. – Мы тебе потом другую жену найдем. Или любовницу. С любовницей – оно удобней, поверь опытному холостяку…
Стас не поверил, но развод дал и из дому ушел.
– У меня перекантуешься, – бодро сказал Василий.
У него – это в коммуналке, где Василий снимал десятиметровую комнату.
– Я себе потом дом куплю, – сказал он в первый вечер, когда Стас пытался улечься на раскладушке, слишком короткой для него.
– Вот увидишь… Виллу, чтоб как в Италии.
Василий вытащил откуда-то из-под кровати картонную коробку, пояснил:
– Тут я храню всякое… ну, для души…
Пара старых фотографий не то родственников, не то людей незнакомых, но Василию чем-то приглянувшихся – Стас никогда-то не мог разобраться в его симпатиях, грошовая пластиковая зажигалка, игрушечная машинка и мятый журнал «Твой дом» с закладкой.
– Вот, – он раскрыл журнал на развороте. – Вот такую виллу построю…
…Девять лет – и построил.
Девять лет – много или мало? Стас не знал, для него эти годы промелькнули быстро, оставив горькое послевкусие и усталость, которую не вытравишь пятидневным туром на Мальдивы. И там, на берегу океана, безбрежного, сине-зеленого, словно из стекла отлитого, он продолжал думать о работе.
Отдыхать разучился.
У Василия с виллой его не ладилось. Нет, он построил точь-в-точь такую, какую видел на картинке, но на российских просторах итальянская беломраморная красавица смотрелась чуждо. И Василий впал в тоску.
– Ты не понимаешь, Стас, – он вдруг перестал улыбаться, и Стас удивился этой перемене.
Постарел друг Василий. Седина в волосах, морщины эти… и вид у него поистаскавшийся, несчастный совершенно.
– Мне это очень нужно… Я ведь не просто так решил вдруг, что наверх надо… Я ведь доказать хотел… Всем им доказать хотел, что Васька Струпинин – тоже человек, а не…
– Я ж согласился.
– Согласился, – Василий кивнул и поскреб левой рукой правую. Руки у него были длинные, мускулистые и волосатые. – Но я хочу, чтоб ты меня понял. Считай, что мне очень важно, чтобы ты меня понял. Иначе не получится.
– Что не получится?
– Ничего, – ответил Василий и, нацепив старую маску, продолжил: – Вторым номером Артемка, пусть посмотрит… Помнишь, как он в универе рассекал весь такой… Просто спасу нет… В рот все глядели, а ты не глядел. И я не глядел. И потому вышло, как оно вышло…
Воспоминания заставляют Василия ерзать.
– Потом Маргоша… и Вероника… еще Павел… Ты Пашку помнишь?
Стас кивнул.
– Ну да… вы ж корешились вроде… ну и еще пара девиц левых, для массовки. Регина говорит, что если я с каждой разберусь, то и жить дальше смогу для себя.
– А сейчас ты для кого живешь?
К Регине, с которой довелось встретиться из-за Васькиной настойчивости, Стас относился скептически. Не верил он ни психологам, ни психотерапевтам, ни тем более профессиональным свахам.
Ольга ушла. И была счастлива в новом своем браке. Во всяком случае, когда в прошлом году встретились, она утверждала, что очень даже счастлива…
…Двое детей.
А Стас, как бирюк, по-прежнему один. Так и живет в коммуналке, которую, правда, выкупил и расселил.
– В общем, – Васька потер руки, – я решил так. Участвуешь?
Идиотская все-таки затея. Две недели собственной жизни можно было бы потратить с куда большей пользой, но Василия, коли уж он чего себе в голову вбил, с пути не своротишь.
– Дурак ты, Васька, – только и сказал Стас.
– Какой уж есть…
