Читать книгу Так становятся звёздами - Екатерина Оленева - Страница 2

Шагнув за порог монастырской кельи Гаитэ замерла – навстречу ей выросла огромная фигура, на мгновение заслонив собой тусклый свет, едва пробивающийся из узкого оконца, утонувшего в толще каменных стен.

Не успела она испугаться, как воин, приветствуя, отвесил ей поклон.

– Граф Фэйрас? – узнала Гаитэ визитёра. – Какими судьбами? Что заставило вас нанести мне визит? Дома что-то случилось?

– Увы! Простите меня, сеньорита, но я принёс дурные вести.

Склонив голову, мужчина выдержал паузу, дожидаясь разрешения продолжить.

– Говорите, – потребовала Гаитэ.

– Сеньорита! Ваш дедушка и дяди убиты, а матушка попала в плен. Мы не теряем надежды на то, что, хотя бы ваш брат, юный лорд Рэйвдэйл, жив, но от него долгое время нет известий, так что подозреваем худшее – дом Рэйвов обескровлен.

– Это Фальконэ?

Вопрос был лишним, ответа на него не требовалось, он подразумевался сам собой.

Противостояние двух домов, Фэйлов и Рэйвов, длилось несколько десятилетий. В последнее время вражда обострилось настолько, что слухи о бесчинстве двух кланов, об их нечеловеческой жестокости по отношению друг к другу, доходили даже сюда, в уединённую обитель, надёжно запертую среди гор.

Мать Гаитэ прозвали Тигрицей.

Стелла Рэйвдэйл прославилась несгибаемым характером. Она вызывала неизменное восхищение тем, что так и не склонилась перед узурпатором Алансоном II, в то время как даже сильнейшие мужи Саркассора предпочли благоразумно капитулировать пред превосходящими силами противника.

Стелла презирала трусость. Стелла свято верила во Всевышнего и его благую справедливость. Согласно её убеждениям, те, кто обманом, подкупом, интригами, по трупам пробрались на трон – они не могли владеть им долго, ибо это несправедливо и не по-божески.

Согласно убеждениям Стеллы, чужаки Фальконэ подчинили себе страну лишь потому, что представители местной знати, презренные трусы, позволили себе продаться им.

Стелла собиралась исправить это недоразумение при первом удобном случае. А удобные случаи она устраивала с завидной регулярностью и с упорством, достойным лучшего применения. В результате чего гражданская война в стране не стихала.

Амбиции герцогини Рэйвдейлской простирались высоко. Она собиралась сесть на трон, претендуя на него по праву крови и рождения. Её убеждения в собственной правоте ничто не могло поколебать. Стелла Рэйвдейл не продавалась, не боялась, не покорялась, не смирялась, не преклоняла колен, не шла на компромиссы.

Гаитэ на собственной шкуре пришлось испытать всю несгибаемую принципиальность и железную непреклонность матери. Когда её дар впервые заявил о себе, герцогиня Рэйвдейл не колеблясь отдала дочь Ордену, чтобы Служители Духов огнём могли очистить её дочь от скверны. К счастью для Гаитэ, святые отцы предпочли не искоренять, а использовать дар, благодаря чему она и уцелела.

Орден Духов обучал, опекал, наставлял. Он стал для Гаитэ тем, чем отказалась быть семья. В итоге она пришла к мысли, что приобрела больше, чем потеряла. В монастыре её уважали, ценили, любили. Здесь она была счастлива и пользовалась свободой, о которой у себя дома вряд ли могла мечтать.

Но о том, что мать отдала её на сожжение и никто из родственников не вступился, Гаитэ не забыла. Она заглушила в сердце ростки привязанности ко всем, кто был связан с ней узами крови. Семья – это не столько телесные, сколько духовные узы, а их между Рэйвдейлами не наблюдалось.

Новость о разгроме дома, безусловно, огорчила, но не сокрушила и не опустошила Гаитэ, как это непременно бы случилось при других обстоятельствах.

– Присядьте, граф Фейрас, – предложила гостю Гаитэ мягким голосом. – Примите мои соболезнования. Мне очень жаль слышать о горе, постигшем всех нас. Я скорблю.

Это было правдой – ей было жаль.

Да, Гаитэ видела дедушку от силы всего-то десять раз, из которых до разговора с внучкой он не опустился ни разу. Пусть всё, что Гаитэ могла вспомнить о нём, было то, что её дед помешенный на охоте старый сноб-маразматиком. Всё равно она предпочла бы услышать новости о его жизни, а не о смерти.

Дядьев вспомнить, увы, так и не получилось. Даже в их количестве у Гаитэ не было полной уверенности.

По-настоящему чувства задевало лишь известие об участи младшего брата. В ту пору, когда Гаитэ увезли из дома, Микки был беспомощным, ласковым ребёнком. Сейчас ему должно было быть около семнадцати, но представить его взрослым юношей не получалось. Перед внутренним взором упрямо вставал образ пятилетнего малыша.

– Как же случилось, что Рэйвы пали? – грустно спросила Гаитэ.

– Сезар Фальконэ захватил замок.

– И с каких это пор у Фальконэ появилась армия?

– Это шлюхино отродье удачно женился, в результате чего и заключил союз с королём Валькары, заполучив многотысячное войско.

– Многотысячное?.. – удивлённым эхом выдохнула Гаитэ.

– Доносчики, шпионящие для вашей матушки, не оправдали вложенных в них средств. По их сведениям, наёмники должны были прийти из столицы. К тому времени мы надеялись успеть подготовиться к осаде. Собирались сделать запасы всего необходимого: собрать каждую унцию зерна, всю птицу и скот в округе. Планировали запереть ворота, подготовить пушки к бою, расставить лучников у бойниц. Леса вокруг крепости должны были вырубить, – каждое дерево, каждый куст – все возможные укрытия, оставив перед стенами лишь чистое поле, что сделало бы нападавших отличной мишенью. Ваша матушка продумала всё!

«И какой в этом толк, если в результате проиграла?», – усмехнулась про себя Гаитэ.

Фейрас продолжал:

– Всё пошло не так, как мы планировали. Сезар привёл армию с границ Валькары. Ему удалось, прячась в лесу, подобраться к замку незамеченным, и осада началась внезапно. Нас окружили в тот момент, когда мы совершенно не были к этому готовы, – с болью в голосе рассказывал генерал. – Ударившая артиллерия посеяла среди людей панику, сломив их боевой дух. Внезапность нападения лишила нас провианта, мы не успели им полностью запастись. И считали это единственной опасностью. Толщина стен замка Рэйв – двенадцать футов. Никто и никогда не мог их проломить. Но Сезар – сам дьявол во плоти! – сделал невозможное. Под белым флагом переговоров он сам вызвался быть парламентёром. Пафосно заявил, что не желает воевать с тысячью безоружных людей, предпочитая, как мужчина, сражаться лишь с мужчинами. Мол, к чему подвергать опасности жизни женщин и детей? – говорил он. Не проще ли договориться миром? Требовал у вашей матери немедленно сложить оружие, и открыть ворота крепости. Взамен гарантировал жизнь всем без исключения.

Гаитэ скривилась, чувствуя, как рот наполняется полынной горечью. Она не сомневалась в том, каким был ответ Тигрицы.

– И что сделала матушка?

– Ваша неукротимая, храбрая матушка встретила ублюдка, держа стрелу арбалета на тетиве! Она сказала, что не склонит головы перед жютенскими развратниками, – с гордостью процитировал вояка, не скрывая восхищения госпожой. – И спустила стрелу с арбалета.

– Стреляла в парламентёра под белым флагом? – усомнилась Гаитэ во вменяемости матери.

Это было слишком даже для царственной герцогини.

– Не в него – всего лишь ему под ноги. А я в жизни не встречал лучника лучше герцогини. За всю мою жизнь она не промахивалась ни разу!

– Понятно. Что было потом?

– Потом негодяи стали шантажировать госпожу жизнью её сына. Они выволокли его к осадным башням, растянули на дыбе…

Сердце Гаитэ болезненно сжалось. Разумом она понимала, что пытали юношу, но воображение упрямо рисовало зарёванное личико пятилетнего малыша с пухлыми ручками.

– Сезар требовал от вашей матери немедленно сдаться на его милость, преклонить колени перед его отцом-императором в обмен на жизнь наследника Рэйвдейла. Но даже после того, как мальчику на глазах матери отрезали мизинец, герцогиня не дрогнула.

– Чего ж ей дрожать? – прошептала Гаитэ, задыхаясь от отвращения. – Пальцы-то не ей отрезали.

– «Твоего сына ждёт смерть из-за тебя! – кричал Сезар. – Так каков будет твой ответ?

– Никогда не преклоню колен перед тем, кого презираю, – ответила герцогиня. – Можешь убить моего сына, я могу родить ещё десятерых. Но честь у меня одна!

«Это твоё последнее слово?».

«Да», – ответила она непреклонно.

– И они убили моего брата?! – в ужасе сжала руки Гаитэ с такой силой, что хрустнули пальцы.

– Они увели его в лес, сеньорита, и больше никто из наших людей юного герцога не видел.

Гаитэ могла представить себе, что чувствовал Микки в тот момент. Когда-то её тоже поставили ниже чести, совести и долга. Может быть в чьих-то глазах подобные убеждения и заслуживают уважения, но лично для неё они равнозначны бездушному безразличию.

– Выходит, Тигрица пожертвовала тигрёнком ради замка? – холодно протянула Гаитэ. – Что было потом?

– Потом заговорили пушки. Они всё били и били, но не долетали до наших стен, изрядно всех веселя. Однако веселились мы, как скоро выяснилось, рано. Разрушив фундамент в том месте, где был подземный ход, враги заставили одну из башен рухнуть, как сложившийся карточный домик, погребая под собой людей и открывая врагу проход внутрь. Объявив общее построение, Фальконэ повёл своих людей в атаку. Кавалерия под его предводительством ворвалась во внутренний двор. Они выпрыгивали, как демоны, прямо из оседающей серой каменной пыли, что клубами металась повсюду. Они рубили, кололи всех, без разбора, кто попадался под руку: женщин, стариков и детей.

– Разгорячённые боем мужчины хуже дикого зверя, это известно всем, – кивнула Гаитэ. – Проще от голодного медведя дождаться милосердия, чем от воина, обагрившего кровью меч. Матери следовало подумать об этом до того, как она потерпела поражение.

– Как вы можете такое говорить?! – возмутился воин.

– Простите, – скорее из вежливости, чем из чувства вины произнесла Гаитэ. – Продолжайте рассказ, прошу вас.

Она уже предчувствовала историю о героической смерти Тигрицы. Такой же яркой, красочной, величавой и неумолимой, какой была жизнь её матери должна была стать и её смерть.

– Резня и насилие продолжалось до тех пор, как подоспевший Сезар не приказал своим людям остановиться. Тогда ваша матушка шагнула на парапет донжона и прокричала, стоя над головами тысяч мужчин, с ужасом и восхищением наблюдающих за ней:

«Хотите меня? Возьмите! Можете стрелять из своих арбалетов и стрел! Я не боюсь!».

Я знал, что моя прекрасная герцогиня собирается сойти вниз. В последний раз. Это понял и Сезар.

«Не делайте глупостей, – прокричал он. – Я оставлю вам жизнь!».

«Но она мне больше не нужна», – со смехом откликнулась Стелла.

Гаитэ чувствовала, как биение сердце причиняет ей физическую боль.

Неужели после стольких лет она способна жалеть свою мать? Ведь всё правильно! Жизнь герцогини, женщины из камня, только так и могла оборваться, как длилась – легендой. Камень можно сокрушить, столкнув его в пропасть. Жизнь Стеллы Рэйвдейл должна была оборвать только сама Стелла Рэйвдейл.

– Она прыгнула?

– Не успела. Наёмники проклятого ублюдка-полукровки схватили госпожу.

Гаитэ сначала не поверила своим ушам, потом вспомнила – ну, конечно! Разговор начался с сообщения о том, что Тигрица Рэйвдейла попала в плен. Они проиграли Фальконэ по всем статьям. Замок пал, семья убита. И даже умереть, красиво выйдя из игры, им не позволили.

– Госпожу заставили обрядиться в одно из самых нарядных её платьев, заковали в золотые цепи и, посадив в клетку, обитую чёрным сатином, отправили в Жютен.

«Я укротил легенду», – хвастался Сезар Фальконэ.

– Теперь тюрьма стала замком вашей матери, – завершил рассказ её верный слуга.

Золотые цепи, золотая клетка, чёрное платье и чёрные султанчики? Пышные вышли поминки по амбициям неукротимой Тигрицы. Вкуса у Фалькане не отнять.

– Сеньорита? – напомнил о себе верный воин. – Простите мою дерзость, но ведь я приехал не только затем, чтобы сообщить о свалившемся на вас несчастье. Фальконэ считают, что победили нас, – продолжил он, – полагая, что никого из Рэйвдэйлов в живых не осталось; что в этой истории ими, наконец, поставлена точка. Они, как и многие другие, забыли о вашем существовании. Но вы есть! Вы – наша надежда. Последняя опора дома Рэйвов. Вы должны вернуться домой.

Пауза, последовавшая за этим, была такой же густой, как сумерки в комнате.

Близился вечер. Солнце садилось. Колокола обители звонили, собирая людей к молитве перед ужином. Жизнь для большинства продолжала идти привычным ходом.

– Я – должна? – глухим эхом откликнулась Гаитэ. – Что-то должна моей семье? Да разве?! Они все отреклись от меня словно от прокажённой. Хотя нормальные семьи и от прокажённых ведь не отрекаются? Прошло столько лет! Никто из них ни разу обо мне не вспомнил. К тому же, возможно, вам не известно? Но я уже не просто послушница – я приняла обет.

– Из любых правил есть исключения, – решительно возразил граф Фейрас. – Отец Ксантий подпишет буллу, дозволяющую вам оставить Духовную Стезю и вернуться к мирской жизни. С учётом сложившихся обстоятельств это ваш долг.

– Чтобы вы тут не говорили, какие бы буллы не подписывали – я никуда не поеду! Не вам решать, ясно?

– Возможно, после аудиенции с отцом Ксантием, вы передумаете?

– Как погляжу, вы не теряли времени даром? Успели спеться с отцом Ксантием? А вы все отдаёте себе отчёт в том, что я вряд ли пожелаю заменить для вас мою мать?

– Буду питать надежду, что после разговора с отцом Ксантием вы измените решение. А пока доброй ночи, госпожа.

Гаитэ, не отвечая, вышла из кельи, с трудом сдерживаясь, чтобы не хлопнуть дверью. Чувства, кипевшие в её душе, вряд ли можно было назвать добрыми.

Стараясь остудить разгорячённую голову, она прижалась пылающим лбом к камням, успевшим за века накопить в себя немало отрезвляющего холода.

Слаб человек иначе он не был бы человеком. За десять лет дочь так и не нашла в себе силы простить мать. Обиженные люди всегда хотят воздаяния как высшей справедливости.

И вот, всё вроде бы случилось так, словно сама судьба лично писала сценарий: Гаитэ в Храм везли в серебряной клетке (считалось, что серебро ограничивает силу нечисти), а Стелла покатилась в столицу в золотой; дочь всю дорогу испытывала страх перед костром, но и мать должна была не меньше дочери бояться неизвестности. Око за око? Да! Так почему Гаитэ не чувствует себя удовлетворённой?

Может быть, потому, что в глубине своего сердца она всегда хотела, чтобы мать пожалела о своём выборе и раскаялась? Не воздаяния желала Гаитэ, а примирения. А его так и не случилось.

А сердце, по-прежнему обливаясь кровью, жаждет любви. Словно не было всех этих лет, когда не раз и не два приходилось глядеть в глаза смерти, когда Гаитэ промывала кровоточащие язвы, к которым не решались прикоснуться другие, заживляла ожоги, сращивала кости, говорила с духами.

И вот, стоило появиться посланнику матери, как старые раны вновь начали кровоточить, превращая её в маленькую, раненную жестокостью самых близких людей, девочку.

После всего случившегося, неужели ей вот так просто взять и вернуться к мирской жизни? Что скрывать, было время, когда это являлось заветным желанием Гаитэ, но теперь перспектива шагнуть в водоворот людских страстей, амбиций и больших возможностей откровенно пугала.

Что ждало её там? Перспектива сделаться марионеткой в руках искусных кукловодов? Никому ведь нет дела до неё самой, всем нужен лишь повод возобновить войну с Фальконэ.

Гаитэ никогда не считала себя человеком большого ума. Признание своих умственных способностей как средних, нисколько её не огорчало, потому что амбициями своей матери она не грешила. Но и не нужно было иметь семь пядей во лбу, что осознать простую истину: желает того Гаитэ или не желает, покорится или нет, в покое её уже не оставят. Вынудят сначала вернуться в замок, потом объявят единственной законной наследницей, тем самым подвергнув сомнениям законность прав Фэйлов на земли Рейва, затем выдадут замуж за человека из партии, оппозиционной правящему дому.

А когда война в стране возобновится, сколько людей погибнут? Сколько вынуждены будут голодать? Останутся без крова? Потеряют близких? И всё ради чего? Будто клан Рэйвов сумеет управлять страной лучше Фальконэ? Да плевать ей на то, что они чужаки! Их политика объединения раздробленных земель под одно знамя вовсе не казалось такой уж ужасной – сжатый кулак всегда мощнее красиво растопыренных пальцев, даже если каждый из них в перстнях.

Там, где большинство людей видели доблесть и честь в поведении великой Тигрицы, Гаитэ мерещилось лишь упрямое и самолюбивое желание дорваться до власти. Кто знает, что ждало бы Саркассор, если бы дражайшие родственнички дотянулись до вожделенного трона?

Кто бы не встал у руля, всё повторится. Что было, то и будет – стяжательство, жадность, глупость, разврат. Для низов не имеет большого значения кто из знати станет пить их кровь, а вот для знати, конечно, разница есть и большая.

На шахматной доске фигурки умело расставлены. Все ждали лишь её появления чтобы партия началась заново.

Всё вокруг казалось таким спокойным и умиротворённым. Заходящее солнце золотило многочисленные крыши из розовой черепицы, колоколенки, белые стены с темнеющими на них бойницами. Колокол продолжал звонить и колокольный звон лился над пустынными дворами и внутренними двориками, окружёнными галереями. В розоватом небе с пронзительным криком носились ласточки, на кучах навоза и соломы кудахтали куры.

Деревянные створки высоких монастырских ворот были ещё распахнуты, и пожилая монахиня в рясе из грубого коричневого сукна дремала рядом с ними на скамеечке. С последним ударом колокола она запрёт их на массивный металлический засов, отделяя зачарованную тихую обитель ото всего остального мира.

Стемнеет. За стенами обители примутся бросить волки, медведи и люди, что хуже тех и других, вместе взятых. И лишь здесь, за толстыми стенами, можно будет продолжать наслаждаться чувством безопасности, часто иллюзорном.

Но иногда цену имеют даже иллюзии.

Поднявшись на несколько ступенек по каменистой лестнице, Гаитэ пересекла узкий коридор, ведущий в общую трапезную. Стоило открыть дверь, как на неё обрушился шум голосов. В очаге плясали яркие языки пламени, за большим столом, уставленном тарелками и медными кувшинами, собрались монашки. Однако присоединиться к ним Гаитэ не успела. Одна из иеромонахинь передала весть, что госпожа аббатиса незамедлительно ждёт её в ризнице.

По дороге, пересекая двор, она приметила великолепную карету с золочёными дверцами, упирающуюся оглоблями в землю. Охваченная смутным беспокойством, Гаитэ заглянула в конюшню. Лошади, жующее сено были породистые, каждая стоила состояние. Невозможно было не отметить, что такие рысаки, как и золочёная карета, слишком дорогое удовольствие для тайного посланника опальной герцогини Рэйвской.

Значит, в монастырь прибыл кто-то ещё?

Стараясь преодолеть сковывающий душу страх, Гаитэ вошла во мрак и прохладу ризницы. Бархатные ковры заглушали звуки шагов. Пахло густым ладаном.

В конце комнаты маячили две фигуры. В высокой измождённой женщине с мрачным лицом невозможно было не признать мать-настоятельницу, а красная мантия её собеседника не оставляла сомнений в том, что перед вами один из князей церкви.

Гаитэ собралась опуститься на колени, вопрошая благословения, но мужчина не позволил ей сделать этого, поспешно подхватив под локоть.

Он сам поцеловал ей руку, выражая этим жестом своё почтение.

– Прошу, сеньорита! Не вам, но мне в пору вставать на колени перед заслугами вашей многоуважаемой матушки.

С красивого, тщательно выбритого лица на Гаитэ глядели искрящиеся умом и энергией холодные голубые глаза – глаза жёсткого дельца и политика.

– Насколько мне известно, дочь моя, вы уже несколько лет пребываете в этой тихой обители? Посвятившие себя Богу и общению с Духами мало знают о мирских заботах.

Кардинал задумчиво потёр ладони.

Он медлил, подбирая правильные слова. Голос выдавал его растерянность, которую не могли скрыть ни величественная осанка, ни нарочито прямой взгляд.

– Однако кое-что должно стать вам известным.

– Вы хотите поведать о печальной участи, постигнувшей мою семью? – предвосхитила его слова Гаитэ.

– Вы знаете? – с облегчением выдохнул мужчина.

– Слуга матери принёс это печальное известие буквально пару часов назад.

По лицу матери-настоятельницы мелькнула тень. Складка тонких губ дрогнула, но что означала эта мимическая игра Гаитэ понять не успела.

Кардинал вздохнул:

– Тем лучше, что вы в курсе дел, дочь моя. Тем лучше. Вы должны понять, что я прибыл сюда издалека не из праздности или желания перемен. Ваша мать сейчас не в состоянии заботиться о вас, а вам как никогда потребуется отеческая поддержка.

Гаитэ перехватила короткий и быстрый, как молния, взгляд аббатисы.

За всё это время та не проронила ни слова, в глубоком молчании перебирая чётки. Их мерное постукивание эхом отдавалось где-то в глубине черноты, окутывающей помещение.

– Ни для кого не секрет, дитя моё, что род Рэйвов одна из древнейших кровных линий Саркасора. Он столь могущественен, что имеет право предъявить претензии на императорский трон, – задумчиво поглаживая подбородок, протянул отец Ксантий. – Ваша матушка поступила крайне опрометчиво, пытаясь запереть вас здесь, в то время, как ваше происхождение делают вас невестой, достойной претендовать на руку и сердце благороднейших принцев или даже королей. Словом, вам не место в церкви, дитя моё. Вы должны вернуться в Рэйвдэйл.

– Но разве замок не разрушен?

– Нет таких стен, которые нельзя было бы отстроить заново, – невозмутимо парировал кардинал, вновь устремляя на Гаитэ взгляд своих слишком ясных, холодных, как сталь глаз.

Гаитэ почувствовала, как ей становится трудно дышать.

– Святой Отец, но я ведь приняла обет!

– Орден обладает широтой взглядов и умеет правильно расставлять приоритеты. В данном случае ваш союз с Духами будет расторгнут ради союза с человеком. Скажу больше: церковь благословляет праведную месть. Вы отомстите за вашу мать и, с божьей помощь, сбросите с трона проклятых Фальконэ. У вас есть для этого всё необходимое – сильные друзья и союзники, о которых вы даже не подозреваете, но которые молятся о вас ежечасно. Ну а пока вы вернётесь в ваш замок вместе с вашим слугой и будете дожидаться дальнейших указаний.

Гаитэ надеялась, что мать-настоятельница хоть слово скажет в её защиту, но та упрямо молчала, продолжая перебирать чётки. Видимо, страх перед кардиналом был сильнее чувства долга и справедливости.

Итак, выбор небогатый: подчиниться и стать поводом вновь посеять смуту в стране. В итоге её либо убьют Фальконэ, не отличающиеся щепетильностью и мягкосердечием, либо посадят на трон Саркассора, предварительно выдав замуж за какого-нибудь принца. А если откажется во всём этом участвовать – сожгут как ведьму. Но это крайний случай.

Изо всех сил стараясь не смотреть на прелата, на его вытянувшиеся в притворной улыбке губы, чтобы он, не дай бог, не прочёл в её взгляде горячей ненависти, Гаитэ холодно кивнула:

– Я уступаю, ваше преосвященство, потому что не имею возможности вам противостоять.

– Прекрасно, – кивнул отец Ксантий. – Возвращайтесь в вашу келью. Спокойно отдохните до утра, а завтра – в дорогу.

Добавить к сказанному было нечего, так что Гаитэ покорно сделала то, что велели – вернулась к себе, в свою келью.

Десять лет эта комната служила ей верным пристанищем, была единственным местом, где можно было остаться наедине с собой. Небольшая, с голыми стенами и с низким ложем в углу, застеленным плоским тюфяком. Постелью дочери герцогини Рэйвской все эти годы служило тонкое одеяло да грубая простыня.

В тёплое время года здесь веяло приятной прохладой. Стоило распахнуть ставень, комната наполнялась влажными запахами ночного леса, мха и грибов. Зимою же здесь царил ужасный холод, согреться было невозможно. Оставалось только мечтать о весне.

И всё же здесь Гаитэ была – нет, не то чтобы счастлива? Здесь она познала мир и покой, целебную силу смирения перед тем, что изменить не в силах.

Она смогла преодолеть бедность, недостаток вкусной еды и холод. Но со сценарием, делающей её марионеткой в руках грязных игроков, она мириться не хотела.

В голове складывались планы, один безумней другого. Несмотря на усталость, спать совсем не хотелось.

– Что же делать? Что же мне делать? – нервно бормотала она, ходя в проходку от стенки к стенке.

В матери-настоятельнице Гаитэ всё же ошиблась. Та вовсе не была равнодушна к её судьбе, просто не хотела привлекать к себе внимание могущественного кардинала. Не столько из трусости, сколько из осторожности. Не следует демонстрировать противнику силу, если есть возможность её скрыть.

Незадолго до полуночи в дверь постучали:

– Гаитэ, ты спишь?

– Нет.

– Открой, это я!

При виде старшей наставницы, долгие года заменяющей ей мать, Гаитэ едва не прослезилась.

– Если бы ты знала, дитя моё, как я переживала во время вашего разговора с его преосвященством! – тяжело дыша после подъёма по лестницы вымолвила игуменья. – У меня не было ни малейшей возможности подготовить тебя к этой встрече. Беда пришла слишком неожиданно.

– Полагаю, дело о моём возвращении к мирской жизни уже решено? – нервно сцепила руки Гаитэ.

– Не сомневайся в этом. Отец Ксантий, как всем нам хорошо известно, человек дальновидный. В его голове всегда теснится множество планов. Например, прибрать к своим захапущим ручкам как можно больше земель, власти и богатства. А земли Рэйвов лакомый кусок. И теперь, когда твоя мать и брат практически выбыли из игры, доступ к желаемому до смешного прост. Всего-то и нужно выгодно выдать тебя замуж. Уверена, он станет настаивать на твоём браке с его племянником, графом Лораном. Отец Ксантий и раньше пытался повлиять на Стеллу Рэйв, надеясь, что та разрешит тебе покинуть монастырь, но герцогиня не могла не понимать, что племянник будет лишь послушной марионеткой в дядиных руках, и тебя ждёт та же участь. Поэтому была непреклонна.

– Не тратьте времени на разъяснения того, что и так очевидно, матушка. У вас есть план, как помешать его замыслам?

– Да, но они столь радикальны, что пугают меня саму. Прости, дитя, за предложение, что я сейчас сделаю, но, учитывая все обстоятельства, я не вижу другого выхода. Раз тебе всё равно не суждено стать одной из Духовных Сестёр, а твоя семья нуждается в помощи, значит, тебе придётся помочь матери вырваться из когтей Фальконэ.

Голос матери-настоятельницы утратил привычную твёрдость. Он был полон печали и слегка дрожал, что было ей совершенно несвойственно.

– Не думаю, что это в моей власти, – возразила Гаитэ. – Да я и не уверенна, что хочу помогать ей.

– Не хочешь спасти мать от смерти? – возмутилась наставница. – Это немилосердно. В любом случае, жизнь твоей матери – это гарантия твоей собственной безопасности. За Стеллой Рэйв стоит реальная сила, способная сдержать таких, как отец Ксантий. Небо свидетель, я хотела для тебя иной судьбы, но всё складывается так, как складывается! А складывается оно не в нашу пользу.

– Расскажите ваш план, – сухо молвила Гаитэ.

– Сядь. И выслушай, прежде чем со мной пререкаться.

Гаитэ села.

– Я отдаю себе отчёт в том, что Фальконэ не святые и что они узурпировали власть. Но я также не могу не отдать им должное – собирая земли Саркасора под одни знамёна, они способствуют централизации государства, укрепляют его. Бесконечные войны из-за вечно враждующей между собой знати разорили людей, обескровили земли. Твёрдая централизованная власть может дать передышку всем!

Гэитэ молчала. Сказать ей было нечего. В политике она разбиралась гораздо хуже, чем в хворях и лекарствах.

– У Фальконэ есть реальная власть, но у них нет на неё древнего права рождения. Они – чужаки. И это даёт возможность таким, как отец Ксантий, постоянно раскачивать лодку, размахивая перед их носом генеалогическим древом со священным правом престолонаследования.

Гаитэ сокрушённо вздохнула. Она начала понимать, куда клонит её суровая, но мудрая наставница.

– У тебя это право есть. Ты – законнорождённая и, как единственная наследница Рэйвов можешь передать право на престол и корону своим детям. Твой сын сможет легитимно носить корону Саркасора. Вот тот козырь, на которой Фальконэ вполне могут повестись. Ты выступишь в роли наживки и подцепишь их на крючок.

– Чем жениться на мне, не проще ли меня убить? – со злым сарказмом поинтересовалась Гаитэ.

– Зачем убивать, если можно использовать? У Алансона, как известно, два незаконнорожденных сына.

– Сезар, как я слышала, недавно женился? А про Торна – вы ведь это не серьёзно? – с тихим стоном проговорила Гаитэ. – Мерзкий, трусливый развратник, алкоголик и сифилитик? Вы не имеете морального права требовать от меня согласиться на брак с ним.

– Дорогая моя, если кто-то и способен справиться с последствиями избыточной любви – это ты. Учти, я в курсе, что ты лечила парней от подобных хворей. И знаю, что, в отличие от жертв докторов, твои пациенты не только выживали, но даже имели наследников.

– Можно лечить болезнь, как следствие. Но причину, сидящую в голове, а не в чреслах, вылечить никому не под силу. Я не стану даже думать о браке с этим гнилым, в прямом и переносном смысле, человеке.

– Жертва лёгкой не бывает, – отрезала мать-настоятельница.

– А с какой радости я должна жертвовать собой ради матери, которая меня бросила?!

– Много ли ты знаешь о своей матери, дитя, чтобы судить её? – непривычно рыкнула в ответ мать-настоятельница. – Ты можешь мне сейчас не поверить, но Стелла многое делала лишь для того, чтобы защитить свою семью. Ноша её была тяжела. С такой не каждый мужчина-то справится.

– Какое мне до этого дело? Я не могла ей помочь. Да она и не желала моей помощи!

– Она заботилась о тебе, как умела! У женщины в мире мужчин связаны руки. Привести тебя сюда, к нам, уже было благом. Думаешь, останься ты с твоим даром рядом с дядьями да дедом, прожила бы долго? А здесь мы сделали всё возможное, чтобы научить тебя управлять им. Здесь ты была в безопасности от посягательств мужчин, жадных до всего необычного. Здесь ты могла бы прожить всю жизнь, не зная страстей… если бы не последние события.

– Моя мать пыталась меня защитить? Хотите сказать, она не отрекалась от меня?

– Нет!

– И я должна в это поверить?

– Правда не перестаёт быть правдой оттого, что ты в неё не веришь. Она существует сама по себе, вне зависимости от наших убеждений.

– Вы просто хотите заставить меня поступить по– вашему, – насупилась Гаитэ.

– Я слишком хорошо знаю тебя, дорогое моё дитя, чтобы сомневаться в том, что ты поступишь правильно, так, как должна и так, как будет лучше для всех, включая тебя саму.

– Ну, конечно! Что же может быть на свете лучше, чем стать женой Торна Фальконэ?! – истерично засмеялась Гаитэ, стряхивая с ресниц наворачивающиеся на глаза слёзы. – Одно утешает, что даже если я на такое и пойду, он сам ни за что не согласится. Этот высокомерный, заносчивый индюк не женится на монастырской простушке, будь она хоть трижды королевский кровей. А во мне-то и осьмушки не насчитывается.

– К одной цели можно прийти разными путями. Да, в последнее время Торн Фальконэ совсем слетел с катушек, потому что знает – дни его сочтены. И он и в курсе, сколь неприятным способом ему придётся их закончить. Последствия лечения ртутью ведь приятными не назовёшь? А ты предложишь ему альтернативное лечение с гарантированным результатом. Возможно, что и сумеешь надеть поводок на это чудовище?

– А возможно, что и нет!

Мать-настоятельница тяжело вздохнула:

– Если Торн не захочет спасения, ты не сможешь его спасти. Но муки сократить можно разными способами, облегчив их. Или сократив время, на них отпущенное.

Гаитэ ушам своим не поверила:

– Вы предлагаете мне отравить моего возможного будущего мужа? Я не ослышалась?

– О! Надеюсь, на такие меры идти всё же не придётся. Я верю, ты найдёшь способ мирно сосуществовать с Фальконэ. Ну а пока не стоит так далеко заглядывать вперёд. Сейчас твоя главная забота – встретиться в Алонсо, предложить ему сделку: свадьбу в обмен на жизнь твоей матери. Если повезёт, сможем одним выстрелом убить двух зайцев. И, как по мне, куда лучше быть снохой Алонсо II, чем отца Ксантия.

Гаитэ откинула голову, устало прикрывая глаза:

– Итак, подытожим наш разговор? Вы предлагаете мне добровольно отдаться заносчивому сифилитику, помешенному на поединках и шлюхах? Человеку, не погнушавшемуся, если верить слухам, обесчестить невесту своего кузена прямо на его свадьбе, пока та из-за ширмы вела разговоры с готовящемся к брачной ночи, супругом. Вы полагаете, мой долг воспользоваться шансом и породниться с человеком, пытавшим и, вероятнее всего, убившим моего брата на глазах у моей матери? Стать женой насильника, распутника и бритёра? Даже его родные предпочитают держаться от Торна подальше, опасаясь его диких выходок. А я, в здравом уме и трезвой памяти, поступлю прямо противоположно?

– Можно надеяться, что слухи, как обычно, преувеличивают недостатки молодого человека.

Судя по тону, мать-настоятельница и сама-то не слишком верила в такой благополучный исход.

Любая сказка заканчивается свадьбой. И на свадьбе невеста всегда в белом. Но белый – это цвет смерти и добавить к вышесказанному нечего.

Торн?

Закрыв глаза, Гиэтэ попробовала вызвать в памяти его образ. Вспомнить братьев Фальконэ оказалось делом несложным. Яркие личности западают в память.

Братья не желали являться по одиночке. Они и в памяти возникли будто в связке: Торн в алом дуплете, Сезар – в чёрном. Оба темноволосые, ясноглазые. Только у Торна глаза жёлтые как у тигра, словно янтарные, а у Сезара – чёрные.

Они были разными и в то же время похожими. Торн – выше и плечистей, Сезар чуть ниже ростом и изящней. Старший брат взрывной и вспыльчивый, младший – остроумный и коварный. Торн мог потягаться силой и мощью со львом, в то время как Сезар напоминал серебристую кобру. Но оба брата были в равной степени порочны и смертоносны; хитры, как лисы и жестоки, как кровожадные гиены.

Что там было написано на фамильном гербе Фальконэ? «Возьмём любую высоту»? Им бы, по мнению Гаитэ, куда больше подошло изречение: «Беру, что нравится».

Что ж? Оказаться в эпицентре интриг и ярких событий перспектива одновременно и пугающая, и (что душой перед самой собой-то кривить) привлекательная.

Гаэтэ готовила себя к решению трудных жизненных задач ради служения людям.

Но разве обуздать неукротимый нрав Фальконэ не менее трудный и интересный вызов?