Читать книгу Похлёбка из хлопка - Екатерина Панчешникова - Страница 2

、、、

у волчихи глаз звездяной и жёлтый.

у волчихи нос мокрый, что у пса.

у волчихи шерсть понежнее шёлка,

а в душе немного она лиса.

у волчихи в лапах стальные когти -

хотя впрочем, может, и серебро.

как-то раз её увидал в полёте

старый егерь, спрятавшись за сугроб.

и поверьте, это святая правда.

он не спьяну видел и не во сне.

если зла она или очень рада,

то её следов не запомнит снег.

а в лесу морозно, и пахнет хвоей.

чуть настанет вечер – луна взойдёт…

дураки считают, волчиха воет.

но волчиха знает: она поёт.

а потом уходит тропинкой узкой,

задевая ветви кустов плечом,

и выходит на огонёчек тусклый -

это я в дверях стою со свечой.

но не бойтесь, просто лежите тихо,

не кидайтесь книжками под кровать -

там, свернувшись, дремлет моя волчиха.

знать, в лесу ей холодно ночевать.

、、、

в тихим омуте…

вспомните:

в тёмной комнате

сонмы тех

невесомостей,

сонностей…

нерешённостей…

полно-те!

незнакомый текст -

трону те

клёны в золоте,

в холоде,

на одном листе -

горести,

на другом холсте -

вольности

просто сор мести,

сон блюсти.

в приглушённый стих

звон внести.

здесь ли, в комнате,

в тесноте?

в тихом омуте?

где же, где?

、、、

в жёлтом клювике утро приносит немного солнца.

моя тень вырастает вверх и ветвями вьётся,

я её поливаю тёплой водой с горсти:

ты расти, дорогая, расти. расти.

вот и листья наружу рвутся из спелых почек.

моя тень вырастает вверх. или вширь – как хочет,

и за солнцем тянет макушки тяжёлых крон,

чтоб осыпаться на пол медью и серебром…

ты расти. и не слушай, если что скажут люди:

что ты будешь мельчать, а к полудню тебя не будет -

у тебя впереди только жизнь, ледяная высь;

ты расти, моя радость, расти, ветвись.

наберись, моё деревце, сил, терпенья,

стань раскидистою, шелестящей тенью -

так легко и солоно мне одной.

тот, кому я хочу скорее укрыть колени

пушистым пледом,

смотрит сейчас в окно.

я в окне напротив, и мне не спится.

и под тень мою слетаются птицы,

копошатся, строя гнездо в листве…

тот, кого я хочу от всего укрыть

и сама укрыться,

тоже не спит, потому что уже рассвет -

он привык подмечать на рассвете краски и лица;

да и чем тебе, собственно, не сюжет:

в жёлтом клюве немного солнца приносит утро.

и одно окно до сих пор темно, и как будто

до краёв оно всё наполнено темнотой,

да какою – щебечущей, бархатной, золотой…

там, в окне напротив, незнакомая девушка.

и у ног её прорастает дерево,

в потолок упёршись макушкой своей густой.

、、、

белый месяц рубашку в реке полоскал.

томми вытряхнул с чёботов малость песка

и присел на крутой бережок.

снял рубашку: "мою заодно сполосни -

не намного тебе я прибавлю возни.

не окажешь услугу, дружок?"

сбросил на воду – рябь ледяная пошла.

и рубашка бела. и вторая бела.

как одну от другой отличить?

"жаль, что милой моей нет тут рядом со мной,

посмотрела б, как ходит вода ходуном -

будто бьют там какие ключи!

нет её – ну хоть песню о ней я спою,

пока месяц полощет рубашку мою,

хоть задобрю его за заботу".

он запел – и послышался шорох в кустах.

томми тут же замолк, он почувствовал страх

и спросил: "эй, ну где ты? и кто ты?

покажи мне лицо на минуту своё!

не пугает меня никакое зверьё -

здесь же, чую я, что-то другое…"

говорит ему голос: "а что, если нет?

покажусь, как простой получу я ответ:

что с тобою да в чём твоё горе?

нет здесь милой твоей, лишь одна я стою,

белый месяц полощет рубашку твою -

отчего ж ты тоскуешь тогда?

оттого ль, что, свою перепутав с чужой,

ты покой обретёшь? не угоден покой?

не угодна в невестах звезда?

не жилось мне на небе – упала во тьму…

почему ж о другой ты поёшь, почему

не могу подойти я к тебе?"

только томми молчал. он рассудок терял,

глядя в чёрную воду – как зря, ой, как зря, -

где рубашки полощутся две.

、、、

я забуду про всё, я стану писать роман.

за отшельничьей дверью будет шуметь река.

потому что давным-давно уж сошёл туман,

а остался лишь дым вишнёвого табака.

где каштан на воду всю медь свою обронил,

будут звёзды глядеть из сахарной пелены.

и всего-то надо – бумага, запас чернил

да немного свечей. поджечь можно от луны.

я забуду про всё, я память доверю сну -

ни к чему мне эта мышиная беготня…

я теперь больше не боюсь, что уйду ко дну.

потому что река несёт уже не меня.

иногда я буду садиться на берегу

и дописывать там главу из последних сил.

ты придёшь, но я много дать тебе не смогу.

на колючках дикое яблоко унеси

、、、

вам – сквозь колющий ветер, забывшему – и так скоро -

тайный жар моих слов, где горели тогда живьём,

посвящаю опять. металлический старый ворон,

отслуживший своё,

надиктует мне строчку – да смолкнет на полуслове.

масла в клюв бы подлить, батарейку пора менять,

только что будет толку? вы – главное из условий -

позабыли меня.

на дворе уже осень. хотя календарный август

не бросает попыток настигнуть и задушить…

да вы знаете всё. и меня пробирает зависть,

что у вас нет души.

много ль можно пройти, бесконечность шагами меря?

вот такими, моими, где и полуметра нет?..

металлический ворон чуть тише мёртвого зверя.

он не выдаст ответ.

позже встану. вздохнув, заменю ему батарейку,

чтоб он тоже вздыхал, чтобы лапой смешно водил

там, где голая и облюбованная им рейка

служит вместо перил.

вы, конечно, достойны серебряного киота -

но и в нём не расслышите лучше мою мольбу;

хватит рамки фанерной. подсвечники рядом – кто-то

срезал головы будд.

кипяток подостыл. и – что хуже – он опостылел.

морось в окна скребётся забытым снаружи псом.

электрический воронов мозг создаёт простые

фразы, хоть невесом,

и, железным крылом с облупившейся чёрной краской

чуть подёргивая еле-видимо в такт словам,

металлический ворон мне тихо читает сказку.

я пишу её вам.

、、、

море волнуется. море почти что злится:

"ты придёшь? ты придёшь?

мне одиноко здесь. чей-то смех и лица,

птиц счастливый галдёж;

там, где повыше, опять настроили хижин,

исповедуя ноя;

крепости из песка развернулись ниже.

а тебя нет со мною".

море беснуется. сякнет запас терпенья:

"приходи! приходи!

и пустяки, что бьюсь я волною пенной,

ты же – сердцем в груди.

я не умру, я стерплю все твои лукавства,

дружба – она большая…

но приходи. приму тебя, как лекарство.

дозы не превышая".

море волнуется. море ещё не знает:

я иду. я в пути.

от твоих слёз меж рёбер дыра сквозная.

что тебе привезти?

я всё спешу, я всегда тороплюсь с подарком -

нет ли в роду испанцев?

хочешь, бери меня. мне совсем не жалко.

всю, до колец на пальцах.

морю мерещится: я захожу по плечи…

сон это или нет?

не сосчитать, который раз нашу встречу

видит оно во сне.

море молчит. но через секунду дышит

снова, уже под кожей.

море волнуется только сильнее, слыша,

что я волнуюсь тоже.

、、、

оставь мне запах мокрых клёнов

глухим ударом в нос заложенный.

в листве пронзительно-зелёной

пусть ветер бьётся, как стреноженный,

с них первую сгоняя ржавь

и так и не познав усталость…

ведь это всё, что мне осталось.

меня мне только не оставь.

надёжней было бы смолою,

а не водой – хоть лей ты сутками.

тогда б я точно с глаз долой и

из сердца вон, но шутки шутками -

оставь мне лишний час пешком

и в кедах ласковую сырость,

и чтобы из груди просилось,

скреблось, срывалось кувырком!

и чтоб никто не знал, как, право,

не загремели в каталажку мы -

со всей сомнительною славой,

со старомодными замашками;

и, подставляясь под обстрел

немногим легче пули капель,

как так никто из нас не запил,

не умер в прошлом октябре.

а мы и умерли. но память

жива – до боли, до отчаянья.

за этим и прошу оставить

тот запах клёнов нескончаемым,

и время сохранить в воде,

как в камне сохраняют тени,

чтоб было мне вместо поленьев

в далёкий первый зимний день.

、、、

и глоток застревает в простывшем

горле.

так зачем и куда мы спешили,

хронос?

со всех карт наши метки – ты слышишь? -

стёрлись.

тополям обривают насильно

кроны.

как безмолвно они принимают

постриг!

может, путь отмечают слепой наш

пнями?

оставляет нам роща немая

остов,

чтоб могли мы повесить достойно

знамя.

всё мне кажется, даже опилки

стонут.

ствол лишён всех ветвей и разбит на

части.

ты отправлен в бессрочную ссылку -

что уж,

я приду. но я не маргарита,

мастер.