Читать книгу Где живет мандариновое настроение - Екатерина Новицкая - Страница 8

Через две недели рапорт на отпуск с последующим увольнением со всеми подписями и визами лежит в отделе кадров. Свобода. Но осталось еще одно дело. Длинный, затянутый в узел бесконечности сквер. Он настолько нескончаем, что, бредя по заснеженной аллее, я окончательно тону в своих тараканьих мыслях, вороша квинтэссенцию памяти.

Ставя подпись в свидетельстве о регистрации брака и счастливо улыбаясь выбранной половинке, а также родственникам и друзьям, столпившимся у ЗАГСа, люди, как правило, не планируют завести себе любовниц или любовников. Такой поворот не вписывается в наши планы. Все происходит случайно, без расчетов и планов. Связь на стороне от семьи… у всех, наверное, это происходит по-разному, у всех, впутавшихся в подобные истории, свои причины. Кто-то, неудовлетворенный количеством и качеством секса, заводит интрижки, разбавляя привычность семейной постели и пополняя свой сексуальный опыт. Кому-то просто не хватает общения, понимания и поддержки, для них это маленький тайм-аут от постоянного выноса мозга или вечного брюзжания их второй половины, их маленькое тайное убежище. Для кого-то это попытка разбавить пресность семейного быта, вспомнить почти забытые ощущения влюбленности, когда способен на чудеса. У каждого свои сказки для двоих. Любовники для тела, для разума и для души. Говоря «любовники», мы забываем про суть этого слова. Все же производная в нем – любовь. Есть сексуальные партнеры, есть друзья, а есть любовники. Любовники – страна зазеркалья, где живут охотники за иллюзиями, ловцы миражей, вечные пилигримы парков и кафе, визитеры гостиничных номеров и съемных квартир, коммивояжеры с ключами от дверей в никуда. Любовь на пару часов. Любовь с секундомером в руке. За отмеренное администратором время успеть все, прожить маленькую жизнь. Отдать все, получить все – на износ души и тела. Танец рук, слиянье душ. Любовь взахлеб, переступая черту. Однажды я тоже стала одной из тех, про кого поется в песне: «Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино…» Такой же ловец иллюзий, пытающийся поймать свое счастье и привести к равенству неразрешимую задачку со всеми известными.

На свете существует несметное количество программ, сайтов, ресурсов для общения людей. Мы впускаем их в свою жизнь, развлекаем себя в рабочее время видео- и фото-спамом, тратя вечерние часы, проведенные дома; при общении с друзьями мы тоже частенько заглядываем в телефон. Мы создаем свой мирок, играем, живем в нем. Через смайлики передаем эмоции, как азбуку Морзе, отбиваем чувства. Через мерцание экрана пытаемся разглядеть родную душу. Интернет – это мир, мир человеческих иллюзий. В каждом человеке свой мир. Мы действительно рисуем его себе и в нем живем. Рисуем огромные мегаполисы, когда нам одиноко, обволакивая себя сотнями контактов из сети. Создаем маленькие заброшенные домики в горах и сбегаем туда, когда есть родственная душа, и разговор переходит в приват. Когда нам грустно и плохо, там идет снег и тихо ложится на опавшие и заблокированные контакт-листы. Мы замерзаем, и пальцы сводит от холода. Но стоит услышать доброе слово, и снег перестает валить хлопьями, а на горизонте встает солнце – теплое, ласковое, нежное.

Когда тянет на размышления, там идет дождик, и мы бредем куда-то, думая о своем, не обращая внимания на случайные запросы авторизации. Восторг, восхищение – солнце обжигает кожу. Это целый мир. В таком мире иллюзий я познакомилась с человеком, который стал для меня очень многим в жизни. Он первый прислал сообщение: «Привет, пернатая». Аватарка девочки с черными крыльями подсказала ему правильное обращение ко мне.

Он заглянул на сайт знакомств от нечего делать, немного отвлечься от рабочего процесса, без цели найти кого-нибудь, просто поболтать. Наша ни к чему не обязывающая болтовня переросла во что-то большее, чем случайное знакомство. Мы, как два магнита, на космических скоростях притягивались друг к другу, нас обоих все больше и больше затягивал водоворот отношений. Через полгода каждодневной переписки, все более открытой, раскрывающей душу, я стала замечать, что, читая его письма и сообщения в сети, чувствую его дыхание у себя за спиной, он был рядом, очень близко, а я боялась обернуться, чтобы не спугнуть этот мираж. Понимая неизбежность притяжения, мы вышли из мира интернета в реальность.

Он оказался простым человеком, с непростыми серо-голубыми глазами, меняющими свой цвет от погоды или настроения. Дмитрий Волков, Митька, Сказочный зверь, Чернослив и еще куча нелепых прозвищ. Я влюбилась, влюбилась окончательно и навсегда. Полюбила и приняла. Я никогда не идеализировала его. Всегда принимала таким, каким он был, со всеми достоинствами и недостатками, принимала полностью и безраздельно. Он уходил от меня, сославшись, что ему тяжело разрываться между мной и женой, но, наверное, все же это была отговорка, хотя… не знаю… Главное, что потом он все равно вернулся.

Недавно наткнулась на нашу с ним переписку многолетней выдержки. Письма длиною почти в четверть жизни. Терабайты переписки, тонны эмоций всех видов; километры чувств почти всех сортов; пучки фраз; поштучные, авторской работы, слова. Колоссальный объем всего невозможного. Что-то отправлялось ему, что-то откладывалось в стол, что-то зарывалось на дно сундука. Открыла крышку, перетряхнула скопившуюся писанину… рукописи не горят, и писанина тоже не горит, она истлевает от времени, становясь трухой и прахом. И все же я храню. Пересыпаю осколки нашей переписки из ладони в ладонь, какие же они… как будто не отсюда, не про нас, вытаскиваю переписку наугад, хаотично и без разбора, даже не пытаюсь, не хочу собирать их в единое целое. Память в чистом виде. В памяти всплывают строки нашей старой переписки.

Волк: «Уже соскучился… ты мне и правда нужна… я не знаю, как тебе объяснить это… чудо мое… глюпый ты мой птиц… мне нравится быть с тобой и ощущать тебя рядом… у нас все будет хорошо…»

Глип: «Не знаю, что будет, но от твоего письма… Как-то сразу тепло становится. Что-то внутри сжимается, и душа согревается. Такая нежность просыпается. Я сейчас вспомнила, что могу свернуться в маленький комок перьев и угнездиться у тебя в ладошках. Как же в них дивно. А если будешь плохо себя вести, могу даже клюнуть тебя пару раз))). Я вредный ведь птиц!»

А вот последнее письмо, отправленное ему:

«Привет, Митька, мое с кисточкой тебе и просто трям.

Думаю о тебе… ты сейчас далеко. Скучаю? Странное оно, это слово… «скучаю» – пробую это слово на вкус… оно похоже на резиновый мячик, оно так же упруго и так же бойко язык отскакивает, как мяч от стены. В нем нет мягкости. «Скучаю» – не мое слово… моя жизнь не дает мне никаких шансов на скуку, все как-то некогда. «Скучаю по тебе…» – размазано розовыми соплями мимишных смс – вина человечества, слишком затаскано. Только когда вижу тебя, когда ты рядом, до меня начинает доходить вся нехватка тебя за прожитое время, и я начинаю сразу же впитывать тебя, платой за уже истекший период времени и немного авансом про запас. Кутаюсь в мысли о тебе… ты всегда рядом… Память моя – погружаюсь в теплую негу воспоминаний о тебе, прикрываю глаза и снова оказываюсь… череда гостиничных номеров и квартир, калейдоскоп интерьеров, но это все фон, это все неважно… там есть ты… Всегда помню твои глаза, затем по спине пробегают мурашки – помню твои руки, прикосновения, а еще твое дыхание, голос… десертом вспоминаю твою улыбку, она у тебя такая настоящая… помню тебя. Теплая волна… Нежность моя – все так же с закрытыми глазами тянусь к тебе, чтобы отдать все то, что рождается в душе, но что невозможно в полной мере понять и облечь в слова…

Самое удивительное то, что, несмотря на безумные события дней, ты все равно где-то на подсознательном уровне присутствуешь, и мысль о тебе успокаивает сознание. Некоторые дамочки носят в кошельках фотографии своих близких… никогда не понимала этого… Зачем? Ведь ты… Мне не нужна твоя фотка в кошельке, у меня есть гораздо больше, чем выхваченная фотоаппаратом секунда жизни, глубже, чем кошелек с разменной мелочью… ты настоящий… во мне, в душе, в сознании, «под кожей». Не умею складно говорить, но смею надеяться, что ты понял, что я хотела сказать. А еще очень греют твои письма… пусть пара строк, но… так тепло от них… – улыбаюсь. Ну вот… немного выдохнула, теперь с чистой совестью можно пойти в душ и смыть с себя остатки этого дня, а затем броситься под одеяло и, закрыв глаза, вспомнить тебя… и только после этого со счастливой улыбкой заснуть».

Неспешно бреду на свидание, а мысли – как разноцветный клубок ниток, перепутанный каким-то зверьком. Обрывки наших встреч, наших писем, нашей жизни. «Мой?» – и в ответ чуть заметная улыбка в уголках губ; прикрытые глаза в знак согласия. Со священным трепетом произнести сокровенную фразу «мой Митька». Начиная слово, губы слегка сжимались в нерешительности, в боязни спугнуть чудо, а затем выплескивались все чувства, вложенные в такое простое и обыденное слово «мой». «Мой» – спелая лесная малина: «м» – придавливаешь ягоду и чувствуешь сладкий сок, «о» – маленькие косточки шероховато перекатываются языком, «й» – то протяжное, сладкое послевкусие, остающееся в памяти. Буквы, слова… все они рождены нашими встречами, нашей жизнью. Это азбука, выведенная рунами на наших линиях жизни.

А – Август. Месяц, в котором он вернулся ко мне. Обретенный мною конец августа. Вдрызг пьяный август. Мы сидели и пили с ним коньяк на кухне, болтали о какой-то чепухе и смеялись, но где-то там, где вертится веретено человеческих судеб, уже все было предрешено, наши линии жизни снова переплелись. Мы пили коньяк, и он был рядом в этот августовский, такой нереальный вечер.

Б – Башенки. Маленькая кухня в пятиэтажке, за окном башенки отремонтированного дома. Наш с ним спор на желание по поводу этих башенок. Так и не исполненное им и не загаданное мною желание. Близость – от истоков души древней вязью бежит по венам, прорастая в узорах ладоней, сплетаясь в единый орнамент при соприкосновениях рук.

В – Волк. Ворона. Из букваря высунулась морда сказочного волка. То ли ворона его взъерошила, то ли воробей его взлохматил, но, клацнув зубами, волк помчался по своим очень важным волчьим делам. Так уж сложилось, что одно из обращений в письмах к нему был этот зверь – его аватарка. Ворона – одно из его обращений ко мне, рожденное также из моей аватарки – девушки с черными крыльями. Время… которого нам всегда было мало, и в то же время бесконечно много.

Г – Глаза… его глаза небесного цвета… дарящие чувство полета, то ли к небесам, то ли в бездну. Мимо с гиканьем пронесся маленький (ну, относительно маленький, условно маленький) дракон Глип. Мой ник почты.

Д – Дать – протянутая рука с раскрытой ладонью, отдать ему все до последнего. Душа… кусочек которой когда-то был отдан на все той же ладони. Для кого… имя, которое редко произносится или пишется, – Димка.

Е – Можно найти слова на эту букву, но букварь не обманывает. В букваре на нее запрет. Она закрыта не одной, а уже целыми двумя печатями. Наше негласное табу на темы семейной жизни.

Ё – Ёрзать. Удобное кресло, лавочка, но разве на них можно усидеть спокойно, когда идет спор, да и вообще просто ёрзать, угнездиваясь поудобней с ним рядом.

Ж – Жизнь. По всему букварю пробегает извилистая тропинка, можно оглянуться и увидеть пройденное, но что скрывается впереди этой дороги, никогда не знаешь, название этого пути жизнь, и на этом пути все еще есть место слову. Желание… как когда-то в его смс… «хочу тебя всю…»

З – Запах… несказанно родной запах… Зарыться, уткнуться носом и вдыхать самого близкого человека.

И – еще одна железобетонная стена с дверью, на которой висит печать запрета его семьи.

Й – то самое сладостное послевкусие СЛОВА, точнее, местоимения.

К – Крылья, рожденные так давно, что, кажется, это было в другой жизни, и снова очнувшиеся. Может быть, они начали просыпаться от сладкого Крем-брюле или от Коньяка, поданных нам в одной из французских кафешек в Москве. А может, они проснулись от касания неба… Еще есть наша с ним прогулка по Катькиному саду. Это был поход в прошлое – поход во двор его детства, с домом, у которого лифт, как опухоль, выпучивает шахту, с натянутыми стальными тросами-нервами подъемника.

Л – Ладошки… в них так уютно прятаться, непоколебимое чувство защищенности, спокойствия. Только его ладони дают чувство надежности. Ластиться, напрашиваться на ласку, потому что Любовь, она разная, и это просто одно из проявлений ее.

М – Мандарины, наш мандариновый культ. Протяжное, со смыслом, с удовольствием или интригой м-м-м-м… одна из самых сладких букв в букваре, потому что Мы; потому что Мальчишка; МалышЬ, и обязательно с мягким знаком, так мягче, теплее; потому что Митька; потому что МОЙ.

Н – Набережная Воробьевых гор, прогулки, разговоры, много всего, что держит память. Именно там наш первый поцелуй. Я не помню поцелуи других людей, но этот остался печатью в душе на всю жизнь. Конечно же – Нежность… стекающая с кончиков пальцев, печатающих текст или прикасающихся к щеке, во всем нежность. А за этим всем наблюдает Небо.

О – Октябрьское поле. Набережная на Октябрьском поле. Перед глазами стоит живая картинка, нет, не из прошлого, она актуальна и сейчас. Она, наверное, останется неизменной до конца дней. Скорее всего, именно так я его и представляю. О чем-то задумавшимся, смотрящим в даль, через границу реки и этого мира, куда-то в не здесь, в не сейчас. Одиночество после его ухода.

П – ворох Писем, написанных глупым Пучком Перьев (еще одна моя кличка), и чуть поменьше ворох, Полученный Птицем (и еще одно обращение его ко мне). Рядом с ворохом покоится злосчастный мешок с Плюшем и Поролоном, которым он обещал меня наказать за плохое поведение… на самом-то деле это здорово, дурачиться и нести Пургу. Еще дурацкое, но очень в тему, словечко, рожденное в нашей Переписке, опечатка в слове «прикрыли» тему на «Прирыли» тему. Память, которою то пытаешься стереть и выжечь дотла, то, как самую большую ценность, бережешь. Пустота… было и такое. Его Прикосновения, он держит меня за руку, слегка поглаживая, а я… все время куда-то стремлюсь, попрыгать на одной ножке, получить по заднице, состроить ему рожицу.

Р – Руки – прогулки за руку, под ручку, один фиг рука съезжает в напопный карман на штанах, ну так ведь удобней. Танец наших рук прикосновения…

С – из Снега, на гранитном парапете набережной, как живое, вылепленное нашими совместными усилиями неведомое чудо – Снеговик. Художественная лепка снеговиков. Думаю, все мастера эпохи Возрождения должны были плакать от зависти, а сюрреалисты – так вообще рвать волосы и рыдать в бессилии от нашего творения. И этот снеговик – тоже персонаж старой и доброй Сказки на двоих, только для нас с ним. А еще из букваря разноцветными бабочками вылетели Сны, сны про Старый провинциальный город, который мне с завидным постоянством снится, в котором почему-то живет он. Салют, который после распития коньяка он так и не вспомнил.

Т – Память пронзили две иглы Труб с бело-красной боевой раскраской, фабрика по производству облаков. Они были видны из окна гостиничного номера. Домики для бесприютных поросят, мы тоже были этими свинтусами. Наши обеды в «МУ-МУ», ведь просто поесть – это так скучно, гораздо интересней, а главное, вкусней, Тырить кусочки еды из его тарелки. Ты и наполненная Тишина.

У – маленькие лучики разбегаются от небесных глаз, приподнятые уголки губ… Улыбка, до замирания сердца, любимая улыбка.

Ф – ступеньки у метро «Фрунзенская»… Безумный концентрат памяти – лесенка МДМ. Я любила спешить к нему, а потом ждать. Ведь в ожидании его, как в ожидании сказки, тоже есть своя прелесть. В памяти осталось зыбкое, дрожащее отражение Фонарей Лужников в темной воде Москва-реки. Февральский ливень, от которого мы прятались в подворотне. Наушники на двоих, в которых звучит Zaz, и мы, соединенные тонкими проводками, целующиеся как подростки.

Х – Хвост… Не так уж важно, птичий или волчий, вот просто хвосты, и все тут. И, конечно же, я – великий заяц Хваста, вечно хвастающийся какой-то несусветной фигней, чтобы улыбнуть его))).

Ц – не ко времени года Цветущие каштаны. На улице октябрь, высохшие пожелтевшие листья из последних сил сопротивляются порывам ветра, а ветви рождают новые. Под ногами уже созревшие плоды, и я, с безумством жадной белки, распихиваю их по карманам, они вываливаются, а я все продолжаю распихивать по укромным уголкам одежды, его смех и обещание соорудить мне какое-то чудо-юдо из них. А над головой – цветущие каштаны.

Ч – иногда в жизни случаются Чудеса… Чашка, выкрученная на гончарном кругу с изображением Семаргла, специально для него. Я люблю делать ему авторские эксклюзивные подарки. Еще память давит щемящей нежностью – прогулка в переулках Арбата. Лето, вечер, на улице тепло, распахнуты окна домов, и откуда-то льется мелодия, живая, не из магнитофона, настоящая. Свет фонарей пробивается сквозь малахит крон деревьев, превращая старые дворики в нереальность. Он рядом, нестерпимо близко. И маленькая сережка с Черным брильянтиком ему в подарок. Чернослив, сухофрукт – так я его иногда называла за долгие раздумья перед принятием решений.

Ш – Шнурки. Эти дурацкие желтые шнурки, я уже и не помню, зачем мне тогда понадобилось их покупать. Наверное, оттого, что я неисправимая специалистка по всякой ерунде. И наши с ним завязанные узелки на этих шнурках. Так и висят у меня на лампе эти ядовито-желтые шнурки с узелками. Наша извечная борьба за мое здоровье, когда он с завидным постоянством пытался нахлобучить на меня Шапку, капюшон и прочую ненужную мне хрень, а я гордо взъерошивала перья и пыталась увернуться от издевательства над пернатым. Прогулки по осенним скверам и паркам и обязательное горе дворников – разбрасывание и Шуршание листьев. А еще – это слова, произнесенные в полумраке в сумерках Шепотом.

Щ – вслед за волком из букваря показался мелкий жизнерадостный Щенок, весло тявкнув, умчался вслед за старшим. Этот щенок редко просыпается в нем, но все же бывает такое. От его появления в душе возникло Щемящее чувство радости, но Щелчок по клюву вернул меня в реальность.

Ъ – буква-бука, стоящая особняком от всех, вечно всем недовольная и… твердая бука, одним словом.

Ы – возможно, это его коронное гЫ, по-доброму посмеяться над очередной моей причудой.

Ь – славная буква, дарящая мягкость и пушистость словам.

Э – Эфемерность… невозможность, призрачность происходящего – это все оттого, что есть невозможность до конца поверить в чудо.

Ю – одна из его любимых песен «Ночных снайперов» «Юго».

Я – зачастую последняя буква моих писем, моя подпись. Твоя я.

Нестерпимо захотелось оказаться с ним в каком-нибудь маленьком кафе с приглушенным светом, мягкими диванчиками и неназойливыми официантами. Поерзав немного, угнездиться у него под боком, с легким флером ностальжи негромко сказать: «А помнишь…» – и начать неспешно перебирать бусинки событий, встреч, секретов на наших четках жизни, а потом, замерев на полуслове, обернуться к нему и увидеть его солнечную улыбку и маленькие лучики морщинок смеющихся небесных глаз.

Красный сигнал светофора, предупреждающий об опасности, остановил мое движение и ход моих мыслей. С противоположной стороны, повинуясь светофору, замер Митька. Встреча на середине пешеходного перехода, как на нейтральной территории. «Привет», дежурный чмок в щеку и разворот в сторону кафе. Что-то не так стало в наших отношениях. Понять и разобраться у меня уже не хватает сил. Светлое кафе, расположившееся недалеко от идола всех торгашей, Меркурия, сегодня не вызывает желания в нем прятаться. Просто заказываем себе по стакану кофе с собой и молча идем обратно в сквер. Натянутость во всем, и разговор не клеится. Неизбежность разговора усугубляет тяжесть молчания. Я уже очень давно отучилась задавать ему дурацкий вопрос, присущий многим женщинам этого мира: «Ты меня любишь?»

– Митька, я тебе нужна?

– Нужна.

– Зачем?

Молчание. Блиц-опрос, игра в пинг-понг. Он пропустил мячик, эту партию выиграла я, но это и мое поражение. Я люблю его молчание. Густое, наполненное теплотой молчание, но сейчас я слышу тишину, пустую мертвую тишину. Он пытается найти ответ, но теряется. Я терпеливо жду. Через несколько минут его раздумий и тишины, поняв, что ответа так и не получу, я задаю очередной важный для меня вопрос:

– Это значит, что мы расстаемся?

– Наверное, да. Я не знаю, зачем ты мне нужна.

Ожидая этого, все равно невозможно быть к этому готовой. В висках начинается бешеная пульсация. Прикуриваю сигарету в попытках успокоиться. Одна сигарета в тишине, и с каждой затяжкой ко мне приходит понимание, что, в общем-то, это завершение нашей сказки. Я все еще его люблю, и я для него не чужой человек, но наше с ним одно на двоих измерение уже разрывается на два чужих мира. Еще можно что-то изменить, собрать остатки сил, обнять его, но у меня нет даже этих остатков. Больно. Всегда думала, что уходить надо гордо. Молча подняться с лавки, развернуться и уйти, не показывая эмоций и чувств. Но нет сил. Сил нет даже на то, чтобы просто встать, физических сил нет. Все предсказуемо и ожидаемо, рано или поздно это должно было случиться. Но, черт побери, почему именно сейчас? Чертова зима. Мне вдруг становится страшно. Мне не было страшно уходить с работы, а вот теперь мне стало страшно перед будущим. Что-то внутри меня ломается, то ли его тишина, то ли зима уничтожают меня, и по щекам текут слезы, неконтролируемый процесс выделений слезных желез. Я никогда не плачу, даже когда меня никто не видит. Не знаю почему, всегда убеждаю себя, что я сильная, что слезами ничего не добьешься, а сейчас, сейчас уже все равно. Уже нечего терять и нечего исправлять и спасать. Просто разговор с тишиной, не как с любимым, не как с другом, а просто вслух сама с собой. Мне даже уже не нужны его ответы и не важны его реплики.

– Знаешь, Митька, мне сейчас ужасно страшно. Я вообще не знаю, что дальше делать. Я по собственной воле потеряла работу. Теперь по собственной воле потеряла любимые ладошки. Я даже не представляю, что делать дальше, как и на что жить, чем и кем жить.

– Ну, ты всегда была хорошим фотографом, пойдешь куда-нибудь работать. Может, не будешь, как раньше чувствовать кадр, сделаешь фотографию не мастерством, а ремеслом. Это прекрасный способ заработать деньги, у тебя получится.

Чужие слова постороннего человека. Поднимаю взгляд и смотрю прямо ему в глаза и улыбаюсь. По щекам все еще текут слезы. Беру его теплую, такую родную ладонь и улыбаюсь ему.

– Ладно, не буду отвлекать. Наверняка тебя уже заждались на работе. – Не выпускаю, но чуть разжимаю пальцы, и его рука выскальзывает. Сижу на лавке и смотрю на удаляющуюся мужскую фигуру, еще секунда – и он смешается с толпой, станет человеком толпы. Закрываю глаза, чтобы не видеть этого момента. А руки еще помнят его ладони.