Читать книгу Красный цветок - Екатерина Оленева - Страница 2

Из небытия меня вырвало знание о том, что кто-то живой находится рядом.

Я села, с недоумением оглядываясь вокруг. Тяжелое небо, готовое разродиться дождем, ни о чём мне не говорило. Как я оказалась на этом чёрном обожженном пустыре? Кто я такая? Вспомнить никак не получалось.

Во рту пересохло, горло саднило. Обнаженная, словно в День Страшного Суда, я поднялась, трясясь от холода.

Ветер тоскливо гремел цепями на чёрном, выпачканном сажей, столбе. Большая ворона, прогуливающаяся рядом, заметив подозрительные, с её точки зрения, движения, вспомнила, что она, как-никак птица и, возмущенно взмахнув косыми крыльями, улетела, оставив меня в полном одиночестве.

Доплетясь до красной кирпичной коробки дома, я толкнула дверь. Взгляд выхватил из липкой темноты шаткую лестницу, убегающую вверх, скалящуюся многочисленными острыми ступеньками.

Навстречу поднялся ужасный смрад. Стараясь не обращать на него внимания, преодолевая подкатывающую к горлу тошноту, я поднялась по лестнице с облезлыми перилами на второй этаж, где и столкнулась с худеньким щуплым парнишкой лет четырнадцати.

Заметив меня, он выхватил нож, направил его в мою сторону и замер, как гончая перед прыжком, приготовившаяся отразить нападение.

Острие лезвия слегка вздрагивало в его руке, скорее пугливо, чем кровожадно.

– Девочка, ты кто? – напряженным шепотом спросил он.

Я молчала, не зная, что сказать.

– Скажи что-нибудь, – потребовал паренёк, – чтобы я мог знать, что ты живая, а не мертвяк.

– Я живая.

Голос мой звучал хрипло, будто голосовые связки успели заржаветь, как петли на дверях, которыми давно никто не пользовался.

Мальчишка медленно опустил руку, но не сводил с меня настороженного взгляда:

– Почему ты в таком виде?

Я не совсем поняла, что он имеет ввиду. Мозг мой был девственно чист. Ни понятий, ни имён – неисписанный лист бумаги.

– Прикройся, – бросил он через плечо, поняв, что ответа не дождется. – Нельзя ходить голой.

Пока я озиралась в попытке найти одежду, парень скороговоркой говорил:

– Я тут добрый час околачиваюсь, пока вот не встретил ни одной живой души. Все словно повымерли. Чертовщина какая-то. Дело тебе говорю – чертовщина. Посуди сама, всего один труп, в комнате, что напротив, а спиной ощущаешь легион неуспокоенных духов.

Мальчишка наморщил нос:

– Нужно поскорее отсюда убираться. В таких местах, как это, нельзя оставаться после заката.

Сгущающиеся сумерки обостряли предчувствие опасности и надвигающейся беды, невольно заставляли ускорять шаг. Мы быстро пересекли поле и, обогнув чахлый, грозивший превратиться в сухостойник, перелесок, миновали черту, отделяющую пригород, в котором находилась покинутая нами деревенька от окраины большого города под названием Бэртон-Рив, что означает «Город-на-Реке».

На улице не светилось ни огонька. Насупившиеся двух-трёхэтажные здания, налепленные одно на другое, с окнами, наглухо закрытыми ставнями, напоминали ратное воинство в полных доспехах с опущенным забралом.

Свернув с прямой, как стрела, улицы, мы подошли к задыхающейся речушке, походившей на сточную канаву. В воздухе держались тяжелые миазмы прорванной канализации. Мосток, перекинутый с берега на берег, когда-то ажурный и тонкий, состарился и истончился.

– Зачем нам сюда? – осведомилась я, недовольно рассматривая кожуру с какого – то экзотического фрукта, плывущую по гнилостным стоячим водам.

– Хочу утопить в нечистотах одну надоедливую девчонку, – хмуро ответил паренек.

– Хоть накормил бы, что ли, перед смертью? – буркнула я, усаживаясь на каменную ступеньку лестницы, спускающуюся к затхлой, грязновато-зелёной мутной воде.

Мальчишка присел рядом, достал из заплечного рюкзака корку хлеба и протянул мне. Я её быстренько проглотила, игнорируя неаппетитные канализационные запахи.

– Мы кого-то ждём?

– Ждем, – отрезал паренек таким тоном, что у меня пропало всякое желание задавать вопросы.

От усталости и холода тянуло в сон, и я не видела причин сопротивляться его объятиям. Казалось, глаза я прикрыла всего на мгновение.

Последнее, за что пытался зацепиться ускользающий в сновидение разум, было журчание воды, весело струящейся по камешкам.

* * *

Вода журчала по-прежнему и когда я проснулась. Стемнело. Ночь обещала быть тёмной. Густые тучи полностью покрыли небо, не давая возможности светилам пробиться сквозь толстое одеяло низких облаков. На западе полыхали далёкие зарницы. Ветер набирал мощь и скорость, но сам грозовой фронт был ещё далеко.

Придерживаясь рукой за каменную кладку стены, я спустилась на несколько ступенек. За долгие годы существования набережной лестницы они успели сильно осклизнуть, нога поскользнулась на влажной плесневой шубе и я, не удержав равновесие, упала в воду, с головой уходя в черную, ледяную, затхлую речушку.

Благодарение Двуликим, канава оказалась не глубокой. Немного побарахтавшись, удалось нащупать дно. Отплевываясь, я принялась шарить во тьме руками. Но вместо твердого камня, они наткнулись на ещё мягкое тело утопленника, которым оказался мой недавний спутник.

Я не успела среагировать на жуткую находку, как со спины сильные пальцы сомкнулись на горле, заставляя беспомощно забиться, словно кролика, попавшего в силок. Тело мгновенно сделалось непослушным, будто сотканным из ваты. Перед глазами поплыли алые круги. Не давая прийти в себя, невидимый душегуб стал утягивать под воду, топя, как котёнка. Липкая жижа хлынула мне в глаза, ноздри, горло, заставила лёгкие загореться, будто туда насыпали красного перца. Я все глубже уходила в мягкую бездну.

Подойдя к границе между жизнью и смертью мозг заполнился странными видениями. Мне отчётливо виделось нечто, напоминающее орех.

Я словно бы разделилась на две части. Одна «я» боролась с незнакомцем, не особо надеясь на спасение, вторая бесстрастно разглядывала явившееся видение, наблюдая, как изогнутые извилины наполняются блеском и яркими вспышками. Эти вспышки то возникали, то гасли всё быстрее и быстрее, пока по руслам-впадинкам не потекли огненные реки.

Прошло несколько мучительных мгновений, пока руки убийцы медленно разжались, подарив мне возможность жадно вдохнуть. Он медленно-медленно, словно мы стояли в зыбкой топи, погружался в жижу, его тело слабо дымилось.

Ветер крепчал.

Противный запах, въевшийся в кожу, в липнущие к щекам пряди волос, заставлял вспомнить о чистой воде. Которую, впрочем, Небеса, щедро подарили – с неба обрушился водопад.

Трясясь от холода, достигающего последней косточки в коченеющем теле, я даже не пыталась укрыться от низвергающихся потоков дождя. Укрытие само нашло меня. Стена, к которой я прислонилась в изнеможении неожиданно скрипнула, оказавшись дверью. Поколебавшись, я положила руки на деревянное перекрытие. Дверь задымилась. Через образовавшуюся брешь худенькое тело без труда просочилось внутрь.

Никакого плана у меня не было. Хотелось отдохнуть, поесть и поспать. Именно эти примитивные желания продолжали вести меня вперед в то время как хрупкий разум почти угас. Благом являлось отсутствие обжигающе холодных струй, летящих со всех сторон.

По коридору гуляли сквозняки, но в комнатах оказалось теплее. Я с наслаждением скользнула под одеяло, игнорируя явственный запах плесени. После купания в канализации такие мелочи не смущали.

За ставнями продолжала бушевать гроза. Трясясь от холода и пережитого напряжения, я, свернувшись клубочком, провалилась в сон. Крупные хищные птицы закружились над головой. Их черно-сизое оперенье отливало холодной сталью. То, как безмолвно они летали, совсем низко над землей, вызывало отвращение. Огромная чёрная птица развернулась, нацеливаясь в лицо острыми, как бритва, когтями.

Взмах рукой, и стая полыхнула большим костром, закрывшим небеса.

Зрелище скукоживающегося, как прогорающая бумага, неба, было жутким. Я очнулась. Холодная комната враждебно прислушивалась к сдавленным рыданиям. Неужели это плакала я?

Гроза прошла, но было по-прежнему темно.

Поднявшись, я пустилась гулять по насупившему, недовольному присутствием чужака, дому.

Голод безошибочно вывел на кухню. Отыскав в кладовой парочку головок лука, сыр и затвердевшую булку, я кое-как затравила червячка. Пройдя черед коридор в другую часть помещения, зачарованно замерла на пороге. Потому что оказалась в женском раю – магазине одежды.

Перед большим, сверкающим в рассветных сумерках, стеклом, манерничал красавец – манекен в темном костюме, блестящем черном плаще и шляпе с высокой тульей, с элегантной тросточкой в руках. За манекеном мужчиной жеманно пряталась тоненькая девичья фигурка, запакованная в платье с кринолином, окружившим искусственную талию фестонами белой ткани, натянутой на обруч.

Повсюду в комнате красовались наряды различных цветов, фасонов, на любой случай жизни, для любого времени года и суток. Платья домашние, платья для прогулок, платья бальные, костюмы для верховой езды, пальто, плащи, подбитые дорогими мехами, а также мехами попроще и подешевле. Пеньюары, юбки, сорочки, манто, боа – целые горы прелестных тряпок.

Со всех сторон комнату охраняли высокие зеркала. Их гладкая поверхность отражала стройные аккуратные ряды с вешалками, манекены, тени светильников, столы, лавки, стулья.

Сойдясь с двойником поближе, я с любопытством рассматривала саму себя. При росте в пять футов, судя по всему, вес мой никак не мог превышать девяноста девяти фунтов. Округлые ягодицы мягко перетекали в тонкую талию. Не пышная, но упругая грудь выглядела аккуратной. Округлые плечи удерживали длинную гибкую шею. Силуэт фигуры очертанием напоминал маленькую скрипку.

Лицо с первого взгляда производило впечатление кукольной приторности: прямой носик, мягкие губки, белая гладкая кожа, округлый подбородок в ямочках. Из образа жеманной красавицы выбивались лишь глаза: черные, матовые, без блеска, они напоминали два омута, в которых пряталось нечто злое и сильное, в любой момент готовое вырваться на свободу.

Пройдясь пару раз туда и сюда, я остановилась у платья из набивного ситца с рукавчиками-фонариками и рюшами на груди, с юбкой в пол. Такое вполне под стать дочке горожанина, не слишком богатого, не слишком бедного. Обыкновенного. Поверх платья пришлось набросить плащ с широким капюшоном, отороченным мехом неизвестного пушистого четвероногого зверька.

Переодевшись, я вновь подошла к зеркалу. Из его глубины на меня смотрело сразу два облика: ребёнок и женщина. Обе маленькие и хрупкие, с точенными мелкими чертами лица, с белой мраморной кожей, как у всех рыжих, но без единой веснушки. С тёмно-огненной массой мелких длинных кудряшек, что словно рамка подчеркивали белизну кожи, с неожиданно черными, изогнутыми, как у куклы, ресницами.

Звук приближающихся шагов заставил меня вздрогнув, обернуться.

– Кто здесь? – раздался раздраженный голос.

В неровном утреннем свете выплывшая из сумерек женщина выглядела бледной и сердитой.

– Что ты здесь делаешь? – сдвинула она брови.

Что, интересно, следовало сказать? «Ворую ваши платья?».

– Ходить нагой неприлично. Вот я и решила кое-что у вас позаимствовать.

– Что ты говоришь? – насмешливо протянула негостеприимная хозяйка. – А ну, снимай с себя мою одежду, нахалка, да убирайся прочь!

– Нет.

– Что!? Да я сейчас Дознавателей позову! Я тебя застукала за воровством, да ещё готова по доброте душевной отпустить, а ты?!.. Пошевеливайся, пока я добрая!

– Если я сниму одежду, так или иначе попаду к Дознавателям. Предпочитаю сделать это одетой.

Я направилась к выходу, с порога небрежно бросив через плечо:

– Всего доброго.

Мне не препятствовали.

Возможно, у хозяйки дома, на её счастье, оказалась хорошо развита интуиция.

* * *

Улицы наполнились звенящими голосами. По мощеным улочкам стучали деревянные обода колес, острые женские каблучки, тяжелые мужские трости. Пищали многочисленные детские голоса, хрипло лаяли собаки. Даже деревья явственнее шуршали едва тронутыми осенней кистью золотыми кронами. Кое-где ещё продолжали клубиться клочки разошедшегося к полудню тумана, впрочем, они нисколько не мешали наслаждаться видом.

На высокой набережной реки Рив удобные скамейки, украшенные резными поручнями, приглашали присесть, отдохнуть, понаблюдать за неспешным, размеренным течением вод. Часть города виднелась отсюда, как на ладони: умытая яростной ночной грозой, окутанная не до конца ушедшими снами.

Ещё немного поплутав, удалось выйти к торговым рядам, где бойкие торговки, распахнув ставни, вывешивали свой товар в надежде завлечь привередливого покупателя. Толстые кровяные, копченные, сыроваренные колбасы, душистые головки сыра, ароматные крендельки, толстые сладкие пирожки с золотистой корочкой – всё, что душе угодно было здесь. Чувство голода, вызванное отрадной для взора картиной, пересиливало и гордость, и застенчивость. Потоптавшись немного у порога булочной, я вошла внутрь. Пожелав доброго утра толстухе за стойкой, спросила, не будет ли она столь любезна, не окажет ли мне милость, не угостит ли этой вкусной булочкой?

– Если я стану угощать бесплатно, то разорюсь, – отрезала торговка.

И окинув меня беглым взглядом, добавила:

– Здесь не подают милостыни.

Много позже мне приходилось тихонько раскаиваться в той, самой первой, расправе, совершенной в голодной горячке. Но угрызениям совести, следует признать, всегда не хватало глубины. Уж больно хороши были отвоеванные крендельки.

Собрав булочки в подвернувшийся под руку пакет, я покинула место преступления и вернувшись на набережную, с удовольствием подкрепилась. Недоеденные кондитерские трофеи превратив в крошки оставила в кормушках для птиц. Благодарные пичуги радостно, благодарно чирикали.

Потом, почти против воли ноги сами повлекли меня назад, к булочной, откуда разумнее всего было бы держаться подальше.

У распахнутых дверей уже стояли Дознаватели из Департамента Расследований. Моё внимание привлёк высокий светловолосый мужчина. Впрочем, он не мог не привлекать к себе внимание. Одна его одежда чего стоила: обтягивающие кожаные штаны, черная рубаха, застегивающаяся совершенно непостижимым образом (ни пуговиц, ни крючков, ни шнуровок не прослеживалось, какие-то непонятные металлические штыри да шарики), короткая красная куртка.

Но дело, конечно же, было не столько в одежде и даже не в волосах, белых, как серебряный свет Сиа, не в тонких, резких, соразмерных чертах лица. Всеобщее внимание привлекали глаза, яркие до неприличия, до дрожи в коленках, до мурашек на руках, они выдали в мужчине аристократа и мага. У простых людей такой синевы во взоре не бывает.

Будто привороженная, я, не отрываясь, глазела на дознавателя в вызывающе-красной куртке, когда из булочной вынырнул лысый коротышка с пухлым подбородком, пухлыми маленькими ручками и проницательными глазками-буравчиками, старательно прячущимися за толстыми, как у ребенка, щеками и мясистым носом.

– Увы, маэстро, они не ошиблись. Дерьмо по нашей части, – громогласно оповестил коротышка всю улицу. – Магия, вырви мне упырь селезенку! Плюнь ядовитая гюрза в глаза!

Хрустнув сочной упаковкой, толстый коротышка-дознователь отработанным движением забросил в рот жевательную пастилку.

– И что теперь будем делать? Не носиться же нам с какой-то мелюзгой?

Мужчина в красной куртке улыбнулся, хотя улыбка его никак не затрагивала глаз:

– Раз по нашей части, значит, будем носиться. Ничего не поделаешь.

– И кого только посетила мысль применять Негасимое Пламя, чтобы пришить невзрачную простолюдинку, а? Это ж магия такого уровня, что ого-го! Нет, ну это же как по муравью бомбой садануть. Зачем, спрашиваю?

– Нужно проверить. Причина есть. Нужно только докопаться до неё.

Видимо почувствовав мой взгляд, красавец-блондин резко оборвал фразу и оглянулся.

Я поспешила уйти.

* * *

Бегущие по небу облака поначалу лишь прикрывали солнечное сияние, но, сгруппировавшись в тучу, погасили его полностью. Осенью дни коротки.

Очередное место, куда меня занесли ноги, отнюдь не выглядело презентабельным, хотя назвать его некрасивым не поворачивался язык. Элегантные фронтоны домов кое-где венчали остроконечные шпили, но большей частью это были объемные, выпуклые купола, щедро покрытые сусальным золотом и ляпис-лазурью. Разноцветные стекла отбрасывали радужные блики. Ещё не стемнело, но фонари и рекламные щиты уже переливались огнями с изображениями девиц с высоко поднятой грудью да смазливых юнцов в мокрых рубахах, жадно липнущих к телу.

На улице господствовала особая красота утонченного, болезненно – рафинированного разврата. Красота извращенная, в равных пропорциях вызывающая любопытство и омерзение: огни, мрамор, тела в шёлке одежд, нагота в блеске драгоценностей. Каскад волос, искусно заплетенных и причудливо распущенных; магия округлых грудей и широких плеч; музыка, смех, стоны наслаждения, крики экстаза. Настежь распахнутые, зовущие двери.

На другом конце узкой улицы появился экипаж. Прогромыхал и остановился, покачиваясь на новых рессорах. Дверца бесшумно распахнулась и так же беззвучно закрылась стоило мне оказаться внутри деревянного передвигающегося ларчика, приятно пахнущего свежим лаком.

– Разве я тебя приглашал?

Манерно прозвучавший голос показался мне неприятным.

– Разве нет? – изумленно затрепетала я ресницами. – Вы остановились напротив меня. Вот я и подумала, что это приглашение.

Мужчина кончиком трости бесцеремонно отбросил с моего лица капюшон, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть товар.

– На кого ты работаешь, девочка?

– Ни на кого.

– О? Так бывает? – недоверчиво протянул незнакомец. – Ладно, не хочешь говорить, твоё дело. Сколько?..

Я нахмурилась, изо всех сил пытаясь понять, о чём может идти речь. Но память по-прежнему отсутствовала, в голове царили легкость и пустота. Никаких ориентиров, звоночков, намёков.

– Сколько ты стоишь?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Наверное, нисколько.

– Ты утомительна, – вздохнул мужчина.

Прекратив разглядывать ногти, он посмотрел в упор так, словно иголку в бабочку вгонял. Лицо до сего момента почти полностью скрывал высокий воротник, так что я только теперь увидела на глазах мужчины стёклышки очков, заключенных в тонкую сверкающую оправу.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Как не напрягала я память, ничего кроме темноты, пустоты и кружащихся в небе ворон вспомнить не могла.

– Я спросил, – с нажимом повторим мужчина, – как твое имя?

– У меня нет имени, – тихо ответила я.

– Что ж? Инкогнито так инкогнито. Так даже лучше, – неприятно засмеялся незнакомец.

В этот момент карета остановилась.

Мужчина не пытался выказать хорошего воспитания, достойного его высокого положения. Руки мне не протянул. Выбираться из экипажа пришлось самостоятельно.

Помедлив немного на пороге, я прошла в распахнутые двери.

Пустота внутри меня раздражала в той же степени, что и пугала. Я – Никто, иду в Никуда, непонятно зачем. Звуки шагов гулко отзывались эхом от холодных стен и высоких потолков.

Щёлкнув огнивом, мужчина зажег свечи в канделябре. Свет храбро попытался побороть темноту, но был обречен на поражение, лишь умножая количество теней.

– Выпьем?

Я отказалась.

– Вот как? – Пожал плечами он. – Что ж, если прелюдию ты считаешь излишней, я не прочь перейти к главному.

– Пустите!

В первый момент я даже не испугалась, просто стало противно, когда его язык скользким угрем устремился мне в рот, а мокрые холодные губы напомнили отощавших за зиму жаб. Прикосновение рук, жадно шаривших по моим ногам, костлявых и липких, вызвало тошноту. В негодовании я попыталась отпихнуть от себя мужчину. Плечи у него широкие и твердые, он был таким огромным, что в его руках я ощущала себя бесполезной болонкой.

Вот когда я поняла, что не могу так просто остановить его, тогда пришли страх и ярость. Я принялась брыкаться, как взбесившийся жеребёнок. Я изворачивалась, кусалась, царапалась. Но всё было бесполезно. Скорее чисто инстинктивно, поскольку память моя всё ещё спала беспробудным сном, я использовала классический женский прием – ударила мужчину коленом в пах.

Возможно, будь я женщиной, это и сработало бы, но учитывая разницу веса, роста и комплекции, лучше было бы этого не делать. Противнику мой удар был как слону – комариный укус. Только сильнее разозлил и раззадорил.

Зарычав, насильник обнажил дыбящийся, бледно-розовый, влажный, покрытый вздутыми венами, член, показавшийся мне ужасным орудием пытки.

В ужасе я замотала головой.

– Хватит тут девственницу из себя корёжить! – рявкнул он. – Давай! Возьми его в рот.

Теперь я понимаю, что, возможно, мужик на самом деле и не был таким уж чудовищем. Он встретил меня на улице, где на протяжении нескольких веков проститутки всех мастей торгуют своим телом. Он понятия не имел о том, что я оказалась там чисто случайно.

Если бы он только был чуть более чутким и внимательным, это спасло бы ему жизнь, а мне – нервы. Но печальная правда жизни заключается в том, что мужчины вообще редко бывают чувствительными и внимательными, а уж те, кто не гнушается покупать для удовлетворения своей похоти детей – и подавно.

Моё поведение, наверное, казалось ему столь же нелепым, как мне его – возмутительным. На лицо было банальное противоречие и конфликт интересов.

Когда его член приблизился к моему лицу я подумала, что сейчас умру, скончаюсь от гадливости:

– Лучше засунь его себе в задницу, гадёныш!

Мужик с силой прижал мое лицо к своему восставшему жезлу, разом отсекая ненужные ему прения.

У меня не оставалось выбора. Я поняла, что должна сделать. И, не колеблясь, сделала это – сжала зубы на его единственном достоинстве, которым он столь бездумно и опрометчиво тыкал мне в лицо.

Крик боли вперемешку с возмущением резанул по ушам.

Воспользовавшись тем, что меня больше не удерживают, я бросилась в ближайшую дверь. В маленьком коридорчике пряталась тонкая винтовая лестница. Подхватив разорванные, волочившиеся по полу юбки, я помчалась вверх, успев миновать несколько пролетов до того, как руки преследователя кольцом сомкнулись на талии.

– Сука!!! – рявкнул он мне в ухо. – Ты поплатишься!

Откинув голову, я затылком резко ударила ему по зубам, чувствуя, как движение болью отдается во всей голове.

Дужка очков у моего мучителя треснула, по стеклам потянулась тонкая паутинка трещинок. Уж не знаю, как сама, но противник выглядел и жутко, и смешно – без штанов, с волосатыми ногами, с безумно вытаращенными глазами.

Прозвеневший в тишине смех для меня самой стал неожиданностью.

На щеке мужчины задергалась жилка:

– Я тебя убью, трущобная крыса, – пообещал он спокойно, тихим твёрдым голосом.

Смех застыл у меня на губах.

Не теряя времени даром, он замахнулся и попади кулак в цель, возможно, его слова стали бы пророческими, а эти мгновения в моей жизни последними. Но я увернулась, и мы покатились по лестнице.

Уцепившись за поручни, мне первой удалось замедлить падение. Противник поднялся на ноги несколькими ступенями выше. В руке моей словно сам собой загорелся алый огненный шар и направился к моему врагу прежде, чем я успела удивиться такому повороту событий. Магическая огненная плазма не настигла цель, расплескавшись по деревянным панелям дома. Разметались по сторонам горячие языки пламени.

В памяти зашевелилось нечто настолько пугающее и ужасное, что я сорвалась с места, ворвавшись в ближайшую комнату, захлопнула за собой дверь, на миг скрывшей меня и от преследователя, и от огня. В изнеможении прислонившись спиной к ненадёжной преграде, я зажмурилась. Перед глазами мелькали образы убитого мной мужчины и какой-то жуткой беззубой старухи, что-то кричавшей мне.

Что она выкрикивала? Угрозы? Предупреждения? Предаваться воспоминаниям было некогда. Из-за закрытой двери валил ядовитой, удушливый дым, принявшись метаться по комнате, заставляя слезиться глаза. Я закашлялась.

Сильный удар в дверь заставил ту распахнуться, а меня отлететь в сторону.

– Ну, тварь! Где ты?! – ревел мой преследователь, похожий на сбежавший из Бездны темный дух. – Выходи, гадина!

Дым сослужил мне хорошую службу, скрыв от взгляда преследователя. Я успела добраться до окна и распахнуть его. Приток свежего воздуха будто плеснул масла в огонь, языки пламени удлинились, а дым из серого превратился в черный.

Шагнуть на широкий резной карниз было делом нескольких секунд, но ухватиться за водосточную трубу, чтобы без труда спуститься по ней, я не успела. Жесткие пальцы упрямого преследователя, упорно не желающего отставать, обвились вокруг щиколотки и потянули меня назад, в геенну огненную.

Лягаясь, как перепуганная лошадь, я кажется ударила его то ли в лицо, то ли в грудь, после чего его пальцы на мгновение разжались, но для меня это обернулось не спасением, а гибелью. Я кубарем покатилась вниз.

С четвертого этажа.