Читать книгу Принц из Парижа - Екатерина Неволина - Страница 1

Меня зовут Жанна. Но в классе часто называют француженкой. Я, конечно, делаю вид, что сержусь, но на самом деле это мне льстит. Я брежу Парижем, его улицами, полными народа, глянцевыми, блестящими витринами модных магазинов, где выставлены такие туфельки, что за них можно отдать весь остаток жизни; запахами и изобилием кондитерских, где есть все – от настоящих багетов с хрустящей корочкой и нежнейшей, тающей во рту мякотью до крохотных изящных пирожных, которые так похожи на произведения искусства, что их можно выставлять в музее.

Моя любимая музыка – песни настоящих француженок: Эдит Пиаф и Мирей Матье… Мои любимые актрисы – Изабель Аджани и Жюльет Бинош. Мой любимый актер – Гаспар Ульель. О, это отдельная история! Этот парень с трогательными ямочками на щеках стал моей настоящей любовью. Его цветные фотографии – увы, конечно же распечатки из Интернета – висят в моей комнате повсюду. Самый любимый портрет – над кроватью. Засыпая, я целую его бумажные губы, а просыпаясь, говорю: «Доброе утро, любимый!»

Я и сама похожа на француженку. У меня каштановые волосы, подстриженные безупречным удлиненным каре, веселые карие глаза чуть миндалевидной формы в обрамлении длинных черных ресниц, маленький задорный носик и, главное, очень красивые руки с тонкими запястьями и длинными пальцами, на которых шикарно смотрятся множество тоненьких колечек, которые я надеваю. Я люблю свои руки и иногда сама любуюсь ими – они кажутся мне парой белых резвых птиц. Я даже пробовала курить, потому что сигарета здорово мне идет и позволяет показать запястья во всей красе, но не выдержала и бросила, едва начав. Курение – не для меня. Наверное, я слишком несерьезна, чтобы иметь серьезные вредные привычки.

Что еще можно сказать обо мне? Я учусь в одиннадцатом классе и четко вижу свое будущее.

Когда-нибудь я стану самостоятельной обеспеченной девушкой. У меня будет изящное белое – к загару – платье и красная машина-кабриолет с откидным верхом, на которой я уеду на Лазурный Берег, а вслед, словно длинный шарф Айседоры Дункан, будет виться: «Non Je Ne Regrette Rien»…[1]

Я закрываю глаза и вижу это ясно, как наяву. Нет, даже яснее. Я уже слышу ласковый шепот моря и певучие голоса, небрежно переговаривающиеся по-французски… Вот я на щедро залитой тепло-золотистым солнечным светом набережной Ниццы. На мне – длинное белое платье, сандалии и небрежно сдвинутая шляпка, на поводке – поджарая борзая с ухоженной блестящей шерстью. Мы идем, и все оглядываются нам вслед…

– Жанна, ау, ты с нами или нет?

Голос учительницы разбивает хрусталь моих мечтаний, и он рассыпается по парте множеством сверкающих льдинок-осколков.

Я снова в Москве. За окном – вечное серое, хмурое, будто насупившееся небо. Как же непохоже на сияющую лазурью и солнцем праздничную Ниццу!..

– А… Я здесь, – машинально отвечаю я.

– Она не здесь, она уже в Париже! – острит Инга.

Я бросаю на нее короткий, но острый, как кинжал, взгляд. Авось наколется.

– Жанна, слушай, пожалуйста, – примирительно произносит учительница, – тебе еще экзамены сдавать.

Да провалились бы они, эти экзамены!

Но я киваю – эдакая пай-девочка, девочка-конфетка.

Правую щеку словно опаляет жаром.

Это Димка Совицкий, мой сосед по парте, опять уставился на меня с пламенным обожанием. Кстати, он – мой раб. Он решает за меня контрольные, носит сумки (когда я это позволяю ему в качестве вознаграждения) и покупает шоколадки. Конечно, я не всегда его так балую. Парней вообще нужно держать в узде, чтобы не позволяли себе лишнего. Им это на самом деле нравится. Чем презрительнее к ним относишься, тем больше они тебя обожают. Проверено на Димке. Он готов ради меня буквально на все. Вчера я разрешила ему проводить меня домой, потребовав за это плату. Нет, не деньги. Деньги – это неинтересно. Даже не сладости. Всего лишь поступок. Совицкий должен был подходить к тем, на кого я укажу, и говорить им разные глупости, кукарекать, петь песни. И что бы вы думали? Делал!

Наверное, поэтому я его никогда не полюблю. Рабов нельзя любить, их можно только презирать, иногда жалеть. Единственный для него способ заполучить мое сердце – это достать его у меня из груди. Но Димочка, конечно, на такое не способен! Был бы способен, возможно, я отнеслась бы к нему иначе. Хотя на Гаспара Ульеля он, конечно, никак не похож, далеко не такой красавчик. Темноволосый, худощавый, чуть-чуть сутуловатый, стеснительный. В общем, знай свое место, раб!

Тем временем урок закончился, и я, проигнорировав умоляющий взгляд соседа по парте, подхватила под руку свою подружку Алиску и отправилась прогуляться по коридору. Мы с ней часто так гуляем, очень удачно оттеняя друг друга: я брюнетка со стильной стрижкой, Алиска – блондинка с длинными, до середины спины, волосами. Можно не сомневаться, что мы – самые красивые девчонки в школе. Это в очередной раз подтверждают провожающие нас взгляды парней. Однако подойти наши мачо школьного разлива боятся, зная, что лучше не попадаться нам на язычки – мигом высмеем. Девочки тоже держатся в стороне. С некоторыми из них, например с Ингой, у нас вялотекущая холодная война, с другими – безразличный нейтралитет, третьих, которые набивались нам в подруги, мы с Алиской отшили, не разводя лишних церемоний. Мы вообще слишком яркие птички для нашего застоявшегося, как болото, класса. В общем, дружим мы вдвоем, неразлучные и в то же время не нуждающиеся больше ни в чьем обществе.

– Ты посмотри на своего Димочку! – шепчет Алиска, наклоняясь к моему уху, так что ее волосы щекочут мне щеку. – Он смотрит на тебя так, словно ты – булочка с изюмом. Того и гляди, слюна изо рта закапает!

Я царственно пожимаю плечами:

– Обойдется! Скорее подавится!

Мы с Алиской смеемся.

Чуть дальше, у окна, я вижу стоящего к нам спиной парня. Кажется, это Леша Беляев из параллельного класса. Он неотрывно смотрит куда-то.

– Подойдем, – киваю я на него подруге. – Спросим, чем он там любуется.

– Подойдем! – она с готовностью соглашается.

Мы приблизились к Леше и с обеих сторон заглянули через его плечо. Странно – ничего особенного.

– Что-нибудь интересное? – тем не менее спросила я, заправляя прядь волос за ухо.

Лешка обернулся, и меня поразили его глаза. Какие-то необыкновенно синие и… я даже не знаю, с чем сравнить – распахнутые, что ли.

– Первый снег. Как красиво, вы видели? – произнес он, словно и не замечая нас с Алиской.

Совершенно обычные слова, но в то же время в его голосе, в его взгляде было что-то такое… особенное, что вдруг меня зацепило.

Я еще раз посмотрела в окно. Легкий снеговой пух лежал на карнизе, прильнув к стеклу. Снежинки казались большими и любопытными, они словно заглядывали в наш мир, желая узнать, как мы здесь живем. Снега было еще немного, он только-только припушил ветки деревьев, пятнами выбелил четырехугольный школьный двор… А ведь действительно очень необычно, как-то сказочно. Удивившись, что не заметила этого сразу, я перевела взгляд на Лешу. И он тоже вдруг показался мне другим.

Раньше я никогда не обращала на него внимания. Он был не из тех ребят, что время от времени пытались замутить со мной или Алиской. Обычный парень – не слишком высокий, не слишком приметный – со средне-русыми аккуратно подстриженными волосами и синими, как оказалось (раньше я никогда не разглядывала), глазами, судя по всему, скорее молчун… И одевается не слишком ярко – обычные джинсы и какие-нибудь однотонные свитера и футболки. В общем, казалось бы, два раза не взглянешь. И вдруг…

– Первый снег! – повторила Алиска, закатывая глаза. – Ну, ты, я смотрю, поэт! «Зима, крестьянин, торжествуя!..» – и подруга взглянула на меня, ожидая одобрения.

В другое время я, конечно, включилась бы в диалог, и мы с ней вдвоем высмеяли бы неудачливого лирика. Но не сегодня. Сегодня со мной вдруг произошло что-то необъяснимое.

– Не смешно, – резко оборвала я Алиску, и подруга застыла, от крайнего изумления забыв даже закрыть рот.

А я вдруг представила, как иду с Лешкой под первым снегом. На мне – узкое черное пальто и длинный летящий алый шарф. Мы идем по аллее, и между нами кружат снежинки, вовлекая нас в свой хоровод. А Лешка смотрит на меня своими необычными синими глазами… Как же я могла не замечать его глаз! Наверное, точно была слепой!

Тем временем Беляев, выйдя из задумчивости, окинул нас с Алиской пренебрежительным взглядом и, резко отвернувшись, пошел прочь. От его взгляда я зябко повела плечами – словно ледышек за ворот засыпали!

– Жанка, что с тобой? – спросила Алиска с ужасом.

Мы с ней, кстати, всегда были не разлей вода. С тех самых пор, когда я новенькой пришла в их класс и села за одну парту с Алиской, мы всегда вместе и, в общем, никогда всерьез не ссорились. Правда, еще три класса назад нас с ней рассадили – за излишнюю, по мнению учителей, общительность на уроках, но, по большому счету, это ничего не изменило. Алиса теперь сидит сразу за мной, и общаться это, поверьте, не слишком мешает. Ну и Димка, уже давно крутившийся подле меня, прочно занял место за моей партой. А это бывает даже полезно. Скажем, на контрольных. Но что Димка?! Сейчас меня гораздо сильнее занимал кто-то другой…

– Жанна! Ты меня слышишь? Что-то случилось? – взволнованно повторила подруга.

– Ничего, – ответила я и уставилась в окно.

– Жан, у тебя что, настроение плохое? – настаивала подруга. – Ну давай смотаемся с уроков и засядем у тебя «Шоколад»[2] смотреть. Хочешь?

Я, кажется, уже говорила, что обожаю фильмы о Франции? Этот – один из моих любимых. Он похож на сказку. Как хороши те мощеные улочки маленького французского городка! А еще шоколад… с орехами и чили-перцем… Когда смотришь фильм, так и кажется, что чувствуешь этот горько-сладкий шоколадный запах, а во рту сразу становится немного сладко. Этот фильм всегда поднимает мне настроение, сколько бы раз я его ни смотрела.

Но сейчас я упрямо покачала головой:

– Нет, не хочу.

Алиска молча постояла рядом со мной. Я буквально физически ощущала ее недоумение и непонимание.

– Ты же это не из-за того хлюпика с первым снегом?.. – наконец спросила она.

Если бы я сама знала, что со мной происходит и отчего меня вдруг охватила то ли грусть, то ли раздражение! Мне сейчас не хотелось говорить ни с кем, даже с Алиской.

– Пойду пройдусь. Не иди за мной, – предупредила я и решительным шагом направилась к лестнице, ведущей вниз.

У выхода меня окликнул охранник:

– Ты это куда без куртки? Простудишься.

– Не простужусь, я ненадолго, – бросила я, уже выходя из двери.

Крыльцо было припорошено снегом, и я, проведя рукой по перилам, набрала почти целую горсть. Но снежинки быстро растаяли от тепла моих пальцев и, превратившись в воду, каплями упали на землю. Я смотрела на свою мокрую руку, и отчего-то мне хотелось плакать.

Наверное, со мной и вправду что-то не так. Может, я заболела, и у меня температура где-нибудь под сорок градусов?.. Я поднесла руку ко лбу, но никак не могла понять, горячий он или нет. Может, оттого, что пальцы еще помнили холод снега…

Тут на плечи опустилось что-то тяжелое. Я обернулась и увидела Совицкого. Это он накинул на меня свою куртку и стоял теперь рядом.

Я бросила на него презрительный уничижающий взгляд.

– Простудишься, – пробормотал одноклассник и, больше не решаясь докучать мне, скрылся в дверях школы.

Куртка пахла чем-то смутно знакомым, от нее было тепло, и настроение, захватившее меня, как-то само собой исчезло.

Снег перестал идти, и я заметила, что где-то на асфальте уже образовались лужицы. Век первого снега недолог.

«И что это на меня нашло?» – пробормотала я и, кутаясь в чужую куртку, вернулась в школу.

В этот день я больше не видела Лешку, а Алиса дулась на меня до последнего урока.

– Ну что, – спросила я, обернувшись к ней, когда русичка завершила занятие и дала домашнее задание, – будешь обижаться и дальше, или пойдем «Шоколад» смотреть?

– Ну, пойдем, – ответила она, пытаясь изобразить снисходительно-равнодушное согласие, но я-то видела: ей ужасно скучно без меня и она счастлива, что наша короткая размолвка закончилась.

Димка внимательно посмотрел на меня, и мне вдруг показалось, что он все-все про меня знает. Но молчит. Как та собачка, что все понимает, а ничего сказать не может.

– А тебя не звали! – хором сказали мы с Алиской и засмеялись – так здорово получилось, прямо как в былые времена!

Впрочем, почему это мне пришло в голову такое странное выражение – «былые времена»? Какие они былые, если ничего не изменилось?..

Димка нехотя запихнул в сумку учебник и тетрадку и пошел к выходу, оглядываясь на нас, словно ждал, что вот-вот мы передумаем и окликнем его, пригреем и позовем смотреть с нами фильм. Но мы, конечно, не окликнули.

– Что это на тебя сегодня нашло? – спросила подруга, когда мы вышли из школы.

Снег, кстати, полностью растаял, хотя прошло-то едва ли два часа, а под ногами хлюпали лужи. Если ударить по луже каблучком, на черном глянце моих сапожек появляются маленькие круглые капельки. Это очень красиво.

Я засмотрелась на них, поэтому ответила не сразу.

– Ничего. А что такое?.. – наконец сказала я, все еще разглядывая сверкающие брызги.

И Алиска, конечно, поняла меня, потому что сразу пошла на попятную и заговорила о том, что в наш любимый магазин завезли новую коллекцию. Я с радостью поболтала с ней о тряпках, пока мы шли к моему дому.

Вот и мой подъезд. Мы поднялись на лифте на третий этаж, и я открыла ключом дверь.

У нас неплохая трехкомнатная квартира: моя комната, родительская, общий зал и, вдобавок, большой прямоугольный холл, где разместились шкафы с нашей домашней библиотекой. Мама большой фанат уборки, поэтому у нас всегда стерильно, как в аптеке. Светлые стены, однотонное ковровое покрытие, чистота и аккуратность, возведенная в квадрат или даже в куб.

Моя комната выходит на солнечную сторону, поэтому большую часть дня в ней светло. Здесь стоит удобный диван, на котором я и сплю, стол с гибкой никелированной лампой, похожей на вытянувшуюся в стойке змею, навесные полки со всякими милыми пустяками – моими фотографиями в прозрачных стеклянных рамочках, несколько картинок с видами Парижа, красивые подсвечники под свечи-таблетки. Над диваном, как я уже упоминала, висит портрет Гаспара Ульеля, еще несколько его изображений взирают с соседней стены – большая уступка моей мамы, долго противившейся тому, чтобы я «портила обои».

– Устраивайся, – предложила я Алиске, а сама отправилась на кухню.

В холодильнике нашелся кусочек сыра, пакет апельсинового сока, а в баре в гостиной, как я помнила, еще лежала коробка хороших конфет. В общем, пиршество было нам обеспечено.

Я притащила всю еду.

Алиска уже устроилась на ковре, скинув туда диванные подушечки.

Мы запустили фильм и принялись смотреть, уплетая конфеты.

– Все-таки Виенн Роше умеет добиваться своего, – вздохнула Алиска, когда пошли титры. – Хотела бы я быть на нее похожей…

Мои же мысли в это время витали совершенно в другой сфере. После фильма и шоколадных конфет, которые всегда удивительно благотворно действуют на самое дурное настроение, я пересмотрела сегодняшнюю ситуацию и теперь готова была поговорить о ней с Алиской. Главное – навести подругу на разговор.

– Кстати, о сегодняшнем… – невпопад произнесла я и сделала многозначительную паузу, давая подруге возможность ввести свою реплику.

– Да? – Она, подложив сложенные руки под голову, с любопытством уставилась на меня.

– Этот Леша из параллельного, в общем, ничего, – закинула я пробный камень.

Алиска хмыкнула.

– Ты что, хочешь сказать, что влюбилась? – спросила она с подозрением.

– Конечно, нет, – успокоила я. – Мне просто захотелось влюбить его в себя и посмотреть, что будет.

– И что же будет? Тебе что, Совицкого мало? – поинтересовалась подруга.

Я рассеяно покомкала в кулаке край шелковой подушечки.

– Ну, Димка – это совсем не то. Ни рыба ни мясо. А Лешка… почему бы и нет?..

Алиса села на полу.

– Но мне показалось, что пока он не слишком тобой интересуется? – задала она новый вопрос после небольшой паузы.

– В этом и весь смысл. Был бы влюблен, разве это было бы забавно?

– Хорошо, – согласилась подруга. – Но как мы будем его в тебя влюблять?

– А вот это мы сейчас и должны придумать!

Я притащила листы бумаги и цветные фломастеры, и мы с Алиской увлеченно стали рисовать схемы будущих военных действий.

Сначала на листе появились действующие лица: фигурка девочки со стильным каре – это, конечно, я. Фигурка длинноволосой девочки – Алиска, моя помощница. Рядом с нами, подумав, я пририсовала Димку – рабочий материал, который мы могли использовать в случае необходимости. Далее шла длинная красная черта, обозначающая границы неприятельского лагеря. На неприятельской стороне был изображен Лешка Беляев, а возле него – знак вопроса, говорящий о том, что на данный момент нам неизвестно число его сторонников.

Далее мы расписали по пунктам план:

1. Сбор сведений о враге.

2. Партизанские действия, призванные привлечь внимание врага к объекту J. (Обьект J – это, конечно, я – Жанна.)

3. Ловушка, решающий бой и пленение.

4. Наше торжество.

Собственно, пункт первый вопросов не вызывал. Алиска взяла его на себя. Она поговорит с девчонками из нашего и параллельного класса и попытается вытрясти из них как можно больше полезных нам сведений, в частности, есть ли у объекта Л (Лешки) девушка, с кем и когда он встречался.

Пункт второй подразумевал то, что объект Л должен как можно чаще слышать мое имя, сталкиваться со мной в коридорах и на любимых местах прогулок (не забыть выяснить во время проработки пункта «один») и быть всячески заинтригованным моей персоной еще до того, как наш план перейдет в третью, решающую стадию.

Пункт три, не скрою, казался мне самым интересным. Посовещавшись, мы с Алиской решили, что проще всего пробудить в Беляеве джентльменский синдром. Упрощенно говоря, кодекс настоящего джентльмена звучит примерно так: кто даму спас, тот обязан на ней жениться. Или, выражаясь словами известного писателя Антуана Экзюпери, мы в ответе за тех, кого приручили. Про женитьбу, это, разумеется, образное выражение, так далеко мы не планировали, но основную суть отражает.

– Он может спасти тебя от хулиганов. Действует безотказно, я видела это в нескольких фильмах. После этого спаситель сто процентов влюбляется в спасенную, – говорила Алиса, рисуя на листе девушку с каре, окруженную несколькими агрессивными человечками.

– Погоди, – возразила я, – а если он побоится сражаться с несколькими хулиганами? Мы не можем так рисковать!

Моя осторожность, кстати, – это семейное. У меня очень практичная семья. Папа работает в элитном собачьем питомнике, тренирует собак, мама – кадровик в крупной фирме. И оба – весьма здравомыслящие люди.

– Согласна, – кивнула Алиска после некоторого раздумья и перечеркнула две из четырех фигур нападающих. – А так нормально.

Я с сомнением покачала головой:

– Лучше снизить до одного и не слишком опасного на вид.

Подруга вздохнула, точно ее сердце разрывалось от великой печали, и вычеркнула еще одну фигурку.

– И кто же будет этим негодяем? – спросила она, обводя злодея в кривоватый овал.

В нашем случае выбор был очевиден.

– Конечно, Димка, – отозвалась я.

Алиса отложила фломастер и принялась грызть кончик наманикюренного ногтя.

– Ты абсолютно уверена? А он справится? А он вообще согласится?

Я с видом превосходства подняла бровь:

– Димка? Да он ради меня в лепешку расшибется! Он сделает все, что я захочу, хоть на карачках до Луны доползет!

– Ну…

Алиска хотела что-то сказать, но в это время из прихожей послышался шум открывающейся двери, а через некоторое время в комнату заглянула мама.

– Здравствуй, Алиса, – сказала она, с неодобрением оглядывая комнату, где еще присутствовали следы нашего пиршества в виде неубранной посуды и валяющихся на ковре золотистых конфетных оберток. – Девочки, вы что, опять вместо супа шоколад ели? Смотрите, испортите себе желудки. А уроки уже сделали?

– Здравствуйте, Марина Игоревна, – отозвалась Алиса, поспешно поднимаясь на ноги. – А я как раз уходить собираюсь.

В общем, подруга сбежала, предоставив мне уборку и поедание полезного супа.

– Au revoir[3], – сказала я ей на прощанье.

– See you later[4], – отозвалась она, и мы расстались, в целом довольные друг другом и разработанным планом.

Начало его исполнения было назначено на завтрашний день.