Читать книгу Сборник рассказов для людей, читающих по-русски - Екатерина Рафалюк-Бузовская - Страница 26

А вы верите в любовь с первого взгляда?

Вот и Люся Воробьева не верила. Никогда не верила. А зато в одиночество очень даже верила. И проживала свою жизнь в уютной старинной однушке в центре Львова, на площади Рынок, доставшейся ей от бабушки по материнской линии. С другой стороны, почему «проживала»? И не проживала вовсе, а так, прозябала. Потому что разве это жизнь? Хотя Люсе так не казалось.

Люся трудилась в журнале «Рукоделие в каждый дом» верстальщицей. Сейчас вы ждете, что в следующем предложении я напишу, что работу свою она ненавидела ровно так же, как и свою жизнь? А вот и нет. Любила она свою работу, как ни странно. С радостью шагала каждое утро на трамвай номер три, который, весело урча, принимал ее в свои объятия и начинал пьяно мчаться по городу. Люся плюхалась на одиночное сиденье по левой стороне, подмигивала проплывающему мимо памятнику Ивану Федорову – она каждый раз чувствовала себя с ним одной бандой, если можно так выразиться по отношению к первопечатнику. То есть каждое утро она как будто бы ехала продолжать их общее дело – нести в массы свет, культуру и печатное слово. Ну, с самомнением у Люси было тоже все в порядке, как вы поняли. С работой все в порядке, с жилплощадью все в порядке, а вот с любовью и семейным счастьем не в порядке. Теперь следующим предложением вы наверняка ждете появления кота, правда ведь? Ну как же, одинокая интеллигентная женщина… Кто из них обходится в наше время без кота? Но опять нет. Люся была брезглива, к тому же в ней до сих пор жила травма детства, когда в родительском сельском доме в Прикарпатье вместе с немаленькой семьей проживало человек десять котов. Поэтому нет, нет и еще раз нет! К тому же центр города, дом – памятник архитектуры, как можно! Нет.

Чем же Люся разбавляла свои одинокие вечера? Что плескала она на дно своей кричащей горьким эхом жизни каждый раз, возвращаясь из редакции? Плетение из резиночек. Да-да, это увлечение предпубертатных девочек, о котором однажды имел несчастье (или счастье?) написать ее родной журнал. А Сергей и Ольга из ютьюба, оплетающие современность своими цветными колечками, стали ей практически семьей. Этакой шведской семьей. Ты да я да он. Люся, признаюсь, помешалась на этом увлечении, я уж не буду говорить о том, что вместо шикарного ковра, который еще тетя Роза привезла тогда из Ташкента, у Люси на стене теперь висела цветная резиновая… ммм… кольчуга? На полу в коридоре вместо циновки были разбросаны разноцветные круглые половички из того же неприродного материала, а на серванте было расставлено бесчисленное братство всевозможных животных да сказочных персонажей да фруктиков да вазочек с такими же резиновыми плетеными цветами. Но больше всего Люся дорожила ИМ. Человечком в костюме жениха. Во фраке, в почему-то рыжих туфлях и с бабочкой цвета фуксии (там просто оставалось 12 резиночек цвета фуксии и 48 рыжих, Люсе очень хотелось куда-то их применить), с белым жабо и в рыжей, под цвет туфель, шляпе. Тридцать девять лет тетке, а с плетеным вялым человечком она разговаривала, да что там – спала, положив его рядом на подушку; жаловалась на начальника, который опять пропесочил ее за то, что не сняла колонцифры с концевых полос; заливисто хохоча, рассказывала о том, что сегодня на Ивана Федорова некрасиво накакал голубь – в общем, развлекала себя Люся в своей зыбкой жизни, как могла.

В тот день трамвай номер три опоздал. Люся уже отморозила себе все ноги в дутиках (говорила же Наташа не брать это «гэ», только кожа, только хард-кор, но Люсе как раз зарплату тогда задержали, поэтому пришлось брать дутики в три раза дешевле кожаных сапог, эх), а трамвай все не ехал. Длинная стрелка часов бесстрастно и нагло перевалила за половину девятого, и Люся уже начала паниковать, зная нрав главреда. Она снова и снова шагала взад-вперед по остановке, и вдруг ей в глаза бросилось что-то несколько выбивающееся из серого грязного фона ноябрьского асфальта. Она подошла поближе. Это была палка. Цветная. Как леденцы на кассах в гипермаркетах. Но все же не оно. Люся подняла палку двумя пальчиками, повертела в руках. Странная вещица. Ничего похожего она никогда не видела. И в это самое мгновение из-за «домика» остановки вышла женщина. Вот опять же – вы уже готовы увидеть эдакую сухонькую старушонку с трясущейся ручонкой и добрым мудрым взглядом, так? Но нет, это была дородная дама неопределенного возраста, так сказать, сильно молодящаяся пожилуха, с большим, просто-таки огромным бюстом и совершенно махрово советскими кудрями полусожженной химической завивки. В руках она держала газетный кулечек, в который опускала руку за семками и через секунду смачно сплевывала шелуху под ноги.

– Ну что, доча, – не прекращая сплевывать, сказала она, – нашла все-таки? Я тебе так-то уже третий месяц ее подсовываю.

– Это вы мне, женщина? – растерялась Люся, по-прежнему вертя в руках цветную палку.

– Да какая ж я тебе женщина! – почему-то рассердилась собеседница. – Вот вроде все такие порядочные, приличные, а как рот раскроют… В наше время всех было принято называть девушками, хоть ты уже одной ногой на пенсии! – И она особенно смачно сплюнула шелуху уже не себе под ноги, а Люсе. – Иди с глаз, все, видеть тебя больше не могу, надоела за три месяца, каждый день тебя здесь пасу на остановке. Палку только держи, дурища, держи! Не выпускай из рук! Не боись, не отравленная, – и вдруг запрокинув голову, «девушка» заржала аки конь и пошла в сторону «Арсенала».

Люся еще постояла пару минут с оторопевшим выражением лица, потом наконец подошла «тройка», она зашла в нее, села на свое сиденье, трамвай-опоздун виновато запыхтел и покатил ее в редакцию, в которую она уже безбожно опоздала. И только выходя из трамвая, Люся поняла, что палку эту она по-прежнему держит в руке. Спохватившись, она брезгливо и пугливо бросила ее, вот прямо там, где стояла. Палка покатилась как-то особенно резво, не так, как по законам физики должен был катиться такой предмет. И вдруг остановилась, наткнувшись на препятствие. Это были чьи-то ноги. Точнее, рыжие туфли. Люся медленно подняла взгляд и поняла, что, идя за катящейся палкой, она дошла до крыльца редакции, а туфли, в которые палка уперлась, принадлежали ее начальнику, тому самому бесноватому главреду Семену Ильичу. И именно он сейчас стоял перед ней вот в этих рыжих туфлях, а выше них у него были черные брюки, а выше брюк – белое жабо, черный фрак, бабочка цвета фуксии и рыжая шляпа. Он протягивал Люсе дешевые хризантемы в скромном целлофане (потому что откуда у главреда журнала «Рукоделие в каждый дом» деньги на хороший букет?) и бормотал:

– Людмила Богдановна, я прошу вас стать моей женой.