Читать книгу Холодные игры - Екатерина Мурашова - Страница 3

Вымороженное небо оставалось белым, но снег уже по-вечернему поголубел, когда закутанная до глаз Софи в сопровождении Веры снова вышла на площадь перед трактиром. Узкий серебряный серпик месяца, похожий на изящную серьгу, висел высоко над тесовыми крышами домов. Давешний черный песик на правах старого знакомого, виляя хвостом, кинулся Вере в ноги. Вера, наклонившись, почесала ему загривок. Несмотря на ранний час, над входом в трактир горел керосиновый фонарь. Вывеска была отчищена от снега, крыльцо разметено, а дверь поминутно открывалась, впуская и выпуская людей и клубы пара. На самой площади, противу вчерашнего, тоже было оживленно. Илья стоял у входа в трактир вместе с двумя низкорослыми, но удивительно широкоплечими парнями. Все трое почтительно поклонились Софи.

– Хорошо ли отдохнуть изволили? – спросил Илья, сплевывая с ярких губ коричневую шелуху. – Не желаете ли орешков?

– Нет, Илья, спасибо, – живо откликнулась Софи. – Не надо орехов. Это кедровые, да? Я, знаешь, так и не научилась покуда их есть. Весь рот в кожурках, и никакого удовольствия… А отдохнула просто замечательно. Давно так не спала! Просто, веришь, вставать не хотелось.

Польщенный похвалой и ласковым обращением Илья с гордостью глянул на дружков и снова поклонился:

– Я вам, Софья Павловна, лущеных после подам. Их чистить не надо. Чтоб вы вкус спознали, а дальше…

– Спасибо, Илья, спасибо, – перебила парня Софи. – А вот скажи, где у вас здесь можно найти… ну, знатных людей, что ли…

– Эге-ге! Софья Павловна! – рассмеялся Илья. – Эка вы сказали-то! Здесь вам не Петербург. Знатных людей в Егорьевске сроду не было. Дворяне у нас только ссыльные встречаются, да и те, как разрешение выйдет, тянутся в Тобольск или в Томск. Купцов гильдейских у нас тоже немае… Может, вам кого из полицейских чинов надобно?

– Нет, нет! – Вспомнив про собственное положение, Софи яростно замотала головой. – Полиции мне не надо!

– Ну тогда глядите на выбор. Толстосумы и мироеды: с младшим корчмарем вы уже знакомы… – Илья весело ткнул себя пальцем в грудь и обвел взглядом площадь. Софи посмотрела вслед и с удивлением обнаружила, что на почтительном расстоянии вокруг беседующих собрался полукруг любопытно прислушивающихся людей. Да еще в распахнутых дверях трактира тянули шеи не то трое, не то четверо. Илья прекрасно видел зрителей и явно слегка работал на публику. – Есть еще мой папаня, Самсон Лазаревич, старше годами в два раза и в три раза толще. Далее следует главный толстосум Иван Парфенович Гордеев и его новый управляющий, но они нынче в отъезде по делам. Есть еще подрядчики, главный по извозу господин Полушкин, лавочники, пара мироедов из инородцев, но они в основном своих соплеменников спаивают и на том делают гешефт… Далее имеются препочтеннейшие духовные лица, есть даже один иеромонах, владыка Елпидифор, но он вельми болезен и годами стар. Теперь интеллихенция: становой пристав, инженеры по горной части, почтовые чиновники в числе аж трех штук, лекарь Пичугин, просветители – господа Златовратский и Петропавловский-Коронин, геодезист и землемер Фрумм, но он сейчас в Обской губе наблюдения снимает… кабы не забыть кого…

– Спасибо, спасибо, Илья! Ты так хорошо все рассказал, – заторопилась Софи. Ей было весьма неловко стоять и разговаривать под любопытными (но, впрочем, вполне доброжелательными) взглядами незнакомых людей. Казалось, что эти взгляды щекотали ее, и хотелось сунуть руку под пальто и почесаться. – Мы, пожалуй, пойдем погуляем…

– К ужину возвращайтесь, – кивнул Илья. – И орешков лущеных изготовлю…

– Самсон, мальчик вырос в диких краях и совершенно не понимает дистанции, – негромко сказала мужу Роза, наблюдавшая всю сцену из приоткрытого окна мезонина. – Я просто не понимаю, как бы он жил в таких культурных местах, как Бердичев или, к примеру, Могилев…

– Увы, Розочка! – сокрушенно покачал головой Самсон. – Я думаю, он никогда не увидит этих благословенных краев… Но и здесь жить можно… Как ты думаешь, мест сегодня хватит или велеть Егору вынести в залу еще один стол и лавки?

Выпятив нижнюю губу, Роза оглядела площадь, плотно прикрыла окно и задернула занавеску.

– Разве можно что-то сравнить с Бердичевом?! – темпераментно сказала она и смахнула непрошеную слезу. – Я так понимаю, Самсон, что два стола. И побольше водки.

На площадь меж тем вылетел маленький скрипучий возок с разъезжающимися в разные стороны полозьями. Небольшая нервная лошадка недовольно всхрапнула, но все же, повинуясь твердой руке седока, затормозила почти вплотную к застывшим в раздумье девушкам. Софи опасливо посторонилась, а Вера с крестьянской невозмутимостью огладила вспененную морду кобылки и потрепала ее по шее.

Худощавая, одетая в мужской полушубок и пимы женщина выскочила из возка и, намотав на одну руку вожжи, другую протянула Софи.

– Вот! Поспела! Значит, правда. Леокардия Златовратская. Но вы уж совсем девочка! Леокардия Власьевна, если угодно. Впрочем, пустое. У вас дело здесь или проездом? Конфидент обещаю полный. Этот народ… – Она прищурилась и обвела площадь презрительным взглядом. Каждый, на кого падал ее взгляд, либо глядел в сторону, либо преувеличенно темпераментно обращался к ближайшему собеседнику. Некоторые, от скудости фантазии, одновременно задали друг другу совершенно одинаковые вопросы. Златовратская усмехнулась. – Они зимой всегда со скуки бесятся, потому что дело стоит, а культурных запросов, кроме водки, не имеют… У нас в селах, представьте, даже песен народных нет и плясок. Вот и развлекаются, как могут… Так что ж вы? Как вас звать?

– София Павловна Домогатская, к вашим услугам. Можно просто Софи. – Софи сдернула варежку и пожала крепкую, горячую ладонь Златовратской. – Я из Петербурга. Я… очень хорошо, что я вас встретила, Леокардия Власьевна. Я здесь одного человека ищу, а никто не знает…

– Как звать? В каком чине? По какой надобности? Когда ожидался?

При всем желании Софи могла ответить только на два крайних вопроса.

– Звать – Дубравин Сергей Алексеевич. Должен был на исходе лета прибыть и дальше проследовать. А мне послание на почте оставить…

– Нету, да? Мошенство, подлость всякую исключаете, конечно? Эх, молодо-зелено… Ладно! Дубравин… Дубравин… не было его тут на исходе лета, это я вам наверняка скажу, а вот на фамилию что-то в голове вертится… Вот что мы с вами сделаем, Софи. Едемте сейчас к нам. Конфидент, вы помните, я вам обещала. Любой человек свободен в своих чувствах. В пределах правового кодекса. Поэтому домашние будут молчать. Мой муж – уникум. У него в памяти все сохраняется, как в кладовке. Если что-то было с этим Дубравиным, он вспомнит непременно.

– Ой, я так вам признательна!

– Пустое. Вот если помочь сумеем… Едемте, нечего тянуть! Впрочем, погодите… Илья! Мать желудочные капли пьет?

– Благодарствуем, Леокардия Власьевна, – поклонился Илья, как всегда пряча улыбку в углах полных губ. Что выражала его улыбка в данный момент, понять было нельзя. – Сегодня вашими трудами в залу вышла.

– Отлично. Пусть жирное ограничит и маринады. А как у Самсона язва на ноге? Английский пластырь прикладывает?

– Прикладывает, Леокардия Власьевна, непременно прикладывает.

– Пускай. Я позже загляну, посмотрю. Может, завтра… Н-но, пошла! А вы, девушка, чего столбом стоите? – крикнула Златовратская Вере. – Это ваша камеристка, Софи? Так поедем с нами. Не оставлять же ее тут на съедение этим…

– Ну вот, пропал прибыток, – вздохнула у окна Роза. – Утащила девчонку к себе, кошка драная, лекарка недоделанная…

– Ну Розочка, зачем ты так? Она же стремится добро делать. Вон самоедов бесплатно лечит…

– Уж лечит она там или калечит, я не знаю, да мне-то ее лекарства… «Вам, милочка, поменьше жирного и мучного кушать надо!» Вот еще! Буду я себя ей в угоду радости лишать. И тебе эту гадость на ногу налеплять не дам!

– Но, Роза, вспомни, доктор Пичугин прописал тебе то же самое…

– Самсон, скажи мне честно: ты хочешь, чтоб твоя Роза стала такой же сушеной рыбой, как эта самая Златовратская?! Ты хочешь по ночам обнимать мощи?

– Нет, Розочка, нет, упаси меня Господь!

– Вот и думай, что говоришь. Настоящее лечение должно возвращать радость жизни, а не отнимать ее. Налей-ка мне моей клюквенной наливочки да пошли вниз, в залу. Народ все одно собрался. И погляди, остались ли еще жареные ребрышки и капуста со шкварками. А то я сегодня со всеми этими хлопотами и закусить как следует не успела…

Уже во дворе небольшого домика Златовратских сани и соскочившую с них едва не на ходу Леокардию Власьевну разом обступили три кое-как одетые, выбежавшие прямо из дома девушки, сначала показавшиеся Софи чрезвычайно похожими одна на другую. Впрочем, уже со второго взгляда она научилась различать их между собой.

– Ой, мамочка, привезла!

– И правда барышня, как говорили! Гляди, Аглая, какая хорошенькая!

– Каденька, а она у нас жить будет? Ведь да? Ты ее уговоришь?

Софи встревоженно крутила головой. К странной манере Леокардии она уже слегка привыкла. Теперь еще дочки… Это они мать Каденькой называют? Однако! Софи попыталась представить, как она обращается к матери «Натали», и усмехнулась, вообразив себе реакцию матери. Леокардия Власьевна на обращение дочерей и их чириканье не реагировала вовсе. Отодвинув их в сторону общим мановением руки, она помогла гостье вылезти из возка и что-то резко скомандовала подбежавшему от сарая мужику. Видимо, дала распоряжения относительно лошади. Замерзшие девушки с топотом взбежали на крыльцо и, толкаясь, исчезли в сенях.

– Анафемы! – предельно коротко представила дочерей госпожа Златовратская и взяла Софи под руку. – Добро пожаловать, милочка. Никого не бойтесь.

Господин Златовратский вернулся из училища часом позже. К этому времени девушки уже успели перезнакомиться. Софи с облегчением убедилась, что дочери сильно уступают матери в оригинальности манер и в целом не особенно отличаются от ее петербургских сверстниц. Любочка оказалась на год младше Софи, а Надя и Аглая на год и два старше. Тут же обнаружился ряд общих интересов, и беседа завязывалась премиленькими узелками. Барышни Златовратские хором охали, буквально ели Софи глазами и почтительно внимали каждому ее слову. Софи такое внимание, безусловно, льстило. Тем более что до личных вопросов сестры еще не добрались, удовлетворяясь пока описаниями общестоличной атмосферы. Леокардия Власьевна несколько раз пыталась вмешаться в разговор, но дочери соединенными усилиями буквально физическим порядком оттесняли ее от гостьи.

Левонтий Макарович возник в гостиной почти бесшумно и в своем черно-белом одеянии (темный шерстяной сюртук и белая плоеная рубашка) показался Софи чрезвычайно похожим на аиста.

– Леон! Как кстати! – воскликнула явно уязвленная невниманием молодежи Златовратская, мимолетно чмокнула мужа в щеку и указала пальцем в сторону Софи. – Вот! Софи Домогатская, из столицы. Прошу любить и жаловать. Сейчас ты ей поможешь. Слушай сюда. – (В промежутках между рублеными фразами супруги Левонтий Макарович пытался расшаркаться с Софи и что-то сказать дочерям, но все это ему не слишком удавалось.) – Сосредоточься. Конец лета или ранняя осень. Молодой человек, надо думать весьма привлекательный. Внимание: зовут – Сергей Алексеевич Дубравин. Дубравин. Кто это? Вспомни!

– Дубравин? – Левонтий Макарович закатил глаза к потолку, на мгновение задумался, потом заговорил ровным, размеренным голосом: – Конечно. Дубравин Сергей Алексеевич, двадцать пять лет, мещанин, уроженец Пензенской губернии. Пятнадцатого сентября сего года направлялся в Егорьевск вместе с Опалинским и деньгами. Подвергся нападению разбойников и был убит.

– О боже! – вздохнула Златовратская и прижала к нижней части лица сложенные лодочкой ладони.

Когда Левонтий Макарович начал говорить, Софи встала с кушетки и выпрямилась во весь немаленький для девушки рост. Барышни раздались в стороны и смотрели с испугом, будто столичная гостья на их глазах заболела какой-то чрезвычайно заразной, может, даже смертельной болезнью.

– Убит… – повторил Златовратский и растерянно, словно проснувшись, поглядел по сторонам. Встретился взглядом с серьезными, потемневшими глазами Софи. – Но что же…

Договорить он не успел. Так и не издав ни звука, Софи мягко рухнула на дощатый, покрытый дорожкой пол.

Любочка завизжала. Аглая прижала руки к груди и застыла изваянием. Наденька с Леокардией бросились к упавшей девушке, подняли ее, уложили на кушетку, расстегнули платье, чтоб легче было дышать. Киргизка Айшет бесшумно возникла откуда-то из угла, поднесла корзину. Златовратская принялась рыться там в поисках нашатыря, попутно отчитывая мужа:

– Леон, ну как ты мог?! Сразу, не подготовив. Она же две тысячи верст проехала. Истомилась в пути догадками. Кто он? Брат? Жених? Муж? Мы не знаем. Бесчувственно, бесчувственно!

– Но, Каденька, откуда ж я мог знать? – попытался оправдаться Златовратский, оглядываясь и ища поддержки. Обе дочери, не принимавшие участия в хлопотах, смотрели на него равно неодобрительно. Только в маслиновых глазах Айшет сквозило сочувствие к хозяину, но Левонтий Макарович, конечно, не замечал его. Казалось, что от неудобства сложившейся позиции и собственного нелепого существования он сейчас встанет на одну ногу, сделавшись еще больше похожим на аиста. – Мне ж никто не сказал, по какому поводу… Я ex abrupto[1] вынужден был…

– Не муж, потому что кольца нет, – решительно заявила Любочка и мотнула подбородком в сторону расслабленно лежащей кисти Софи.

– И не брат. Фамилии разные, – задумчиво произнесла Аглая.

– Может, двоюродный. И какая разница! Все бы вам… – с раздражением сказала Надя, несильно, но решительно похлопывая Софи по бледным щекам. – В любом случае – близкий человек. За дальним через всю страну не поедешь.

– Да. Верно, – в один голос согласились сестры, с напряженным вниманием вглядываясь в тонкие, хотя и не совсем правильные черты гостьи. Казалось, пользуясь ее беспомощным состоянием, они хотят по лицу прочесть какую-то тайну, которую, находясь в бодрости, она ни за что не доверила бы им.

– Только бы горячки не случилось, – озабоченно сказала Леокардия Власьевна. – Горячка в таких случаях – это верная смерть. Потому что организм не борется. У Мендельсона в его «Трактате о болезнях» про это есть. Да и у графа Толстого чудесно описано. Помните смерть князя Андрея и болезнь Наташи? Что касается описания физиологии и ее связи с psyche, Толстой – гений. И не спорьте.

– Qui vivra verra, – пробормотал Златовратский.

– А мы ее не отпустим никуда! – с вызовом сказала Любочка. У нее был вид ребенка, у которого хотят отобрать только что подаренную игрушку. – Пусть хоть в моей комнате спит. А я пока у Аглаи ночевать буду, коли она не захочет. Аглая, да? Каденька, скажи!

– Конечно, конечно, девочки, – рассеянно согласилась Леокардия Власьевна. – И думать нельзя, чтоб ее в таком состоянии по морозу в гостиницу везти. Да и какой там уход!

– Ура! Ура! – запрыгала Любочка и захлопала в ладоши.

Надя, стоявшая на коленях у кушетки и протиравшая уксусом виски Софи, посмотрела на сестру, как смотрят на надоедливых дурачков. Аглая кивнула, неизвестно с чем соглашаясь.

Киргизка Айшет подобралась поближе и осторожно улыбнулась открывшей глаза Софи. Огонек свечи, которую она держала в руке (чтоб Златовратской светлее было рыться в своей корзине), отразился бликом от ее белоснежных зубов. Софи зажмурилась.

До поздней ночи хлопотали в доме Златовратских вокруг неожиданной гостьи. Сама Златовратская, ее дочери, горничная барышень Арина, кухарка Светлана и призванная на помощь Вера – всем находилось дело.

Изгнанный Златовратский в халате с кистями одиноко сидел в маленьком кабинете, пил мадеру и читал Овидия. Темноглазая Айшет, улучив момент, принесла ему большой кусок пирога с рыбой и чай. Поблагодарить ее он забыл, но посмеялся над цепляющейся за дверь корзиной с медикаментами, с которой она, буквально повинуясь указаниям Каденьки, не расставалась ни на минуту. В сущности, Левонтию Макаровичу было чрезвычайно хорошо одному, и, не желая Софи никакого зла, он тем не менее хотел, чтобы ее болезнь и хлопоты над ней подольше занимали его безусловно любимых, но таких беспокойных женщин…

В трактире «Луизиана» давно разошлись последние посетители. Прибравшись и подсчитав дневную выручку (почти в три раза превышавшую обычную, не считая тех, кому записали в кредит), Самсон и Роза с удовольствием отужинали и легли в обширную супружескую кровать с пологом и двумя перинами.

– У-у, кошка драная! – сказала Роза, уже сидя на кровати в ночной сорочке с кружевами, и погрозила кулаком в сторону скрывавшейся за промороженным окном темноты.

– Полно, Розочка, не надо тебе нервничать, – успокоил жену Самсон, погладил по сдобному плечу, приподняв рукав, коснулся теплой кожи толстыми губами. – Спи, мой ангел, пока мы вместе, наш гешефт от нас никуда не убежит…

Спустя пять минут Самсон уже заливисто храпел, а Роза слипающимися глазами смотрела перед собой в темноту и упрямо призывала на голову «драной кошки» всевозможные земные и небесные кары.

В просторной, со вкусом обставленной комнате Ильи далеко за полночь горела свеча. Сам молодой трактирщик лежал на боку на неразобранной кровати, лущил в стоящую рядом миску кедровые орешки и, прилежно шевеля влажными губами с прилипшей к ним коричневой шелухой, читал французский любовный роман, выучивая наизусть галантные обороты, комплименты и обращения к даме.