Читать книгу Черное сердце. Бывают люди, которые видят насквозь - Екатерина Мельникова - Страница 3

Это невозможно. Стоит нам собраться вместе, как Ромка Равич вспоминает прошлое и злится.

– Вы помните двух моих друзей, Борьку и Семена? – с набитым ртом говорит он. И еще: – Как все вкусно! Владлен, как обычно, приготовил?

– Не все, но я готовил, именно я.

Я кручу мидию в своих руках, пытаясь вспомнить, как открыть ее. Оказывается, так же легко, как закрыть Ромке рот.

– Я запомнила этот параллельный класс на всю жизнь. – Говорю.

– Боря не пригласил меня на свою свадьбу. – Возмущается Рома. – Друг детства. И не навестил меня, когда я попал в больницу! А Семен? В детстве по очереди дома друг у друга ночевали! За эти четыре года пара звонков и чисто символическое поздравление на Новый год. Семен был на свадьбе, и те двое, с которыми мы тоже дружили, из нашей же серии: по двору бегали, бомбочки взрывали. Они учились в классе с математическим уклоном.

– Марк и Пашка? – хмурится Джордан. – Они-то на свадьбе каким боком?

Вот именно. Они даже с нами на крышу не залезали.

– Спроси его! – взмахнув рукой, Рома чуть не сбивает Владлену с лица нос своей вилкой, на которую нанизал кусочек жареного цыпленка под яблочным соусом.

– Меня? – удивляется Владлен.

– Да нет! Были они там, сам видел. – И это неудивительно: с такими огромными черными глазами, как у Ромки, сложно чего-то не увидеть, а при таком впечатляющем росте, как у него, весьма удобно наблюдать за миром, не упустив ни одной детали. – Они ведь с ними почти не дружили. В любом случае со мной они общались все наше детство, – парирует Рома. – А Боря вместо меня приглашает оленей из соседнего двора. У меня рука с лицом срослась.

– Мне до сих пор интересно, где Владлен взял это дурацкое выражение и всех заразил. – Говорю я.

– Где подцепил, сейчас точно не вспомню. Это выражает сильнейшее негодование. Или потрясение. Также этот термин применяется в ответ на очевидную глупость.

– Ооо! Термин! – я ржу, переглядываясь с Алисой. И надеюсь, что после Ромкиных жалоб на старых друзей разговор не зайдет о футболе, но в какой-то момент Равич внезапно спрашивает Джордана:

– Ты собираешься играть на гитаре в клубе или все еще только мечтаешь?

Джордан понуро глядит на Владлена, как на папочку, который ему не разрешает. Родной папочка, словом, тоже поставил запрет на сцену после нашего приезда из Кембриджа. Вместо этого он уговорил его вернуться в спорт, но Джордан уже взрослый и он потрясающий гитарист. Его папа решил, что рок – это опасность и станешь наркоманом – убью лично. Только между собой эти вещи ничем не связаны. А насколько безопасна игра в футбол? Я просто попутала, когда однажды Джордан в школьном спортзале чуть не сломал ногу.

– Мой контракт заканчивается, я ухожу. – Смело отзывается муж, и внутри я распускаюсь как цветок.

Он будет со мной там. Начнет делать, что хочет – то, что у него получается лучше всего. Рокер ты или нет? Ты со мной заодно или с ними? В теле Владлена пропадает гениальный мастер фотографии, который не отправил свое офигенное портфолио профессионалам, чтоб те закачались. Он тоже хочет пойти по своему пути. А не по этому Ромкиному. Да и Алиса не должна была бросать свой универ за возможность быть у меня на подтанцовках. Да, она увлекается танцем, но больше всего на свете обожает растения и мечтает стать ученым.

– Черт, будь русским мужиком, не кидай друзей! – говорит Владлен, и я чуть не закатываю глаза. – Ты не знаешь, что делаешь!

– Еще как знаю, и я сделаю. В качестве бонуса мне никогда не придется расставаться с Кариной. Она подает мне идею быть гитаристом в ее группе. Мы с детства пишем песни вместе. Ее стихи и моя музыка друг без друга не могут. Объединяясь, они становятся полноценными. – Замечает Джордан, словно речь идет не только о музыке, но и о нашей коже. Мне так нравятся его слова, что я хочу поцеловать их. Вместо этого я целую Джордана, что еще лучше.

Я улыбаюсь, а потом…

Вспоминаю глаза и голос экстрасенса. Со мной теперь это еще чаще бывает. Словно толчок, которого я не ожидала. Ваша жена станет моей женой. Это случилось год назад в ресторане, но я не в силах отогнать образ серых глаз, выглядывающих из-под белокурой челки. Есть чувство, что годы никак не могут встать между нами и вытянуть руки, потому что я как будто видела эти глаза только вчера, и их пронзительный цвет просачивался прямо под мою кожу. Как зовут этого человека? Почему его взгляд заряжен электричеством?

Ваша жена через несколько лет станет моей. Эти слова сидят у меня в голове. А вместе с ними вопросы. Через сколько? Зачем мне другой муж? Куда денется Джордан? Как я умудрюсь оставить его позади? С каждым днем растет мой страх, что я его теряю.

Позже в комнате слышится голос Ромы, который впервые увидел Сергея. Он держит проснувшегося малыша на руках и разговаривает с ним так, как я бы не ожидала от Равича, помешанного только на футболе и друзьях, а вовсе не на девушках и тем более детях (хотя у него все в порядке с ориентацией). В отличие от брата Владлена, которого зовут Родион.

Родион Перес любит клетчатые расстегнутые рубашки поверх белой футболки, с его эмовской челочкой при первом взгляде братья кажутся близнецами, никто бы не подумал, что Родион старше на одиннадцать лет. К слову, он тоже вскоре приходит и вот что мы слышим через стены:

– Приветик, заходи. – Говорит Владлен.

– Это вам с Алисой и Сережей. – Родион хрустит пакетом. Владлен, приняв подарок, снова приглашает брата в квартиру, но тот медлит и перекачивается, как неуклюжий нерешительный медведь.

– Ты чего?

– Я пришел с другом. Можно?

Я себе представляю, что в этот момент произошло с лицом Владлена. Собственно, его тон и его ответ полностью отражают мои догадки.

– Нет. Нет. Нет. – Говорит он, стараясь придать этому единственному слову приличный вес. – С любовником? – выплевывает он изо рта, словно дохлого таракана. – Ни за что! К тому же я устал запоминать все их имена.

– Тебе стыдно?

– Да, стыдно. А ты специально, что ли? – тон повышается и теперь не только я, но и Рома, Алиса и Джордан прислушиваются. – Ты не имеешь права так со мной поступать! Это мой праздник, а не ваш! Моему сыну сегодня три месяца. На вашей тусовке я бы и слова не сказал, но здесь не твой дом и не твой клуб, где ты откапываешь всех своих мальчиков. Выбрал бы ты кого-то одного. Хочешь, чтоб Сергей с пеленок смотрел на это гадство?

– Владлен…

– Родион. Уходи. – Он закрывает перед лицом брата дверь прежде, чем кто-то из нас успевает заступиться.

Мне в голову идут слова экстрасенса, а это часто со мной происходит – я уже говорила. Твой брат отдавал последнюю булочку, когда был голоден. Важно не то, в чем вы отличны. А то, в чем схожи. Словно эта мысль через стену задевает Владлена, он пытается остановить брата выкриком:

– Стой! Пусть он уйдет, ты – останься! – но все равно как-то неправильно.

В комнате он рассказывает, как подбежал к задвигающимся дверям лифта, краем глаза увидел брата и какого-то тощего пацана, однако брат успел обидеться. Сильно.

Первым ситуацию комментирует мой муж:

– Ну, натуралом его не сделать, так что какой есть. Я бы над ними тут пёрся, что ли?

– Влад, желтая карточка. Это ведь твой брат. – Заступается Рома. На предательства у него аллергия. – Он тебя не бросал, пока было хреново. У кого-то брат наркоман, и это страшнее.

– Равич, забейся. Я ему позвоню. Раз Сережа проснулся, споем? Джордан! – Владлен щелкает пальцами. – Тащи гитары.

Живое исполнение – обязательный элемент любой нашей тусовки. Вначале парни исполняют легендарную «Сказочную тайгу» группы Агата Кристи, договорившись, что Владлен дает вступление и все сольные проигрыши, а за Джорданом остается основной фон и пение. Я знаю эту песню с детства, отец крутил ее на кассете в машине, но влюбилась я в нее недавно благодаря исполнению Джордана, прослушала ее сто тысяч раз и нечаянно выучила все слова.

Они с Владленом так идеально играют вместе, как одно целое, как настоящие друзья.

Хорошей кульминацией концерта становится песня «Хочу перемен» – этим вечером мои люди наконец-то решились изменить свои жизни. Мне это нравится. Алиса сказала, что возвращается в «Санкт-Петербургский институт экологии и химии». Владлен желает заняться новым портфолио. Джордан использует крутое образование на деле. Я окончила Гарвардский музыкальный факультет и параллельно прошла курсы оперного вокала. Не то чтобы я всегда хотела бы петь именно так. Люблю искать свое. И надеюсь, время еще расширит те площадки, на которых я появляюсь сейчас. Муж всегда говорил, что мой голос стоит большего. А я вечно и беспристрастно думаю о том, что Джордан гитарный гений, потерявший так много времени. Мне есть, что сказать миру. Джордан способен подсластить мои слова гитарной игрой. Профессор в Гарварде напомнил нам, что музыка – это сперва возможность сказать, что думаешь, и только затем способ продемонстрировать талант.

Эти слова тоже сидят у меня в голове. Сейчас я пою в престижном клубе, где руководителем всего на свете в его пределах является отец Джордана – он открыл свой бизнес после того, как получил травму и не смог больше играть в футбол. Но Джордан обещал мне, что будет бороться за право самостоятельно выбирать судьбу – пора проявить все лучшие качества смешанной крови.

– Это нечестно. – Говорит Рома, глядя через окно на мрачную улицу. – Отец Джордана и я действительно этого хотели. – Иногда так и хочется врезать Равичу, чтоб не ныл.

– Рома, – говорит ему Владлен. – Ты не можешь сконцентрироваться. Многие фигуристы не сошли со льда после того, как им вставили металлические имплантаты.

– Жить без футбола – не мое. Я вас прошу, хоть вы делайте то, чего по-настоящему хотите. Жизнь дана в единственном экземпляре. У вас шансов до талого, в отличие от меня.

Владлен переглядывается с моим мужем. Мысленно извиняется, даю голову на отсечение. Вот теперь все будет идеально!

Я проворожу по своим волосам. Они по-прежнему густые и гладкие, и еще длиннее, чем в прошлом году, кажется, каждый волосок на месте, но только не заколка. Она просто исчезла с моей головы как по волшебству, словно растворилась в воздухе. И нигде я не могу ее найти. Мелочь, а неприятно. Ее мне подарил Джордан! Обалденная была заколка жар-птица с разными-разными цветными камушками, просто праздник для волос. Больше ее со мною нет. Неужели потеряла на улице?

Я выхожу на сцену в очередной раз, а Алиса в последний, на мне шляпа и пиджак, которые я снимаю по течению песни, а моя подруга танцует поодаль на стуле. Когда мы попробовали этот стиль на репетиции, нам показалось, что вышло вызывающе, эффектно и сексуально – как надо. На ней тоже шляпа. Мужская. Я ей даже нарисовала усики: надменный парень, роль которого она взяла на себя, обводит меня взглядом, а вокруг как будто нет больше никого.

К самому захватывающему третьему куплету, где эмоции мои разыгрались не на шутку, я, психанув, как положено по сценарию, кидаю шляпу на пол – так же, как немного раньше расправилась с пиджаком; хожу по сцене, падаю на колени, слышу, что зал под впечатлением и начинаю звучать все лучше. Когда ширма перед Алисой закрывается в последний раз, я повторяю припев, только яростнее, а потом, словно в упадке сил, тихо и медленно. После этого песня, замедляя темп, заканчивается и даже самые заправленные выпивкой люди находят свои ноги, чтобы аплодировать стоя.

– Горячие у вас жены. – Говорит Равич Джордану с Владленом, когда мы оказываемся рядом с нашими парнями. Слова перемешиваются у него во рту вместе с языком. – Настолько, что под ними сцена плавится. Настолько, что «01» пора звонить.

– Завидуешь, пьяница? – картинно щурится Владлен.

– Тебе – больше всех. – Он переводит взгляд с Владлена на меня и Алису по очереди. – Вот это я называю мастерством.

– Что-то смазливенький вышел из тебя мужичонко. – Передает Владлен Алисе через стол вместо выпивки, до которой она не успела дотянуться.

Алиса, величественно поправив «усы», заявляет:

– Из тебя тоже.

Моя голова закидывается, и я гулко смеюсь, чувствуя, как смех этот сотрясает горло. Выпрямившись, вижу, что остальные следом за мной выпали.

– Это я ее научила! Да, детка! – говорю.

– Угу-угу. – Вяло мычит Владлен, отодвигая бутылку еще дальше от жены. – Я тебе сегодня дома за это замечание покруче шоу покажу. И, кстати, позвоню-ка я своему любимому братцу. – Слово «любимому» он натягивает, как ботинок втрое меньше своего размера. Я прямо чувствую, как это слово ему все тело жмет. – Как они там справляются с Сережкой?

– Нормально. – Уверяет подруга. – Когда Сережа с Родионом, я не переживаю.

– А я переживаю! С Родионом вместе его бойфренд.

– Как будто ребенок что-то сейчас понимает.

– Поймет когда-нибудь. И если он когда-нибудь скажет «папа, я буду жить с мужчиной», то я кого-то убью. Труп будет не один. – С демонстративной силой Владлен сжимает мобильный телефон, словно это шея одного из «каких-то тощих пацанов». Он звонит Родиону, говорит пару минут, а потом отчитывается перед Алисой, что у них все в порядке, кроме того, что его брат до сих пор не превратился в натурала.

Мне жарко, и я засовываю руку в сумку, чтобы достать веер, подаренный папой, но нигде, нигде не могу его найти. Я даже возвращаюсь в гримерку к девчонкам и парням, спрашиваю, не видел ли кто. Еще одна потеря. Дома роюсь во всех ящиках и замечаю, что не только веер нигде не нахожу, но и духи. Потеря номер три. Муж надо мной уже смеется, а мне в этой ситуации душно становится. Что испарится следующим?

Пять лет спустя

Настало время летних отпусков, к нашему привычному собранию прибавилась новая девушка Равича – однако по ее лихому виду я без труда определяю, что это его «очередная», хотя Рома мечтает об одной-единственной. Признаться, ему много лет удавалось скрывать от нас своего внутреннего романтика, но больше ему не удается – сам под градусом выпалил, что ему надоело находиться одному среди довольных супружеской жизнью друзей, что он тоже так хочет и бла-бла-бла. Теперь ему одного футбола мало: всем на удивление после нескольких лет паузы Равич вернулся в мир спорта с новыми победами.

Мы сняли сауну в египетском стиле, сидим за столиком, пока Владлен с Алисой пытаются научить Сережу плавать. В очередной раз неудачно.

– Больше не проси меня тебя учить! – психует Владлен так, что вода выходит за бортики бассейна. – Бревно и то на дно не идет!

– Сам бревно, отстань. – Рычит Серега, маленькая копия Владлена. Его худое тельце скукоживается на диванчике между Джорданом и мной, черные волосики прилипли к голове, пока Алиса, хитро улыбнувшись, набрасывается на мужа сзади и опрокидывает. Вода взрывается тысячами брызг, которые долетают до нас всех.

Основное назначение Алисы в бою (в семье) – отвлекать внимание врага (Владлена) своим очарованием (оружием массового поражения), если он начинает сердиться на сына.

Ребятам становится все лучше, мне тоже, и тут в наш шум добавляется звонок моего телефона. Я прошу Джордана передать сумку, поскольку на восьмом месяце тяжело наклоняться, но я бы раньше никогда никому не поверила, что есть груз, приносящий счастье. У нас так много лет не получалось. А у Джордана кое-что не получается до сих пор. Он не может сказать, что любит меня. «Такие вещи любой придурок сказануть может, ну и что?» Точно, любой. Но только почему-то не ты. Мы как будто все еще лучшие школьные друзья, иногда говорим друг другу именно это: ты же мой друг? Да, конечно! И я твой друг. Да, мы с тобой настоящие друзья с самого детства. Навеки. До тех пор, пока папа мне не сообщает по телефону, что попал в больницу и Джордан выходит из себя.

Мой отец болен и попадать в больницу – его естественное состояние, просто всякий раз, когда он снова там, у меня поднимается температура: вдруг это в последний раз?

– Значит так, – Джордан выходит из себя, предвещая несчастье, в котором, он уверен, папа виноват сам. Мы часто спорим на этой почве. Отец – это то, что может нас рассорить в два счета, сам того не подозревая. – Что у него опять случилось? Твой папочка любит всем нервы мотать. И притворяться. Ему по фиг, что ты беременна. Он совсем оборзел!

– Да перестань, что ты такое говоришь? – толкаю Джордана в плечо кулаком. – Он не виноват, что у него болезнь Паркинсона.

– Что он делал?

– Они с друзьями летали в какие-то горы. Занимались альпинизмом.

– После этого ты скажешь, что он не обозрел? Дай телефон. – Джордан перезванивает моему отцу. Наглостью, свойственной только ему, мой муж на «ты» со всеми, включая взрослых людей. Отвечаю, даже если бы сюда зашел президент соединенных штатов, Джордан сказал бы ему «слышь, ты!» – Олег, – говорит он моему отцу, – я тебе говорил, что ты в свои пятьдесят неисправимый ребенок? Это не так. Ты еще хуже. Побил собственный рекорд в соревнованиях по безответственности.

– Джордан. Я не могу жить только своей болезнью, это нечестно. От нее все равно не избавиться. – Я слышу папин голос из трубки, медленный и уставший. Я бы полетела к нему прямо сейчас, но конечно же муж не разрешит мне в моем положении.

– Это причина заниматься экстремальным спортом? Олег, – выдувает Джордан, подведя итог. – Я от тебя просто херею. – И дает отбой.

У него нет других слов. И у меня их нет. На английском ничего подобного не отыскать. Мне хочется домой. В этом положении мне где угодно резко может захотеться домой, и в комнате с кроватью, где Джордан помогает мне переодеваться, я соображаю, что потеряла свои золотые часы. Подарок на день рождения. Помню, как папа тогда сказал:

– Не теряй своего времени зря. У тебя есть только одна жизнь и миллион шансов, данных не каждому второму. Используй все, которые подвластны тебе.

И вот приехали. Часов тоже больше нет. Это проклятье. Ромка Равич обшарил все дно в бассейне, Владлен с Джорданом искали в других помещениях. Никто ничего не нашел.

На следующий день я дома у Владлена с Алисой, лежу с подругой на разложенном диване, голова к голове, пока Джордан ушел погулять с Сережей. Владлен отрабатывает очередную выездную фотосессию. Сегодня это чья-то свадьба.

– После таких мероприятий Влад возвращается домой без ног, но такой счастливый. – Удивляется Алиса.

– Он зарабатывает на любимом деле, в котором ему нет равных. – Говорю я. И это не преувеличение. Вокруг работ Владлена случается настоящий ажиотаж. Последняя его фотовыставка заслужила многочисленные положительные отзывы. Профессионалы и любители как один утверждали, что у него имеется настолько неповторимый удивительный стиль, что его работы буквально оживают на стенах.

– Это пока лучшие ваши фотки, – отмечает Алиса, носком указывая на длинный шкаф в зале, увешанный снимками Владлена. Наша с Джорданом фотография одна из новых, и я сразу понимаю, о чем говорит подруга. – Вы просто фантастические.

– И вы. – Говорю. На фотографии, которую рассматриваю я, сидят Алиса, Владлен и Сергей. Ребята откинулись на спинку дивана, прижимая друг друга к себе.

Длинный, высотой до потолка шкаф весь увешан фотографиями Сереги и Алисы. Я его здесь раньше не видела.

– Новый? – я киваю на предмет мебели.

– Ага. На нем и замок есть.

– И что под замком? – я поворачиваю голову.

– Секреты. – Алиса загадочно хлопает ресницами.

– И зачем вы их от меня храните?

– А вот! Кхм. Карина… – мое имя у Алисы выходит так грустно, словно один из секретов она собирается мне открыть, а он самый страшный. – У меня с сердцем что-то не так. – Когда подруга говорит это, у меня в душе начинается дождь. Ну и новость.

Оказывается, Алиса начала ощущать боль и головокружение еще год назад, никому ничего не сказала и не хотела обращаться к врачам. Но на прошлой неделе она вернулась из универа и дома упала в обморок.

Я просто в шоке от всего, что рассказала Алиса. Благо, Владлен был дома с Сергеем, а не на фотосессии. Он сразу повел ее к доктору, который назначил ЭКГ, а позже сказал, что у нее может быть порок. У моей подруги может быть порок сердца! Подтвердить диагноз может УЗИ и другие анализы, а произойдет это на следующей неделе.

Пока мы пребываем в страшном неведении.

Я еще не говорила, что, находясь на сцене, чувствую себя птицей в небе, которое начинается под моими ногами и принадлежит мне по праву? Нам. Я сижу на высоком стуле, Джордан с гитарой в метре от меня, мы исполняем нашу особенную песню, я написала ее на английском много лет назад, она полностью про нас, отражает все эмоции, которые мы испытываем, каждый день находясь в обществе друг друга. Когда аплодирует зал, мы целуемся. Лицо к лицу, ладонь в ладонь, недолго, но крепко.

– Это было трогательно и сильно. Какая же вы сказочная пара у нас! Одна сатана, муж и жена! – дает комплимент Равич за вип-столиком позже. Он почти плачет, пьяный. Дело попахивает нытьем. Океаном нытья.

– Спасибо. – Отвечаю я, когда к нам подходит старший администратор. Артистичный мужчина, покрытый татуировками, которому самому впору выступать с гитарой, проходя мимо, также не сдерживается от слов восхищения в наш адрес.

– У Владлена с Джорданом жены одна краше другой! – мы с Алисой переглядываемся, к щекам нашим приливает много цвета. Я сжимаю ее руку под столом. Мысленно блокирую ее страхи, которые теперь всегда рядом. Держись. У тебя все хорошо. Слышишь? Ты молода. Совсем молода. Ты младше нас с Владленом и Джорданом. Так что не бывать всему тому, чего ты боишься и что прогнозируют врачи.

Я думаю, Алиса ловит все мои сообщения, у нее идеальная улыбка, которая находится на таком же идеальном округлом лице с голубыми глазами, а я подмигиваю, но чувствую, что улыбка вмиг стекает с моего рта, поскольку я натыкаюсь на знакомое лицо в толпе.

Это он применил нечто волшебное, чтобы я так детально помнила? Экстрасенс ни капли не изменился, зуб даю, у него те же мягкие пряди белокурой челки, те же магнетические глаза.

Пространство становится бледным. Он как яркое клеймо на холсте. Потому что когда он заходит в помещение, вокруг него растворяется все остальное. Как и совершенно не связанные с ним мысли. Как реальность, которая вдруг кажется не такой уж реальной.

Мои мечты в одночасье собираются вокруг единственного желания. Когда вы смотрите на подобное, вы понимаете, что магия есть. Его имя. Я хочу знать его имя.

Джордан разглядывает в моих глазах нечто, что могло бы его насторожить, как мужа. Он вполне готов найти объект моего загипнотизированного взгляда и накрыть его занавеской.

Экстрасенс замечает нас. Вот он смотрит прямо сюда и обмирает, а меня пронзают иглы. Тогда он спешит ретироваться, словно скрываясь от ФСБ. Джордан открывает рот:

– Карюша. Куда ты? – но я его не слышу, резко подлетевшая со стула, хоть и все еще беременная, спешу к другому, боясь, что он ускользнет еще лет на десять.

Меня несет к нему магнитом. Почти на выходе успеваю нагнать его и схватить за руку. Рука эта оказывается такой крепкой. Сила его тела перемещается по моим клеточкам.

– Извините…

Экстрасенс замирает на мгновение, деликатно забирает у меня свою руку и трясет челкой, будто смахивает видение, от которого убегал прямо сейчас и не успел.

– Здравствуйте. – Заговаривает он, а я дышу, как меня учил мой врач. Полутень клуба успокаивает. А может быть, это вовсе не она.

– Вы меня помните? – спрашиваю, хотя ответ очевиден.

– Да. – Его голос бархатный и низкий. Я от него сознание теряю. – Узнал по афише, что вы поете, и пришел сюда с сыном. Он еще здесь, за другим столиком. Мне же захотелось посидеть в одиночестве. Хм. Остаться незамеченным не удалось.

– У вас есть сын? Взрослый? – мне все интересно, поэтому надеюсь, что он не против, если я задам ему парочку миллионов вопросов.

– Ему двадцать шесть. – Говорит он.

– Надо же. Как и мне. Чем интересуется?

– Физиологией. Особенно женской.

– Вау! Ясно. Я хотела задать вопрос. Ведь вы экстрасенс. Мои говорят, что вы выдумщик, но я видела, что вы умеете. Я прониклась вами. Вы меня впечатлили. – Эти слова о проникновении вылетают раньше, чем я им позволяю. В лице мужчины блещет легкая улыбка:

– А вы меня. Своим выступлением. Это место определенно ваше, хотя ваш с мужем талант заслуживает большего пространства в мире. Когда-нибудь вы отсюда вырветесь. Такой дар сам все обещает за себя. Так же роль играет некий переломный момент в жизни, который влияет на творчество.

– Ничего, если мы обсудим ваш необычный дар? – хотя я до рассвета могла бы говорить о творчестве. – Как думаете, насколько мы долго с мужем будем вместе? Меня беспокоят ваши слова о том, что…

– Вы станете моей женой? Это один из возможных вариантов будущего, никто не Бог, чтобы знать наверняка. – Отвечает он так таинственно, что его хитринка от меня не ускользает. – Будущее изменчиво. Все зависит от вас. У вас сложились отличные пары – пожалуй, это самая долгая и правдивая любовь, которую я видел.

– Спасибо. Мне стало легче. – Груз действительно отвалился, уж таким лечебным свойством обладает его речь. – Джордан мой самый близкий человек на свете. Все эти годы я помнила ваши слова и боялась, что мы с ним вдруг расстанемся. Ну а у вас? Была правдивая любовь? Почему вы сказали, что видите такое впервые?

– Зачем это вам?

– Вы обо мне знаете так много, а я о вас ничего. Будем квитами. Как ваше имя?

– Не понял русского юмора. – Не выйдет. Голос Джордана пригвождает к месту нас обоих. – Перес! Равич! Рулите оба сюда! Давайте резче, с дятлом одним разобраться надо!

Экстрасенс вздыхает, словно сбылось его недоброе предчувствие. Через пару мгновений появляются наши Рома и Владлен, как заправские горные львы, один круче другого, несмотря на то, что оба тощие. Джордан выталкивает экстрасенса на крыльцо клуба, а я спешу на помощь к жертве мужа, чьи останки он закопает в самом приближенном к «Плазме» парке, если кто-нибудь не вмешается.

– Вот он, – говорит на темной улице Джордан, – эзотерик, о котором я рассказывал.

– Ты, что ли? – щурится Владлен, опасно надвигаясь.

– Ааа, тот, о котором вы говорили! Помню. – Рома скрещивает руки и не отводит широко распахнутого взгляда.

– Итак, – Джордан подходит к экстрасенсу вплотную. Тот и не шелохнулся. – Чо тебе опять надо от нас?

– Я пришел в клуб послушать живую музыку.

– Угу, и футбол посмотреть. Давай, пролечивай. Насколько я помню, ты музыкой и футболом не увлекаешься. Как много изменилось за шесть лет.

– Почему бы нет? Наши вкусы меняются. Организм обновляется каждые семь лет.

Джордан кривит лицо, все равно что смотрится в разбитое зеркало. Я могу в точности предположить, о чем он думает: чего этот тип тут острит на пороге моего, блин, ночного клуба?

– Дружище, он говорит правду. – Вмешиваюсь я со стороны защиты. – Я сама подошла.

– Карюша, иди внутрь. – Он мне, кажется, доверяет и не винит ни в чем. Только его. – А ты слушай сюда. Еще раз тебя увижу, сдерживаться больше не смогу.

– Джордан, уверяю, у меня нет дурных намерений. – Уверенно произносит мужчина, не теряя храбрости. – Я удивлен, что вы меня помните. Прошло шесть лет, мы виделись всего раз.

– Очень помню. Я тебя запомнил на всю оставшуюся жизнь. Наверное, потому, что моя жена станет твоей женой. – С отвращением выплевывает Джордан мерзким басом.

Ромка гасит в себе короткий смешок, словно ничего глупее в жизни не слышал, а вот Владлену теперь не так весело – серый взгляд неожиданно впивается в него, как пиявка в кожу, только не лечит – скорее, ставит диагноз. И хотя мой друг не верит в чушь подобного рода, мы с ним оба не можем избавиться от ощущения, что экстрасенс способен видеть до мозга костей.

– Что уставился во Владлена? Нашел новый объект для изучения? Как в моей жене свою жену? – устало выдыхает Джордан, уперев в бока кулаки. Экстрасенс переводит на него один только взгляд, голова полностью остается неподвижной, и даже на этот раз глаза его точно так же впиваются и точно так же диагностируют, пробираясь сквозь три шкуры. Я уверена, под таким взглядом и гений почувствует себя ничтожеством. Но мой муж не провисает, говорит: – В зеркало посмотри сперва.

– Можно и без оскорблений прожить, вам все-таки не двадцать один, а на шесть лет больше. И вы будущий отец.

– Короче, мне плевать, откуда тебя опять надуло и что у тебя с башней, у меня только одна просьба. Сдуйся обратно, и чтоб я тебя больше не видел. Ни в своем клубе, ни в своей жизни.

– Без проблем.

– Эй, постойте! – кричу я, потому что экстрасенс на месте не задерживается.

Может, я это зря? Теперь на мне четыре мужских взгляда, я понимаю, что это случайно вырвалось, как будто внутри у меня живет еще какая-то девушка, желающая только одного: общения с… Как же его зовут?

– Извините. Вы не виноваты, я сама подошла. Если бы не я…

– Не надо, Карина. И кстати, – он приклоняется, отвечая-таки на мой вопрос. – Доронин Петр Иванович. Чтобы меня больше не кликали «эзотериком» или «дятлом», кому как угодно.

Другая девушка внутри меня сканирует имя. Петр Иванович. Петя. Пока у этой заточенной в мое тело девушки екает сердце, Джордан просто старается дышать.

– Убирайся. – Выдыхает он едва не с росой на ресницах, словно почувствовав девушку с екающим сердцем под моей кожей. – Доронин Петр Иванович. – Он сплевывает это имя, как ругательство.

– Я ухожу. Только выслушайте последнее, мне пришли странные тревожные сигналы…

– Так передай инопланетянам, чтоб отключили свой вай-фай! – кричит Джордан, и наши друзья обхохатываются, падая друг на друга, хотя моему мужу здесь совершенно не смешно.

Петр, так же не увидев в ситуации ничего забавного, заканчивает начатое:

– Джордан. Берегите ребенка. Над ним висит опасность.

– Бля, ну все, ты меня задолбал. Пожалеешь, что дожил до преклонного возраста.

Не успеваю я вскрикнуть, кулак мужа встречается с лицом Петра. Охренеть можно!

– Джордан, не надо! – кричу я. Владлен с Ромой приходят на помощь и удерживают его.

– Это что, угроза? – вопит Джордан Петру в спину. – Мы пять лет этого ребенка ждали, сволочь! Ты чертов психолог, задуриваешь мне башку! Не приближайся к моей жене! Я не посмотрю, что ты мне в отцы годишься, после всего, что ты наплел! – он сбрасывает с себя все лишние руки, Петр исчезает, муж говорит мне слова сожаления и обнимает меня.

Теперь я дрожу в его объятиях вместе со своей внутренней чужачкой, которая думает об экстрасенсе, которого зовут Петр Доронин.

***

Он сидит в больнице с сыном, время от времени туда-сюда фланируют врачи, часы на стене громко отсчитывают чье-то время. Каждые две секунды в мире кто-то умирает. – Думает Владлен, следя за стрелкой. – Каждый раз, когда я щелкаю пальцами, кто-то умирает. Щелк-щелк. После ультразвукового исследования Алиса выходит почерневшая от печали. Дома рассказывает подробности, а потом Сергей спрашивает у нее, почему плачет папа. Потому что. Каждые две секунды кто-то умирает. Это люди разных возрастов. Смерть любит всех.

– Взрослые плачут, если кто-то умер. – Заявляет Сергей.

– Ты знаешь, что означает умереть? – удивляется Владлен.

– Дядя рассказал. Родион рассказывает мне все! Умереть – это значит уснуть навсегда, не только на одну ночь.

– Лучше б твой дядя нашел себе парня навсегда, а не только на одну ночь. Сергей, у нас никто не умер и не умрет. Сегодня на обследовании мы узнали, что мама болеет. Она остается с нами, просто ей надо пить лекарства.

– Почему тогда ты плачешь? – с недоверием, негодующе спрашивает Сережа.

– Я расстроен. Это ведь наша мама, мне жалко ее. – В конце признания Владлен опять напрягается от плача, и тогда Сережа протягивает руки и вытирает все его слезы.

Но эти мысли. От них не ускользнуть. Смерть. Повсюду в мире. Каждые две секунды. Щелк-щелк.

***

Алиса сказала мне, что просидела у окна среди своих любимых растений до позднего вечера, опираясь о раму и гипнотизируя даль. Она опускает свои настоящие, не наклеенные ресницы, а ее растения листочки, словно плачут с ней заодно. Мне не привычно видеть ее без стрелок на веках, но не накрашенная она очень красивая. Только грусть ей не к лицу. Даже ее маленькие кактусы поежились и выглядят гладкими. Алиса сжимает насквозь мокрый платок, которому не удалось вобрать в себя ее отчаяние. Она больна. Серьезно больна. А как же Сережа? Вдруг она умрет? Меня от этой мысли тошнить начинает.

– Что советует врач? – спрашиваю я. Она молчит. – Алиса!

– Есть таблетки и соблюдать режим. У меня не самая плохая стадия, когда требуется операция. Пока что. Теперь мне надо идти по направлению к кардиологу и вставать на учет. Никогда бы не подумала, что в двадцать пять заболею этим.

– Тебя само осознание болезни выводит из строя. Будь оптимистом. На тарелке остался кусочек пирога, надо смотреть на кусочек и облизываться, а не на пустое место рядом и плакать, что не досталось больше. Ты узнала, и это плюс. Значит, хуже уже не станет. – Я подбираю слова деликатно и искренне, своими речевыми движениями как будто склеивая разбившуюся вазочку, пока мое собственное сердце обливается кровью, и я едва выдерживаю этот день.

Сегодня город балует нас на редкость теплым, солнечным днем, я чувствую себя идеально, мы с Джорданом решаем, что момент должен быть использован, поэтому отправляемся в Петергоф. Едем на метро и автобусе, без машины, ходим там по всем местам, делаем много фотографий, кормим друг друга мороженным, Джордан выпивает стаканчик пива. Жаль, что нету с нами первоклассного фотографа Владлена – у гения фотографии на это же время съемка запланирована. Наши ноги устают, и мы находим скамейку среди деревьев напротив пруда. Я доедаю мороженное, придерживаю живот через легкий розовый сарафан и заглядываюсь на каждую уточку и грачей, пробегающих мимо. А потом смотрю на мужа.

– Сюда. – Я кладу его руку на свой живот. – Вот здесь. Чувствуешь?

– Кажется, он дал мне пять! – Джордана в такие моменты едва не разрывает на кусочки от счастья. – Тебе не больно, когда он такое вытворяет?

– Я тебя люблю. – Говорю я, слова эти как всегда идут сами, в очередной раз я понадеялась, что Джордана ударит искорка, что он возьмет и выпалит то же самое.

– Ты знаешь, что я тоже. – Вот так он и говорит – «я тоже».

А потом он отстает от меня на дороге, обронив свой телефон, это происходит уже в Питере, мы идем к метро, толпа переходит «зебру», я останавливаюсь, потому что теряю его руку. Оборачиваюсь. Пока кто-то не кричит.

Я оказываюсь на пути черной машины, опасного темного джипа, водитель которой так спешит на пожар, что плевать хочет на зеленый свет. Его машина вылетает со своей полосы на встречку, и тут я. Черный цвет поглощает меня с ног до головы. В слепоту эту я проваливаюсь, как в яму. Идеальный день испаряется, время встает, солнце разбивается об асфальт, вся планета расшибается в пыль, и я будто никогда не увижу свой любимый город в красках.

Дождь вливает изо всех сил. Вода бьет окна в попытках разбить – словно Бог решил включить душ на полную. В первый день здесь я проснулась как после комы или наркоза, но я заставила свое тело работать. Реальность обрушилась на меня стеной, я оказалась под ее завалами и начала вспоминать. Все, что я вспомнила, пересказывать очень больно, да и не хочется. Медики сказали «как же вам повезло». Мне не повезло.

Я что есть сил оторвала спину от кровати, чтобы взять гитару и вызволить из своей головы оглушающую музыку. Ничего не получилось. А музыка все визжала, суровая и тяжелая, словно скриминг1 и полное нажатие на струны. Позже я поняла – это всего лишь головная боль, а гитары рядом нет, потому что я не дома.

С мужем мы не виделись несколько дней. Сказали, он попал в отделение. Я решила, что он тоже угодил под машину, что он находится в травме или реанимации, но Джордан попал в психиатрическое отделение и тогда я все поняла. Он был совсем рядом. Он все видел.

– Карюша. – Зовет он, как только просыпается и видит меня, больше не беременную, тоненькую и бледную. С волосами, собранными в косу. В домашнем костюме, который мне принес папа.

– Джордан. Лежи, все будет в порядке. – Но он меня не слушает, опирается на локти.

– Карина, неужели это произошло на самом деле? Ты цела?

– Цела. – Я смотрю на свои руки, кожа стала такой тонкой, что через нее просвечиваются мои птичьи косточки. – Мы больше не сможем иметь детей. – Мне не верится, что это удается сказать вслух и не рухнуть.

Джордан хихикает, словно спятил.

– Одного нам хватит! Лучше один, чем никого, – муж садится и берет мое мокрое лицо в ладони. – Не плачь. – Поцелуй в лоб и он, чуть шатаясь, стоит на ногах, хотя секунду назад не мог держать спину. Его глаза торопливо обыскивают палату. Сейчас он будет отодвигать стены, если не найдет сына. А если узнает, что врачи его не спасли, то он будет вскрывать их грудные клетки, чтобы проверить, какого цвета у них сердца. Я его хорошо знаю.

– Где он? – Джордан сурово смотрит на меня. – Его отнесли? – Я киваю и молчу. – Тогда пошли к нему. – Он тянет меня за руку, заставив встать, и тащит к двери. На полпути он останавливается, чтобы оглянуться, ведь к ребенку я не иду и не решаюсь сказать, что идти нам некуда. – С ним что-то не так?

– Джордан, – собираю свою смелось по осколкам. – Его нет.

Глаза его открываются еще шире чем обычно, а между бровей проступает морщинка, как трещина в сердце. Губы раскрываются, как раскрывается рана в его душе.

– Только не говори, что…

– Он умер. – Говорю я и не могу понять, как проживаю этот момент.

Зависает тишина, несколько мгновений – и она разбивается на осколки. Мне приходится защищаться руками, чтобы осколки не поранили меня. Джордан кричит, что я сама во всем виновата, он обрушивает на меня вопли всех призраков ада и сбивает с прикроватного столика вещи. Пластиковые стаканчики, таблетки… Все отлетает рикошетом.

– Подожди, я знаю, – говорит муж, схватившись за голову. Тут я по-настоящему осознаю, что он неспроста попал в психушку. Он реально на этой почве свихнулся. Он говорит: – Это сделал эзотерик. Он больной придурок. Он угрожал мне. Я должен был понять. Я его изуродую.

У меня под кожей шевелится ужас от его слов.

– Успокойся, сейчас невозможно кого-либо обвинять. Это твои воспаленные эмоции, надо переждать острый момент, а потом разобраться.

– Я хотел этого ребенка! Понимаешь?

– Я тоже хотела.

– А теперь все кончено навсегда? Почему? Я хотел этого ребенка! – кричит Джордан, не замечая потоков моих слез. – Где были твои глаза? Чего ты встала посреди дороги? Не смогла даже убежать! У меня был бы сын, если б не ты… – продолжает он бессильно, устав кричать. – Почему Бог дал это нам, заставил ждать, а потом забрал? Для чего? Я не могу понять.

Я тоже не могу. Я рассыпаюсь, думаю я, но не говорю ему. А потом начинаю все собирать, но не себя, а вещи. И вовремя. Когда заходит медсестра спросить, все ли у нас хорошо, у нас получается изобразить порядок.

– Повезло. – Говорю. – Что она не поняла. Знаешь, что делают медики с психами? Просто вкалывают какую-нибудь дурь, и они спят. Тебе не следует здесь психовать. Надо убираться отсюда. Хоть попытайся изобразить, что ты в адеквате.

– Да нормальный я. – Шепчет Джордан, а сам как будто после запоя. Мы сидим на койке, оба согнулись, каждый в себе, но по крайней мере теперь здесь тихо. – Прости. Я кричу не на тебя. Я от… – он проглатывает какие-то слова и дышит. – Извини. Здоровье-то как? Жить можно? – в ответ я лишь положительно мычу. – Тогда переживем. Все, что нас не убивает… ну ты знаешь. Мы станем сильнее. Вместе. – Джордан берет мою ладонь и скрепляет наши руки в надежный замок. Так мы проходили почти всю свою жизнь. Люблю, когда он такой. Когда Джордан демонстрирует свою силу, а не слабость, мне хочется следовать примеру. – Мы ведь друзья детства, верно?

– А друзья друг друга в беде не кидают.

– Никогда.

Мы ложимся и тихо заливаем друг друга слезами до тех пор, пока не заходит врач. Позже Джордана выписывают, а я пару дней лежу одна и между процедурами пишу стихи. Эти строки из меня просто валятся на бумагу, клянусь, я никогда в жизни не писала с таким увлечением, я пишу текст на английском, потом сразу версию на русском и оба текста идеальны, впервые в жизни мне собственные стихи кажутся не хорошими, а отличными, мне надо утонуть в них, я хочу, чтоб эти песни меня проглотили, чтобы мы грохнулись с головой в работу и забыли обо всем. Тогда мы будем увлечены как никогда, и не станем замечать свои боли. Так что мне не терпится уйти домой, чтобы мой муж немедленно наиграл под это музыку, чтобы мы собрали своих ребят и записали треки в домашней студии, как можно скорее, потому что вот они – вот такие песни будет не стыдно отправить Доминику, нашему знакомому музыкальному менеджеру из Кембриджа.

Когда Джордан приходит меня навестить, я отдаю ему тетрадь. А после этого он перезванивает и сообщает новость. О том, как он планировал лечь и умереть, а вместо этого приступил подбирать к стихам мелодии, проводя с тетрадью и гитарой все время, не замечая, как легко ему это удается, как музыка, пока он читает стихи, сама звучит у него в голове, как пальцы сами отыскивают на гитаре подходящие аккорды, как он сам превращается в собственную гитару, знающую, что делать, и с каждым разом это получается настолько гениально, настолько лучше, чем когда-либо, настолько круче, чем звучит у него в голове, что творчество его захватывает и он не может вырваться, хотя думал, что музыку мы еще долго не сможем писать.

Это удивительно. С ним произошло то же самое! Вот какой переломный момент предвидел Петр Иванович. Музыка нас переполняет, ей необходимо собственное дыхание. Вот ты какая, магия. Энергию горя можно превратить в рок, который станет дозой для зависимых от него.

Так мы начали превращать свое бессилие в силу.

***

Наша мечта разбита и теперь я ищу, где найти другую. В гостях у Владлена с Алисой, где мы с друзьями впервые в жизни собрались, чтобы разделить горе, а не радость, я весьма убедительно согласилась с мужем во мнении, что мне не следует искать Петра Доронина для выяснения причин трагедии. Но я стою перед серьезной задачей найти человека, который остановил мое второе сердце. Помочь мне может только Петр, если уже не смогла полиция.

Весь город в курсе трагедии. На месте происшествия щелкали чьи-то камеры и в течение суток все разлетелось по сайтам, соцсетям и даже телеканалам. Люди удивляются, что мы с Джорданом продолжаем работать в клубе «Плазма».

– Это самое важное для нас сейчас, – ответила я на вопрос журналиста. – Музыка помогает нам жить, она никогда не становится тише, особенно когда разбивается сердце, она в душе, а не в гитаре. Инструмент – лишь портал. Мы с мужем намерены бороться, пишем песни, отдыхаем с друзьями. Жизнь продолжается. Я уверена, поступи мы по-другому, наши поклонники и близкие нас бы не поняли.

Вечером я окунаюсь в страстно обожаемую стихию Темной сцены. Состоялось наше первое выступление после больничного. Выходя с первой песней, я увидела, что люди приветствуют нашу группу стоя. Это был большой подарок для меня, но одной поддержки недостаточно, мне нужны ответы на вопросы.

– А сейчас, ребята, мы уйдем на перерыв. Вы пока обогатите барменов – когда вернемся, будет горячо! – говорю со сцены.

Вот так рок стал для меня способом борьбы, а не просто языком, на котором я рассказываю свои истории. Я в восторге, что тексты мои становятся более глубокими и необычными, но зачем такой ценой? Из-за травмы, которую я получила, мне пришлось пройти через операцию, которая навсегда лишила меня возможности стать мамой.

Когда с меня стекает сладковатое послевкусие шоу, как только я утрачиваю надежду увидеть где-нибудь Петра, – любого волшебника, который смог бы помочь, я нахожу экстрасенса, разглядев его в толпе. Петр Доронин выглядит как светлый ангел среди толпы чертей в этой преисподней. Я плыву к нему, убедившись, что нас не видит Джордан. Глаза и губы экстрасенса в нескольких местах украшают, а не портят, мелкие морщинки.

– Здравствуйте. – Говорю я, удивленная, что наша мысленная связь состоялась.

– Вы меня хотели видеть. – Констатирует Петр. – Я знаю о том, что случилось. Из прессы.

– Вы извините Джордана. Он вас тогда не покалечил?

– Да нет. Что вы. Сам виноват, что не свалил раньше.

– Пойдемте, он сейчас пойдет за столик к друзьям. – Я хватаю его руку, привожу в гримерную, где мы остаемся одни и в тишине, и прежде чем заговариваю я, Петр отвечает чуть не на дюжину вопросов, которые крутятся у меня в голове.

– На будущее: если действительно хотите найти преступника, знайте, наружность плохого человека вовсе не отталкивающая. Все гораздо хуже: злодей использует собственное обаяние в качестве дымовой завесы. Красивым и вежливым злодеям часто все сходит с рук. Практика показывает.

– Это… интересно. А как вы узнали, что я хочу вас видеть?

– В мое окно залетел черный ворон, держа в клюве письмо с вашей молитвой. Шучу. То, как я ощущаю, не объяснить словами. Для этого нужно выдумать новый алфавит. Алфавит ощущений. Я проследил в афише ваше выступление. И вот я здесь. Что вам угодно?

– Хочу, чтоб вы попытались увидеть, кто меня сбил. Как сможете! Пожалуйста. Нам нужны хоть какие-то зацепки, где искать хозяина этой машины.

– Хорошо. Дайте ручки.

Я кладу ладони в его протянутые руки. Петр не закрывает глаза. Смотрит в упор. И заговаривает, пропустив не такую большую паузу, как я ожидала.

– Вы не получили тогда серьезных травм. Через несколько дней вы поднялись с постели и пошли к Джордану. Вы лежали вместе на кровати, а ему было еще хуже, чем вам. Все случилось на его глазах. Его разум оттолкнул это воспоминание, но тело сохранило информацию о шоке. Карина Олеговна, вы могли бы умереть, но у вас был мощный ангел-хранитель. Все, что имелось у него, он подарил вам. Всю свою энергию. Всю жизнь до последней клеточки.

– У меня был ангел? То есть, сейчас я без него?

– Ради вас пожертвовал собою ангел, что внутри. Весь удар принял на себя плод. Когда он бился у вас внутри в тот день, он хотел сказать «прощай».

Не совладав с собой, я заливаюсь слезами, хотя и пыталась сдержаться – кусала себя за губу, слишком сильно сжимала руки Петра, но все равно лопнула, как воздушный шар.

– Ну ничего, ничего. – Шепчет Петр, крепко прижав меня к себе, и вся боль, скопившаяся за несколько дней, которую я сдерживала, притворяясь, что я сильная, наконец вырывается на свободу. – Знаете, – он заглядывает в мои глаза, – мне нужна фотография. Я сделаю это на работе в спиритическом салоне. Я работаю там после ухода из больницы. – Он протягивает мне визитку, которую нашел в кармане. – С тебя я не возьму денег.

– Фотографию я найду, но не сейчас. Я распечатаю фото с прогулки в Петергофе.

– Она сделана в день аварии?

– Да.

– Отлично! Карина. Я чувствую твои сомнения в том, что это произошло случайно. Почему ты так думаешь?

Я разглядываю черную визитку с золотистыми надписями. Петру удалось вызвать во мне воспоминание очень отчетливо.

– Машина выскочила внезапно, когда я оказалась на «зебре», он вывернул руль прямо в мою сторону. Возможно я параноик, но мне кажется, что он целился. Именно в меня.

– Все ясно. Я жду тебя.

– Может, посмотришь, как я пою? Джордан не увидит тебя. А если увидит, то не сбежит со сцены, чтобы напасть. В зале на него самого нападут фанатки, а это – еще страшнее. – Я смеюсь сквозь слезы. – От мужа у меня тогда одни лохмотья останутся.

– Звучит как правда. Я посмотрю. Вы играете мрачную музыку. В ней что-нибудь изменилось?

– Она становится сильнее. Мне нравится такой стиль, но вовсе я не призываю людей через рок к тем мыслям, что жизнь дрянь. Наоборот я говорю «да, мне сейчас плохо, но я найду способ справиться с этим». Многие люди боятся признать, что им хреново. По-моему, именно это приводит к суицидам. Не надо сдерживаться, надо об этом петь. А может и кричать. Если помогает, почему бы нет? А в твоих силах изменилось что-нибудь?

– С годами я все больше контролирую дар.

– Откуда он пришел? Где его начало?

– Не знаю, насколько достоверны эти сведения, но есть поверие, что несколько веков назад в роду Дорониных были самовлюбленные кретины, и их наказала одна ведьма. Это проклятье лишило меня дела всей жизни. Врачу эмоции ни к чему, а после обретения дара они все мои. Можно справиться с собственными чувствами. А как справиться с чувствами тысяч людей? Карина, ты справишься со своими эмоциями. Будь сильной. Когда Джордан начинает орать – не присоединяйся. Он не на тебя, а на то, что происходит. Молчи в ответ. Он замолкнет. Это будет продолжаться недолго. Станешь отвечать – докатитесь до развода. Будете страдать друг без друга. – Вот это да, думаю я, и все наматываю на ум. А Петр еще не заканчивает. Говорить он продолжает моими же словами, которые я сказала Алисе всего раз и те придумала на ходу: – На тарелке остался целый кусок пирога, а не пустота вокруг него. Тебе нужно почаще прислушиваться к своим словам. Продолжайте писать музыку – это один из самых верных способов прикоснуться к сердцам людей. А настоящая слава у вас еще впереди.

Прежде чем уйти, Петр сжимает мое плечо, а у меня сжимается сердце. Вновь оказавшись на сцене, я чувствую его присутствие, ощупываю клуб разыскивающим взглядом после финального припева, и наконец-то замечаю Петра. Глаза его улыбаются.

Он аплодирует стоя.

***

– Как-то ты неохотно ешь. – Негодующе замечает Джордан за завтраком. – Невкусно приготовил?

– Аппетита нет.

Он пристально на меня смотрит прищуренными глазами-вишнями, ища подвох, и под этим взглядом я ощущаю себя другой. Сегодня со мной с самого утра это происходит. Я проснулась – и другая.

Муж глотает то, что жевал, и добавляет, беря в ладони мою руку:

– Это из-за моих истерик. Мне пора научиться сдерживать себя.

– Я хочу распечатать несколько фотографий. – Сворачиваю я с темы. Так резко, что глаза Джордана раскрываются полностью. – Можно взять машину?

– Серьезно? – уточняет он. – Поехали в фотостудию к Владлену, он посоветует, какие фотки напечатать. Может, сделает коллаж или картину. Мы ведь после обеда сегодня в клубе репетируем. – Его рука оказывается рядом с моей щекой. – Так что мне дома делать нечего.

– Есть. Я оставила у рояля свою тетрадь. Набросай мелодию для нового текста. А я съезжу быстро. Туда и обратно.

Джордан недоверчиво щурится, но руку убирает. А у меня нет времени решать, насколько он подозревает, что я хочу от него избавиться на пару часов.

Я влезаю в обычные голубые джинсы, которые на мне смотрятся уже не так обычно, и новую кофточку с вырезом. Заплетаю волосы в толстую косу, набрасываю пиджак (спасибо Питеру за его лето как осень), в завершении брызгаю на себя любимые духи и надеюсь, это не потому, что иду встречаться с Петром.

Владлен и Алиса проживают в квартире соседнего подъезда того же высотного дома, что мы с Джорданом, поэтому мне приходится идти на цыпочках. На улице я караулю их окна – вдруг подруга увидит, что я поехала на машине Джордана без него? Чувствую себя еще большей злодейкой, чем дома во время упражнения по навешиванию лапши на уши. Незнакомое будоражащее чувство.

Я доезжаю по указанному на визитке адресу, используя навигатор. Салон спиритических услуг «Зимняя роза» находится на несколько кварталов дальше любого из исторических мест Питера и еще километров на сто подальше от жизни. Название его внушает тревогу: зима в готической культуре – это больше, чем время года, это время, когда все мертво. Так что я проникаю в некий филиал преисподней на земле, захожу в мрачное фойе с каменными колоннами, украшенными искусственным плющом, вдыхаю запах старого дерева, эфирных масел и таинственности. Говорю девушке за стойкой кассы, что пришла к Петру Доронину. Загадочная дама в черном бархате не находит моего имени в книге записей, проведя по листу бумаги черным трехметровым ногтем. Затем кто-то звонит на ее рабочий телефон:

– Спиритический салон. Что? Нет, вы ошиблись. Это не похоронное бюро. – Переглядываясь со мной и гаденько хихикая, она кладет на старый рычаг старую трубку. Макияж смел, но кожа бледна, точно она ночует в гробах. – Вы рокерша? – спрашивает кассирша, а я не нахожу слов, только киваю. – Видела, как вы играете. – Она снимает трубку рукой с ногтями, как у Фредди Крюгера, и звонит Петру в кабинет. В аду, оказывается, имеются кабинеты. Интересно, есть ли у Сатаны конференц-зал?

Петр говорит девушке, что я расплачусь с ним лично. Меня морозит. Может и расплачусь, – думаю я, глядя на баночки с дохлыми скорпионами, – каким-нибудь органом.

Я направляюсь на нужный этаж по крутой винтовой лестнице-мясорубке, как внутри Исаакиевского собора (те из вас, кто лазал, в курсе, какой это ужас!), только здесь почти как в квартире. Бордовые обои, старые светильники с паутинами и перила лестницы, потертые руками десятилетий. Дальше мне по коридору, украшенному черными цветами и статуями страшных существ, которые выскочили из мистических сказок. Идеальная съемочная площадка для клипа группы Within Temptation.

В кабинете Доронина интерьер еще более зловещий. Того и гляди выскочит призрак. Множество полок у стен тесной округленной комнаты заставлены цилиндрами с засохшими пауками и змеиными шкурками. Названия старых книг, которые запутались в паутине, поражают мое воображение, как артиста: «Яды», «Защита от черной магии», «Таро. Подробнейшая инструкция по гаданию», «Смертный сон», «Проклятие. Распознание и лечение», «Курс целительного гипноза», «Тридцать простейших способов приворота», «Классические уроки по вызыванию духов», «Всемирная история древнейших экстрасенсов». Разбавляют книги кристальные шары и странные растения-руки (Алиса бы заценила), на круглом столе с бардовой скатертью стоит самый большой шар, внутри которого в медленном танце сплетаются сгустки дыма – дым меняет цвет с красного на бледно-розовый. Я загипнотизирована и в чьей-то полной власти, мой разум кто-то крадет.

– Эй. Привет.

При звуке голоса я вздрагиваю и теряю от испуга сердце. Петр выходит из смежной комнаты в полумрак. Черный бархатный пиджак с высоким воротником и бледное лицо освещает теплый свет люстры под высоким потолком.

– Привет. Я стучала, ты не слышал.

– Располагайся. – Петр кивает на стул. Он тоже присаживается после меня. Теперь мы напротив, я чувствую запах его одеколона. Надеюсь, он чувствует мои духи. Если ароматическая лампа не перебивает оба запаха. – Людям с клаустрофобией тут не место, верно? – говорит он, заметив, как я оглядываюсь.

– Да, это так. – Делаю глубокий вдох. – Люблю ароматерапию. Какое масло добавил?

И еще: когда мы успели перейти на «ты»?

– Иланг-иланг. Что, нравится?

– Очень. – Говорю я, а затем вдыхаю глубже сладковато-острое испарение. Я знаю. Интересно, знает ли Петр? Иланг-иланг стимулирует сексуальное желание.

– Ты напряжена? – спрашивает он, складывая на столе руки.

Я не знаю, как нам нужно постараться, чтобы не сгореть, когда мы коснемся опять, – бьется мысль, словно жилка.

– Чувство вины искрится у тебя в глазах. Мужу не сказала, что пошла ко мне?

– Собираюсь после встречи. – Достаю фотографию, где я стою на Аллее Фонтанов – беременная, счастливая, на фоне «золотого» Самсона, который убивает льва. Грех не ценить то, что имеешь, я вернусь к статусу «счастлива», но пока мне требуется помощь. – Мы работаем после обеда, репетируем программу на вечер.

– Я постараюсь быстро. – Петр пододвигает к себе фотографию и опускает ладонь на поверхность, осторожно, будто она горячая. Выглядит отрешенно, расслабленно. Он, похоже, дремлет с ровной спиной, но говорит. – Пока ко мне не идет что-либо из того, что надо знать. Я чувствую Джордана. То, как он делал эту фотографию. На нем была клетчатая голубая рубашка. Он все время видел твою улыбку. Потом взял за руку. Некоторое время вы ходили по садам. Ваши пальцы были переплетены в замок – знак глубочайшей связи и привязанности. Ребенок… Джордан чувствует ладонью ребенка. – При упоминании о малыше мне приходится сдерживать надрывающие сердце слезы. – Я хочу увести свои мысли в другом направлении. Было ли место умышленному преступлению? Или произошла нелепая случайность? – Петр долго работает молча и, наконец, открывает глаза. Я вижу, что теперь он знает гораздо больше.

– Что скажешь?

– Ужасное ощущение.

– Какое?

– Человека, который видит, как сбивает машина другого человека. Там было много людей. Тех, которым не повезло увидеть это. Но больше всего досталось Джордану. Я не знаю, как поточнее передать. Но лучше бы этого не чувствовать. После этого человек прежним не остается. Это ощущение, будто сердце подпрыгивает прямо к горлу, с характерной физической болью, будто оно действительно отрывается и подскакивает. Это ощущение удушья. Это ощущение, что тебя сейчас вырвет. Оцепенение. Торможение всех процессов в организме. Слеп… – он врезается в собственное чувство. – Слепота. У Джордана потемнело в глазах. – Мое сердце разбивается на части. Я кусаю палец, теряя две крупные слезы. – И уж совершенно невозможно описать, как испугалась ты. Ты просто чудом не покалечилась. Ребенок тебя спас.

– Остановись. – Прошу я, а потом с силой закусываю губу. Описание Петра оказывается настолько убедительным и правдивым, что я не хочу переживать этот страшный день снова.

Его прикосновение вдруг помогает почувствовать облегчение. Моя рука находится в его ладони, а через его кожу в мое тело поступают невероятные атомы спокойствия.

– Прости меня. Говорить – не то, что ощущать. Поговорим о том, кто стал виновником. Это не женщина, я чувствую мужскую энергию, мужской интерес.

– Интерес?

– Вот именно, это был не случайный незнакомец, который опаздывал на работу. Он много раз пытался подставить вам подножку. Ничего не получалось. Все было не так просто, а тот момент оказался весьма удачен. И главное – удовлетворение. Под ложечкой засосало. Он почувствовал кайф!

Мне уже можно падать в обморок? Невероятно. Кто-то хотел меня убить. С какой силой можно ненавидеть, чтобы почувствовать при этом кайф?

– Он не толстый явно, я чувствую, как ему легко где-то по чему-то лазать, забираться на деревья, заборы. Бегать, очень быстро бегать. Это спортивное и выносливое тело, сильные длинные ноги. Сейчас он все время в движении, человек активной, организованной работы. Он обидчивый и завистливый, при этом сильный, увлеченный и волевой. Не из тех, кто сдается. Чувствую, как он словно падает, но поднимается все равно – и это может означать что угодно.

– А возраст?

– Не младше тебя, но и тридцати еще нет. Возможно, как Джордану, двадцать семь, и выглядит намного моложе своих лет, как вы. Он каждый день смотрит на твои фотографии. Это, ммм… вырезки из журналов и газет. В основном из журналов. Ты ведь работаешь моделью?

– Да, бывало. Петя, мне страшно.

– Не бойся, просто береги себя. Предупреди Джордана, пусть будет осторожен. Этот человек влюблен в тебя, он попытается причинить вред не тебе, а тому, что мешает ему к тебе подобраться.

– А если бы он убил меня? Зачем меня убивать, если я ему нужна? – признаться, говорить все эти вещи о себе странно и страшно: о покушении на свою жизнь, о смерти, которая могла бы догнать тебя, об опасности, но самое здесь страшное говорить об этом и чувствовать, что происходящее – не сон.

– Это уязвленное самолюбие. Если б тебя не стало, он бы несильно пострадал от этого. Его бы устроил любой результат. «Не доставайся же никому».

Я дышу как можно глубже, пытаясь отделаться от этого ощущения – я объект обожания сумасшедшего, а отсутствие о нем менее расплывчатых сведений лишь обостряет панику.

– Опиши машину. – Прошу я. – Я помню, что она была черная и большая.

– Да, это, скорее всего, джип «Паджеро», выпущенный фирмой «Мицубиси». – Во взгляде Петра проскальзывает испуг, он словно оценивает на готовность чужой боевой топор. – Он принадлежит не убийце, а кому-то из его приятелей. На своей машине опасно, даже если вы не знакомы. Но твой Черный Ромео умеет притворяться нормальным и ведет себя прекрасно. Я чувствую, что друзья и близкие его любят, а значит, не подозревают. Карина, будет лучше, если эта информация останется между вами с мужем. Это может быть кто угодно, и если информация всплывет, он может загореться желанием навсегда закрыть мне рот.

– Я поняла, Петр Иванович.

Он берет в руки обе мои ладони, и от его глубоких прикосновений я сгораю дотла.

– Не паникуй. – Говорит он и я действительно перестаю. – Спокойно работайте сегодня, а самое главное, тебе надо все рассказать Джордану.

Почему я? Почему мы? В голове крутится догадка. Я сращиваю некоторые детали, потом смотрю на картину издали и вижу то, что хочу сжечь, а потом убежать.

– Ты считаешь, мой поклонник может убить моего мужа? Вот поэтому я потом за тебя выйду? – в слезах молвлю я. На этот раз страх мой не заткнет ничто. Смерть Джордана – худшее, что может случиться в моем мире.

– Я говорил тебе, что будущее изменчиво. Я вооружил вас, предупредив об этом.

– Это не ответ на вопрос. Как ты это видел? Джордана убивают и что? Ты становишься моим мужем?

– У человека за жизнь может быть не одна великая любовь.

– Ты избегаешь ответа. Скажи, тебе сильно хочется стать моим мужем вот такой ценой?

Долго Петр ответа не ищет, как будто он постоянно у него в уме.

– Такой ценой я боюсь им стать больше всего на свете. – Вынужденно отвечает он.

После этого я беру свою сумку и сбегаю, а он даже не останавливает меня.

***

Сладкозвучная мелодия оживляет квартиру, когда я открываю дверь. Похоже, Джордан подбирал аккорды на пианино для моего текста, и сумел сочинить кое-что запоминающееся, – то, что остается с тобой навсегда. Музыканты не понаслышке знают о лечебных свойствах творчества. Все, от чего страдает душа, поможет написать супер-песню.

– До первой столицы пешком и обратно? – спрашивает Джордан, убирая пальцы с клавиш. – Я уж успел целый шедевр написать.

Я торчу на пороге комнаты, не желая ему ничего рассказывать. Кажется, одно мое слово, и этот момент разобьется на кусочки. Не говоря о том, что я не могу отвести от него взгляд, вижу его глаза, ресницы, брови, мягкие и вечно приоткрытые губы – все, к чему хочу прикоснуться губами, ибо все в мире смертно, кроме некоторых видов музыки. Собственно, музыка эта вихрится у Джордана внутри, мне это видно, а это означает, что сейчас он поезд, который не остановить.

– Дружище, нам надо серьезно поговорить.

– Поговорим. Сядь-ка, споешь сначала. – Говорит муж, выдвинув для меня стульчик. – Я придумал нам настоящий хит, богом клянусь. Не терпится послушать готовый материал. Наши песни не существуют, пока ты не споешь. Моя музыка жива только вместе с твоим голосом.

А я жива только вместе с тобой.

Я сажусь и смотрю на свой текст. Джордан вписал стих между нот. Это песня о женщине, которая заблудилась, оказавшись на улице Разбитых Сердец, и пытается разобраться, как сюда попала. Пальцы мужа заиграли, доставая из инструмента нечто фантастическое. Вступление делает одна рука, вторая работает через несколько секунд. Мой английский текст идеально ложится на его мелодию.

– Хорошо вливаешься. Это то, чего я хотел. – Хвалит Джордан, когда я кладу голову ему на плечо. После пения, которое унесло меня от жизни подальше, я целую его крепко и горячо – так, как мне показалось, Джордан не ожидал (он даже смеется сквозь поцелуй). – Оба-на! – говорит он, глядя на часы. – Через пару часов надо быть в клубе. Как раз успеем перекусить. Пошли, я пожарил мясо в духовке.

Мы едим, а я никак не решаюсь открыть рта по поводу вылазки в филиал преисподней на земле. За меня это делает Джордан:

– Ну и что?

– Ты о чем?

– Что тебе наболтал этот старый придурок?

Я едва не наворачиваюсь. Вот честно. Таращусь на него и попадаю под взгляд-выстрел. Рука обмокает и вилка падает, извлекая противный звон из тарелки. Сказать, что муж застал меня врасплох – ничего не сказать. Он мирно жует и пристально смотрит, а я понимаю, что совсем не могу двигаться под этим взглядом, словно мне связали руки.

– Петр Иванович? – уточняю я как-то глупо.

– Петр Ива-а-нович? – Джордан картинно изображает изумление, просто до смеха. – Я думал, вы не настоль формальны в общении.

– Я все тебе хотела рассказать, когда пришла. Ты меня отвлек песней.

– И уматной песней! – он вскидывает указательный палец, давая понять, насколько этот момент важен в разговоре. – Вот. Теперь я очень выслушаю, что ты хочешь мне рассказать.

– Так не говорят – очень выслушаю.

– Я имел в виду «очень внимательно». Почему ты не сказала, куда идешь?

Я делаю глубокий вдох и выдох.

– Потому что ты запрещал, но я была уверена, нам это поможет. Для меня сейчас так важно узнать, кто причинил нам такую боль, я ради этого была готова пойти на все. Петр смог кое-что выяснить. Я ничего больше не буду от тебя скрывать. Мне нечего прятать.

Джордан забрасывает в рот побольше еды и швыряет вилку в тарелку – самая отвратительная нота в мире. Противный звон.

– Ладно, и что же он увидел?

Я пересказываю подробно обо всем, кроме иланг-иланга. Джордан злится, орет так, что тарелка опять звенит.

– Как ты могла принять это всерьез? Мне надо быть осторожным? Сам пусть почаще осматривается! Он следил за нами, вот откуда подробности! Я считаю, что он себя выдал. Понимаешь? Выдал!

– Я вынуждена настаивать, что его слова звучали крайне убедительно. Например. Он в подробностях описал твое чувство, когда…

– Я все знаю о своих чувствах! Он – как психолог знает о наших чувствах все! И играет на них, как мы на гитаре!

Я понимаю, что готова упасть на колени. Я хватаюсь в изгиб его локтя и начинаю плакать, гладя его руку, пытаясь вызвать внимание к ситуации с убийцей, а не к тому факту, что я говорила об этом с Дорониным.

– Джордан, у меня нет настроения терпеть твое упрямство, просто оглянись вокруг лишний раз. Если все это правда, то я боюсь, что кто-то отнимет тебя у меня!

– Карюша. – Он скидывает с себя мои хрупкие ручки, как стряхнул бы перышко со своих джинсов. – Никто меня не убьет. А самое главное, я не перевариваю то, что ты сделала. Я тебе запретил заниматься глупостями, тем более с Дорониным. Ты сделала вид, что я прав, и поперлась в «спиритический салон». – Скорчив рожу, Джордан изображает пальцами кавычки. – Меня нет. Обращайся ко мне только по работе. – Он поднимается из-за стола с трудом, поскольку тот успел стать намного меньше него, пока Джордан за ним сидел, и пока внутри у него росла и росла эта злость.

Я никогда не знала, что такое находиться вдали друг от друга за тысячи миль притом, что мы стоим на сцене в одном клубе, в одном и том же городе. Думаю, муж будет изображать глухонемого вечность. Он сказал обращаться к нему по работе, но игнорировал меня до позднего вечера, так, что даже перед группой было неудобно, и когда ехали домой, также говорил не больше рыбы. Странно, что на сцене он вел себя, как обычно. Как он мог быть таким сильным, мощным, в то же время спокойным и бесстрашным, и свободным, пока музыка изливалась у него изнутри, а над нами от этого подпрыгивала крыша, настолько Джордан был невероятен? Но даже после такого выступления я не мечтаю, что он заговорит, настолько ему хочется быть как туман – тоскливым и загородить собою весь свет в окне.

Я стою в душе, смывая с себя подводку, пот, экстаз и запах черного кожаного костюма. Я все равно никогда не пожалею, что была сегодня у Петра. Если я и жалею о чем-то, то только о том, что мы с Джорданом не вместе в этом душе.

К моему восхищению он зовет меня, мигом сократив километры разделяющей нас ссоры. Я застываю, услышав свое имя – вернее то, как он его произнес.

– У меня в спальне сюрприз для тебя.

Я цепенею, не совсем сообразив, что услышала – «сюрприз» или «стриптиз». Видимо, я на весь день надышалась иланг-илангом. Поспешно смываю с себя остатки пены, все, кроме мечты и желания, и выхожу на разведку. В нашей спальне темно, пара свеч в стаканчике освещают мне путь впереди, где Джордан сидит за стеклянным столиком, накрытым двумя бокалами и фруктами, ободряюще подмигивает, перекидывая одну ногу на другую, но самая важная деталь в том, что на нем нет ничего, даже галстука, как это бывает в некоторых фильмах. Я целую вечность пялюсь на его гладкое бедро и удивляюсь, как моя рука все еще не на нем.

– Что, нравлюсь? – бархатно поет он, моргая карими глазами.

– Нравитесь, очень. Особенно, когда улыбаетесь. Улыбнитесь, сэр. Ваша жизнь не остановилась. – Говорю я и мой муж улыбается более щедро, довольствуясь миром.

– Ты – меня прости. Я – тебя прощаю. – Говорит.

– Лучшие друзья?

– Лучшие.

– Сделка есть сделка.

– Давай за нее выпьем. – Он берет оба бокала, один протянув мне. Я почти его взяла, когда муж подтягивает к себе руку обратно. – Сначала разденься. – Я медлю, чтобы заставить его нервничать. Джордан этого не любит, всегда мстит мне за это, но способы его мести приходятся мне впору, как платье моего размера. Перешагнув через халат, я сажусь напротив и беру бокал. – Помнишь, когда мы в старших классах начали встречаться, то ужинали у меня или у тебя дома голыми? – Я испытываю это слово на вкус, перестающее быть обычным в устах Джордана. – Специально ждали день, когда кого-то из наших папиков дома не будет.

– Да, мы были жулики. Я рада, – говорю я, кивая на столик и Джордана, – что тебе получше.

– Твоя поездка к Доронину меня подбодрила, я испугался потерять то, что все еще по праву принадлежит мне и я просто не позволю, чтоб какой-то волшебничек в глазах моей жены оказался горячее, чем я.

– Я тоже боюсь. Все, что говорил Петр, он не мог по-другому узнать. Он не врет. – Я замолкаю, боясь произнести самое страшное. – Поэтому я боюсь потерять тебя.

– Приятно слышать. Но так или иначе каждый из нас все равно друг друга потеряет. Все это знают, но никто не знает, как и когда. Это знать-то даже не нужно, все, что мы можем – ловить момент. – Говорит Джордан, сжимая мою свободную руку, к тому же он умудрился вытянуть ноту счастья из моего самого страшного переживания. – За этот момент, – он касается своим бокалом моего, – где мы еще вместе. Слава богу, что ты осталась здесь, со мной. Живая и здоровая. Ты дороже всего на свете.

– Ты тоже, – говорю я, прямо как он мне.

На меня действует вино, на меня действует он. Джордан ведет свои руки вдоль моих, до локтей, приближаясь к лицу, взгляд его плывет от желания, и мы сливаемся в таком крепком поцелуе, что между нами тают свечи, а под утро мне снится, как мы гуляем в саду, полном прекрасных растений и цветов. Сон такой реалистичный, что я дышу в нем по-настоящему и слышу запах травы, роз и солнца. Я прячусь за кустами, а Джордан бегает за мной, пытаясь поймать. Когда ловит, мы целуемся, но не так, как всю эту ночь, и я понимаю, что мы с мужем снились мне детьми, а после этого взрослыми. Пролетели годы, а чувства остались. Джордан все время улыбался – таким я не видела его сто лет. Так давно, что забыла, какие ровные и белоснежные у него зубы и как красиво растягиваются его губы от этой улыбки, как она его оживляет, как сияют при этом глаза-вишни, как прекрасно это счастье смотрится на его лице.

Проснувшись, я осознаю, что посмотрела будущий видео-ролик. За завтраком предлагаю Джордану воплотить сновидение в жизнь – конкретно говоря, снять клип на песню, которую мы создали вчера. Она будет идеально сочетаться с тем, что я видела. С тем, что я постараюсь сделать так же круто, как было у меня в голове.

– А то! Тем более, у нас есть Доминик. Он поможет. – Подмигивает Джордан. – Ты хоть представляешь, сколько у нас осталось возможностей кроме ребенка? Используем все!

***

Через пару месяцев мы с мужем оживлено вваливаемся в прихожую квартиры Владлена и Алисы с парой пакетов, в которых навезли кучу подарков, заполняя тихую квартиру шумом, хохотом и объятиями с Ромой. Все это немного смахивает на второе января, когда люди заявляются друг к другу в гости после встречи Нового года, только еще ярче и веселее, потому что мы ведь «американец плюс русская равно взрыв», которые провели самое лучшее время в мире, отработали и отдохнули в Лос-Анжелесе и Москве, увиделись не только с Домиником, но и со многими интересными людьми, которые помогли воплотить наши идеи в жизнь. Это было так восхитительно, общаться с теми, в чьих интересах помочь вырваться на широкую сцену тем музыкантам, которые умеют петь и играть, и писать песни, потому что их голова полна идей, потому что им есть, что сказать, потому что у них есть свой особенный голос.

Мы позволили себе пойти на риск и все подходящие нам предложения и условия, права на запись нашего первого альбома купила звукозаписывающая студия в Америке после того, как клип на нашу песню в первую неделю набрал более миллиона просмотров на ю-тубе. Мы наконец-то приказали своему горю отойти подальше. Мы тащим за собой свежесть и запахи новых духов, мы заряжены электричеством, несмотря на то, что у нас за спиной тяжелый процесс работы и перелеты. Мы тут же начинаем нечаянно рассыпать по полу какие-то сувениры и делиться ощущениями.

– Международный уровень, мы уже идем! – говорит Джордан. – Доминик знает свое дело. Давай помогу, – Джордан приседает на колено, когда я не могу расстегнуть застежку на новых туфлях. Он приступает справляться сам, а я держусь за его плечо. – Моя жена просто гений. Ромка, это только начало, дружище. Ты у нас звезда футбола, а мы рок-звезды на всю голову на этот раз, понимаешь? А важнее всего-то что? Да то, Ромео, что мы все есть друг у друга. Я не понял вообще, где крики «Виват!», дружище?

– Я вам привезла по сувениру из Лос-Анжелеса. Мальчикам футболки, а Алисе, Ромка, ты бы видел, я такое классное платье купила. Пышное, розовенькое, в ее стиле. Она такие обожает – и грудь подчеркнет, и ножки. Ничего подобного я у нас не встречала. Когда я его нашла, сразу вспомнила о ней. Начала представлять ее в этом платье и соскучилась.

– Владлен ее в этом прикиде увидит, снова влюбится. – С готовностью поддакивает Джордан. – Алиска! Иди сюда! Эй, Владлен Перес, ты готов влюбиться еще раз? В собственную жену. Ромка, а ты чего?

Я смотрю на Джордана, услышав его последние слова, связанные с тревогой, если не с паникой, а потом перевожу взгляд на Рому. Своими слезами друг выбивает нас из новой счастливой жизни, так, что мне хочется вернуться, откуда прилетела, и разорвать все контракты.

– Рома, что не так? – спрашиваю я, бросая пакет. – Алисе стало хуже? Нужна операция? Деньги найдем. Я за ее жизнь все отдам.

Равич качает головой: не надо. Он так старается, но не может выдавить какие-то слова.

– Нет, – вся моя голова заполняется слезами. Еще немного – и через край.

Я чувствую, как Джордан берет мою руку, как сплетаются наши пальцы, а потом Рома совершает контрольный выстрел в мое сердце: Алисы больше нет.

Три года спустя

Каждое движение его заявляет о том, насколько Джордан идентичен собственной гитаре. «Ты рок-звезда или гитарный герой?», говорит он, когда учит меня своему мастерству. Посвящая себя делу всей жизни, нужно быть, по меньшей мере, гением, а по большей – монстром рока. Исполняя соло, он закидывает голову и, наблюдая за ним, я переживаю тепловой взрыв внутри. Но за его партией надо закончить припев и идти со сцены прямиком в аэропорт, из шумной Москвы в родной Санкт-Петербург, поэтому я обращаюсь к зрителям, от страсти способная дотянуться не только до их протянутых рук, но и до небесных комет. Я трясу под музыку головой, заставляя свои волосы танцевать. За эти годы я не срезала волосы больше, чем на сантиметр, и теперь они тянутся за мной как одеяло и закрывают всю спину до талии и ниже.

– Карина Лестер! – вопит ведущий музыкальной церемонии Муз-ТВ. – Это грандиозно! – да, что-то подобное закричали и после нашего выступления в Америке на церемонии Video Music Awards.

Нам с Джорданом приходится тащить с собой три награды. В этом году в России мы утерли всем нос в номинациях «песня года на иностранном языке», «лучшая рок-певица» и «лучшее рок-видео».

Три года назад, когда мы прославились с клипом на песню «Still Alive»2, мы успели выпустить пять видео-роликов и записать сольный альбом в американской студии. Благодаря нашей работе и подсказкам Доминика альбом моментально побил рекорд продаж, став платиновым. Наша музыкальная страничка на «Фейсбуке» понравилась вот уже двадцати миллионам поклонников, видео в Интернете также просматривают в грандиозном темпе. Все наши работы заслужили многочисленные положительные отзывы, к фотографам и повышенному вниманию пришлось привыкнуть, ведь это тоже часть мечты, хотим мы или нет. Правда, остается то, чего я не исправлю, не выпишу из себя и не забуду до конца жизни: то, как я потеряла единственную возможность стать мамой и навсегда потеряла единственную подругу.

***

Журнал «Rolling Stone», Россия

Их музыка – это необычные стихи, тяжелые проигрыши, впечатляющие гитарные соло, выдающийся вокал и мелодические, спокойные отступления. Столь грамотное составляющее песен, когда идеальными можно назвать и мелодию, и стихи, и замысел, и воплощение, помогло отличнице Гарвардского университета Карине Лестер вырваться из престижного Санкт-Петербургского ночного клуба на сцену международного масштаба.

«На моей памяти лишь нидерландцы Delain с подобно гениальной музыкой, – отзывается о рок-певице, успевшей обзавестись титулом „Королева Темной сцены“, музыкальный менеджер и продюсер Доминик Кисенко, – я горжусь, что кто-то из „наших“ делает столь же красивый рок, вкладывая душу и сердце в свою работу».

За время карьеры Лестеры успели потерпеть взлеты и падения: они встали в ряд с одними из лучших рок-музыкантов наших лет, но также потеряли друга семьи и своего сына. Несмотря ни на что они продолжают работать, каждая их идея свежа и бесподобна.

«Прошло три года, а боль не утихает, – комментирует Карина, – наоборот усиливается. Работа нам помогает забыться на время. Еще тогда, сразу после аварии я была уверена, что смогу справиться с ситуацией, но пройдя с этим через года, я понимаю, что пытаюсь справиться с чувствами, которые мне неподвластны. Я обожаю поклонников своей музыки и благодарна за все вознаграждения, я ужасно довольна тем, что нашу работу ценят, но если честно, отдала бы все премии за жизнь сына. Некоторые люди называют нас сильными. Поверьте, вы ничего не знаете о нашей слабости. Когда мы потеряли своего мальчика, не было у нас никаких сил. Мы не доказали свою силу только тем, что остались живы после этого. Думаю, мы стали сильнее, найдя новый смысл жизни в искусстве и друг в друге, и обрели покой в душе, смирившись с тем, чего не изменить. Страшно осознавать, сколько всего сразу произошло с нами три года назад – и хорошего и плохого. Некоторые моменты переживаются до сих пор».

Карина признается, что на депрессию времени просто не хватает – все благодаря стихам и музыке, которые начали рваться из нее и Джордана после аварии с удвоенной силой. Что же движет их сердцами теперь?

Rolling Stone: Впечатляющий своей глубиной и чувственностью дебютный альбом в жанре готик-метал называется «Dark Heart»3. Именно так вы назвали неизвестного человека, сломавшего вашу жизнь?

Карина: Именно его, поскольку мы ничего о нем не знаем, зато предполагаем, что у него внутри. За три года этот человек не объявился и не извинился.

Rolling Stone: Джордан сказал, что успех вскружил вам голову, но у любой медали есть две стороны. Какие отрицательные стороны видите в своей профессии?

Карина: По желанию негатив можно увидеть везде. И сложнее всего тем людям, которые сами ищут себе проблемы. Конечно, этот бизнес неидеален, приходится понервничать и сильно уставать. Да и творчество наше может нравиться далеко не всем, это факт, к которому нужно относиться правильно. Мы пишем песни о своих чувствах в том жанре, который нам близок, словно лучший друг, но как бы хорошо ты ни делал свое дело, всегда где-то есть человек, у которого иной вкус.

Rolling Stone: Вы с Джорданом проделали достаточно много работы за короткое время. Как расслабляетесь после долгого трудового дня?

Карина: Чаще всего едем домой. Мы не любители выпить, и тусоваться любим только с близкими друзьями. Играть в бильярд, например, или в бассейне плавать. Однажды мы провели отпуск, путешествуя на яхте. Когда снимали первый клип, прыгнули в свободное время с парашютом.

Rolling Stone: Ощущения, несомненно, убойные!

Карина: Еще бы! Но и наша работа доставляет нам огромное удовольствие. Мне трудно назвать трудоголиками людей, которые делают то, что им нравится. Как можно уставать петь и писать музыку, если это прет изнутри? Как можно бояться выходить на сцену, если от этого зависит твоя жизнь? Даже если бы я стала секретаршей, то приходила бы домой и пела все свое свободное время. Просто, чтобы быть счастливей. Чтобы стать по-настоящему собой.

Rolling Stone: Вы с Джорданом поступили в Гарвард сразу после школы. Но что бы вы сделали, прославившись задолго до университета?

Карина: Все равно бы выучились. Образование никогда не помешает, кем бы вы не были. Большая ошибка людей в том, что они думают, а зачем, если они и так уже стали крутыми. Нет, не стали. Ничего вас не делает крутым, если вы слишком многое о себе возомнили. Нет предела совершенству, поэтому учиться необходимо до конца жизни.

Rolling Stone: Напоследок ответь, за что ты больше всего благодарна и чего нам ожидать от следующего альбома?

Карина: Пускай это будет сюрприз. Не думаю, что мы сильно отступим от своего звучания, мне кажется, намного важнее найти себя и делать то, что получается, а не отступать в сторону просто ради риска, проваливая альбомы. Риск должен быть обоснован. Что бы ни было модно, рок в любое время воскрешает себя собственным величием, как наивысшее музыкальное выражение. Я не делаю текст таким, чтоб он рассказывал исключительно обо мне. Пускай это будут двусмысленные фразы, намеки, метафоры – так песня сможет подстроиться под каждого, к тому же подобная поэзия весьма необычна. А благодарна я за все, что мне подарил Бог. Но особенно за Джордана. Также хочу не обделить вниманием своего отца – он мой друг. А еще у меня… подруга есть. Не хочу говорить об Алисе в прошедшем времени. Я до нее не верила в женскую дружбу. Лучше у меня пусть будет десять друзей-парней, девять из которых меня хотят, чем десять подруг, где завидует хоть одна из них. Я люблю дружить с парнями. Взрослыми. Или юными, если они ведут себя как взрослые. Самой настоящей подругой я всегда называла Алису. Мы с ней дружим с восьмого класса, и она мне была верна с того момента до последнего вдоха. Жаль, что ее больше нет у ее мужа, ее сына, и у меня. Ее мальчикам очень тяжело без нее жить. Мир в душе после таких несчастий обретешь не сразу, но я уверена, у них все получится.

***

Одинокий друг смотрит на нас взглядом человека, которого задевает за живое наша неразлучность. Он будто думает, как мы смеем быть счастливыми? Почему у нас одно сердце на двоих? И руки всегда в замке? Мы все еще вместе, а у него больше нет Алисы, с которой они в любую стужу прижимались друг к другу под одним зонтиком. На этот раз у нее на кладбище я проплакала за все разы, которые упустила во время работы. Я пытаюсь правильно подойти к Владлену, говоря, что ему пора заново стать счастливым, поверить в новую любовь.

– Хотя не нам это говорить, ведь мы не представляем жизни друг без друга. – Добавляю я вечером, за столиком в клубе «Плазма». Здесь мы теперь почетные гости. Мы с Джорданом и все, на кого мы укажем пальцем: Владлен, Родион, Сергей… А Равич как звезда футбола и без нас с Джорданом во все щели пролезет.

– Подписываюсь. – Говорит муж. – Ты, Влад, держись. Алиса не перестает быть твоей. Она любит тебя, а ты ее. Вы две половинки, которые нашли друг друга в огромном мире. Не кисни. Кто знает, может, после смерти человеку не все равно? Вопросы жизни и смерти такие темные. Жизнь у тебя еще будет долгая и счастливая, у тебя всегда есть возможность заполнить ее радостью, а Алиса подождет тебя там. – Джордан кивает в потолок. – Ну, реально, кто знает? Было бы глупо отрицать никогда не изведанное. Небо бесконечно, а значит, оно для всех.

Владлен качает головой, невидящими глазами пялясь в бокал. Рома, я и Джордан, Сергей, Родион (причем с бойфрендом), собрались сегодня не только вспомнить Алису, но и побыть вместе. Видимся мы все реже, поскольку каждый завален своей работой, а выныривать из нее на поверхность не так просто. Через час-другой первыми уезжают Родион и его новый парень. Очередной «какой-то тощий пацан», как выражается Владлен.

– Где он их откапывает? Чо он выбирает таких костлявых? Слава богу, уперлись! – бросает Владлен, вытирая со лба пот стыда, всем видом укоряя брата за его образ жизни не того цвета. Весь вечер он глазел на парочку округлившимися от возмущения глазами, не в силах подобрать слов, чтоб они навсегда прекратили свои игры. Ни одного опасного сигнала ребята так и не поймали: вокруг них собственное магнетическое поле из голубых частиц, и мысли нормальных людей, попав в эту среду, просто не выживают.

– Ну, Влад! – Рома закатывает глаза. – Всю жизнь ведь в курсах, что этот человек забивает в другие ворота. Успокойся.

– Он сегодня вел себя как пидор, а не как человек. Пришли в приличную компанию, хоть сидели бы спокойно! Противно было смотреть на ворота их. Еще и при моем ребенке! При моих друзьях! Какой позор. У меня чувство, что он это специально!

– Сам-то при ребенке не выражайся. – Делает замечание Джордан.

Владлен кидает на него такой строгий взгляд, что моему мужу хочется увернуться.

– Ребенок все эти слова с трех месяцев знает, благодаря пидору этому.

– Короче. – С нажимом вставляет Рома. – Выпьем за лучшую жизнь. За победу в отборочном матче! – очередная победа в спорте для Равича является единственной причиной лучшей жизни. – Надеюсь, десятиметровый плакат с красной надписью «РАВИЧ РУЛИТ!» у вас наготове.

– Забей так, чтоб все подошвы отлетели, – желаю я, чокаясь с ним бокалами и подмигивая Сергею. – Сережка так быстро меняется, скоро узнавать перестану.

– Да, с каждым месяцем я все дальше от земли. – Говорит он. – Скоро смогу ходить во все клубы, а не только сюда.

– Не во все!

– Ну не в тот же, которым дядя владеет. Пап, чо тебя сразу так заносит-то?

– Кстати о папах. – Говорит Рома Равич. – Джордан, чувак, я только что понял, что ни разу не видел твоего старика. Это странно – ты знаешь, что этот человек есть, но ты его не видишь. Как будто он призрак.

– Он призрак и есть. – Негодует Джордан. – Легче воздух увидеть, чем этого руководятла.

Я критически оцениваю свой образ в зеркале гримерной, куда зашла поздороваться с ребятами из моей бывшей музыкальной группы: сливовое обтягивающее платье, пара кожаных браслетов, серьги и легкий макияж. С моими длинными волосами теперь можно делать что угодно. Сегодня они распущенные и спокойные.

Я пересекаю зал на обратной дороге, на ходу общаюсь с несколькими поклонниками, в основном люди просят со мной сфотографироваться, и я никогда не отказываю, если только не опаздываю на самолет, а потом встречаю…

– О боже, Петр Иванович!

– Карина! Привет!

Мы подлетаем друг к другу и обнимаемся, как старые друзья. В его объятиях я начинаю гореть. На этот раз он даже не убегает от меня.

– Какими ты тут судьбами? Я думал, после оглушительного успеха уже вас не увижу никогда. – Говорит Петр, не постаревший за три года ни на день.

– Да ну, ты да не знал, увидишь ли? – в голосе моем хрустит шутливое недоверие, и Петр смущенно улыбается.

– Ну ладно, знал. Правда, не думал, что сейчас. Я здесь по делу, у меня день рождения.

– Поздравляю! И в который раз рождаешься? Конечно, если такой вопрос тебе не покажется неприличным.

– Спасибо. Мне многое известно о неприличных вопросах. Кроме того, я горжусь своим возрастом. – Я заручаюсь вниманием. – Мне сорок девять. – Отвечает он и моя челюсть падает.

– Потрясающе выглядишь! – кричу я под его тихий смех. – Открой секрет. Спортом занимаешься?

– И им тоже. – Подмигивает Петр. – Особенно люблю езду на велосипеде.

– Отлично! По Питеру на велике только и гонять.

– Я вас поздравляю с вершиной. Слышал и о твоей подруге. Жаль Алису.

– Благодарю. Ты мне помог в тот раз, хоть какую-то внес ясность. Правда, мы никого до сих пор не нашли.

– Я бы не расслаблялся. Психи так просто не останавливаются. Он либо умер, либо притаился.

– Well, well, well4… – у меня за спиной растягивается голос. Мы с Петром оглядываемся и замечаем Джордана, позади которого мельтешит Владлен. – Ой, извините за мой английский. Кого к нам опять принесло-то! – Джордан подступает к Петру вплотную, раскрывая фальшивые объятия, от которых тот пятится.

– Добрый вечер. – Мирно произносит Петр.

– И тебе того же. – Из-под палки желает Джордан.

Умора на них смотреть. Правда. И в то же время страшно. Я настороже, широко раскрыв глаза, зная, что муж в присутствии Петра теряет контроль над собой до последней капли.

– Сквозь года ты все еще стреляешь глазками в мою жену, никак не успокоишься, хочешь захватывающего сиквела5. – Разъясняет ситуацию Джордан. Вид у него такой злобно-ликующий, у него по-любому все заранее готово для того, чтоб возвести в северной столице еще один памятник Петру.

– Джордан, вы опять меня не так…

– У нас с Карюшей все прекрасно. Спасибо, что заценил это и не пытаешься ей снова чем-то помочь.

– Джордан, вы все преувеличиваете и видите то, что увидеть боитесь.

– Хватит пудрить мне мозги! – отбросив наигранный тон, рычит муж. – В прошлый раз ты помогал ей искать водятла, который сбил ее, чем желаешь теперь помочь?

– Забеременеть! – в злобе палит Петр, не осознав рефлекса.

Мы с мужем и Владленом теряем в глазах остатки спокойствия. Я – потому, что не ожидала такого от Петра. Меня царапает беспокойство за его здоровье, ведь Джордан может организовать для него похороны за пять секунд.

– Я тебя замочу! – он напускается на него, но на этот раз его руку вовремя перехватывают, да так грубо, вложив в захват всю мощь, что Джордан почти становится одноруким.

Заступается за Петра молодой статный парень. Он возник между нами совершенно неожиданно и как раз вовремя.

– Отвали от моего отца! – предупреждает парень.

Мы трое таращимся на ровесника. Нам приходится поднимать головы, чтобы узреть его лицо.

– Так, еще один экземпляр. – Вздыхает Джордан, отступая на шаг, чтобы между ним и новеньким оказалось достаточно расстояния оценить внешние показатели. – Только моложе и красивее.

Сын Доронина щурит невероятно-синие глаза, глядя с откровенной враждебностью. Парень напоминает идеального героя женских грез, как будто выскочил из какого-то паршивого сериала. Отчего-то мне в его присутствии становится неуютно. К тому же он на три этажа выше мужа, и Джордана это ни капли не смущает, почем зря. Он добавляет:

– Слышь, чувак, твой папа клеится к моей жене. Скажи ему «отвали» или сам не суйся.

– Я не участвую в ваших разборках, но не прикасайся к папе руками, – голос Идеального Героя вдруг обмирает, синие глаза смягчаются, объемные губы приоткрываются, кожа расслабляется на его лице. Он точно отправился в свободное падение. – Карина Лестер? – говорит он, не веря собственному зрению. Он даже чуть сгибается при знакомстве, словно давно мечтал увидеть меня именно так, именно такой, а потом медленно протягивает руку для пожатия. – Я Артем Доронин. – Охотно представляется он и я оцениваю удивительно некомфортное состояние, когда рука мужчины во сто раз больше, от чего моя ладонь в ней буквально тонет. – Да, истинного очарования экран не передает.

Джордан следит за его взглядом, следит за нашим рукопожатием, а я прижимаюсь к мужу потеснее, забирая свою крохотную ручку – от молодого Доронина исходит странная покалывающая опасность, от которой я хочу спрятаться. Я никогда в жизни не чувствовала себя такой маленькой, самой маленькой девочкой в мире.

– Так. На втором уровне игры задача усложняется. Вы что, издеваетесь? У вас генетическая склонность помешаться на моей жене? Хорошо, я драться тоже не люблю. Но предупрежу вас с папочкой: не надо мою женщину глазами жрать. Иначе я вам глаза выколю, будете ходить голодными.

– А вы одевайте ее в паранджу, – выдвигает предложение Артем, – чтоб никакие психи не влюблялись.

– Психи не под нашим контролем, никто из-за них прятаться никуда не будет.

– Артем, прошу. – Подает голос Петр, выглядывая у сына из-за плеча. – Ты ведь врач.

– Еще один медик? – спрашивает Владлен. – Неужто тоже психолог?

– Психолог – это не медик. Не ваше дело, кто я.

– А почему? Кто ты, гинеколог, что ли? – странно, но после этих слов Джордана Артем Доронин свирепо блещет глазами, не находя смешного. – Гинеколог? – смеясь, переспрашивает муж. А я вспоминаю слова Петра о том, что его сын увлекается физиологией, особенно женской.

– Что такого-то?

– Извините, – я встаю между парнями, отодвинув Джордана, – не обращайте на моего мужа внимания. Он такой не всегда. Дело в том, что…

– Дело в том, что, – разогревшись до ста градусов, Джордан подпрыгивает вперед, занимая прежнее место, – я предупреждал всех чудиков на свете, что не надо разевать рот на мою Карину. Нет же, гормоны настолько преобладают над ними, что полностью выключают куриные мозги. Как у подростков каких-то!

– Послушай меня, америкос…

– Это ты послушай, верзила. Я пока наполовину русский, а русские никому не уступают свои территории.

– Джастин…

– Я Джордан.

– Да без разницы. У меня папа уже не маленький, чтоб я за ним следил. А вам бы я рекомендовал вести себя порядочно.

– Ты мне еще рецепт выпиши. Подходит твой папа ко мне такой умный и говорит «ваша жена станет моей женой», – на этом фитиль догорает и Джордан взрывается ключевой фразой: – ЭТО – ПО-ТВОЕМУ – ПОРЯДОЧНО?!!

– А что здесь происходит? Вас слышно за триста метров с хреном! – раздается голос Ромы позади. Он появляется, как главный спаситель, на подмогу всем участникам незапланированного флэшмоба. – Вы уж весь клуб распугали. Что стряслось? Ты кто? Добрый вечер, Петр.

– Привет.

– Привет. Я Артем Петрович. Доронин.

– О, неужели? Ясно. – Кивает Рома. – Давайте поговорим наедине. – Предлагает он Артему и на секунду обращается ко мне и моему мужу: – Идите отсюда.

В наше отсутствие Рома использует какие-то волшебные слова, поубавив пыл младшего Доронина. После этого Артем даже узнает в его лице футболиста, кидает комплименты, и мы с Джорданом видим спустя большое количество времени, как Артем и Рома совпали не только ростом, но и зацепили друг друга в разговоре.

***

– Ну? Так мне ее сейчас украсть или выдержать интригу? – с уверенной миной интересуется Артем у Славы Логвина за обедом. – Какие у тебя идеи? – по правде, он только делает вид, что интересуется его мнением, сам то ли дело уплетает аппетитные жареные сосиски, приготовленные Славой на скорую руку.

– Карина Лестер, это… – Слава хмурится, задержав руку с вилкой в воздухе, выставив напоказ два серебряных перстня, украшающих средний и безымянный пальцы, – это рок, да? По-моему, готический? Ее альбом ведь еще в США рекорд побил! Это у нее муж наполовину американец? Один из виртуозов ее группы. Говорят, шоу они делают – зашибись. Только я все никак с их музыкальным репертуаром познакомиться не успеваю. Ну-ка, стой… – он убегает в комнату за ноутбуком, ставит его возле тарелки, гуглит Карину в Интернете и экран компьютера захватывают многочисленные концертные фотографии красивой женщины с длинными волосами. – Ух, ты! И сайт официальный имеется. Сегодня слушать буду.

– Тебя интересует только музыка?

– Дай подумать. Да!

– Можешь посетить музыкальный бар, – гневно шипит Артем, глядя на Славу так, словно у него два глаза съехались в один. Он часто смотрит на друга так, будто с ним происходит нечто странное. Никак не может привыкнуть к тому, что он странный. – Карина – это девушка. – Разжевывает он. Уж проще и не скажешь. – Она мне нравится.

– Кажется, твоему старику тоже.

– Мой «старик» в полном рассвете, что меня и пугает.

– Но он не так одержим охотой, как ты, доктор. Да брось. Никто у этого психа, у этого Джейсона, не сможет увести жену. Ни ты, ни папа твой. – Расправив свободную ладонь, убедительно произносит Слава, пытаясь утешить парня, которого называет лучшим другом несмотря на разницу в возрасте, в характере и чувстве стиля – у Славы последнего нет вообще, в отличие от Артема, который тщательно ухаживает за собой и выглядит идеально даже на даче.

– У Джордана. – Исправляет Артем. – И знаешь, Логвин? Ты тормоз.

– В смысле?

– Предположительно во всех. Я не собираюсь уводить, она уйдет сама.

– Мне кажется, она уйдет только через труп Джордана.

– Хм. Идея!

– Больной? Да и почему ты так уверен в том, что если проделаешь свои хитовые приемчики, любая девушка разбежится и влюбится? Я знаю, ты магнит для девчонок, ты клёвый, вкусно пахнешь и все такое, ты привык считать, что каждая девушка готова перед тобой раздвинуть ноги… – Артем переодевает гримасу на лице. На этот раз на нем недоумение. – О нет, я не про твою работу! Хочу предостеречь, что в случае с Кариной может возникнуть неудача, и я боюсь, как бы ты только… не взбесился, скажем. По крайней мере, ты это можешь. – От упоминаний приступов бешенства друга брови Славы активно двигаются.

– Я, по-твоему, способен на грязный, противоправный поступок?

– Я о другом. Мне бы не хотелось, чтоб ты делал далеко идущих выводов из этой ситуации. Ни один человек не может нравиться каждому. Не надо из-за этого рвать и метать. Карина – певица. Девушка с обложки. И она не твоя.

– Конечно, не моя. – Лепечет Артем, продолжив уплетать. – Пока.

Слава закатывает глаза от безысходности под густой челкой. Нет ничего хуже, когда с тобой соглашаются, продолжая гнуть свою планку.

***

Испекся наш пирог, и мы с мужем садимся отмечать свой великий праздник. Годовщину свадьбы. Несмотря ни на что. В том числе на то, что три года встречаем этот праздник без Алисы и Владлена.

Мы еще живы, даже если свинство так говорить.

Мы болтаем обо всем и ни о чем, смеемся без причины и кормим друг друга сладкими кусочками. По-прежнему влюблены и совершенно счастливы, пока не врезаемся в неприятность, – она прямо как забор с колючей проволокой, и не перелезть. По телевизору начинают показывать рекламные ролики с детьми. Джордан выключает телек и бросает пульт, словно это дохлая змея, которой он отрубил голову.

Кусочки сладкого пирога превращаются в безвкусное ничто, тарелка наполовину пуста, а не полна, мир обесцвечивается, воздух от уныния заполняется сыростью, а потом слышится звук огромного разбивающегося предмета, хрупче и дороже любой вещи, которую Джордан мог бы выбросить в окно прямо сейчас. Это наша с ним душа, которая у нас одна на двоих.

Я терпеливо помалкиваю, как учил Петр. Есть ли у Бога какая-нибудь кнопка, отключить ненадолго планету, если ты жить устал?

– Больше всего меня бесят три вещи. То, что мы потеряли сына. То, что на тебя установил охоту уже второй Доронин. И то, что многие считают, что наши деньги могут вытереть нам слезы. Может быть. И все-таки это не платки. Они не впитывают жидкость.

Я понимаю – хроническая боль Джордана изнуряет его тело, разрывая и обжигая изнутри, ему необходимо высказаться, но быть губкой мне не хочется. Мне важно видеть в ситуации только освещенную сторону.

– На самом деле все гораздо лучше. Ведь мы есть друг у друга. То, что на меня опять кто-то глаз положил, мне плевать. Я смотрю на всех парней, даже на таких, как этот Артур…

– Артем. И что ты о них думаешь?

– Я о них не думаю. Артем красивый парень, на нем останавливается взгляд. Но если честно, я его уже не помню. Только то, что он здоровый, как офисные здания в Америке, с русыми волосами, коротко подстриженными. И все. По его взгляду я поняла, что он…

– Откровенно тебя захотел. – Джордан останавливается, точно спотыкаясь о свои слова, а потом исправляет. – Нет. Он тебя просто поимел глазами!

– Возможно. Но это еще не значит, что он сидит где-нибудь за баночкой пива со своим лучшим дружком и они обсуждают, как он будет меня у мужа отбивать.

– Наверное, ты права. Да. Ты очень права.

– А давай о приятном! – с энтузиазмом предлагаю я и поспешно роюсь в памяти, выискивая блаженные моменты, которые всегда под рукой. – Помнишь, мы гуляли по Дворцовой площади и внезапно облака набежали? Потом такой сильный ливень начался, аж голове стало больно. Это случилось в конце апреля, лужи начали подниматься до щиколотки. Но настроение было замечательное. В общем, мы побежали домой, и как будто душ по пути приняли.

– Еще бы. – Улыбается Джордан, зная, что было дальше в настоящем душе.

– Да. Значит, помнишь.

– Какой мужик забыл бы такое? А помнишь, когда мы узнали, что ты… – Джордан опять не вписывается в поворот, поймав себя на опасном воспоминании, – забеременела. Прости.

От сильного переживания я закрываюсь, как тюльпан.

– Я не хотел тебя огорчать. – Он крепко сжимает мою руку в знак своего сожаления.

– Кто тебя все время заставляет это делать? Ты считаешь, что если я ничего не говорю, то ничего не чувствую. – В моей душе потихоньку начинается апрельский дождь. – Это я была беременна, а не ты. – Я накрываю лицо ладонями и слезы просачиваются через мои пальцы. – Это у меня из-под сердца выхватили жизнь.

– А ничего, что я все это видел?

– А ничего, что я все это чувствовала?! – раскрыв лицо, я ору, и от моего крика Джордан тоже доходит до точки страдания, когда его эмоции вышибаются наружу через дождь. Боль его выросла в рост и вширь, а всему виной я. К тому же он так сильно закусывает губу, что едва не отрывает ее. Все эти годы он предпочитал жить, ничего не зная о моей боли, боясь ее сильнее собственной. Он ничего не хотел слышать о том, что произошло со мной.

– Спасибо тебе. Сделала более лучше.

– Так не говорится – более лучше. Говорится – намного лучше. Научись ты говорить нормально.

– Мне плевать, как там у вас русских правильно говорится. Почему человек должен обращаться к психологу, когда у него есть жена? Почему чужой человек за деньги может помочь больше, чем родной безвозмездно?

– Значит, теперь я плохая жена? И должна к тому же стать для тебя психологом? Повторяю, это меня сбила машина. Я знаю, что тебе тоже плохо. У нас ведь одна душа на двоих. Полагаясь на это, ты решил, что мы можем понимать друг друга с полуслова, но я не могу читать твои мысли!

Терпение Джордана исчерпало лимит. Он достает коньяк и уходит, убегая от всего, что сейчас случилось, от этого вагона эмоций, который набрал скорость и перевернулся. Я хочу пойти и напомнить, что такими вещами он не поможет горю, а погубит себя, но передумываю бежать следом.

Я дышу свободно, когда на следующий день Джордан не притрагивается ни к одной рюмке, хотя соблазн велик. На этой тусовке в «Плазме» все наши друзья пьют. Они пили, когда я отгрохала свое динамичное «домашнее» выступление. Они пили и до того, как мы с Джорданом вышли на сцену, облачившись в синюю и черную кожу, обтягивающую тело. Возмутительно яркий макияж позволил мне окунуться в ранние годы творчества, и я, пожалуй, впервые за три года понимаю: при желании можно жить счастливо в любую минуту. А еще меня безумно радует то обстоятельство, что Джордан сегодня относительно весел в отличие от Ромы, который во времена своей великой депрессии (из-за того, что он не на поле в данную секунду), может улыбаться только под наркозом.

Этим вечером жизнь определенно удалась, проблема появилась только тогда, когда мы поочередно обнаружили за одним из столиков нежелательные лица. Сначала взгляд протух у Джордана. Он пихает в бок Владлена, а за взглядом Переса следят все остальные, включая меня. Я вижу Петра с каким-то приятелем, молоденького мальчика с челкой, и взгляд гипнотических, как у папы, но глубоко-синих глаз Артема Доронина. Встретившись с ним глазами, я вижу, что Артем несильно-то спешит отвести взгляд в сторону. Более того он дотошно присматривается, решая, с какой стороны принюхаться поудобнее. Похоже, он принял. Меня от него тошнит.

– Эти красавчики будут приходить сюда всякий раз, когда у нас с Кариной выступление? – еле разжав рот, процеживает Джордан. Тогда я подговариваю мужа не обращать внимания и вести себя так, как мы повели бы себя в тесном кругу, мы же лучшие друзья с самого детства и играем в одной команде. Всегда должны. Что-то в моих словах мужу начинает безумно нравиться, а когда я целую его, он несколько мгновений ведет себя как самый неприметный парень в рок-группе, которого вдруг берут во фронт-мены. Я целую его долго и страстно, чтобы у него не осталось сомнений. Чтобы он почувствовал, что я с ним. Когда останавливаемся набраться воздуха, растроганный Рома глядит на нас с гордостью, показывая «класс» большим пальцем.

Я кидаю взгляд на столик Петра. Экстрасенс сидит к нам спиной, а его сын боком. И всякий раз, когда я нечаянно смотрю в его сторону, Артем буравит меня недовольным прищуром, но дышу я только мужем, который целует меня и обнимает так, будто никто не смотрит.

– Можно пригласить вас на танец?

Я вздрагиваю и оглядываюсь в поисках звука, ворвавшегося в мой рай черным вороном. Артем висит надо мной подобно грабителю, чуть нагнув размашистую спину. Ему только кляпа и мешка в руках не хватает.

– Что вы сказали?

– Песня, говорю, началась красивая. О, извините, я забыл спросить главного диктатора. Мистер Лестер, – с деланным почтением Артем обращается к Джордану, уж заодно показывая, какая у него под чувственными губами обольстительная улыбка, – позволите потанцевать с вашей женой?

Джордан лениво поднимает взгляд, не проявляя интереса к его медицинской персоне.

– Танцуй. Она все равно ночью будет спать со мной.

Артем изображает вялое «хи-хи», пока у меня во всех венах пульсирует высоковольтное напряжение.

– А не боитесь, что с нее слетит паранджа? Хотя какая паранджа после столь жаркого выступления на сцене? Да, Карюша?

– Только муж может меня так называть. – Говорю. Пора врубить этой сволочи фары!

– О, какая ты тиранка! Что-то твой жизненный образ не вяжется с твоим образом сценическим. Откуда столько скромности?

– Я не проститутка, ясно?

– Постараюсь запомнить. Хотя на сцене ты отчего-то сильно на нее смахивала. – Огрызается Артем, чего Джордан не переносит. Миг – и он уже на ногах, надвигается на этого проклятого доктора скалой.

– Ты пришел оскорбить мою женщину? Она не ходит по улице в таком виде. Я – ее единственный мужчина. Когда ей было шестнадцать, она еще была девственница. Что еще ты хотел бы узнать? – Джордан все высказывает спокойно и ровно, чему я искренне удивляюсь. Сегодня он выглядит намного взрослее, чем в прошлый раз. Я прямо горжусь им.

– Парень, ты уж выбери для своей телочки что-то одно – кожу или паранджу.

– Это моя жена, а не телочка. На работе мы одеваемся согласно имиджу, дома ходим голые, а по поводу паранджи, которая так запала тебе в душу, я скажу, как обстоят дела: никогда в жизни моя любимая не будет в нее одета, и не только потому, что я доверяю ей – я люблю смотреть, как такие, как ты, мне завидуют.

Артем превращается в быка. Из ноздрей – дым. Он смотрит на красную тряпку, в которую превратился Джордан, и с силой толкает его в грудь.

– Эй! – громко возмущается Владлен, привлекая внимание ползала.

Рома Равич чуть поднимается и зависает в позе сидя-стоя, опасаясь продолжения кулачной дуэли.

– Прошу… – я планирую кричать, но с моим голосом что-то случилось от страха. Я накрываю мужа собой, а пьяный Артем бьет тупо куда попало.

В меня врезается целая стена боли, от которой из головы вылетают все стихи, а потом в моем сознании я остаюсь совсем одна.

***

В сознание, как в потемневшую сцену театра, постепенно добавляются новые элементы – свет, декорации, люди. Я вижу белый размазанный потолок под звуки разговора. Один из голосов принадлежит мужу, другой я не знаю, но он низкий и чуть смущенный, – я таких не слышала. Видимо, принадлежит какому-то медику. Я разглядываю мальчика не сразу, сперва приходится восстановить зрение, а после внимательно изучаю его лицо, припрятанное косой каштановой челкой.

– Карюша? – над моим лицом виснет нечеткий образ Джордана. Я сразу ощущаю его руки и свою боль. – Ты в больнице, не пугайся. Уже утро.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает мальчик в белом халате.

– Как будто опять сбила машина. – Говорю я, глядя в глаза на редкость яркого голубого оттенка. Я помню лишь море в самом раю Таиланда настолько же необычного цвета. – И мне больно открывать рот.

– Боюсь, жевать пока будет еще хуже. Меня Славой Логвиным зовут. Я медбрат. И друг Артема по совместительству. – Представляется он менее навязчиво, чем Доронин-младший.

– Тяжелая подработка тебе досталась. Я про Артема. Сколько зубов у меня больше нет?

– Все на месте! Разбита губа с обеих сторон. Кстати, между прочим, я большой поклонник рок-музыки, считаю, что нет в мире более сильного способа самовыражения, и скажу, что ваше вчерашнее выступление было на самой-самой высоте! Где ваша музыка была раньше? У меня до сих пор ладони горят! Я просто звезданулся и аплодировал стоя! Не знаю, какие подобрать слова, чтобы выразить свое восхищение. Я слушаю рок залпом весь подряд, люблю целую кучу самых разных групп этого мира, но я уже давно не видел ничего подобного, и я… знаете, я немного играю на гитаре, Артем тоже. Я хочу поучиться этому у вас, – изливает медбрат на одном дыхании. Его экстаз просто обрушился на нас радужной волной.

– Музыкальные медики? Такого не встречал даже я. Не в России, не в Америке. – Восхищается Джордан, и Слава краснеет, как роза на снегу.

– Мы не умеем играть так, как вы. – Грустит он или делает вид, потому что я понимаю его ощущение: это самое лучшее – видеть восторг в глазах человека, которого ты считаешь гением. – Не буду напрягать, конечно, но если это возможно, подучите этому меня. Хотя бы на простой акустике. Конечно, я всю жизнь мечтаю о крутой электрогитаре, но для начала хотя бы акустику в совершенстве освоить. – Медбрат находится под таким возбуждением, что ему самому требуется первая помощь. – Вы просто мастера горячих шоу.

– Спасибо, твой друг тоже. – Подчеркиваю я, прикоснувшись к больному месту на губе. Подушечками пальцев чувствую пластырь на своей ране. – Джордан, у меня здесь ужас, да?

– Косяк. Журнашлюхи будут писать, что это с тобой сделал я.

– А мы приведем Артема, и он скажет, что это он. – Говорит Слава. – Вы только поскорее возвращайтесь на сцену, я хочу удовольствие повторить. Бывают концерты, после которых несколько недель очухаться не можешь. Смотрел я тут ваши выступления с церемоний, концерт в Америке. Не представляю, что мои уши раньше слушали. Пока это лучшее из всего, что я слышал. А когда я куплю диск, вы мне его подпишите?

Я киваю веками, мне моментально становится лучше, и я переглядываюсь с Джорданом.

– Видишь, как народу нравится? – в ответ тот подмигивает, а потом кое-где снова начинается дождь. Знаю, о чем он думает. Это трагедии превратили наши песни в хиты.

– Простите, конечно. – Меркнет Слава. – Я перечитал уйму биографий рок-музыкантов, узнавая, почему музыка такая, почему тексты такие. Не огорчайтесь. Я тоже знаю, какого это – терять самое дорогое. – Слава крутит что-то у себя на пальце, и я обращаю внимание на его кольца, один с черным камнем, второй как череп. Отлично. Теперь я способна различать детали.

Мы с мужем смотрим друг другу в глаза, лаская свои сплетенные замком руки, пока Слава, отступив от разговора о музыке, дает рекомендации по поводу дальнейшего лечения. После этого в палату входит высоченный стройный Артем, внося с собой запах одеколона, который чувствуем мы с парнями и все остальные, кто находится в Питере. Одного и того же человека я рассматриваю совершенно по-другому: новизны придает не только медицинский халат, но и вина в лице, от чего оно делается щенячьим. Артем выглядит естественной и вполне невинной версией самого себя. В руках букет из ярких ромашек.

– Ты как после вчерашнего? – спрашивает Слава. Он берет у друга цветы и ставит их в вазочку на окне.

– Нормально. – Артем прочищает горло и останавливается у изножья кровати. – Джордан, Карина, я пришел извиниться.

– Ой, что это за зайка? Ты ли это, доктор? Неужели все это помещается в одном человеке? Вот артист! И уж будь любезен, открой тайну века. Поведай, почему все врачи алкоголики?

– Джордан! – возмущаюсь я. – Человек извиняется. Веди себя хорошо.

– Мне жаль, что так вышло. – Приступает Артем, смело глядя мне в глаза (Джордан от него отвернулся и сейчас Артема слушает только его обиженный затылок). – Мне стыдно за свое поведение. Даже если бы я попал, куда целился, все равно стыдно.

– Ничего страшного. Мы оба тебя прощаем. – Говорю я строго, больше для мужа, чем для сына Петра.

Пока в палате не появляется сам Петр, и я… начинаю гореть. Судя по красным розам в его руках, этот букетик стоит дороже ромашек Артема.

– Ладно, мы пойдем. Поправляйтесь. Артемка, пошли. – Зовет Слава, толкая друга к выходу. Надеюсь, это не из-за того, что со мной случилось при появлении папы Артема.

– Спасибо, Слава. Ты хороший друг. – Говорит Джордан. – Привет! Заходи!

Внутри меня улыбается все, когда я замечаю, что Джордан не против присутствия Петра и одним только взглядом приглашает присесть. А потом еще и жмет ему руку. Да-да – мой муж жмет руку Петру. Ого! В какую сторону повернулась планета, пока я была в отключке?

– Привет. Ты ведь… не здесь работаешь? – спрашиваю я Петра.

– Нет, Карина, я работал в медицинском центре «Во имя жизни».

– Насколько я знаю, этот центр лучший в стране. – Замечает Джордан. О, у него и голос другой. Да они с экстрасенсом, блин, подружились, что ли? – Успешная у тебя была карьера.

– Да, пока меня не наградили этим проклятьем. Работа для врача в этом центре равна по крутизне обучению в Гарварде. Но чтобы смириться и принять жизнь такой, какая есть, тоже нужна сила. Как ты, девочка?

– Still Alive. – Улыбаюсь я.

– Можно мне к тебе прикоснуться? Это поможет. – Спрашивает вдруг Петр, кинув лаконичный взгляд на Джордана, спрашивая его в первую очередь. – Я попытаюсь сделать так, чтоб деление клеток ускорилось.

– Что это значит? – хмурится мой муж, полный профан в медицинских терминах.

– Ускорится процесс заживления раны. Позвольте попробовать. Я совершенно точно знаю, что хуже не сделаю.

Джордан жмет плечами. Петр накрывает ладонью мой травмированный подбородок и сидит с закрытыми глазами чуть больше минуты. Когда он убирает руку, я чувствую… свободу от боли. И вижу, как глаза мужа выкатились из головы.

– Я такого не изучал в колледже! – отзывается Слава.

– А я в университете. – Добавляет следом Артем. Они оба еще, оказывается, здесь.

Все они пялятся, будто открыли новый вид бактерий. Что-то явно изменилось. Петр аккуратно отлепляет пластырь от моей губы и тогда Слава чуть не теряет сознание. Да что там такое?

– Это волшебство. – Выдыхает Джордан. – Синяк исчез. И рана… она затянулась.

Я прикасаюсь к лицу. Почти никакой боли. Как будто ушибу исполнилась неделя.

– Я научился ускорять выздоровление, а не исцелять. – Объясняет Петр.

– Спасибо за помощь. И сегодня и вчера. Знаешь, – Джордан понуро выдавливает из себя нечто, являющееся для него постыдным, – если представить, что я умер, то я бы хотел, чтоб Карина стала с кем-то счастлива. Я бы хотел, чтоб этим человеком был ты. Не знаю от чего, но мне вдруг стало легко и хорошо. Рядом с тобой.

Петр улыбается одним краем рта и просит его руку.

– Если ты говоришь правду, то и твоя рана затянется. Я этого еще не делал, но вероятно, если я могу облегчать боль физическую, то я смогу чем-то помочь душе. Не прячь ее от меня далеко, позволь мне прикоснуться к ней. – Пока Петр это говорит, Джордан начинает заливать его руку слезами, совсем того не желая. Но его глаза застилает, я не понимаю, как это происходит, и он тоже, наверное. – С этими слезами боль и злость покинут тебя и больше не вернутся.

Через пару мгновений муж выглядит таким странным, словно его тело теперь состоит из облаков. Все его внутренние монстры потеряли сознание. Тогда Петр медленно отпускает его ладонь. Джордан так смотрит, словно он вытянул его из ямы.

– Это не значит, – говорит Петр, – что в жизни больше не будет разочарований. Просто теперь вы оба научитесь справляться. И относиться проще. Это единственный выход, поскольку страдать-то можно и бесконечно, если придерживаться страдания и не давать времени смывать боль.

Я не понимаю, что сейчас произошло в мире. И не понимаю, почему так хочу обнять Петра, превратиться в кошку и свернуться клубочком у него на коленях. Джордан делает это за меня, обнимает его, как своего отца никогда не обнимал.

– Вижу, у тебя появился новый сынок. – Раздается презрительный голос.

– Артем, ты извинился перед Кариной? – спрашивает Петр. – Артем! Я не слышу ответа.

– Еще бы, ведь это не твое дело. – С этими словами тот испаряется, задрав подбородок и прихватив с собой Славу, как будто друг привязан на поводок.

– Ты никогда не пробовал своего сына в угол ставить? – спрашиваю я.

– Такого тронь. Я давно жду, когда он обретет мир внутри себя, но детские травмы плохо поддаются лечению. У него случаются истерики. Я бы помог и ему тоже, но Артем выстроил вокруг себя колючую проволоку и доверяет только Славе. Я рад, что он хоть друга настоящего нашел, но все еще удивляюсь, как этот мальчик сумел войти в его сердце, пробраться в этот пункт стратегического значения.

– А что случилось? – я деликатно прошу у Петра историю по поводу детской травмы.

– Двадцать лет прошло. – Начинает Петр так, что даже солнце прячется. – Их было двое. Братья-близнецы. Один был тихоня, а другого звали Артем. – У нас с мужем меняются лица. – Когда им было девять лет, по ребячьей дурости они перебегали дорогу на красный свет (Артем предложил). В результате Артем перебежал, а Вадим не успел. Моя жена с этим не прожила долго. У нее разбилось сердце. Думаю, она перестала сопротивляться своей болезни, позволила себе плыть по течению. Захотела умереть. Мы похоронили ее через небольшой промежуток времени после Вадима и остались вдвоем. Я Артема воспитывал один, больше у меня не было отношений. Я хотел влюбиться. Других причин жениться у меня нет. Я хочу быть счастливым и не собираюсь умирать, пока не доживу до этого состояния опять.

Рассказывая, Петр на нас не смотрит, он глядит в изъеденную молью пустоту, наткнувшись на одно из самых ужасных воспоминаний. Но когда снова переводит взгляд в этот мир, перед ним находятся два побледневших лица людей, испытавших шок. Вот это да! Петр проявляет завидную силу воли, продолжая бороться, а мы с мужем выбрасываем телевизор, если по нему кто-то посмел показать ребенка. Мы два идиота.

Произошло сразу несколько вещей, которые я до сих пор пытаюсь переварить спустя сутки. Как Петру удалось избавить меня от раны? А Джордана? Почему он тоже им проникся? Наверное, это происходит со всеми, от кого Петру удается отгадать пароль. Почему он сказал «у меня было два близнеца, один тихоня, а другой Артем»? Вот поэтому Артем такая сволочь? Потому что его отец дал ему понять, что Вадим лучше? Поэтому они не общаются, как Джордан со своим отцом?

Сейчас полдень, я после душа сижу за компьютером, пока следующим проснулся и залез под душ Джордан. Я захожу в социальную сеть на страницу пользователя, который захотел со мной подружиться. Просто чтобы вы знали – здесь я ничем не выдаю в себе певицу, потому что «В контакте» у меня только для друзей, а страничка для фанатов у нас с мужем на «Фейсбуке».

Главным фото нового друга оказывается жуткая картинка с обнаженной женщиной в цепи, а вместо имени ник Forever Alone6. Кажется, у кого-то тарелка с пирогом наполовину пуста. В качестве статуса пользователь вывел слова: «Вселенная тихого человека с извращенными мыслями». Надо отдать ему должное. Впечатляет. Но мне же надо узнать Forever Alone в лицо, прежде чем понять, друг это или враг. Я открываю галерею фотографий. Под колючей проволокой оказывается Артем Доронин. И выглядит он круче мужчины-фотомодели в рекламе туалетной воды. Да, внушительной мышечной массой он не похвастается, но любые недостатки спокойно обыгрывают впечатляющий рост, горячий взгляд и улыбка. Я не представляла себе, что он умеет так улыбаться, богом клянусь. Собственно, хорошо знакома я пока лишь с силой его пьяного удара, но хотела бы заглянуть в него поглубже.

На одном из снимков Артем стоит рядом со Славой, который положил голову ему на плечо и улыбается так по-детски (я начинаю обожать эту улыбку). У меня есть возможность изучить их обоих. Прокручиваю вниз, прочтя все комментарии под фото:

Алина Фокина: Тёма, ну ты и красавец! С каждым годом хорошеешь да хорошеешь.

Елена Гончарова: Вау, какой мальчик! А добавь меня в друзья!

Forever Alone: Елена, ты ко мне или к моему другу обращаешься?

Елена Гончарова: А к кому рекомендуешь?

Forever Alone: Рекомендую себя, Слава фригидный.

Anna Love: Доктор, почему вы такой милый?

Forever Alone: Anna, это все мои родители.

Мои брови выгибаются мостиком. Да он себя уважает. Вот проститутка. На первый комментарий никто не ответил, зато народ наставил на него множество лайков. А эта фраза «пиши мне, а-то Слава фригидный»! Безобразие. На фотографии два парня, оба симпатичные, просто Слава еще и хорош душой. Ну я так думаю. Уж лучше я, не будь замужней, пообщалась бы с ним, чем с проституткой этой. Добавляю новый комментарий:

Karina L: Слава, как такой очаровашка, как ты, от девочек отбивается?

В списке друзей Артема я нахожу Славу и добавляю его в свой список первее, чем Доронина. Слава у него живет в колонке «лучшие друзья». Вот так вот. Как сказал Петр, Славе удалось пролезть через колючую проволоку. Артем нашел в нем родственную душу, зачем тогда унижает? С Вадимом он так же поступал?

Неожиданно откровенный статус на страничке вроде бы скромного, как мне показалось, Логвина, вызывает смешок: «Ненавижу военный призыв, яблоки и имитацию оргазма». А еще он младше нас с Артемом на шесть лет. Блин. Ему всего двадцать три годика.

Логвин сидит в сети с мобильного, и пока я смотрю его более сдержанные, чем у друга-проститутки, фотографии, Слава отправляет мне личное сообщение.

Вячеслав: Это ты? Это правда ты?

Karina: Именно я. Папка с моими снимками доступна только друзьям, поэтому теперь ты должен увидеть. Здесь я с поклонниками не общаюсь, это только для вас.

Вячеслав: Вижу, вы красивые места объездили. Или это турне, а не отдых?

Karina: Слава, в турне не для какого отдыха времени нет.

Вячеслав: Может, погуляем все вместе? Ты со своим мужем и вашими друзьями, и я с Артемом.

Karina: С удовольствием.

Вячеслав: Артем успел подружиться с вашим Равичем, с футболистом.

Karina: Ромка рассказывал. А фотки у доктора не самые скромные! Сразу видно, тела не стесняется! Молодец. Главное, чтоб красиво. Где это он так?

Вячеслав: У него прихват, друг по школе фотограф.

Karina: Давайте встретимся в ближайшее время. Только предупреждаю, мы не курящие и несильно пьющие. Курят только Владлен с Ромой.

Вячеслав: Мы тоже не каждый день вливаем, как ни странно, но курим, особенно много курит Артем.

Karina: Все врачи курят почему-то.

Вячеслав: Есть такое. Это стереотип – раз ты врач, то не должен курить. Вопреки логике все наоборот.

Karina: Мы с Джорданом никогда даже не пробовали.

Вячеслав: Вау! Оказывается, и я был подвержен стереотипам, думая, что все рокеры имеют вредные привычки. Ладно, мне пора валить. Потом договоримся по поводу тусы, у твоего мужа есть мой номер. Спасибо за комплимент под фоткой! Никак не отбиваюсь, они липнут только к Артему. И еще. Карина. Не могу поверить, что закрутил дружбу со звездой. Для меня это что-то новенькое. Только ты не думай, что я из-за того, что ты звезда. Я плохо схожусь с людьми и если уж подружился с кем-то, то это случайно. Короче, от чистого сердца. Понимаешь?

Karina: Расслабься, я тоже случайно друзей нахожу, не делю их на категории – звезда или нет.

Не могу избавиться от настойчивого любопытства увидеть все фотографии Славы. Больше всего мне нравится школьная: совсем молоденький Слава и два друга сидят, обнявшись, прямо на парте, на своих учебниках и тетрадках, один показывает фак, другой «козу», но надпись под фото просто сбивает с ног: «Школьные гады: Олень (Вовчик), Башка (Андрей), и я. Классно мы тогда после уроков…». Не такой уж Слава скромный, раз вставляет крепкий мат.

Хочу, так хочу узнать его и Артема получше. Вот не знаю, почему именно их. Логвин прав – дружба завязывается случайно.

Читаю комментарии:

10.07.2008

Вован Баландов: Да, набухались в доску. Эй, слышь, Тормоз, сам ты Олень!

10.07.2008

Вячеслав Логвин: Не-а. ТЫ!

26.11.2011

Вован Баландов: Классные мы были. Вспоминал недавно, угарал.

28.11.2011

Вячеслав Логвин: Еще бы!

14.02.2012

Forever Alone: Это что за жесты? Это что за маты? Вячеслав, это вообще ВЫ?

14.02.2012

Вячеслав Логвин: Ну а кто еще? Фары вруби свои!

14.02.2012

Forever Alone: Спрашиваю, вы ли ЭТО написали?

14.02.2012

Вячеслав Логвин: Нет, это моя бабушка написала. Хочу и матерюсь.

16.02.2012

Forever Alone: Не матерись, ни то отшлепаю.

Ответ от Славы Артему поступил в чисто мальчишеском стиле в виде послания в далекое эротическое путешествие. Может, мы с Джорданом чего не поняли, и Артем со Славой – парочка? К слову, Джордан просушил ежик своих волос полотенцем, когда я закончила переписку, и теперь интересуется, чьи фотки я рассматриваю. Нагнувшись над экраном, он замечает Славу, улыбающегося на теплоходе во время прогулки по Неве.

– Ты этого медбрата «В контакте» нашла? Ничего такой пацан.

– Да! Красивый.

– Я не про это, а про то, что он классный. Покажи все фотографии.

– Садись. – Я освобождаю место, чтобы сесть к Джордану на колени. И мы вместе смотрим. В том числе на Артема. – Он сам меня добавил. Наверное, вышел на меня через Равича.

– Forever Alone? – Джордан хмурится. – Чего это ему так весело? Ну-ка, ну-ка, что за разврат? Это Артем?

– Ну, не папа его, это точно.

– Надо же, вообще простора для фантазии не оставил. Всю свою жопу показал.

– Я тебя люблю.

– Мин яратам сине.

– Чего?

– Это по-татарски. Чтоб больше не говорить «я тоже». Владлен меня прошарил.

Изловчился как надо! Только я наклоняюсь за поцелуем, в кармане шортов у мужа пикает мобильный телефон.

– Кто там? – спрашиваю.

– Скрытый номер. – Муж читает короткое сообщение и словно замораживается. Мне становится не до шуток. У него не просто пропало настроение, он испытал шок.

Всего три коротких слова. Но нам хватило на весь день:

«Разведись или сдохнешь».

***

В местечке, куда мы заявляемся через несколько дней, играют в бильярд и курят кальяны. На этот раз моим легким везет, никто из соседей кальян не раскуривает и вместо того, чтоб вдыхать отвратительную курительную смесь на воде, молоке (неважно на чем, если это все равно дерьмо), мы едим самые вкусные блюда из меню (медикам цен никто не называет).

Когда Джордан притягивает меня ближе, я поневоле ловлю ревнивый взгляд Артема. Признаюсь, мне до сих пор неприятны некоторые его жесты, но замужество придает мне чувство защищенности. Я тяну мужа с танц-пола к нашему столу, ведь вблизи эмоции Артема не так сильно заметны. В это время они со Славой доигрывают партию бильярда и, слишком занятый наблюдениями, Артем не замечает, что Слава, промазав, решает попробовать забить шарик третий раз подряд, а потом вовсе переставляет его рукой на более выгодную позицию. Его ничего не спасает, Артем все равно его обставляет.

– Два раза из двух! – ликует он, кладя кий и заливисто смеясь. – Вот лошара!

– Пошел ты. – Говорит Слава. После этого они материализуются за столом напротив Владлена, Ромы, Джордана и меня.

Пришло мое время узнавать новеньких. В ответ на вопрос, что Слава любит больше всего, он рассказывает мне о своем персидском коте Пончике. О том, как летом Пончик может уйти тусить на несколько дней, о том, как он ложится спать не рядом со Славой, а прямо на Славу, о том, как он однажды привел свою кошку прямо в дом (живут Славка с котом на первом этаже) и прочее в этом же духе, пока Джордан не закатывает глаза.

– Может, хватит трепаться о вонючих котах? – не сдержавшись, нервничает он. – Как ты можешь слушать такую дурь?

– Я могу парней бесконечно слушать, к тому же мне просто необходимо узнать Славу получше, он здесь самый скромный. Интересно, почему? Есть, что скрывать? – после этих моих слов Логвин краснеет так, что от томата его голову становится сложно отличить.

– Во мне нет ничего интересного, я самый обычный. – Говорит он. – Да сразу видно.

– Мне видно, что ты врешь. – Помимо того, что я говорю томно, я заглядываю в Славу как можно глубже. Внутри у него при этом как будто что-то сминается, как салфетка, в которой спрятали маленький бриллиант. – Чем ты еще увлечен кроме музыки, котиков и медицины?

– Собираю магниты на холодильник. – Смущенно отвечает Слава. Думаю, он никак не может привыкнуть к тому, что напротив него сидят известные люди. – Мой холодильник увешан магнитами, которые придерживают фотографии любимых мною людей, чтоб они были со мной всегда. Даже те, кого видел в прошлом веке. – На этом месте мне слышно, как рядышком вздыхает Ромка. – Я неизлечимый романтик. И хронический тихоня.

– Заметила. Это все?

Слава поджимает губу и облизывает ее. Волей или неволей его взгляд делается томным, как мой голос, а говорит он, как мне кажется, не вполне то, что хотелось бы:

– Я обожаю читать.

– Вот и все его секреты раскрыты. – Громко, не успевая осознать собственной наглости, приканчивает тему Артем, пристально взглянув на меня и Джордана. – Что действительно необычно, так это то, когда муж с женой лучшие друзья детства. Неужто вот так?

– С этим другом у меня вышло так. – Говорю. – Остальные парни так и остались друзьями. Серьезно, дружба между парнем и девушкой самая надежная. Парень же мне не будет завидовать за платье какое-нибудь, правда?

– Фишка в том, что он может это платье с тебя мечтать снять. – Предполагает Слава.

– Страсть лучше зависти. – Отрезает с набитым ртом Джордан.

– Давайте выпьем за дружбу. Настоящую. Другой не бывает. – Владлен теперь тоже решает заговорить. Он поднимает рюмку, остальные следом, мы выпиваем, но особенно много выпивает Слава. Они с Дорониным и курить каждые полчаса бегают.

– Где твой сын, кстати? – спрашивает Слава у Владлена, подливая пацанам водки, а мне вино.

– Он с моим придурком.

– С кем, с кем?

– С братом моим. Он «того».

– Не в себе? Как же ты с ним мальчика оставляешь?

– Он в себе, если, конечно, так можно отозваться о гомике.

Слава и Артем выгибают брови, как один человек.

– Какое горе для семьи. – Вздыхает Артем, хотя речь идет вовсе не о поминках. – Я искренне тебе… – думаю, Слава толкает его ногой. – То есть, это ничего страшного. Это просто вопрос любви. Главное быть хорошим человеком. – Добавляет он как с ножом у горла.

– Вопрос какой любви? Родион владеет гей-баром и мальчиков меняет чаще, чем вы с Логвиным курите. – Понурившись, говорит Владлен.

Опасный момент спасает Равич (ему не привыкать), ведь на веку у него накопилась груда прикольных историй. Ребята следуют его примеру и рассказывают смешные байки из своих жизней. Особенно хорошо это удается Джордану с Владленом, мастерам по шуткам разного рода и степени приличности. Но сперва именно Равич рассказывает историю о том, как он застал двух ребят из своего старого состава за кое-чем прямо в раздевалке. Джордан следом раскрывает государственную тайну о том, как бухают американские подростки. Говорит, не понимает, почему есть поверие, что сильнее всех в мире напиваются русские. Отличие американцев от русских в этом деле только одно: русские умеют пить, у них даже голова наутро может не болеть, в отличие от американцев, которые пьют и тут же блюют.

Когда заканчивается третья бутылка, за столиком начинается чисто мужская трепотня, где правда составляет от силы три процента. Почти каждый из друзей выражает желание рассказать о своем первом разе. Итак, у Джордана это случилось со мной в машине его отца-призрака (я попутала, когда этот идиот всем рассказал), у Равича это выдалось в подъезде, потому что у девчонки ее предки были дома, Владлен от рассказа воздерживается (но я знаю, что это случилось с Алисой дома у Родиона), Слава свой первый раз не помнит (никто ему не верит), а Артем в мельчайших деталях рассказывает, как у него это было сразу с двумя взрослыми бабами в бане на окраине Москвы, после чего дико ржет, признавшись в том, что все наврал.

Я наблюдаю за новыми друзьями, за тем, как Слава и Артем вливаются в наши темы и хохочут, падая друг на друга. Смех у обоих настолько заразительный, от него звенят бокалы, а я едва скрываю под ладонью ухмылку. После знакомства с такими людьми я радуюсь, что мы с мужем вернулись в Россию. Если сравнить русский юмор с американским – то наш полнее и интереснее, не говоря о том, насколько богаче наш словарный запас. Не сдержавшись, я беру смартфон и начинаю снимать ребят на видео. Слава в обязательном порядке смущается. Но только не развязанный на все веревочки Артем.

– Я все думаю об одной вещи, – прищурившись, он смотрит на меня (кто б сомневался). – О том, что Карина воплоти совсем не та, что на обложке. Даже на сцене она другой человек.

– Почему?

– Не знаю, но на сцене и фотографиях ты настолько звезда, что кажется, сколько бы к тебе ни шел, расстояния не преодолеть. А на самом-то деле ты более свойский человек. Когда кто-то требует к себе особого отношения из-за того, что звезда – от этого тошнит. У вас такого нет. Я тебе завидую. – Это Артем моему мужу говорит. – И почему тебе так повезло, америкос?

– Ты тоже на фото выглядишь горячо под стать звезде. – Замечает Владлен. Ему, профессионалу, видней.

– Возможно. К слову, сколько твои услуги стоят?

– Владлен стоит того. – Подмигиваю я. – Лучшего фотографа в стране не найдешь. Владлен делал мне большинство фотосессий, в том числе обложку для альбома.

– Идея для обложки просто зашибись! – орет вдруг Слава, от чего вздрагивает Артем. – Я уже купил твой диск, тебе останется только подписать.

– Хочешь побывать в моей студии? – спрашивает Артема Владлен. – Давай по контракту.

– Это как?

– Я с тебя ничего не возьму, но заберу права на распространение фото. Мне бы хотелось тебя поснимать, у тебя замечательные данные. – Это Владлен хочет сказать, что у него товарный вид. – А девушку-модель мне подобрать нет проблем. Есть у меня парочка знакомых экстрималок под стать тебе, которые садомазо уважают.

Артем с трудом проглатывает еду и замирает. Остальные ржут.

– Я не такой, это имидж, – голос его некогда расслабленный и игривый просто окаменел от злости. – Слава, ты влип за трепотню. Можно было просто сказать, что жаждешь эксперимента.

– Как мило. Ты просто обаяшка у меня, – саркастически замечает он, но Владлен спешит его спасти.

– Причем тут Слава? Может, у меня радар на извращенцев.

– Не понимаю, о чем это ты. – Отмахивается Артем и продолжает наслаждаться едой. – Слушайте, как это вкусно! Надо же, столько съел, а слюнки все равно текут. – Опять этот взгляд. Угадайте, на кого. А как двусмысленно это прозвучало «слюнки текут все равно». Что там сказал Владлен насчет своих радар-наблюдений? Артем еще и извращенец. По фотографиям несложно было догадаться. Отлично. Бояться уже положено по сценарию?

Когда свет в ресторане приглушают, я прошу Джордана заказать песню.

– Ту, нашу, – говорю, щекоча его подбородок и вызывая в нем воспоминание.

– Кавер на Duran Duran?

– Да. Мы под нее…

– Танцевали на выпускном. – Джордан изображает смущение, прикрыв мне рот. Особенно мне нравится лицо Артема в этот момент – нисколько не может скрыть, что от него сбежало настроение под ручку с аппетитом.

Желудок греется от количества выпивки. Я целую его ладонь, муж перекидывает меня через плечо и несет танцевать. Чувствую, нас все провожают взглядами, кроме Равича, который еще и пронзительно свистит.

Света становится меньше, а мощного звука больше, больше и больше. Мы идеально сочетаемся телами и погружаемся в захватывающую рок-версию песни «Come Undone», как в бассейн с теплой водой. Один поцелуй – и есть только My Darkest Days и мы.

Мы отсутствуем, мокрые и задыхающиеся, ласкаем друг друга руками, а сверху на нас из светодиодных ламп как из душа льются цвета. Мое сердце умножается, я целую Джордана из всех сил, с которыми я его люблю, потому что мне мало и недостаточно крепко, но вскоре становится довольно огнеопасно. Мы кружимся по залу в синем, желтом и розовом цвете, все материальное растворяется, оставив для нас только чувство, поцелуи и музыку, которая проникает не в уши, а прямо в клеточки, обновляя мышцы, кости и кровь.

– Так, – подмечает Рома с ухмылкой, – им, похоже, уже в спальню пора.

Артем и Слава оглядываются и видят то, над чем потешаются фотограф с футболистом: Джордан и Карина, принимая весь этот душ из музыки и цвета, почти лезут друг на друга, рты прижаты, позы меняются, руки Джордана ходят ходуном по ее телу, Карина делает присест и скользит по нему снизу вверх.

– Наедине такие вещи делать надо! – отплевывается Артем, поворачиваясь к парням.

Слава хихикает пьяным мышиным голоском.

– Да ладно тебе, – говорит Владлен, как мужчины обычно твердят «не парься», и кажется, что он знает об Артеме все секреты на свете. – Есть зажигалка? Пошли, покурим! И поговорим.

***

Через несколько дней я стою на кухне с телефоном в руке, вся квартира смолкает, не имею понятия, откуда в мою душу закралось чувство беспричинной тревоги. Джордан уехал в супермаркет за некоторыми недостающими продуктами, а сейчас звонит предупредить, что у его друга случилась беда и ему надо немного задержаться.

– Какая беда? – спрашиваю я. Мука ежится на моей руке. – У какого друга? С кем, с кем?

– Я скоро буду дома! – и он просто отключается.

Но что произошло? Опять Ромка начудил? Или быть может Владлен на фоне своей тоски по Алисе? Да даже Слава или Артем, они тоже успели стать нашими людьми и позвонить мог кто угодно из них, но мне так и не приходится узнать наверняка.

Слово «беда», ставшее таким знакомым на практике, а не в теории, нагоняет панику. Я этого слова боюсь больше, чем приведения. Больше, чем своей смерти. Из-за него я теперь смерти не боюсь вообще. Что случилось? У какого друга? Уверена, я знаю каждого из них, друзья у нас общие, так же как музыка, сердце, душа и Темная сцена. И я его сейчас просто ненавижу. За то, что заставил меня кусать пальцы, переживая. Он только пообещал, что скоро будет дома, а я сижу, мгновенно растеряв настроение для выпечки, жду и жду, постоянно прокручиваю в голове эту фразу: я скоро буду дома, но в следующий раз вызов на мой телефон поступает с чужого номера.

– Это Карина Олеговна Лестер?

– Да.

– Карина Олеговна, это полиция.

Ну вот. Ну вот! Самое страшное. Что-то случилось. Самое-самое страшное, я это чувствую. Блин, парень, скажи мне, что это не так, да просто скажи, что я с ума на ровном месте сошла.

Я покрываюсь коркой льда.

– Что случилось?

– Это касается вашего мужа Джордана.

Я скоро буду дома. Я скоро буду дома. – Вспоминаю я и уже абсолютно готова услышать поворот ключа в замочной скважине.

– Что он натворил? – вырывается у меня. Почему-то вот так. «Что он натворил?», а не «что произошло?»

– Карина, вы должны набраться храбрости. – Правда? А зачем? Зачем? Внутри у меня проснулись все монстры и зацарапали ногтями. Стены квартиры начинают дрожать. Я вся внутри начинаю дрожать. И истекать кровью. – Я назову вам адрес, вы срочно должны приехать. Мне жаль, что я должен сообщать вам такую новость. Ваш муж покончил с собой.

После этого стены квартиры взрываются и задавливают меня сверху. Иначе почему голова становится горячей? Такой горячей, словно заполняется кровью. Внутренняя дрожь превращается в землетрясение, и все, чего я хочу – это скончаться на месте.